Развитие российского пространства и региональная политика
Наталья Васильевна Зубаревич
Профессор географического факультета МГУ. Директор региональной программы Независимого института социальной политики. Специалист в области социально-экономического развития регионов, социальной и политической географии
Наталья Зубаревич:
Меня попросили рассказать о том, что происходит в российском региональном развитии, что с ним делают и что надо было бы делать. Из этих трех частей я попробую составить диагностику. Попробую вам рассказать, что же мы за такая большая страна, и что у нас происходит. Потом расскажу, что у нас за власть, как она понимает то, что у нас происходит, и что пытается сделать. И, третье, что надо было бы делать при тех вводных, которые мы имеем. Ситуация непростая, страна огромная. Думаю, что, несмотря на юный возраст, вы понимаете, что простых решений не существует. Поэтому клеймить я никого не буду, просто попытаюсь подумать. Надеюсь, что это получится вместе с вами. Может быть, буду задавать вам вопросы.
Итак, начнем с простых вещей. Начнем с теории. Ваш лозунг «я думаю» предполагает, что я хотя бы что-то знаю. Теория штука скучная, но она очень важна. А в регионалистике она, к тому же, и не скучная. Здесь есть очень простые понятные вещи, которым вас не учили в школе, к сожалению (до сих пор не могу понять, почему). Я рассказываю вещи простые, но хорошо строящие мозги. Что такое развитие? Существует множество аспектов развития, в том числе и пространственный аспект. Есть некое правило, хорошо известное регионалистам, но в школе и в университете почему-то неведомое: пространственное развитие никогда не бывает равномерным, вообще никогда. Потому что пространство развивается на основе неких конкурентных преимуществ. Как нет равенства в человеческой природе, так нет и равенства в пространстве, потому что одни территории обладают конкурентными преимуществами, другие этими преимуществами не обладают. Но если бы только это! Есть и второй важный момент. Конкурентные преимущества меняются со временем. Раньше было важно то-то и то-то, сейчас все более важно другое. Что? Итак, вот два блока конкурентных преимуществ. Исторически важны, это понятно, природные ресурсы. Только раньше бились за золото и пушнину, а сейчас бьются за нефть и газ. Это исторически важные природные ресурсы, наличие их на территории. Второе и, к счастью, понятное из исторических учебников, это географическое положение. Выгоды географического положения очевидны. Если вы находитесь на перекрестке торговых путей, вблизи удобных бухт, то для вас это дополнительный стимул развития. Географическое положение было очень важно в эпоху гужевого и даже железнодорожного транспорта, но в эпоху электронного сообщения это, все-таки, менее значимо. Хотя и в эпоху электронного сообщения климат не стал менее значимым. Люди, особенно образованные, это такие «редиски»! Им хочется жить там, где хорошо, комфортно, где приятный климат, где нет -40°С в течение четырех месяцев. Так устроен человек, он любит хорошие места. Поэтому географическое положение просто трансформировалось от простой торговой бухты, около перекрестка дорог, до хорошей долины в Калифорнии, где растет виноград, летом никогда не бывает очень жарко, в общем, хорошо. Это факторы первой природы. Есть и факторы второй природы. Они зависят от людей. Главный тренд модернизации – это сдвиг от факторов первой природы к факторам второй природы. То есть, первая природа от Бога, вторая во многом сделана руками человеческого общества. Все эти факторы хорошо известны, понятны. Это факторы агломерационные, в концентрированных местах проживания начинает работать эффект масштаба. Если описывать его моделью, это, так называемая, кругопричинная зависимость. Если в каком-то месте концентрируется больше фирм, то у этих фирм улучшаются условия для конкуренции, появляется больше поставщиков, больше покупателей. Если в каком-то месте концентрируются эти же покупатели, то у них больше возможностей выбрать что-то лучше и дешевле. Эти два агломерационных механизма наращивают концентрацию населения, создавая эффект масштаба. Так называемый, скейл-эффект. Поэтому агломерационность, концентрация людей и производств способствуют развитию. Если на территории формируются какие-то агломерации или кластеры, это всегда ускоряет развитие. Второй очень важный компонент – это человеческий капитал. Он тоже не от Бога. Он зависит от того, как вы людей образовываете, какая у вас система общего и профессионального образования, какой у вас моральный климат. Ведь человеческий капитал это не только здоровье, образование, мотивация к труду, это и способность быть гибким, адаптироваться, способность быть мотивированным к инновациям. Все это закладывается в обществе с помощью системы социализации. То есть, когда человека выращивают с помощью правильных норм, правильных институтов и правильных механизмов. Третий компонент понятен россиянам более, чем что бы то ни было, это инфраструктура. Суть инфраструктуры очень проста. Она снижает экономическое расстояние. Если у вас развита инфраструктура, стоимость передвижения человека, или груза, или чего угодно на единицу, уменьшается. Чем более развита инфраструктура, тем меньше экономическое расстояние. Тем, соответственно, больше преимуществ для вас производить товары и услуги здесь. И, наконец, малопонятный для вас, возможно, звучащий абракадаброй, термин «институты». Что такое институты? Не знаю, кто вам и что говорил, если повторюсь, извините. Если рассматривать институты по Норту, основоположнику новой институциональной теории, то это нормы и правила, по которым взаимодействуют экономические акторы, люди между собой, фирмы между собой. Это и законы, и какие-то неформальные факторы. Коррупция – это институт, законодательство – это институт, взятки – это институт. Всё это нормы и правила, по которым взаимодействуют люди и экономические акторы. Общая логика простейшая. Модернизация есть сдвиг от доминирующего воздействия факторов первой природы к доминирующему воздействию факторов второй природы. Все предельно просто. А если у вас вторая природа воздействует доминирующе, значит, она у вас хорошая, она стимулирует развитие. Если же она не стимулирует развитие, то она выполняет функцию не драйвера, а барьера. Вот сейчас посмотрите, понимая этот простейший механизм сдвига, в котором кто-то преуспел. Это развитые страны, поэтому они развиваются за счет факторов второй природы. Есть еще один очень важный момент. Когда страна начинает развиваться за счет факторов второй природы, для нее физическое пространство уже играет меньшую роль, потому что вы меньше зависите от географического положения, от природных ресурсов. Более развитая инфраструктура уменьшает дифференциацию пространства, поэтому в странах, где драйверами развития являются факторы второй природы, физическое расстояние значит меньше. То есть, в Канаде, в Австралии эта огромность расстояний влияет на развитие гораздо меньше, чем, например, в Российской Федерации, где и с институтами, и с инфраструктурой, и с человеческим капиталом, и с эффектом масштаба не очень здорово. Я уж не говорю про США, где факторы второй природы уже давно доминируют как факторы развития. Идем дальше. О Российской Федерации. Я сейчас буду говорить банальности, но я вынуждена их сказать, чтобы мы расставили все точки над i. Вы помните обе группы факторов. Что у нас хорошо? У нас все в порядке с обеспеченностью природными ресурсами. Во всех ваших учебниках с неприкрытой гордостью пишется о том, какое место мы занимаем по всем ресурсам, вплоть до каких-нибудь серы или вольфрама. Ура товарищи! Только мы должны очень четко понимать, что эта высокая обеспеченность ресурсами, огромная, в данном случае как драйвер развития играет тормозящую роль. Потому что вы все время извлекаете ренту из этой высокой обеспеченности. Вы не стремитесь развивать другое, потому что у вас есть от чего получать доход. Второе, о чем вам совсем не говорят в учебниках. У всех нас замечательное географическое положение. Оно может быть замечательным в районе Урала, в районе Васюганских болот в Сибири, у Байкала оно просто замечательное, где-нибудь на Средней Волге – лучше не бывает. Вам никто не говорит честно, что мы страна с внутриматериковым географическим положением. Если вы посмотрите тренды развития, то увидите, что быстрее всего развиваются страны, расположенные не далее двухсот километров от морского побережья. Потому что морской транспорт, морские перевозки самые удобные, самые дешевые. Это самое низкозатратное экономическое расстояние. У нас с этим беда, поэтому внутриматериковость есть барьер, это дефект нашего географического положения, высокие транспортные издержки. Третье, у нас еще есть проблема (я потом покажу ее на