Двадцать лет «непрерывного роста демократии»? Современная проблематика прав и свобод
Либеральная демократия переживает не лучшие времена. Или, как говорится в манифесте “Либерального интернационала” 2017 года, подвергается нападкам слева и справа. В недавнем открытом письме 30 европейских интеллектуалов говорится о самом серьезном с 1930-х годов прошлого века вызове “либеральной демократии и ее ценностям”. Можно выбрать свой вариант в зависимости от того, пессимист вы или оптимист. Так или иначе проблема существует.
Freedom House считает, что с 2006 года индекс свободы развернулся вниз (https://freedomhouse.org/report/freedom-world/freedom-world-2018 ). Растет количество не вполне демократических режимов и автократий. Новые политические движения 2010-х, критикующие либеральную демократию и прямо или косвенно использующие антиэлитные настроения, были скопом определены как “популисты”.
Формально такое название точно фиксирует способ коммуникации со сторонниками, но затуманивает природу их популярности. Оно фокусируется на “безответственности” данных политиков, а не на общественных настроениях, которые выводят их на политическую сцену.
Это типичное название, данное противником.
Примерно как уничижительные наименования, которые давали еретиками сторонники истинной веры. Декларация европейских интеллектуалов, несмотря на стилистический блеск, наглядно демонстрирует такой зашоренный взгляд на политическую реальность.
20 лет успеха либерализма создали новый мир. Но мир, как ему свойственно, оказался не “дивным”, а сложным и конфликтным. В принципе ни одна форма политической жизни не является окончательной и идеальной. Максимум — лучшей из возможных в данный момент. Одни и те же меры, могут достигать прекрасных задуманных результатов и порождать неожиданные и тяжелые проблемы. Человечество всегда способно как к прогрессу, так и к регрессу. Поэтому будущее непредсказуемо.
***
Pax liberali переживает кризис роста.
Звучит позитивно.
Но в действительности это довольно рискованный момент. Такой кризис не пережили афинская демократия и римская республика. Первая рухнула уже на стадии “популизма”, вторая, пройдя относительно недолгий период “популистской” смуты, превратилась в автократию с некоторыми имитационными демократическими институтами и в этом качестве просуществовала довольно долго.
Глобализация находится в турбулентности. Кризис либерализма и глобализация связаны. Но глобализация — это характеристика человеческой цивилизации. Как плотность — характеристика физического тела.
Она не связана прямо с либерализмом.
Движущие силы глобализации могут быть самые разные.
Например, такие ужасные события, как нашествие Чингисхана. Но динамика и качество глобализации стали восприниматься как индикатор успешности либерализма. Наверное, можно говорить “либеральной глобализации”. Тогда, действительно, глобализация тоже в кризисе. И наоборот глобализацию считают одной из причин кризиса либерализма и либеральной демократии. Политические институты и элиты оказались неспособны эффективно ответить на возникшие вызовы — изменение структуры экономики, миграцию, политические и военные конфликты. По крайней мере ответить, так, чтобы не вызвать недовольства значительной части граждан многих “устойчивых демократий”.
***
Классический либерализм (Локк, американские отцы-основатели) искал баланс между фундаментальными правами, свободой личности и единством политической нации. В течении последних десятилетий это исходное идеологическое ядро либерализма испытывало давление со стороны двух идеологических течений. С одной стороны, либертарианство настаивало на приоритете личной свободы, частного предпринимательства, минимизации влияния государства. С другой, левый либерализм, настаивал на все большем внимании, поддержке и защите прав меньшинств. Причем не как индивидуумов с определенными характеристиками, а групп, которые превращались в субъектов прав человека, наделяемых правами наравне с личностью. Кроме того, наблюдалось смещение фокуса с негативных прав (запрет посягательства на жизнь, свободу и собственность) на позитивные (гарантии доступа к социальным благам, политкорректность, позитивная дискриминация). При этом интересно, что концепция меньшинств имеет философские основания не в классическом либерализме, а в неомарксизме.
Также интересным образом либертарианство (конкретно экономический неолиберализм) смыкалось с леволиберальным взглядом на социальные отношения. Представляется, что условия для такого сближения создавала успешная глобализация. Успешное развитие экономики, основанное на свободе движения капитала, транснациональном характере производства, открытых границах способствовало как росту “креативного класса” (чья энергия основана на свободе самореализации, включая свободу самоидентификации), так и притоку мигрантов, устремляющихся в более развитые области мира в надежде на работу и лучшую жизнь. Концепция прав меньшинств соответствовала потребностям как тех, так и других, предоставляя одним свободу, другим — защиту и те или иные преференции. А бизнесу — энергичных творческих сотрудников и дешевую рабочую силу. Либертарианское отношение к “общему благу”, мешало увидеть, как эти тенденции сказываются на обществе в целом.
При этом в обществах нарастало разделение на тех, кто получил выгоды от новой экономики и глобализации, и тех, чье положение не изменилось или даже ухудшилось. Какое-то время большое значение имел общий социальный оптимизм, но когда дела в экономике пошли не так хорошо (кризис 2008 г.), раздражение выкристализовалось и выплеснулось наружу.
