Переписка из двух углов – продолжение дискуссии
Эдуард Надточий:
И последнее, что резануло мне слух: слососочетание
«класс субальтернов». Это очень значимый оксюморон, имхо. Субальтерны и были
возрождены в Индии парамарсксистской критикой в силу неадекватности классовых
описаний общества индийским проблемам с далитами и системой каст. Мне
представляется, что субальтерны — одно из понятий, пришедших на смену
потерпевшему фиаско классовому анализу.
Но наряду с субальтернами существуют и иные типы
описания социальных иерархий – штенды, грейтментство, множественности в
делезианском смысле (блестяще недавно продолженном книгой Анны Цзин о
сообществах сбора грибов мацутакэ). И т.п.
Поэтому мне бы хотелось понять теперь, что
подразумевают ваши вопросы о капитализме, утопии, «классе субальтернов» и т.п.
Т.е. прочесть набросок вашего видения обсуждаемых
проблем.
Вячеслав Морозов:
Спасибо, стало намного понятнее. Я не вполне согласен с вашей критикой в
адрес Евросоюза, хотя для нее, безусловно, имеются основания. Главное, что меня
смущает в вашем подходе – это своего рода платонизм, который идет вразрез с
веберовской логикой идеальных типов. Идеи и понятия, выработанные в
Средневековье, безусловно, нужно и полезно изучать, и уж тем более необходимо
развенчивать модернистский мир об этой эпохе как о «темных веках». Однако мы
живем в мире, который был сформирован в результате глобальной трансформации,
начавшейся в Европе примерно в XII веке, с формированием схоластического метода и возвышением Священной
Римской империи, и окончательно закрепленной Реформацией и Вестфальским миром. По
своему сознанию мы люди Нового времени, и мы не можем напрямую заимствовать концепты,
сложившиеся в совершенно иной системе мышления.
Поэтому я против таких концептов, как палимпсест и бриколаж: они подразумевают
наличие «чистых», правильных политических и институциональных форм, которые в
результате неподобающего скрещивания якобы превращаются в уродливых бастардов.
Я же предпочитаю исходить из принципа историзма, который, помимо прочего,
подразумевает, что понятия, необходимые для изучения реальности, следует
выводить из самой этой реальности. Иначе критика превращается во вкусовщину: вам
вот не нравится Евросоюз как проекция национальной государственности на
наднациональный уровень, а кто-то, может быть, увидит в этом новую империю под
управлением новой аристократии, давно наплевавшей на идеалы народовластия и
умело создающей видимость демократического представительства. На мой взгляд,
такая характеристика не столь уж далека от реальности – и почему тогда вы не
согласны считать ЕС воплощением ваших идеалов?
Обратите внимание, что на самом деле вы критикуете ЕС с модернистских
позиций, как сверхгосударство, не обеспечивающее народного представительства. С
этой критикой я согласен и готов расширить список проблем, добавив в него
неравенство, отчуждение, отсутствие полноценного демократического
самоуправления на всех уровнях, включая национальный. Из этого становятся понятными
и параметры моей утопии – это универсальная эмансипация человеческого рода,
общество, в котором различия в финансовом и социальном капитале, гендерные и
расовые признаки, сексуальная ориентация и любые другие партикулярные
характеристики, врожденные или приобретенные, перестают служить препятствием
для полноценной жизни человека.
Исходя из этого нормативного горизонта, а также из всего, что я знаю об
истории человечества, я, разумеется, не могу согласиться с отказом от понятия
капитализма, как якобы избыточного. Для меня капитализм – один из наиболее
существенных аспектов той самой глобальной трансформации, которая породила
Новый мир. Именно капиталистический способ производства создал возможность
трансформации средневековых форм политического господства, поскольку впервые в
истории позволил обеспечить контроль над людьми за счет контроля над вещами, а
не наоборот (эта формула восходит к Марксу, но в этой конкретной форме я ее
цитирую по работам Джастина Розенберга). Идея денег как всеобщего эквивалента,
в полной мере реализованная именно в капиталистическом обществе, зеркально
отражается в представлении о гомогенности географического пространства,
сделавшем возможным и территориальное разграничение в Европе, и покорение
колоний. Колониализм стал порождением экспансивной природы капитализма,
постоянно требующего новых ресурсов и новых рынков. Да и нация, как особенно
убедительно показал Эрнест Геллнер, стала порождением капиталистических форм
организации производства (в том числе производства знаний).
Выражение «класс субалтернов» я использовал совершенно сознательно.