картинке). У нас 46 пограничных регионов. Опять же, кричим «ура» и, как договорились, начинаем думать, что такое пограничный регион. Экономически полосатый столб на границе не значит ровным счетом ничего. Он играет экономическую роль только тогда, когда или по обе стороны высокоразвитые территории с большим потенциалом развития, которые интенсивно обмениваются результатами своего развития, или с одной стороны высокоразвитая страна, а с другой стороны – менее развитая, но с дешевой рабочей силой, и вы можете часть производств переместить туда, получая экономию на издержках, используя дешевизну инфраструктур, рабочей силы, электроэнергии, чего хотите. Либо это разница потенциалов, либо два высоких потенциала. Если и с той, и с другой стороны границы покойники, сумма двух нулей дает ноль. В России таких живых границ, через которые идут потоки, обмены, очень мало. Это пять-шесть субъектов федерации, которые реально являются транзитными зонами, через которые идет российский экспорт или импорт. Из 46-48-ми регионов чудовищно маленькая часть включена в эти потоки или перепады, и это тоже дефект нашего географического положения. Не будем уже говорить о том, что у нас слаборазвитая инфраструктура. Я только что прилетела из Китая. Конечно, впечатление шоковое. Не побоюсь сказать, что мы отстали навсегда. Я провела там полмесяца и проехала половину Китая: шестиярусные развязки без светофорного регулирования во всех крупнейших городах, отдельно выделенные линии для скоростных поездов 380 км/ч, все надземные, вокзалы, когда ты не видишь, где они заканчиваются, и все это в электронном исполнении. Это сильное впечатление. Поэтому о российской инфраструктуре, как о покойнике – либо хорошо, либо ничего. Я даже не говорю о периферийной инфраструктуре, московская инфраструктура чудовищно отстала. Дальше. У нас очень мало крупных агломераций. Причин этому немало. Одна из причин – выбитость населения в 20-м веке. Если вы читали какие-то умные книжки по демографии, то знакомы с такими терминами как прямые и косвенные потери. Вот прямых потерь у нас насчитывается 20-30 млн. Человек, по разным оценкам, а косвенных – зашкаливает за 80 млн. Это означает, что если бы у нас не было той истории, которая была, население РФ сейчас бы составляло на 140 млн., а примерно 220. Мы в 20-м веке заплатили таким количеством людей за нашу историю. Это означает, что мы потеряли существеннейшие ресурсы для агломерационного эффекта. Вторая причина, по которой так произошло, это плановое развитие городов, очень жесткие ограничения на рост крупных городов, что спасало их от недоразвитости и инфраструктурного коллапса, но потом очень сильно мешало росту. Недоагломерированность России – это проблема, потому что она мешает использовать эффект масштаба. Плюс к этому у нас в большинстве регионов устойчивая депопуляция, и она будет оставаться такой и будет увеличиваться в дальнейшем. Потому что наша страна завершила демографический переход, и все вы, барышни, по трое детей рожать не будете, даже если планируете. Между планом и жизнью большой люфт, 16.29 Китайцы с этим тоже столкнуться в следующем поколении. Но их 1 млрд. 300 млн., а территория в 2 раза меньше российской. Что у нас еще есть? Высокая степень поляризации. Это не плохо и не хорошо, это данность. Население у нас очень контрастное. Для экономики это очень хорошо. Для людей это не всегда хорошо, мягко говоря. Заброшенные угодья, деревни, для экономики это очень здорово. Это значит, что не нужно растягивать инфраструктуры в места, где ясно, что жизнь закончится через 20-40 лет. Поляризация – это не плохо, это данность, с которой мы работаем. А что плохо, это снижающийся человеческий капитал. Россия, Советский Союз, во всяком случае, это была страна с высоким человеческим капиталом, с точки зрения образования. По здоровью, по мотивациям, по адаптивности мы страна средненькая, очень средненькая, но по уровню образования мы имели преимущество, которое сейчас успешно растрачиваем. Что еще очень важно? Мы страна с устойчивыми плохими институтами, плохими нормами и правилами, которые создают неверные мотивации, и, как следствие, с плохим предпринимательским климатом. Вот это данность, с которой мы очень давно живем и еще очень долго будем жить. Сегодняшний мой рассказ будет постоянно сворачивать на институты. Потому что, да, у нас не идеально, не замечательно, но, в общем-то, терпимо. В этой конфигурации можно создавать нормальное пространственное развитие. Можно, если бы не очень плохие институты. Итак, с чем будет жить ваше поколение, если вы останетесь жить в Российской Федерации? Я как человек, знающий тренд, как математики «при прочих равных» всегда делаю эту оговорку. Совершенно точно, что вы будете жить в стране, где сохранится сильнейшая социально-экономическая асимметрия. Мы не скажем «где родился, там и сгодился», хотя место рождения во многом предписывает выбор жизненного пути, но не определяет его намертво. Человек сильнее обстоятельств. Но оно очень сильно ограничивает коридор возможностей. Место рождения зачастую определяет дальнейшую судьбу человека, это очень плохо. При пространственном неравенстве это очень тяжелая веешь, преодолевается она только неравенством. Если такая асимметрия останется, она останется. Лекарство против нее одно – рост мобильности. Второе. Вы будете жить в стране, в которой сжимается и обитаемое, и экономическое пространство. Что бы нам ни говорили, если не будет какой-то немыслимой миграции из других стран (а ее не будет в немыслимых размерах), сжатие обитаемого пространства, как и экономического, неизбежно. Таковы законы экономики. Люди и экономические акторы будут концентрироваться там, где есть преимущества для пространственного развития, а подгонять этот процесс будет устойчивая депопуляция, которая продолжает существовать. Что бы ни говорили там, наверху, Иван Иванычи и Петры Петровичи, как бы их там ни звали, флаг им в руки, пусть поговорят, люди любят разговаривать. Суть дела в том, что коридор возможностей будет абсолютно жестко определяться объективными факторами, теми жесткими возможностями и ограничениями, которые существуют. Их как-то рихтуют институты, их могут улучшать или ухудшать, но их не могут поломать. В последнее время я делаю прогнозы для разных контор, сейчас вот на 2020-й год, и я везде пишу одно и то же, потому что, в отличие от макроэкономистов, наш прогноз не меняется от подхода. Он очевиден. Пространство очень инновационно, но наши власти категорически не хотят узнавать это, они верят, что как они написали на бумажке, так и получится. Мы все время объясняем: «Вы пишите, пишите, но будет так, как мы сказали». Итак, в какой стране мы живем? Я не знаю, из каких регионов вы приехали. Если вам интересно, можете задавать вопросы. Мы живем в стране, территория которой разбивается на четыре группы. Примерно 10% населения живет на территории, где есть ресурсы для развития. Они там есть и будут, достаточно лишь вменяемого управления, чтобы людям жилось лучше. Это Москва, Ханты-мансийский и Ямало-ненецкий автономные округа (сейчас эти возможности там потихоньку уходят, экономические). Может, если еще пару больших компаний переведут, подтянется Санкт-Петербург, но пока я сомневаюсь. Еще процентов 15 живет в относительно развитых регионах, типа Свердловской области, Самарской области, Липецкой. В той или иной мере Красноярский Край. Эти территории имеют относительную обеспеченность ресурсами. Ограничений много, но, тем не менее, они могут развиваться, если им не будут поганить федеральными гадостями, отбирать слишком много, распределять слишком много. Дальше начинается очень странная зона. Примерно 2/3 россиян живет в регионах ни два, ни полтора. Собственных ресурсов для развития недостаточно, не понятно, за какую ниточку дергать, чтобы двигаться вперед. Какие-то возможности есть, но при существующей институциональной структуре они заведомо нереализуемы. И что делать с двумя третями населения, непонятно никому. Включая экспертов. Мы реально не знаем, за какую ниточку дергать. Нет, мы, конечно, можем догадываться (я потом покажу), но необходимо такое удачное расположение звезд, в смысле институтов, настолько правильная политика, чтобы это вылезало, что в это слабо верится. И, наконец, 10-12% населения страны живет в регионах (в основном, это слаборазвитые республики, парочка тяжело-депрессивных промышленных областей, типа Ивановской, Курганской), где что ни делай, ничего не получается. Очень плохая институциональная среда, очень плохой человеческий капитал, истощенный. Их, как я жестко говорю, кормили, кормим и будем кормить. Пока, в среднесрочной перспективе, ничего не получается. Вот тот вводный формат, в рамках которого я буду вам рассказывать о роли региональной политики и региональных институтов.
