История и мы
Александр Николаевич Архангельский
Журналист, писатель, ведущий программы «Тем временем» (телеканал «Культура»)
Я не скачал видео, но мы проходим по прямым ссылкам и будем надеяться, что у нас будет видео. Когда мы говорим о том, как работает телевидение, и как оно может, или не может работать с важными темами, от истории до культуры в целом, мы должны считаться с некоторыми естественными ограничениями, которые присущи этой профессии. Скажите, среди нас есть будущие журналисты? Нет. Это самый лучший путь. Хотя я сам преподаю на факультете медиакоммуникаций Высшей школы экономики, но я считаю, что сначала нужно получить нормальное образование, и после этого, если вы захотите, применить его к журналистике. Одно фундаментальное образование, умение писать, снимать фильмы, умноженное на понимание того, как люди создают этот мир, тогда это будет профессией. Потому что собственно журналистика – это вещь прикладная. А кто из вас чем хочет заниматься? Историки, филологи, философы, политологи. Вы все равно будете соприкасаться с этой гуманитарной сферой. Наверняка вы сталкивались с тем, что на телевидении про культуру и историю говорят очень мало. Особенно об этом говорит старшее поколение, младшее просто не смотрит телевизор. Поднимите руку, кто смотрит телевизор регулярно? Это не хорошо и не плохо. Это стартовые условия, в которых мы находимся. Жаловаться бесполезно, нужно обдумать эту ситуацию, понять, как внутри этой ситуации действовать, и можно ли действовать. Я хочу сейчас отойти от истории (если останется время, мы об этом поговорим), а сейчас хочу показать примеры, как телевидение работало раньше и как сейчас пытается работать с тем, с чем телевидение работать не умеет. Вот, с чем телевидение работать не умеет? Никакое – ни наше, ни американское, ни европейское. Что для телевидения самое тяжелое? Давайте подумаем. Первое – то, что не интересно, но важно. А что не интересно? Скажем, балет. Скажите, кто из вас является постоянным посетителем балета? А кто из вас читает книжки? Что чаще показывают на телевидении: книжки, или балет? Балет более элитарное искусство. Телевидение не умеет работать с тем, что движется. Поэтому показать то, что движется, можно так, как будто мы все в этом разбираемся. Мы посмотрели трехминутный репортаж и решили, что мы видели балет. На самом деле, мы балета не видели. Мы видели иллюзию того, что мы видели балет. Книги не читает гораздо большее количество людей. Телевидение сдвигает их на обочину, потому что объект неподвижен. Ее показали, но непонятно, как про это говорить. В разные эпохи телевидение пыталось что-то с этим делать, нашло несколько ответов. Но правило телевидения: ни один ответ не действует вечно. Если вы нашли ответ сегодня, через некоторое время этот ответ перестает работать. Вы должны искать другой ответ. Я постараюсь вам показать, как телевидение в разные эпохи находило ответы на эти вопросы.