Недавние политические потрясения в западном мире и за его пределами наглядно
продемонстрировали актуальность классового анализа. Нынешний неолиберальный
миропорядок, частью которого является Евросоюз, основан на классовой гегемонии,
которая сумела поставить себе на службу движения, порожденные «культурным
марксизмом» конца прошлого века. Эта гегемония весьма успешно заставляет
растущий класс субалтернов ненавидеть самих себя: нам объясняют, что бедность
проистекает из лени, автократия отвечает чаяниям «глубинного народа» –
почитателя Сталина и Ивана Грозного, работу и достоинство у белых отбирают
черные, у черных – белые, у женщин – мужчины и далее по списку. У
изолированного, утратившего связь с сообществом гомо экономикуса всегда есть
выбор: можно голосовать за правых или за либералов, или даже заняться
каким-нибудь «прогрессивным» активизмом – например, прогуливать школу в знак
протеста против изменения климата. Разумеется, ни глобальное потепление, ни
эксплуатация в результате таких действий не исчезнут, зато потом можно будет
обвинить вчерашних активистов в том, что они плохо учились и поэтому им только
и остается, что развозить пиццу по заказу несколько более удачливых
представителей того же класса.
Так что я-то как раз уверен, что при всей важности расы, гендера, постколониальности
и прочих понятий из этого ряда только классовый анализ позволяет увязать вместе
все проблемы современного общества. Это не старомодная позиция – наоборот, это итог
обобщения опыта (по большей части печального), накопленного прогрессивными
движениями за последние полвека. Плюс, конечно, это опыт моего поколения –
поколения Перестройки.
В своей книге я как раз пытаюсь показать, что положение России как
империи-субалтерна обусловлено ее местом и системе капиталистического
производства. «Производство» здесь следует понимать в широком смысле, как все
виды продуктивной деятельности, в том числе и работы интеллектуалов,
воспроизводящих неолиберальную гегемонию. Свою собственную периферию российское
государство колонизировало как агент капиталистического ядра. Для этой
периферии характерна типичная для мировой периферии сверхэксплуатация людских и
природных ресурсов, которую уже почти не смягчают ни советское наследие (практически
проеденное), ни перераспределение природной ренты (все менее эффективное).
Поэтому я категорически против экзотизации российского кейса. Для меня Россия –
типичный пример периферийной политии, которая сформировалась в эпоху
колониализма и эволюционировала в общем и целом по общим для Нового времени
законам. Я готов признать относительную уникальность советского проекта, но
даже и он в конечном итоге не смог вырваться за рамки евроцентричного
миропорядка.
Эдуард Надточий:
Уважаемый
Вячеслав, прежде чем ответить, я хотел бы яснее понять Ваш концептуальный
аппарат. Если не затруднит, ответьте, пожалуйста, на три очень коротких
вопроса: 1. Если сегодня классовая ситуация как никогда ясна, не перечислите ли
Вы основные классы, имеющиеся в современной Европе и России? Среди них имеется
пролетариат и буржуазия? 2. Входит ли в ваш концептуальный аппарат понятие
«бесклассовое общество»? (Да, нет?) 3. Имеется ли оппозиция капитализму в Вашей
концептуальной системе? Если да, как она именуется? Коммунизм? Сохраняет ли для
Вас смысл оппозиция капитализма и социализма? (Да, нет). Заранее спасибо. Лаконичные
ответы помогут мне избежать сверхинтерпретации или ошибочной контекстуализации Вашего
текста.
Вячеслав Морозов:
Эдуард, вы
все-таки неисправимый реалист. Вот мои ответы, которые я даю с учетом
необходимости избежать ошибочной контекстуализации (и именно поэтому Ваш призыв
к лаконичности — это, конечно, ловушка):
1. Не
перечислю. Необходимая для этого эмпирическая работа еще не проделана. Я не
могу выразиться точнее, чем «класс субалтернов». Пролетариата в его
классическом марксистском понимании точно нет; буржуазия, вероятно, есть.
2. Да — как
утопический горизонт (слово «горизонт» подчеркнуто три раза).
Собственно, я его и описал в своем ответе. Но я намеренно не использовал этот
термин, поскольку понимаю, что в контексте нашей дискуссии он будет
интерпретирован неверно.
3. Да —
«докапиталистическое общество». Точнее выразиться невозможно,
поскольку общественных форм до капитализма существовало великое множество.
Капитализм — это первый глобальный социальный уклад.
Ваш вопрос,
конечно, о другом: он о нормативном измерении моего мышления. Но фишка в том,
что для меня капитализм — понятие описательное, а не нормативное. Он не во всем
плох, и я согласен с тем, что он привел к значительному росту благосостояния
человечества в целом. Поэтому ни коммунизм, ни социализм не являются в полной
мере понятиями, противоположными капитализму. Не говоря уже о том, что наши с Вами
определения этих понятий серьезно различаются, поэтому я не вижу смысла ими
оперировать в этом разговоре.