Начнем с самой простой и жесткой проблемы: Москва и остальная Россия. Всем прекрасно известно, что москвичи живут не так, как остальные россияне. Намного лучше, намного богаче. В чем причина? С одной стороны, во всех крупных городах срабатывает эффект масштаба, агломерационный эффект. Стягивается бизнес, стягивается квалифицированное население, больше рабочих мест, больше выбор рабочей силы. И вот эта машинка крутится до тех пор, пока пробки не забьют все дороги, дышать станет нечем, и тогда агломерационный эффект начинает перевешиваться жесточайшими экологическими ограничениями. И инфраструктурными. Агломерационный эффект не вечен. Если вы не расшиваете дефекты, связанные с экологией и инфраструктурой, он дохнет, раньше или позже. В Москве вы пока наблюдаете эффект подвешивания этого эффекта. Еще немного, и город встанет окончательно. Но я о другом. За счет чего в Москве так могуче проявляется лидерство? Каждый почти четвертый рубль, произведенный на территории Российской Федерации, куется в Москве. Поразительная вещь, как это Москве удается? Если взять всю добывающую промышленность Российской Федерации (это хороший кусок нашей экономики), то вы с удивлением обнаружите, что 10% всей добывающей промышленности страны приписано к Москве. Если вы давно не видели на территории Москвы качающих вышек, газовых факелов, то идите к офтальмологу, проверяйте глазки. Вы понимаете, что ответ простой: институты. То есть, компаниям выгодней регистрировать свои добывающие предприятия по штаб-квартире, в Москве, чтобы минимизировать налоговые платежи, чтобы иметь укороченную систему вывода прибыли. И так далее. Поэтому в Москве, при том, что в ней сидит 7% населения страны, агломерационный эффект важен, но он не главный. Главная институциональная особенность состоит в том, что основная концентрация власти, необходимость решать все проблемы в пределах Садового Кольца приводят к сверхконцентрации бизнеса, его штаб-квартир. Как следствие, сверхконцентрация налоговых выплат по Москве, потому что в бюджете Москвы в жирные годы больше половины доходов составлял налог на прибыль крупных корпораций. То есть, москвичи живут так хорошо не за счет того, что они такие умные, работают дилерами, страховщиками и так далее, а за счет сырьевой ренты. Москва – город рентополучателей. И это результат системы институтов, которая сложилась в Российской Федерации. По Санкт-Петербургу: как туда ни перетаскивают крупняк, он туда не очень охотно идет. Газпрому говорят: «Надо, Федя!», а он туда отправил только ГазпромНефть, она не такая большая, потери не очень велики. СибУру говорят: «Надо!», он отправил туда только самое убыточное свое производство, шины. А все руководство сидит в штаб-квартире в Москве. И тому подобное. Вот в Питере 3 % населения, но, в лучшем случае, двукратное превышение по остальным параметрам. У Москвы, простите, четырех-, пяти-, шестикратное. Вот вам эффект институтов. Это означает, что пока в России не будет сломана сверхцентрализованная система управления, Москва будет получать свои рентные доходы. Пока в РФ не будет изменена система налогообложения, стимулирующая систему перекачки денег в штаб-квартиры, вместо того, чтобы оставлять прибыль на производящих территориях, все будет так, как есть. В России пространственные проблемы не решаются без изменения институтов.
Теперь смотрим на то, насколько рационально или нерационально у нас ведет себя бизнес. Логика очень простая. Если взять все российские инвестиции, то государства там, в принципе, немного. Примерно 20% всех инвестиций дают бюджеты, 80% сами предприятия, заемные средства и прочее. То есть, в целом по инвестиционному процессу мы можем сказать, куда инвестирует российский бизнес. Он умный, глупый, он хочет выравнивать, или хочет использовать конкурентные преимущества. Но кто из вас помнит экономическую географию, вернее, просто административно-территориальное устройство Российской Федерации? Можете вы назвать, какого типа регионы являются главным приоритетом для инвестиций? Они помечены желтеньким. Нефть и газ, в чистом, незамутненном виде. Вторая группа приоритетненьких: крупнейшие агломерации. Они помечены голубеньким. Выгодно работает эффект масштаба, концентрация платежеспособного спроса. Дураков в бизнесе нет. Теперь смотрите, что еще интересно? Калининград, Краснодар, видите? Они – транзитные пограничные регионы, и здесь еще эффект Сочи не работает, здесь взяток, как вы видите, за более ранние годы. Туда тоже очень полезно инвестировать: более развитая инфраструктура, выходы к глобальным рынкам. Тоже привлекательно. Регионы типа Вологодской области я не буду комментировать, потому что там инвестиции одного человека, по фамилии Мордашев, весят столько, что вытаскивают регион. Если бы я взяла за пять лет, это были бы инвестиции человека по фамилии Лесин, и была бы Липецкая область. Наши олигархи реально модернизируют основные фонды. Они вкладывают серьезные деньги. Вы представляете, каков весь объем инвестиций в территорию, если инвестиции Мордашева или Лесина играют такую роль и так проявляются в статистике? Значит, больше никуда особо не инвестируют. Понятно, да? Теперь давайте смотреть на дистрофиков. Там все понятно. Дистрофики Российской Федерации, депрессивные регионы, серенькие, слаборазвитые регионы, лиловенькие, понятно, да? Удаленные восточные регионы. Так было до 9-го года включительно. Сейчас все немножко поменялось. Тут все посчитано с корректировкой на стоимость жизни. Это не просто рубли, нельзя так считать, потому что, извините, на 100 рублей на Сахалине вы построите в 3-3,5 раза меньше, чем в Липецкой области. Понимаете, почему, да? Удаленность, удорожание, все это надо корректировать на разницу цен. Здесь это все скорректировано. Так вот, из этих удаленных дистрофиков выделился приморский край, думаю, вы знаете, почему. Но об этом чуть позже. Это уже политика государства.
Теперь давайте посмотрим, что у нас происходит с населением. Мы договорились, что бизнес в России не глупый, правильно понимает приоритеты, правильно их выбирает. Это приоритеты ресурсообеспеченности, это приоритеты агломерационного эффекта. То, что мы имеем. Это приоритеты географического положения. Ему не надо депрессивных, слаборазвитых и удаленных, то есть, с высоким экономическим расстоянием. Бизнес абсолютно рационален. Смотрите на людей. Начнем с того, что я вам жестко сказала, что у нас будет депопуляция. Посмотрите, пожалуйста, каков был масштаб депопуляции. Это голубенькие и темненькие цвета в начале входа России в независимость, и вот ее усугубление к 2007-му году. Чуть меньше стало в 2008-2009-м, подстимулировали рождаемость, но это временный эффект, он уже в 2011-м году заканчивается, он в 2010-м уже остановился. Потому что вы не можете заставить человека рожать больше, чем он хочет. Вы можете только сократить время в очередности рождений. То есть, если человек не стимулируется, он рожает, ну, скажем так, со скоростью стрельбы из ружья, а если его простимулировать, он будет рожать со скоростью стрельбы из пулемета. Но количество пуль от этого не изменится. И там, и там примерно одинаково. Но когда вы отстрелялись быстрее, потом будет длинная пауза, это сейчас у нас и начинает происходить. Потому что люди не рожают больше того, что они планируют рожать. Вот посмотрите. Часть депопулирующей страны расширяется, вот она по максимуму. Такой она и будет. У нас осталось мизерное количество территорий, где население растет за счет естественного прироста, и вы их все видите. Это либо некоторые регионы Северного Кавказа, не все регионы, там уже депопуляция. Это остаточное явление, связанное с молодой невозрастной структурой регионов нефтегазовой миграции. Якуты еще стараются, еще немножко стараются тувинцы и горные алтайцы. Но они стараются, а когда завершат демографический переход, все прекратится. А теперь смотрите, как наше умное население себя ведет с точки зрения миграции. Вообще у нас подвижность маленькая. Тем не менее, посмотрите, как она менялась по времени. Если в 90-е годы шел вал миграции из СНГ, возвратных миграций, на Север, очень мощно поменялись миграции, теперь уже стали с Севера и Востока. Вы видите, что страна делилась как бы на зоны, вот так, сюда ехали, отсюда уезжали. Все было понятно и просто. Туда, где теплее, где основная полоса расселения, туда и ехали. Всем бы нам такую политику, все было бы понятно. Но это было временное явление. Как только стрессовая миграция завершилась, мы вернулись к экономически рациональной миграции. Суть стрессовой миграции – переползти через границу и там осесть, а что там с работой будет, где жилье подешевле, не важно, куда переполз, либо через Кавказ, либо через Казахстан, там осел и сидишь. А вот 2000-е люди уже стали мигрировать, соображая, что ехать-то надо туда, где есть работа. И посмотрите, что происходит. Вот, пожалуйста, все эти зоны притока: Москва с Московской областью, Питер с Ленинградской областью, Краснодарский край с его быстрым ростом, немножко Белгородская область с ее хорошей политикой (она уже закончилась, но в 2007-м еще была). Прекратилась миграция на нефтегазовые Севера, сейчас уже оттуда. И огромное количество внутренних периферий в европейской России, откуда люди уезжают, и сохраняющаяся миграция с Северов, это надолго, потому что это экономически рациональная миграция. Этот рисунок очень трудно перебить, а масштабы вы видите. Вот вам чистая миграция, «прибыло» минус «выбыло», вот так эта разница определяется. Почти 60% на московскую и чуть меньше 20% на Санкт-Петербург. То есть, люди в России едут фактически в два ареала, где есть работа, где есть шансы нормально трудоустроиться. Теперь давайте попробуем понять, что нас ждет.