После Второй Мировой войны в некоторых странах литература оказалась в центре общественного, в том числе, медийного внимания. В Советском Союзе это было время, когда на поэзию ходили толпами, в Политехническом музее читали стихи, в Лужниках читали стихи. Я сам застал, когда конная милиция следила за толпой, которая шла в Лужники слушать стихи современных поэтов. Это были кумиры. Достаточно большие толпы литература собирала в Германии. На телевидении были литературные передачи о книжках. В послевоенной Франции в 1960-е гг. был великий журналист Бернар Пиво, который вел передачу «Апостроф». Она десять лет выходила в прайм не на телеканале Культура, а на центральном канале, который смотрели все. Программа ключевого немецкого рассказчика о книжках, Марселя Райх-Раницкий, тоже выходила на центральном канале в прайм в течение десятилетий. А потом все вдруг начинает меняться. В чем тут дело? В чем причина, в чем фокус? Я дал наводку. После войны в очень многих странах, давайте подумаем, что такого случилось после войны, что литература и разговор о литературе приобрел такое значение? Давайте посмотрим каждую ситуацию в отдельности. В Германии, после войны, у людей какая была главная проблема, какая боль, какая радость? Ничего в прошлом нет такого, что мы сами можем себе предъявить как гордость. Немецкая история большая, она не сводится только к нацистскому периоду, есть вещи, которыми можно гордиться. Нацистское прошлое настолько наложило отпечаток, что гордиться не очень получается. Великая немецкая музыка? Но там есть Вагнер с его подтекстом, с его идеологической подоплекой. Великая немецкая философия? Ницше, которого любил Гитлер. Литература давала этот выход. Немцы стыдятся сами себя, а через литературу они восстанавливают связь со своим никуда не девшимся прошлым. Томас Манн был в иммиграции в Америке, он никак не был связан с этим нацистским режимом. Послевоенное поколение немецких писателей рассказывало о том, как немцы дошли до жизни такой, и как они потом выходят из этого тупика. Поколение Генриха Бёлля и Грасса, других замечательных немецких писателей. Литература стала предметом пристального внимания немецкого общества, потому что с литературой были связаны переживания, выходящие за ее пределы. Не было только эстетического наслаждения книжкой как таковой, с литературой были связаны какие-то переживания всего общества в целом. Через литературу общество себя лечило. Поэтому стало возможно разговаривать о книжках. Теперь возьмем Советский Союз. Какое событие произошло в послевоенный период, которое пробудило надежды нового поколения? Смерть Сталина и оттепель. Поэзия связалась с этим лирическим переживанием подъема, свободы, надежды, исчезновения страха. Литература стала точкой соприкосновения этих переживаний людей. Формула Евтушенко «поэт в России больше, чем поэт» – про это. Именно поэтому такой интерес. Что случилось во Франции в 1962-м году? Поражение в Алжире. Франция, которая была на протяжении столетий великой империей, терпит сокрушительное поражение, в том числе, и военное, от маленького, не очень развитого общества. Миллион семей уезжает из Алжира во Францию, это невероятная травма. А когда такие травмы происходят, какие обычно у людей чувства? Прежде всего, национализм. В Германии проблема – как можно предъявить себе что-то, чего мы можем не стыдиться. В Советском Союзе есть что-то, что рассказывает нам о надежде и свободе, уходе страха. Во Франции это утрата империи и угроза национализма.
Посмотрим, как работают культура и телевидение с этими вещами. Какая опасность одновременно возникает? Вы только что прошли через страшную националистическую гордыню. Это одновременно и лекарство, и яд. Вы должны придумать противоядие. Теперь я ставлю себя и вас на место немецкого телевизионного менеджера послевоенной эпохи. Что он начинает искать? Он начинает искать литературный проект для телевидения. Может ли он на роль ведущего нанять чистого арийца? Нет, должно быть противоядие. В этот момент рождается феномен Марселя Райх-Раницкий. Он иммигрант, польский еврей, с чудовищным немецким языком. Он будет жестко славить и ставить на место немецких писателей. Это яд и противоядие в одном флаконе. Такого рода ведущий оказывается востребованным в этот момент. Смотрим на Францию. Мы говорим, что главная угроза – национализм. А можно ли работать с национализмом, окультуривая его, постепенно переводя его в какую-то другую плоскость? Есть ли в культуре вещи, связанные с живой национальной гордостью? Через какие вещи проявляется культурный национализм? Через любовь к чему он выражается? Пещерный национализм – через ненависть к чужому. Тогда рождается французский язык вместо французской империи. Мы потеряли внимание в мире, но зато у нас есть такой прекрасный, такой литературный язык, такой сложный, что мы сохраним влияние в культуре, потеряв влияние в политике. И это не политический лозунг сверху, а чувство, с которым живут люди. В этот самый момент другой, французский ведущий, Бернард Пиво создает проект телевизионного диктанта. Программа выглядела следующим образом. Человек ходил по университетской аудитории, зачитывал диктант, в аудитории сидели люди и писали этот диктант. И это длилось час. Вся Франция смотрела этот диктант. Картинка никакая, ничего развлекательного, но люди переживали в этот момент какие-то другие эмоции, чувство естественной, живой культурной гордости за свой язык, принимали этот проект и смотрели его многомиллионной аудиторией. В Германии литература была связана с чувством национального исцеления, а здесь переход от пещерного национализма к культурному. Люди сидели дома и писали этот диктант. А вы знаете, что письменный французский язык сильно отличается от устного.