Это раздражение всем сразу: транснациональными корпорациями, мигрантами, брюссельскими бюрократами, политкорректностью и, может быть, самое главное -невниманием элит.
И тут выяснилось, что у этого раздражения нет актуального языка в рамках современного либерального дискурса.
Злишься на корпорации — ты против либеральной экономики, раздражен позитивной дискриминацией — посягаешь на права меньшинств.
В результате успех имеют националистический и расистский нарративы, традиционно прекрасно канализирующий такого рода негативные эмоции.
Либо либералы (самых разных политических течений) смогут предложить недовольной части общества язык, позволяющий перевести недовольство в конкретные позитивные требования, оставаясь в рамках либеральной идеологии, либо нелиберальные силы ждет еще более успешное будущее.
Современная либеральная демократия нуждается в большей инклюзивности.
Как на вербальном уровне, так и на практическом.
Возможно решения лежат в плоскости усиления прямой демократии и обеспечении равномерного развития.
Либеральная демократия — очень сложная конструкция, которая должна сопрягать демократические механизмы и обеспечение прав человека, балансировать интересы большинства и отдельных социальных и иных групп, развитие экономики и поддержание социального мира. Если традиционные политические партии либерального спектра не обеспечивают представительство интересов значительной части общества, неудивительно, что политические институты переживают кризис, а на политическую арену выходят и побеждают нелиберальные, популистские, контрэлитные (нужное подчеркнуть) политики и политические движения. Если люди, не принадлежащие к выраженным меньшинствам, не ощущают что либерализм (концепция прав человека) защищает их достоинство, либеральные ценности отбрасываются в пользу иных, чаще всего называемых традиционными. В итоге вся система оказывается под ударом, и ничто не может полностью гарантировать ее от разрушения.
***
Вопрос о либеральной демократии и глобализации неизбежно включает в себя и проблему глобальной демократизации. Если политический либерализм еще может трактоваться как национальное достижение (“парламентская демократия — это наша английская традиция”), то концепция прав человека по определению универсалистская и не может быть ограничена рамками страны или союза государств.
Однако несмотря на декларации, экономическая глобализация не была увязана с “продвижением демократии и прав человека”. Например, в 2000-е годы проходили ежегодные встречи российских и европейских дипломатов по проблеме прав человека в России. Европейские дипломаты относились к ним формально, а российские с откровенным пренебрежением. Укреплению экономических контактов это не мешало. Примерно тоже самое можно сказать и об отношениях Запада и Китая.
Либерализация (включая создание гарантий соблюдения прав человека) проходила в странах “демократического транзита” одновременно с экономическими реформами, которые во многом осуществлялись по неолиберальным рецептам. Это, как хорошо известно, на примере России, не добавляло популярности демократическим ценностям.
Кроме того, российское общество, переживая тяжелый социальный и экономический кризис, довольно болезненно относилось к тому, что правозащитные организации фокусируют свое внимание на положении меньшинств. И речь не только об ЛГБТ, но и таких сравнительно больших этнических группах как чеченцы. Невозможно отрицать, что население Чечни в ходе первой и второй Чеченский войн нуждалось в защите более, чем кто-либо в России.
В тоже время настроения россиян понятны и легко объяснимы.
Вины правозащитников в этом нет.
Они действовали в соответствии с логикой правозащитной идеологии, выбирая наиболее уязвимые группы. Однако налицо фундаментальная проблема правозащитной деятельности, которая сегодня совершенно очевидна.
Определенную роль сыграла и направленность поддержки правозащитных организаций со стороны западных стран и фондов. Автор однажды поинтересовался у сотрудника государственной программы одной хорошей страны, почему в числе их приоритетов только права ЛГБТ и женщин. “Это те проблемы, которые волнуют наших парламентариев. А они голосуют за бюджет программы. Остальное им не интересно”. Однако без справедливого суда или защиты от пыток, работа по продвижению других прав, представляется как минимум не очень перспективной.
Международные институты защиты прав человека (включая право избирать и быть избранным) оказались, несмотря на бурную активность по разработке все новых конвенций, в большой степени дисфункциональными.
И комитеты ООН, и Совет Европы не имеют значимых рычагов воздействия на стран-участников, которые бы могли принудить их соблюдать взятые на себя обязательства. В результате, например, Россия, исправно выплачивая финансовые компенсации, фактически игнорирует прочие требования Европейского суда по правам человека.
Таким образом, глобализация в плане продвижения либерализма в мире характеризуется в большой степени теми же проблемами, что и либеральная демократия в странах Запада.
***
Согласно индексу Швейцарского института KOF с 1970 по 1991 уровень глобализации вырос примерно на 5 пунктов, а с 1991 по 2007 — почти на 15.
С 2008 скорость глобализации сократилась более чем вдвое (https://www.kof.ethz.ch/en/forecasts-and-indicators/indicators/kof-globalisation-index.html). Мир вступил в новую фазу.
После периода бурного развития столкнулся с системными проблемы в самых разных областях: от международной безопасности до устойчивости демократических институтов.
Будущее либерализма, как бы ни банально это звучало, будет зависеть от того, какие ответы смогут дать либералы на вызовы, которые ставит перед их идеологией 20 лет непрерывного роста…