Итак. Вы теперь в теме. Но ведь у других тоже есть проблемы и задачи развития, я сейчас попробую вырулить немножко в бок, попробовать вам показать, как это устроено у других. Должна вам сказать, что, в отличие от макроэкономики или большой политики, моя профессия корневая, она вся в границах здравого смысла. В регионалистике наличие здравого смыла и отсутствие политических «понтов» – это два условия принятия правильных решений. Исходя из здравого смысла, развитые и развивающиеся страны проповедуют разную политику. Развивающимся надо догонять. Согласны? Они должны подгонять вороных и подкармливать лошадок, которые тащат обоз. Акцент на создание ареалов роста, полюсов роста (зовите как угодно), на стимулирование мест, которые обладают конкурентными преимуществами. Что было конкурентным преимуществом китайцев? Дешевая рабочая сила и наличие большой приморской полосы, что позволяло удешевлять транспортировку произведенных товаров. Всё: приморская зона роста, куча портовых зон, индустриальных зон, производит очень сильное впечатление. Без дураков, очень сильное впечатление. А что это значит? Это значит, очень сильно стимулируется неравенство, вы делаете ставку на тех, кто имеет конкурентное преимущество. То есть вы вытаскиваете страну за счет более конкурентоспособных, потому что инвестиции в конкурентоспособность ускоряют развитие всей страны, и тем самым она догоняет. Дальше вы начинаете думать, а китайцы уже думают, до какой меры это можно делать, как стимулировать движение инвестиций вглубь страны. Они это уже делают, но стартовая позиция – это всегда ставка на сильных. Простейшая логика. В развитых странах ситуация другая. Там уже высока инфраструктурная освоенность, человеческий капитал и уровень образования достаточно значимы. Агломерационное развитие уже достаточно разнообразно. В рамках моральной парадигмы начинает доминировать логика выравнивания. У всех? Нет. Американцы на это дело плевали. Англичане тоже как-то спокойно. Этим болеет континентальная Европа, где социал-демократическая ориентация вообще сильнее, социальное государство более развито. Англо-саксонские государства никогда не были столь социальны, поэтому политика выравнивания, которая проводится, в основном континентальная, ЕСовская политика. Здесь логика перераспределения является важнейшей. Но кормить из ложки тоже все время нельзя. Ну, едят, едят, но все равно отстают, потому что нет конкурентных преимуществ, или есть, но слабые. И начинает выдвигаться сдвоенная задача, когда вы не только подкармливаете отстающие регионы, перераспределяя туда деньги, но и пытаетесь создать там некие зоны активизации их внутренних ресурсов, либо за счет подводки лучшей инфраструктуры, либо за счет стимулирования рождения лучших университетов, возможны варианты. Но когда дело касается особых режимов, результаты всегда неоднозначны, потому что, да, больному можно дать подпорки, и он пойдет, но если эти подпорки заканчиваются, что будет с больным? Он должен выздороветь. Но это не всегда получается. Поэтому в развитых странах выравнивающая политика сильна, а активизация внутренних ресурсов далеко не всегда дает очевидные результаты. Очень много неуспешных проектов, хотя есть и успешные. Надо понимать, что здесь ресурсы нередко тратятся напрасно. А вот кто их не напрасно тратит, так это… Посмотрите на эту картинку. Как вам Китай? Каждая точечка означает 30000 юань производства продукции. Вот вам, к вопросу о равенстве. Развиваются, как сумасшедшие. Я посетила, чтоб было понятно, Пекин, Сеань, ДалоЯнь, ДженьДжоу, Суджоу, Шанхай, Ханжоу, Сямэнь и Гонконг. Я могу сказать, что была в простимулированных регионах, это вот эта зона, и регионах не стимулируемых, это Сеань, провинция Шанси. То, что происходит в прибрежном Китае, то есть, импульс роста, накопленный на прибрежных территориях, раскрученные инновационные процессы и, прежде всего, инвестиционные процессы перевалили вовнутрь. Деньги
Гонконга, деньги Тайваня, деньги китайцев, живущих в Канаде, рванули во внутренние районы. Китайцы сейчас очень грамотно, через инфраструктурные проекты, через жилищное строительство, через создание технопарков и промышленных зон, начали стимулировать внутренние районы. Но логика снова та же. Во внутренних районах выбираются точки с лучшими конкурентными условиями, и именно туда вкладываются деньги. И в слабых, и в худших районах они цепляют и вытаскивают более сильных, чтобы эффект роста распространялся дальше.
Давайте посмотрим, что еще мы можем сказать. Что нам в России нужно сделать, чтобы модернизировать наше пространство? Фактически, нам нужно сделать две вещи. Мы не Китай. Вы прекрасно понимаете, что в стране с социалистическим прошлым, в стране, где была огромная экспансионистская политика на Восток, строительство новых предприятий и городов, в стране, где всегда был очень важен лозунг выравнивания, мы ментально, ценностно, морально не можем пойти на столь стимулирующую политику. И это неправильно, нельзя так делать. То есть, для России крайне важно найти правильный баланс двух политик, стимулирующей и выравнивающей. Выравнивание обязательно должно сохраниться. Но выравнивание, доминирующее еще в начале 2000-го, начало разбавляться стимулированием. Стоит вопрос, как и что стимулировать, и второй вопрос, как и по какой логике выравнивать. Это ключевые вопросы для России, они оба институциональные. Как вы выбираете приоритеты, почему вы их так выбираете, правильно ли вы их выбираете, или почему вы их так выравниваете, через что вы их выравниваете? Вы просто деньги распределяете? Кому? Регионам, или людям? Что вы стимулируете, мобильность людей, или их сидение на месте и кушанья из ложки того скромного бульончика, который сварится из скромных бюджетных денег? Вот где ключевые вопросы. Мы должны не просто найти оптимум, а еще и правильно найти набор инструментов, которые используются и в том, и в другом подходах. То есть, создать некий каркас инновационных материалов, которые дальше будут распространять инновативность в стране. Давайте попробуем понять, кто у нас этот каркас. Он простейший. Я не буду тратить время на статистику (если хотите, зайдите на наш сайт, там этого добра висит много), я просто назову эти точки роста. Это крупнейшие города и агломерации, даже в России, несмотря на ее поганые институты, работает эффект масштаба. Это инфраструктурно-транспортные коридоры, связывающие эти города, они снижают экономическое расстояние. Логика здесь простая. Связывать нужно места, где есть бизнес и люди, а не Берингов пролив с Анадырским. Это не то. Дальше. Это портовые приграничные и прочие территории, куда можно отправлять технологические заимствования, площадки входа в глобальную экономику. Это юг с его лучшей заселенностью, лучшими почвами, более плотной, более развитой инфраструктурой. У нас юга мало, он ценен концентрацией людей, относительно дешевой рабочей силой и концентрацией инфраструктуры. И, наконец, преимущество, которого у нас никто не отменял, наше сырье. Но это отдельные сырьевые проекты, за счет которых страна зарабатывает деньги на другое. А не сырье ради сырья. То есть, это не энергетическая сверхдержава, а сырье как возможность заработать на модернизацию.