Это время прошло. Ответ был найден, но в какой-то момент он перестает работать. Сейчас мы с вами посмотрим один интересный эпизод. Он будет по-немецки, я не будут переводить, но смысл такой: это 20008-й год, вручается премия немецкого телевидения, что-то вроде нашего ТЭФИ, вручается она как раз Марселю Райх-Раницкий. Ему здесь 88 лет. Посмотрите, как выглядели и какого роста раньше были телеведущие, когда они работали не только с образами, но и со словами. Но самое интересное то, что он пришел, чтобы сказать, что он эту премию брать не собирается. Весь пафос его речи заключается в том, что вы довели телевидение, которое мы создавали, до такого состояния, что я не хочу иметь с вами ничего общего. Мы говорим о серьезном, а вы о всяких гадостях. Тут замечательная работа оператора, он играет светом на лице Райх-Раницкого, который стоит за трибуной, и на лицах зрителей, то есть, новых телевизионщиков. Зрительно показан конфликт, какими были телевизионщики, и какими стали – холеными, молодыми, пустыми. Но вы увидите, как Райх-Раницкий, 88-летний, с ужасным немецким языком, эмоционально захватил аудиторию, перетянул ее на свою сторону и полностью победил. Ему на это понадобилось 7 минут. Давайте посмотрим. http://www.youtube.com/watch?v=H79p1d5iOd4. Посмотрите, что эмоционально происходит в зале. Зацепил, потянул. А теперь проматываем в конец. Он рассказывает поучительную историю. Ему понадобилось семь минут, чтобы взять враждебно настроенную аудиторию.
Я не буду вам показывать Бернара Пиво. Я оставлю прямые ссылки в Интернете. http://www.youtube.com/results?hl=fr&qe=YmVybmFyZCBw&qesig=A6Yn04q5_KwhkOql8pWJ0A&pkc=AFgZ2tlGUXkBpNLpROoSkZuFj10s3dnwky7vA4DW44rJLJN6jD2YmGu7Lvy76ZeVKCgtfQtLF1X7F_n-i85L5JmvvXXbdYYJnQ&cp=9&gs_id=z&xhr=t&q=bernard+pivot&newwindow=1&bav=on.2,or.r_gc.r_pw.r_qf.&bpcl=38093640&biw=1227&bih=706&um=1&ie=UTF-8&sa=N&tab=w1&gl=RU
Вопрос: а что делать сегодня? Есть ли возможность замкнуть литературу на то, что выходит за рамки литературы, с тем, чтобы привлечь к ней такое же внимание, и построить на этом политику телевизионной программы? Можно ли сомкнуть литературу с другими важными для общества темами, или это уже невозможно? Телевидение – это эксплуататор. Телевидение в предшествующей эпохе, в послевоенной эпохе захватывало огромные аудитории, и от этого строилось все, от культурной политики до бизнеса. Мы завоевали больше денег, вложили их в развитие, завоевали еще большую аудиторию и т.д. На телевидении по-прежнему таким образом строятся развлекательные проекты, а не культурные. Есть сфера, где по-прежнему это работает. Но аудитория телевидения все более пожилая, все менее продвинутая, все более социально зависимая, она никуда не исчезнет, но телевидения для всех больше нет. Есть телевидение для большинства, и телевидения для меньшинств, которых много. Это условие для всех, это не хорошо и не плохо. Есть один проект, связанный с литературой, «Гражданин поэт», который вы точно знаете, который начался на телевидении, перешел в Интернет, захватил огромную аудиторию. Этот проект и про стихи, и нет. Через стихи про что-то другое. Этим проектом в оборот вводятся какие-то другие важные вещи. То есть, политика, переживания. Но это, опять же, для меньшинства. Даже в журналистской среде. Но эти единицы потенциально вводятся в большинство. Если раньше телевидение, чтобы говорить о литературе, должно было уловить какой-то важный тренд и связать его с телевизионной картинкой, оно могло звать вот таких страшненьких, толстеньких, плохо говорящих, но со страшной энергетикой людей, потому что надо было пробить экран, то сейчас оно создает проекты, которые напыляют меньшинство. В жизни, без этого телевизионного проекта, вы бы меньшинство не собрали. Вы его напылили, собрали, с ним работаете. Проект, который идет на телеканале Культура, называется «Вслух». Давайте посмотрим. http://tvkultura.ru/brand/show/brand_id/20929.