Эдуард Надточий:
Вячеслав.
1.Поскольку Вы
написали, что разделение на классы сегодня ясно как никогда, то эта ясность
как-то должна материализоваться. если ясность есть, а других классов кроме
субалтернов вам не известно пока, то это уже не ясность.
Реалист тут
как раз Вы тогда, потому что слово наделено существованием помимо эмпирического
анализа. 2.Значит, бесклассовое общество мыслимо как идеал и утопия. Буду
исходить из этого. 3. Если есть докапиталистическое и есть бесклассовое, то
значит есть две оппозиции. Как именуется то, что отрицает капитализм в виде
бесклассового общества? Вы оперируете понятиями критики, например эксплуатация,
значит аксиологически-нормативная и телеологическая основа у этой критики
имеется. Я пытаюсь тебе уяснить, чем Ваш подход отличается от стандартной
марксистской модели (или модели социальной критики). Я к сожалению не могу
написать Вам ответ в виде вопросов, как это в начале сделали Вы. Это плохо
тогда все впишется в общую дискуссию. поэтому приходится выносить за рамки. Что
понятия различаются у разных ученых — это обычное дело. Но это не повод
избегать давать собственные определения. А я так и не понял, ни что Вы
разумеете под классом, ни что разумеете под капитализмом. Пусть капитализм —
первый глобальный проект. У второго есть будущее имя? Проект будущего у Вас
предполагается? (Антиглобалистского или глобалистского, не важно). Или Вы
работаете как феноменолог? Но в вопросах ко мне Вы именно с позиций социальной
критики вопрошали. И Вы все время пользуетесь термином «утопия». Значит,
имеется нормативная и эсхатологическая посылка в описании «недолжного» или «плохого».
Нет?
Фраза
«капитализм не во всем плох» — нормативистская. Представьте историка
или антрополога, который пишет «строй племенной жизни не во всем
плох».
Вячеслав Морозов:
1. Если
угодно, то вот более конкретный ответ: есть господствующий класс и есть класс
субалтернов. Класс определяется через марксистскую категорию отчуждения:
работника от результатов его труда, индивида от (со)общества и так далее. Те,
кто присваивает себе коллективно создаваемые блага — это господствующий класс,
те, кто испытывает на себе отчуждение — это субалтерны. У последнего термина
есть еще важный аспект безгласности, для его прояснения важно грамшианское
понятие гегемонии.
Эта бинарная
оппозиция между гегемоном и субалтерном задает систему координат, внутри
которой имеется некоторая эмпирически данная сложность, о которой мы на данный
момент очень мало знаем. Ясно, однако, что о классовой структуре сложно
говорить применительно к Европе в целом, или даже к отдельной большой стране –
такой как Россия. Более продуктивным, на мой взгляд, был бы анализ с классовых
позиций глобального неравенства и его предломления в локальных ситуациях – на
уровне конкретных регионов, а не страны в целом. Актуальность классового
подхода в том и состоит, что класс явно работает (субалтерны пытаются
говорить), а мы про классовую структуру современного общества ничего не знаем и
вынуждены оперировать понятиями сто-стопятидесятилетней давности.
2. Бесклассовое
общество так и именуется. Не надо меня загонять в свой собственный язык. Я
критикую эксплуатацию и неравенство, присущие капитализму, но это не значит,
что я критикую только капитализм. Капитализм есть общественный уклад,
основанный на индивидуальной свободе, частной собственности и экспроприации
классом собственников продуктов формально свободного труда, который тем не
менее несвободен постольку, поскольку трудящиеся подвергаются экономическому и
идеологическому принуждению. В своей реплике выше я предлагал разделить
описательный и нормативный аспекты, и фраза «капитализм не совсем
плох» относилась к нормативному измерению. Иными словами: я критикую не
капитализм как таковой, а отчуждение, эксплуатацию и неравенство, характерные
не только для капитализма.
Будущего пока
нет, поэтому изобретать имена для будущего уклада — это бессмысленное занятие.
Тем более, что бесклассовое общество — это горизонт, а не проект, по крайней
мере в настоящее время. Горизонт важен постольку, поскольку задает вектор
критики. Именно такого вектора мне не хватило в Вашем изначальном тексте, но я
получил ответ.
Эдуард Надточий:
Спасибо, я
понял Вашу точку зрения. На мой взгляд, мы о классовой структуре ничего и не
узнаем. А в общем и желающих узнать
именно это — немного .
Продолжение следует.