Давайте пойдем по порядку. Как стимулировать и что? Агломерационные преимущества. Как расширять московскую столичную агломерацию? Пока вы видели один способ расширения. Когда один из регионов реально расширяет свою среду (это Калужская область) благодаря тому, что уже есть базовое преимущество близости к столичной агломерации. Фактически, это периферия столичной агломерации, она получает крупные инвестиции. При нормальных институтах, при условии работы и федералов, и регионов, этот эффект роста можно распространить на все регионы столичной агломерации. То есть, Смоленск (он уже начинал расти), Владимир, Тверь, Ярославль, Тулу и Рязань. Как у нас насчет полимодальных коридоров? Слышали такое слово? Скоростные электрички, когда хорошие дороги, парковки, развязки. У нас они убитые, это толпа народу в электричке (влезешь, или не влезешь?). Вот здесь ключ. Это инфраструктура. Пока у нас не будет создана осьминожная, нормальная инфраструктура на вылетах из Москвы, соседние регионы не смогут нормально развиваться. Это первое. А второе – это очень четкая политика снижения издержек на внешних выходах из агломерации. Это политика самих регионов. А так у нас первый инвестор пришел, и что мы к нему пристегнем? «Так, милок, у нас с детскими садиками проблема, у нас электроподстанцию надо поставить…» Ты пришел как инвестор, работайте, товарищи! Улучшайте инфраструктуру. Пока будет так, а не «приходите, товарищ, мы возьмем заём, воруя, используем его для улучшения инфраструктур». Будет так, как будет. Итак, институты и дорожное строительство. Второй шаг, который дико важен, развитие городов-миллионников. Пока гиперконцентрация в Москве, у нас ничего не получится. Мы будем собирать всю дань человеческих мозгов, а московские мозги или мозги, которые поняли, что Москва это не рай, просто будут двигаться дальше на управление столицами европейских или заокеанских стран. Оверсис, так сказать. Нам нужны, категорически, как центры развития, города-региональные центры, полумиллионники и миллионники. А развиваться они могут только в конкурентной среде. Это означает, что модернизация институтов может быть только конкурентной, а из этого следует, что они должны получать больше ресурсов, что у них должна быть конкурентная политическая среда, из нормальных институтов, один из которых политическая конкуренция, без них ничего не меняется. Давайте посмотрим, что мы здесь имеем. В какой стране живем. Не все так плохо, ребята. Каждый пятый россиянин живет в городе-миллионнике. Я считаю миллионниками Волгоград, Пермь, где живет 990 тысяч, не будем мелочиться. Каждый пятый живет в крупнейшем городе. Это какая же могучая сила для модернизации! Другое дело, что эти города внутри очень неоднородны. Думающий слой, слой гибкий, образованный, не так уж и велик. Но не так уж и мал. В принципе, возможности модернизации в России не обрезаны. Но проблема РФ в том, что очень слабо пока задействован модернизационный слой полумиллионников, хотя что-то двигалось в этом направлении. А граница – это примерно 250 тысяч+. Если вы живете в городе 250 тысяч, шанс того, что ваш город будет развиваться, близок к 100%. Самая тяжелая проблема, это то, что вот здесь 38%, а вот здесь 36%. Это село, ПГТ, малые города, где жизнь не меняется, за исключением пригородных сел, или меняется в сторону деградации. Мы страна неустойчивого равновесия. Куда сдвинемся, этого я как регионалист сказать не могу. Но задел для нормальной модернизации в России есть. С этой группой городов не знаю, что будет. Здесь очень многое будет зависеть от финансовых, макроэкономических, институциональных условий. Здесь всегда будет более или менее нормально. Относительно России. Теперь давайте смотреть дальше. Развиваются ли миллионники? Если взять за 10 лет, все-таки, есть реализация преимуществ. Вот доля Москвы. Вот, какая она была в 1998-м, а вот она уже в 2008-м. Все-таки гипертрофия Москвы хоть в чем-то сокращается. Но не во всем. Часть сокращения идет на Московскую область, а не в города-миллионники. Вот доля городов миллионников. Они рванули вперед, неплохо идет торговля, без дураков. Я думаю, политическая модернизация будет как-то увязана с потребительской. Ведь, когда вы учитесь выбирать, вы можете выбирать продукт, политика, среду, но, главное, вы учитесь выбирать. Очень важно, что мы из экономики дефицита уходим в экономику выбора. Потому что навык выбора прививается. Возможно, я думаю очень примитивно, я не политолог, но сначала мы тренируемся выбирать iphone, ipad, сапожки, джинсики, а потом это прививается. Выбираем книжки, людей, круг общения, а там, черт, побери, может, и мэра, может, и губернатора? А почему нет? Хочется думать о некоем позитивном ключе. Мы умеем делать это, а давайте попробуем делать это. Есть шанс, есть! Вот города. Посмотрите, как мощно рванул торговый оборот, вырос свод жилья! Это значит, улучшается среда людей, медленно, тяжело, против хода. Ведь каждый губернатор в любом субъекте Российской Федерации делает 2 дела: воюет с мэром центрального города до тех пор, пока не заменит его членом свой клиентелы, а потом, даже заменив, он все равно говорит: «Вася, я тебе денег не дам. Я тебе дам денег на пафосное официозное здание или на один пафосный домик, чтобы показать, что мы не у Пронькиных, но остальные деньги будет перераспределены на периферию». Потому что он губернатор, глава всей области, ему нужно получить голоса на следующих выборах. Пока так, пока мэр города и город обирается, и деньги перераспределяются на периферию, рассчитывать на развитие городов очень сложно. Теперь давайте посмотрим, что нам нужно, чтобы использовать географические преимущества.
Вот смотрите. У нас же есть соседи, развитые страны? Вы их помните? Как они называются? Нет в Китае все очень сложно. Северный Китай – это их внутренняя депрессивная зона. Да, Финляндия, Норвегия. Швецию не надо, там ползти через границу. По факту, у нас всего лишь две границы с развитыми странами. Норвежская граница? Расслабимся, заполярная граница – это подарок судьбы, но не экономический. А вот с Финляндией уже интересней. Быстренько напрягитесь и вспомните, что там у нас в Карелии бьет ключом? Сырой лес уходит на ту сторону, сейчас вроде перекрывают экспорт, и все. А вот финны, с их нокиями и прочими местами, почему-то не бегут скопом в Карелию, где, как вы догадываетесь, дешевая рабочая сила, или в Ленинградскую область. В разы дешевле, но, что-то, финнов с инвестициями в обрабатывающую промышленность нет. Почему австрияки с удовольствием инвестируют в венгров, немцы в чехов? Потому что перепад зарплат и инфраструктурных расходов, очень большая экономия издержек. А вот неразумные финны не хотят инвестировать в Россию. Мы за дураков их считать не будем, значит, есть какая-то причина. И вы ее почти знаете. Это причина отсутствия прав собственности, стабильности контрактов. Сегодня можно, завтра нельзя. И еще много чего. Я разговаривала с финскими бизнесменами, мне рассказывали экзотические истории те, кто решился инвестировать в лесопереработку на территории Карелии. Разумные люди отползли сразу, неразумные имеют долгострой до сих пор. Смотрите. У нас два преимущества. С одной стороны – финны, с другой – японцы, я про них немножко напомню. Тем, кому хочется историй, леденящих кровь, просьба сходить на сайты, там много таких историй. Но есть и более живая история о проекте Сахалин-2, в который ввели денежку Shell и две японских компании. Потом пришел Газпром и сказал: «У вас тут с экологией большие проблемы, придется сделать так, чтобы контрольный пакет (51%+ 1 акция) был мой». Он был миноритарий, правда, денег заплатил, почти рыночную цену. А то, что Shell и японцы не хотели продавать контрольный пакет акций, это их проблемы. После этого инвестиции на остров Сахалин за последние 3 года сократились в 4 раза. И тренда на рост нет. Когда вас раздевают, вы, конечно, отдадите свое барахло, но второй раз одетым на это территорию спешить не будете, потому что понимаете, каковы риски вашей жизнедеятельности. Газоперерабатывающий завод – шикарная игрушка, я там летом была. Это хай-тек, настоящий. На платформе не была, это далеко, но смотрела фильм, как они ее ставили вертолетами. Это потрясающе: миллиметровая точность. На территории завода сохранились нерестовые речки, а под заводом пляжные речки, и все абсолютно чисто. Это об экологии. К сожалению, у нас такого не бывает. Там Газпром, славу Богу, не ведет себя, как слон в посудной лавке.