Этот проект о поэзии. Кто-нибудь из вас видел эту программу? Как вы думаете, кому этот проект адресован? Прежде всего, молодым. Подходящий ли ведущий? Подходящий: энергичный, современный. Хороший монтаж. Хорошая обратная связь. Деньги государственные не зря потрачены.
Вернемся к ситуации Марселя Райх-Раницкий. Что нужно сделать для того, чтобы его проект сработал? В паруса литературы пустить какой-то социальный, философский, политический смысл. И на выходе это давало движение. Условием этого движения было увеличение аудитории. Все должны были сразу смотреть этот проект. В случае Гаврилова, который делает это в условиях современного телевидения. Сегодня оно дробное. В чем его секрет? Сегодня в больших городах есть маленькие клубы, где собираются любители поэзии, проходят соревнования между поэтами. Можно попытаться эти маленькие, локальные, раздробленные аудитории слить в единую аудиторию? Это не будет большая аудитория, она будет бόльшая. То есть, если Марсель Райх-Раницкий должен был в эту воронку захватывать всех, то Александр Гаврилов должен стянуть тех, кто любит стихи. Какого результата он добивается? Чтобы посетители крошечных кафе снова стали собираться вместе в жизни. Здесь телевизионный проект работает магнитом для выхода за пределы телевидения. Он мотивирует на выход из крошечных, локальных мест в большой мир. Телевидение перестало гнаться за каждым, но оно борется за полноту группы. Это задача выхода вовне. Там поэты из университетской среды разных достаточно крупных городов. Вы знаете, что Политехнический уже стал центром притяжения, во время лекций там яблоку негде упасть. Жизнь кипит. Когда интересно, там толпа. А можно ли из Москвы, создав этот центр притяжения, потащить этот проект в страну? Можно. У кого будем деньги искать? Это социальные программы. Вы вывозите поэтов в города и приучаете людей собираться в аудиториях. Вы немножко снижаете социальную напряженность, а это входит в задачу социальных служб. Здесь есть предмет для переговоров. Это хорошо. Например, в Москве бизнес удалось привлечь к Парку Культуры им. Горького. Советская форма Парка культуры умерла. Был мусор, рынки. Сейчас бизнес превратил его в тусовочное место молодежи. И городу это выгодно. Вы создаете среду обитания, неопасную, неагрессивную, появляются рабочие места и т.д. Вы создаете инфраструктуру. Проект можно продолжать в крупные города, в миллионники. Проект можно двигать дальше. Поэтические сборники продаются плохо. А если вы замотивируете проект, то это хорошо. Замечу, что Александр Гаврилов не является профессиональным ведущим, он владеет сетью кафе, книжных магазинов, организует лекции. Это связано с его маленькими бизнесами. Мы говорим о том, что то, что было начато Марселем Райх-Раницкий, больше не работает, правила изменились. Но, учитывая эти правила, можно строить новые программы. Миллионов здесь не будет, ни людей, ни денег, но все, кто нам нужен, кто готов с нами разговаривать, в какой-то момент окажутся здесь. Этот проект может существовать отдельно, может быть расслоен.
Какие еще появляются сегодня возможности, о которых прежнее телевидение не знало? Объект неподвижен, показывать его не понятно, как. Сегодня резко подешевело производство анимации. Картинку жизни можно обработать и превратить в то, что анимация смешивается с жизнью. Давайте посмотрим ролик. Сначала посмотрим, как делается реклама, которая тоже может продвигать идею книги. Ролик про то, как продвигают электронную книжку. (HorribleHistoriesA-Book.http://www.youtube.com/). Это хороший пример того, как нужно работать.
Теперь давайте посмотрим мультик, который сняли молодые мультипликаторы. Он технически достаточно несложный. Точно так же, как и «Гражданин поэт», он оторвался от экрана, ушел в свободное плавание, окупился много раз. Там нет ни политики, ни экономики, там есть философия человеческой жизни, связанная напрямую с темой книги. Этот ролик посмотрели многие миллионы людей по всему миру. Лучше просто взять, и сделать. Посмотрите. The Fantastic Flying Books of Mr. Morris Lessmore (2011)http://www.youtube.com/watch?v=vftMo1-cfWE
Итак, выводы. Для того чтобы разговаривать о культуре, о книгах, в частности, с большими группами людей, нужно связать этот разговор с вещами, которые волнуют людей, помимо культуры. Это не означает, что культуру нужно превратить в формальный повод, но связать нужно. Ни один ответ, который вы найдете в дне сегодняшнем, не будет работать завтра. Грустно провожать Марселя Райх-Раницкий, но его опыт не воспроизводим. Всегда нужно нащупать сегодняшнюю проблему и учесть формы существования. Сегодня что-то возможно, завтра будет нет. Третий, самый главный вывод. Легче всего сказать, что это невозможно, но всегда можно взять, и попробовать. Результат налицо. Все понятно. А теперь ваши встречные вопросы.
Вопрос:
Вы сказали, что можно потянуть эти маленькие аудитории. А каковы шансы маленькой организации пройти в эту большую структуру?
Александр Архангельский:
Я говорил чуть-чуть о другом. Прежде, чем проект такого рода, как «Вслух», попал на экран, должна была возникнуть ситуация, когда в маленьких кафе, на маленьких площадках никак между собой не связанные молодые люди стали объединяться. Начинает возникать другая форма общения. Для более старшего поколения это театр, кино, телевидение. Сегодня форма общения – глаза в глаза. Это должно было возникнуть, а уже потом переведено в программу. Дальше под это можно создавать инфраструктуру. Московская сеть студенческих кафе возникает только тогда, когда группы привыкли тусоваться вместе. Старшее поколение привыкло тусоваться на кухне, оно в кафе не пойдет, потому что его социальный опыт другой. Должен возникнуть социальный опыт, кто-то должен его уловить, аккумулировать, перевести в проект, а уже потом этот большой проект транслировать в жизнь. Люди коллективным организатором быть не могут. Давайте сами придумает социальный проект, связанный с литературой. Это очень легко. Чего не хватает сегодняшним детям за пределами школы, связанного с литературой? Если посмотреть на статистику, как читают наши дети, мы увидим, что, с одной стороны, все ужасно. 46% россиян, по опросам Российского книжного союза, не читают ничего никогда. Но если мы посмотрим на структуру, то, по всем европейским замерам, наши дети, до начальной школы включительно, читают больше и быстрее, чем их европейские сверстники. Потом спад. Потом, с 18-ти до 25-ти лет, опять подъем. А потом стагнация, и опять вниз. Социально все это понятно. В 35 лет начинает заедать быт, отвыкают, пошло вниз. Почему маленькие дети – понятно. Российская традиция заботится о маленьких детях, ведь у нас педагогика детства намного более навязчивая, чем педагогика европейская. Там дети больше предоставлены себе, ребенок должен получить опыт выживания. Зато и не бросают, когда они взрослеют. У нас же до 7 лет сюсюкают, а потом бросают школе, а школа занимается только школьной программой. А дети, вступая в подростковый возраст, не имеют своих денег. Маленьким детям родители книжки покупают, а потом перестают. А ведь надо мотивировать: вот это не читай, а вот это – наоборот. Старые, как мир, методы. Потом, лет в 18, начинают появляться свои маленькие деньги, и происходит возврат к чтению, до 25-ти лет, а потом привычка, а потом спад. С этим можно работать. Какая проблема у подростков? Нет ориентира, про что читать – не знают, а книжек никто не покупает. Поэтому для них и не пишут. Российские издатели прекрасно знают, что книжки для подростков не пойдут в том объеме, который идет на западе. Поэтому только классика. А подростки хотят что-то про свое, современную литературу. Переводные книжки есть. А про российскую современную подростковую жизнь нет ничего. При этом дети в подростковом возрасте пишут стихи. Они лирики. Главная проблема любого подростка – я должен быть таким, как все, но при этом уникальным. Есть запрос на литературные кружки, а сеть разрушена. Можно придумать программу – литературный кружок, имеющий выход в социальную сферу. Потенциал есть, можно подумать. Это я к тому, что всегда можно найти выход. Важны две вещи, если вы что-то замышляете: понять, что болит у аудитории, и понять, что радует. Если вы это понимаете, то можно что-то строить.