Теперь давайте посмотрим следующее. Преимущество морского транзитного положения. Работает. Очень хороший рост идет. Краснодарский Край пополз вверх, Калининградская область, благодаря свободной экономической зоне, но там есть вопросы, там не все здорово. У нас почему-то до решения партии и правительства совершенно не рос приморский край. Но вот они придумали разместить там Саммит. Начали строить мост в городе, где нет канализации. (непонятно, зачем этот мост, острейшая необходимость?) на почти необитаемый остров, где остались казармы Мировой Войны. Зачем осваивать этот роскошный пустой остров, когда рядом заливы на основной территории нетронуты, когда дороги надо вести ко всему городу, а не эту магистраль для иностранцев? Я не понимаю, но такое решение принято. Главное не это. У нас не получается сделать на Дальнем Востоке точку роста без поддержки федеральных властей по той простой причине, что на Дальнем Востоке не завершился типичный, наверное, для всего мира переход от «бандитского» капитализма. После Кущевки я начинаю понимать, что и в Краснодаре он исчез не полностью. Но в крупном бизнесе там играют более или менее по понятиям. Поэтому Дальний Восток развивают с помощью государственных инвестиций вместо того, чтобы развивать там институты. Какие еще направления? Нужны ли нам ресурсные преимущества? А мы никуда от них не денемся. Никуда. Нам придется развивать новые сырьевые проекты. Вот Сахалин – это пример того, как высокие технологии привносятся компаниями с Запада. Поэтому нам надо работать в режиме соглашений о разделе продукции, концессий, чего мы так не любим. Мы такие самодостаточные, только вот Штокман собираемся разрабатывать уже 20 лет, и все собираемся. А Сахалин уже построен и дает очень приличные деньги и в Федеральный бюджет, и в региональный. Поэтому либо пальцы веером, либо совместные институты, которые позволяют притаскивать инновации в технологии. Дальше. Что у нас лучше получается? Реформа в агросекторе. Реально очень хорошо развивается сельское хозяйство, мы очень неплохо выходим на мировой рынок. Там много чего не хватает: плохие институты, большие проблемы с транспортными тарифами на транспортировку зерна из Сибири. Все это надо вытаскивать к портовым зонам, это 4-5 тысяч км. Вместо поддержки государство какой-то глупостью занимается. Но это живая отрасль, она будет развиваться, когда мы немножко поумнеем. Что с человеческим капиталом? Совершенно понятно, что надо выходить за пределы московской агломерации. Но я вам вынуждена напомнить простую вещь. Где у нас супер-зона? Она, действительно, за пределами? Вот она, за пределами МКАД. Нужно ли было ставить? Любой профессионал вам скажет, что не нужно. Вопрос: где нужно было ставить? И вот тут начинаются разногласия. Мое суждение: нам не нужна одна такая зона, нам нужно поддержать те остатки, которые еще есть, реально работающие, реально живые зоны. Это, прежде всего, Томск, в какой-то мере Новосибирск, научный городок, в какой-то мере Екатеринбург. Но точно не Красноярск, там нет ничего, и никогда не было, это промышленный город. Это все обсуждаемо, пробами, шаг за шагом. Но это, в любом случае, не потемкинская деревня за пределами МКАД, это пустое. Здесь никогда не получится массивного притока западных денег. Будем по шагам, потихонечку, медленно, тяжело, но только так и получится. Мы столько людей уже потеряли! От 2-х до 4-х миллионов в 90-е уехало, сейчас около миллиона уже уезжает, это же лучшие мозги. Мы их продолжаем терять. Поэтому очень спокойно и поштучно, с учетом конкретных групп интересов. Что дальше? Что делать с перифериями? Выравнивать. Здесь два глобальных направления. Тяжелее всего здесь. Потому что в региональной политике мы должны сделать то, чего никогда не делали. Жизнь это делала. Из деревень, маленьких городков молодежь уезжала в крупные центры. Сейчас эту систему надо поддерживать. Кредиты на жилье, возможность каких-то займов, облегчение доступа к рынку жилья. Это сложные процедуры, они требуют институтов. Потому что сейчас эти рынки монопольные. И второе: мы обязательно должны поддерживать в этих регионах внутренние, локальные центры. Райцентры, более живые. Это политика гроссмейстерская. У меня есть ощущение, что в России эта политика не очень получится. Так, будут кидать лопатой, куда попало. Другое направление еще сложнее. Потому что есть региональная политика, а есть социальная. Вот у вас есть сложнейшая задача: вы кому хотите помогать, территориям, или людям? Если территориям, то вы валом кидаете деньги на поддержку школ, маленьких больничек, потому что нужно оставить живую социальную инфраструктуру. И у вас есть какой-то доступ, пользуйтесь. Вам там, кроме аппендицита, ничего не сделают, хорошо, если отвезут куда-то на операцию. Если вы помогаете людям, вы говорите: «Вот вам деньги на переезд, вот вам возможность взять кредит. Если вы хотите остаться, то должны понять, что слабым, недееспособным мы помогаем, а остальные сами кузнецы своего счастья. Мы даем не рыбку, а удочку». Жестковато. Но когда вы помогаете людям, вы помогаете старикам, недееспособным, нищим, людям, которые по каким-то причинам не могут получать образование, аутсайдерам. А остальным вы даете институциональные решения. Простой пример. У вас есть учительница, ее семья в деревне. Они, более или менее, зарабатывают. И есть Иван Иванович, пьющий, у него 7 детей, все голь-голью. С точки зрения социальной политики, вы не учительнице денег дадите. Вы дадите Иван Иванычу Иванову и еще проследите, чтоб он не пропил, еда дошла до детей, чтоб они получили образование, чтобы вытащить их оттуда. Разными способами. Учительницу эту подключить, и так далее. То есть, политика строится вообще по-другому. Тем, кто не может, вы помогаете, а остальным вы даете социальные лифты. Мы морально к этому готовы? Наша логика какова? Как этому гаду помогать, он все пропьет. Помогать надо учительнице, она тут всю жизнь проработала. Ребята, это ломка сознания. Западная система помощи – это помощь аутсайдерам, а остальные крутятся сами. Вы им создаете институты, чтобы легче крутиться, а остальное они делают сами. Это ментальная ломка. Пока я не вижу, что мы на это пойдем. Мы другое общество, это будет очень сложно.
Итак, что делать? Завершаю свой разговор тремя базовыми вещами. Это узловые направления.