Вопрос:
Как заставить подростков читать?
Я говорил о том, что родители, пока дети маленькие, стараются им покупать книжки. Потом на это перестают обращать внимание. А нельзя упускать момент перехода. Если ты упустил этот момент, жди, когда подростковый период закончится. Раньше уже ничего не сделаешь. В подростковом возрасте детям не покупают книжки, ни под свой интерес, ни под их. Поэтому падает читательское мастерство. Что касается желания. Есть дети, предрасположенные, замотивированные. Здесь тоже имеются свои хитрости. Но всегда мотивация через интерес. Как последний инструмент годятся деньги. Я серьезно. Деньги тоже являются мотивом, лет с 15-16-ти.
Реплика:
У нас были литературные гостиные. Например, о Марине Цветаевой. Мы делали рассказ о ее биографии со светом, музыкой, читали ее стихи. Это называлось «федеральный проект по синтезу музыки и слова». Нас мотивировал учитель. У нас как у учеников была в голове конструкция: учитель – авторитет. Мы ее уважали. Когда она говорила сделать, мы делали. Все ее уважали. В итоге, например, я читал стихи, другим был интересен свет. Но мы делали общее дело.
Александр Архангельский:
Вы правы. Не может быть одной программы продвижения чтения. Есть множество программ продвижения чтения. Для разных групп. Приведу пример. На северо-западе Англии, а это неблагополучный район, была роскошная программа. Туда приходит с этой программой Бекхэм. Но он не на плакатах красуется, как у нас, а приезжает в школы, выступает перед учениками, читает книги, потом эти вырезки появляются в местных новостях. Папам в тюрьмах дают дополнительное время, чтобы они начитали своим детям любимые книжки, и вместе с книжками эти диски дарят. Инстинкт чтения будет восстановлен. В России есть инстинкт высокомерия, мы все будем презирать тех, кто читает Донцову. Должны быть разные программы. И разные способы, и разные методики. Если вам интересно, прочтите книжку Д. Пеннака «Как роман». Книжка маленькая, но роскошная. Он не только писатель, но еще и учитель. Там свод «чтение право, а не обязанность». Есть мы с этого начинаем, то дальше подход будет правильным. Всех заставлять нельзя.
Реплика:
У меня вот такая проблема. Так как я учусь в педвузе, у нас уже была практика в школах. И мы столкнулись с проблемой, что детей наказывают таким образом, что заставляют читать книги. И мы не можем найти подход, чтобы вернуть обратно, что чтение – это не наказание. А мода на электронные книги скоро пройдет.
Александр Архангельский:
Во-первых, я убежден, что электронная книга – такая же книга. Это просто новая форма существования. Самое главное, это вместе читать. Надо читать дома. Выберите того, к кому ребенок испытывает большее доверие. Надо читать дома, в кругу. Бывают исключения. А правило простое. Но заставлять – губительное дело.
Вопрос:
У меня такой вопрос. Просто интересно знать ваше мнение. Видели ли Вы музыкальный клип «занимайтесь чтением», где классики в спортивных костюмах читают рэп? Основный смысл – читайте, это модно, круто, качай мозги, а не тело. Что вы думаете по этому поводу? Достигнет ли оно своего адреса?
Александр Архангельский:
Главное – как сделать. Если вы вкладываете неправильную идею, то ничего не получится. Что мы передаем, социальный заказ, или собственное чувство? Если мы говорим о собственном чувстве, то работать будет. Если люди просто исполняют заказ, ничего из этого не выйдет. То же самое с Бекхэмом. Если бы он просто красовался на плакатах, это бы не работало.
Реплика:
Там была четкая аудитория – молодые люди, которые занимаются спортом. Цель – привлечь их к чтению. Но их бы он не увлек.