Первое, и важнейшее, это диффузия инноваций. Мы должны научиться прошибать инновации с центров вниз. Это пути простые. То есть, из Москвы, Санкт-Петербурга в миллионники, в региональные центры, где люди зарабатывают. И, наконец, в наши любимые Кологрив и Урюпинск, в сельскую местность. Второй путь – это в пригороды, то есть от Москвы до Волоколамска и далее, в город Гагарин-Гжацк и поселок Рыбное. Это внутри агломерации. Третий путь, который вообще у нас не работает, это когда финская инновация, наконец, переползет на карельскую сторону. Извините, надо с полосатым столбом что-то делать. И с ребятами реально конкретной профессии тоже, потому что они свою трехкилометровую приграничную зону менять не хотят, они считают, что финны опасны для российского общества. Но делать это придется. Придется стимулировать конкуренцию регионов и городов за инвестиции в человеческий капитал. Почему? Потому что у вас людей все меньше. Пока их всех пылесосит Москва, что Москве не досталось, Питер. С этим надо что-то делать. Есть некие инструменты. Один из них – стимулирование менее крупных городов-миллионников. Они должны драться за людей и за инвестиции. Как они могут драться, если везде мэр под губернатором, везде денег нет, инфраструктура паршивая? Значит, только через децентрализацию, через спуск ресурсов и полномочий с федеральных вершин на регион. Это еще не все. С регионального уровня – на муниципалитет, потому что все центральные города, вообще-то, муниципалитеты, в отличие от Москвы и Санкт-Петербурга, которые субъекты. Будет очень тяжело. Именно в городах-миллионниках есть ответ, как это пройти быстро, потому что там гораздо труднее посадить во власть ставленника криминала или тупой мафии. Там не Кущевка, там количество вменяемых людей существенно выше. Поэтому спуск полномочий должен сопровождаться нормальной политической конкуренцией. Без этого невозможно создать лучшей практики и, соответственно, нормальную конкуренцию для инвестиций и людей. Без такой конкуренции развитие российских городов будет идти по заколдованному кругу. Потому что именно конкуренция рождает лучшие практики. Дальше. Непонятно, что делать с московской рентой. У меня сейчас нет времени, но там есть еще одна дикая проблема. Любая децентрализация. Что она означает? Вот вы все деньги собрали, была пропорция по налоговым и неналоговым доходам, 38% оставалось на территориях, 62% шло в федеральный бюджет. Из этой кучи вы начинали размазывать деньги в Чечню, в Дагестан, а потом приезжали золотые мальчики их здесь просаживать, а их папы на роллс-ройсах разъезжали на подведомственных территориях. Если вы децентрализуете, это означает, что собирается меньше, но и распределяется меньше. Это значит, что деньги на проблемные территории будут, но их будет меньше. То есть, это политическое решение, но его надо принимать. Вопрос: готовы ли к этому наши власти? Без этого наши крупные города модернизироваться не будут. Смотрите, кого выбирают западные инвесторы. Они выбирают агломерации. И в этих агломерациях (Калужская или Ленинградская область) они выбирают территории с лучшими институтами. Западный инвестор дает сигнал: я буду инвестировать не в лучшие с точки зрения конкурентных преимуществ территории, а туда, где у меня добывается новая нефть, где идет транзитный нефтепровод, и в политические регионы, которые мне нужно держать под контролем, или туда, где у меня мощные PR-проекты. Посмотрите, как перераспределяются федеральные деньги. Это 2009-й год, 2010-й похож. Это структура всех видов трансфертов, я не буду называть их все. Вот этот столбик – это доля трансферта во всех доходах бюджета. Чемпионы – Ингушетия и Чечня. 91% формируется за счет федеральных денег. Как удивительно интересно распределяются эти деньги! Посмотрите, кому-то добавляют более-менее, кому-то вот столько добавляют красненьких, зелененьких, это все называется ручным управлением. Хочу – дам, завтра – не дам, этого люблю, а этого ненавижу. Когда так себя ведет федеральная власть, как себя должен вести региональный начальник? Либо сидеть в Белом доме, либо Минфине, в Кремле. Там решается, кому дала, кому нет. Хотя, по логике, должна быть ровненькая сиреневая нисходящая, более или менее желтая, в зависимости от разных программ, зеленые, а самые чудные – это розовенькие, дотации на сбалансированность. Злые языки говорят, что их дают по результатам отданных на выборах голосов за Единую Россию, в качестве премиальных. Когда так, то стимул власти на модернизацию можно не комментировать никакой лексикой, кроме ненормативной. Теперь последнее. Рост мобильности. Он у нас уже есть. Как у нас переезжают люди? Ведь никто не переезжает, продав свой дом и едучи в другой. Первый, самый стандартный канал: дети уезжают учиться или работать и где-то оседают. Потом, если получится, перетягиваются родители, или не перетягиваются. Но дети не возвращаются. Второй канал: муж или жена, оставив детей с бабкой, едут на заработки, кто на вахту в Коголым, кто малярить в Москву, кто в ту же Москву сидеть в охране. Вахтовым методом. Это стандартные формы мобильности, которые снижают издержки домохозяйств. У вас рисков нет, максимум – разведетесь, раньше или позже, если муж или жена все время где-то калымят. Но в остальном риски минимальные. Дом на месте, с проблемами на рынке жилья не сталкиваетесь, с работой не вышло – вернулись. Вот так мобильничает вся Россия. Пока эти формы основные. Поэтому песни о переселении, о том, что поможем продать-купить, ну, не получается. Пока надо стимулировать то, что есть, а это учебные миграции, вахтовые трудовые миграции. Через них будет развиваться и мобильность.
И последний слайд, специальный, для вас. Если вы хотите понять, насколько адекватно действуют российские власти. Я вам даю три лакмусовые бумажки. Итак, первое. Если вы видите, что опять доминирует унаследованная колея, сдвиг на Восток, могучие проекты по освоению полярного круга – все, ставьте жирный крест, проехали модернизацию. Второе. Если вы наблюдаете ситуацию административного угара, то есть, власти сказали, что через 10 лет в Самарской области основной отраслью будет авиапромышленность, рынок этого не знает, но власть уже чувствует. Примерно так действуют Минрегионы. Мы все время задаем вопрос: «А Господь Бог у вас в каком кабинете сидит?» Вы три года назад знали, что в калужской области будет автомобильный клайстер? Откуда? Нет ответа. Дальше. Если вы видите, что лозунг дня – это конструирование агломераций. Быстренько объединили Ангарск, Шелихов, Иркутск, слепили агломерацию, в центре поставили аэропорт, провели дорожки. Аккуратнее. Если просто поставили аэропорт, провели дорожки, отлично. Но если еще административно оконтурили, поставили флажки, назвали это Иркутской агломерацией административного типа – все, ребята, тишина. И, наконец, помните самое главное правило. В государстве, которое неэффективно, а российское государство, в отличие от китайского, к сожалению, неэффективно и высококоррумпировано (это медицинский факт), любые большие проекты – это проекты распила. Нормальное государство, сознавая свои проблемы и возможности, идет небольшими шагами, расшивая очевидные узкие места, снимая очевидные институциональные барьеры, а не стоит тоннель от Петербурга до Бомбея. Поэтому, если вы все это видите, сдвиг на Восток, угар и политику больших проектов, помните, модернизации в России не будет. Все.
Прошу прощения, затянула. Ну, давайте пару вопросов. Обычно после моих выступлений с вопросами напряженка.
Вопрос из зала:
Здравствуйте, меня зовут Малик, я из Бишкека. Мне очень понравилась ваша лекция. Я хотел спросить, будет ли Россия диверсифицировать свою экономику? Нам известно, что ресурсы ограничены, а потребности человека безграничны.
Наталья Зубаревич:
Давайте по порядку. В рамках человеческой жизни – нет, а в рамках длинного цикла, конечно, будет, потому что все сырьевые страны постепенно диверсифицируютя за счет сектора услуг на потребительском сегменте. Сервисная диверсификация неизбежна, и она происходит. В рамках короткого цикла, если говорить о планировании на 10-15 лет, это вряд ли произойдет в России. В то, о чем пишут как о некой реиндустриализации, я не особо верю, точнее, совсем не верю. Потому что, во-первых, Россия утратила свои конкурентные преимущества, во-вторых, у нее постаревшая рабочая сила, и, в-третьих, я не очень понимаю, как мы сможем это сделать. Но сервисная диверсификация произойдет, это точно.
Малик:
Спасибо. Второй вопрос. Что произойдет, если Россия войдет в ВТО? Какие будут тренды?