Александр Архангельский:
Вопрос – к кому нужно было идти. Идти к актерам. Кто видел проект Рэп-новости? Это политические новости в рэп формате. Рэпер рэперу рознь. Если вы пойдете к рэперу-интеллектуалу, будут смотреть одни. Но это был формализованный государственный заказ, поэтому работать не будет. К этой идее, к этому формату я отношусь положительно. Вопрос – как сделать. Такое часто бывает. Государство такое тяжеловесное. Оно свой заказ размещает, начинает лезть, мешает. Ничего не получается. Искусство же легкое. Вопрос в отношении. Еще очень важное – невозможно доказать необходимость чтения. Мы начинаем врать, когда говорим, что, если цивилизация перестанет читать, все умрет. Мы не знаем. Были времена, когда читали специально обученные люди в специальных местах, обычно в церквях. Следует говорить по-другому: мы читаем не потому, что иначе мир рухнет, а потому, что мы хотим, чтобы он был таким, к которому мы привыкли. И не хотим от этого отказываться. Это наше право. То есть, надо перестать врать друг другу. У нас нет никаких эмпирических доказательств. Мы просто не хотим.
Реплика:
В самом начале нашей дискуссии вы спрашивали, чего не хватает нашему телевидению. Были варианты про хорошую рекламу и т.д. Мое мнение, что нужно качество. Я учусь в Санкт-Петербургском Государственном университете. Соседний рядом со мной университет получил заказ на создание рекламы против курения. Там учится очень много потрясающих людей, которые делают рекламу, которая цепляет. И люди моего возраста, и люди старше могут запросто бросить курить, если им это необходимо. Но реклама, которая вышла на экран, другая: там парень натянул шапку и что-то бубнил. Как добиться качества?
Александр Архангельский:
Я сам сотрудничаю с государственным телевидением. Я работаю для государства. К счастью, не внутри. Потому что, был бы конец. Но есть вещи нерентабельные, которые не может решить бизнес, их может решить только государство. Государство – тяжелый заказчик. Поэтому здесь надо дождаться момента, пока бизнес дозреет до социальных задач. Вы не можете его заставить. Но кое-что начинает меняться. Две неделе назад в Форбсе была статья, написанная Потаниным, которая, с моей точки зрения, поворотная. До сегодняшнего момента в России был только один бизнесмен экстра-класса, который все свои деньги вкладывал в благотворительность. Это был Д.Б. Зимин, фонд «Династия», поддержка науки. Он человек зрелого возраста, он раньше всех вышел из бизнеса. Его любовь – это наука. Он понимает, что он будет счастливым, если науке будет хорошо. Количество нулей, которое у него есть в запасе, его мало волнует. Что с ними делать? Ему приятно, что науке лучше.
Вопрос:
А что Вы любите читать?
Из любимых писателей, несомненно, Толстой, несомненно, Т.Манн, две книги Г. Грина, «Сила и слава» и «Тихий американец». Очень люблю Пастернака, и стихи, и «Доктора Живаго». Булгакова люблю меньше. Достоевского очень люблю. Из советского – Трифонов, как литературу очень люблю «Архипелаг Гулаг», хотя исторически там есть вопросы. «Красное колесо» меньше, но книга важная. Кое-что нравится из Прилепина. «Санька» – несомненно, хорошая литература. Быкова люблю. Очень люблю книжку «О Пастернаке». Прилепин – отличный придумщик, но не писатель языка. У него нет языка. Именно поэтому он компенсирует свой серый язык великолепными придумками. Но для меня литература – это язык. Я не навязываю, это мое собственное предпочтение. Две книжки Майи Кучерской, «Современный Патерик» и «Бог дождя». Уважаю Людмилу Улицкую, но не все. Ранняя и сентиментальная ее проза мне чужда. Вообще, с литературой полный порядок.
Вопрос:
А из современного зарубежного что нравится?
Александр Архангельский:
П. Коэльо – это Булгаков для бедных. По персидски я не читаю, но переводы Омара Хайяма Германом Плисецким просто потрясающие.
Вопрос:
А появляются ли какие-то новые яркие личности в современной поэзии?
Александр Архангельский:
Мое отношение к современной поэзии как-то складывается плохо. Но это мои проблемы. Я из этого тренда выпал. Знаете, есть такой потрясающий артист Евгений Гришковец, который, начав писать книжки, потерялся как артист, и не стал писателем. Всегда очень тонкая грань.
Вопрос:
Стоит вопрос о том, что надо создавать общественное телевидение. И каков ваш взгляд на то, что скоро все телевидение сойдет на нет? И второй вопрос – видите ли вы будущее у печатных периодических изданий? Не уйдут ли они в Интернет?
Александр Архангельский:
В 2005-м году, выступая на конгрессе ассоциации печатных газет, Роберт Мёрдок сделал прогноз, что к 2015-му году завершится процесс модификации электронных газет, а с 2025-го года они исчезнут. Думаю, что, конечно, не исчезнут, но большинство печатных версий газет уйдут в Интернет. Останутся только те, которые смогут вернуться туда, откуда газета вышла. Почему газета стала такой важной в европейской и американской культуре? Что повлияло? Первое – появление кофе. Без кофеен не было бы газет. Второе – роутерная машина. Она изобретается в год рождения Пушкина. Эта машина представляет собой такой бубен, на котором постоянно движется и печатается бумага. Если газета хочет выжить она должна вернуться в кафе. Стать дополнением к завтраку. Объектом бесполезным, а бесполезные объекты очень полезны. Рекламодатель в эти газеты пойдет. Ведь ему тоже нужны не все, а только те, кто читает газету в дорогом кафе, и кому нужен этот дорогой товар. Содержать дорогой ресторан – это то же самое, что содержать сеть дешевых ресторанов. Точно так же и здесь. Что касается журналов, не знаю.
Теперь про общественное телевидение. 25 лет назад это была очень популярная идея. Есть две системы – государственное и частное телевидение. Корпорации устроены примерно одинаково. И те, и другие хотят всего. И на частности не соглашаются. Они должны захватить человека и целиком его в себе растворить. Поэтому возникает гражданское общество как система, раздвигающая бизнес и государство. Освобождает человеку площадку, где он не там, и не там. И куда государство и бизнес прохода не имеют. Это способ защиты человека и общества от двойного давления. Тогда понятна идея двойного телевидения. Государственное телевидение – это пропаганда. И коммерческое телевидение – это либо пропаганда, либо прибыль. Нужно что-то другое, что устроено по другому принципу. Телевидение BBC устроено как общественное телевидение. И там есть целый ряд каналов, которые финансируются только обществом, через налоги. Но до содержания не дошли, только технологии. Сегодня, если телевидение хочет жить, оно должно жить в Интернете. А если у вас плата за розетку, то вы что делаете? Вы ограничиваете Интернет. Поэтому ВВС дает прямые эфиры только за пределами Англии. Находясь за пределами Англии, вы можете войти в каналы ВВС, а находясь на территории Англии – спустя неделю. То есть, схема уже поломалась. Что касается наших условий, то молодое поколение отходит от телевидения. Нужно бороться не за общественное телевидение, а за те формы телевидения, которые уже выиграли в Интернет-среде и взаимодействуют со следующим поколением. Есть три работающих принципа. Первый – надо четко сформулировать задачу. И тогда будет более или менее понятно. Если вы хотите привлечь молодежь, развивайте канал «Дождь» и расширяйте его географию, втягивайте региональную молодежь и т.д. Если вы хотите менять структуру власти, то не обманывайте себя, берите Первый канал и теми же методами, потому что других нет, ввинчивайте другие идеи. Машина – добрая пропаганда. Либо разговор по существу, либо пропаганда. Если хотите развивать культуру и просвещение, вкладывайте деньги в канал Культура. Задача неправильно формулируется. Общественное телевидение будет на несуществующих носителях для несуществующей аудитории. Отказываться ли от этого теперь? Нет. Принцип такой: если есть поляна, то надо ее возделывать. Только не надо строить иллюзии, что это даст результат, на который все рассчитывали. Это ловушка, на которую государство ловит инициаторов этой идеи. С моей точки зрения. Но отказываться тоже не надо. Все. Спасибо!