Наталья Зубаревич:
Ничего принципиально не изменится. Вообще, расслабьтесь по поводу ВТО, там очень мало жестких ограничений. Мы очень мало помогаем нашему агросектору, на фоне западных уровней поддержки, у нас постепенно снижаются барьеры на ввоз автомобилей, у нас есть свое сборочное производство. Плюсы понятны, меньше антидемпинговых процедур для наших металлургов, минусов особых я не вижу. Единственное, западный банкинг, но уже не задавит, он уже очень сильно обжегся. Монополия Сбера настолько велика, что все западные банки уходят отсюда, уже ушли. Мы уже вырастили свою монопольную гидру. А по поводу другого, я вам сейчас скажу. У нас образовался Таможенный Союз. Вы там рядышком, посмотрите, как Россия будет сопротивляться тому, как Казахстан открывает таможенные границы Китаю. Там сейчас строится большая свободная зона Хоргоз, и я не думаю, что это очень сильно понравится РФ. Вы увидите, как строятся внутренние барьеры в Таможенном Союзе, потому что он не подготовлен, он сделан тяп-ляп, он все больше будет развиваться на уровне барьеров. Я с интересом буду наблюдать. Жду, когда Хоргоз запустят, и как мы будет разбираться с этим бардаком. Так что не ВТО, а Таможенный Союз гораздо интересней.
Вопрос из зала:
Я бы хотела у спросить, как Вы относитесь к тому, что сейчас среди молодых семей то ли мода сложилось переселение в деревни, то ли надоело жить в больших мобильных городах, люди не хотят тратить время на дорожные пробки.
Наталья Зубаревич:
Не знаю такого тренда. Если несколько семей это сделали, не стройте из этого тренда. Поток молодых семей из малых городов в крупные гораздо больше. Это не тренд. Такого тренда нет. В пригороды переселяются, это тренд.
Софья Русова:
У нас по России очень много бесхозных земель. Я не экономист по образованию, но мне непонятно, либо у нас нет возможности, либо нет политической воли что-то делать?
Наталья Зубаревич:
А вас волнуют, что они бесхозные, или что необрабатываемые?
Софья Русова:
Если бы мне дали землю, я бы поехала и, может быть, стала бы заниматься каким-нибудь сельским хозяйством.
Наталья Зубаревич:
А вы просчитали экономичность вашего проекта?
Софья Русова:
С мужем бы поехала.
Наталья Зубаревич:
Ага, с мужем. То есть вы бы не смотрели ни рынки сбыта, ни плодородие. Я бы вам не советовала, вы бы разорились довольно быстро.
Софья Русова:
Я согласна жить на своей земле и заниматься сельским хозяйством.
Наталья Зубаревич:
В стиле натурального хозяйства, или это все-таки натуральное хозяйство?
Софья Русова:
В стиле образа жизни и натурального хозяйства.
Наталья Зубаревич:
Натурального. То есть, денег оно вам не дает. С курями, гусями, утями, но без денег. А сахарочек на какие шиши покупать будете?
Софья Русова:
Пчелы. Мед.
Наталья Зубаревич:
А одежонку? Изо льна? Он жесткий, нечерноземный лен, так натирает! Скатерти можно делать. Вас туда тянет, а я вас все отговариваю. Можно секту изобрести, к вам богомольцы буду ходить, денежку оставлять. Ребята, движение назад, в природу, есть в каждом государстве. Массы людей из развитых западных стран валят, из тех же Штатов, покупают себе острова, селятся в Таиланде. Есть два типа таких людей. Либо это дауншифтинг, то есть, человеку 35-40 лет, он достиг всего и понял, что ему этого не надо. Это свободное решение свободных людей, но у них, как правило, есть какие-то капиталы, они их рационально размещают и живут на ренту с этих капиталов. Я обожаю такое решение, потому что жизнь одна. Второй вариант, еще более рациональный. Люди проживают свою рабочую жизнь, накапливают что-то, покупают недвижимость (я знаю людей из Мирового Банка, которые напокупали себе в Таиланде, в Индонезии недвижимость) и мирно-тихо селятся там. Есть люди другого типа, которые смолоду говорят: «Я ненавижу этот город, уезжаю в село». Тогда это натуральное хозяйство. Давайте не спекулировать на земле. Вы должны понимать экономику процесса. Какой ресурс вы используете? Если вас мама, родители мужа обеспечивают, то с курями замечательно. Если скважина нефти забьет, то вообще замечательно. Только вас быстро пристрелят. В России действительно полно земли. В России по сельхозназначению пахотные земли сократились на 20%. Вышли вон с рынка все земли с низким плодородием. И это нормально. Остались либо земли с хорошим плодородием, либо пригородные земли для строительства, логистики. Не будем плакать о земле. Куча мест используется нами всеми очень простым способом. Это места, где производится кислород, где вырастает новый лес, где очищается природа. И вы знаете, это резерваты чистой природы.
Антон Островских:
Назовите, пожалуйста, основные регионы, где есть предпосылки для развития туризма, и какие основные трудности их поджидают.
Наталья Зубаревич:
Я имела счастье читать программы социально-экономического развития регионов. Шикарные. В 48-ми из 56-ти регионов, предоставивших свои программы развития Минфину, базовым является направление развитие туризма. У меня такой детский вопрос: где туристов набрать на такую ораву? В Краснодарском Крае это разумное направление, в Ставрополье с Минводами, в Пушкиногорье, в Белогорье. Дальше уже начинается экстрим или горнолыжность. Обзяково. В РФ туризм будет развиваться в регионах массового регионного туризма, либо в регионах горнолыжного или экстремального туризма. Это гораздо меньшим потоком. Исторические кольца, но там цена не соответствует качеству. Иностранный туризм сокращается. А наша с вами мобильность будет зависеть от доходов. В Китае четырехзвездочные отели забиты под завязку. Они путешествуют постоянно. В России изумительно красивые места. Но наш сервис бессмысленный и беспощадный.
Илья Дворянкин:
По поводу, как раз, и туризма, и сервиса. Меня интересует индустрия общественного питания. Это немаловажная доля бюджета. Благодаря, наверное, Новикову, он вывел ее на международный уровень.
Наталья Зубаревич:
Вы ему льстите. Допустим.
Илья Дворянкин:
Как развиваться будет?
Наталья Зубаревич:
Там все понятно. Существует кризисная цикличность, но она бьет по товарам другой ценовой категории. Если брать эту нишу, она развивалась очень быстро. Ресторанное питание не в теме, не в обиходе, это всегда напоказ. Чтобы оно стало нормальным, надо еще очень много сделать. Пафосный сегмент еще до кризиса исчерпывал скорость роста, средний сегмент еще имел огромный потенциал, фаст фуд расширялся в спальных районах, спускался из больших городов в меньшие. Ресурс был диффузионистский. Ресурс живой, развивающийся. Дисбаланс между ценой и качеством налицо. Это болезнь роста. Это, как и в любой отрасли, со временем выправится. Рынок сегментируется. Это усугубляется нашей национальной чертой, она называется «пальцы веером».
Екатерина Аликина:
Екатерина, Петербург. Кто в настоящее время заинтересован в проведении адекватной региональной политики? Складывается впечатление, что у нас властная элита занимается освоением бюджета, а не его перераспределением.
Наталья Зубаревич:
Ну что же, я вынуждена с Вами просто согласиться. Типа, пишем 2020, до этого писали 40. Это моя работа. Дело вот в чем: есть объективные ограничения. Все девяностые над всеми политиками довлела идея выравнивания. Прошли. В 2000-м появились деньги. Появился зуд стимулирующей политики. Начали идти по схеме «крупняк». Сейчас болеют гигантоманией. Еще лет 10 будет болеть. На фоне того, что пилить все это очень хорошо. Когда в России жители территории начнут влиять на политические решения властей этой территории, и когда деньги научатся правильно тратить на территории, а потом в регионах, а потом, может, и появится пространственная стратегия развития, которой нет. Пока мы больны «понтами», «пальцами веером», распределением даже немногих денег на олимпиады, Сколково, потому что власть ведет себя так, как позволяет ей ее электорат. Вот и все.
Андрей Еганов:
Андрей, Нижний Новгород. Как уже говорили, Чечня накачивается деньгами, с незапамятных времен Путина. На последних выборах там 99% поддерживают Единую Россию.
Наталья Зубаревич:
В Мордовии 104.
Андрей Еганов:
Если предположить, что это накачивание деньгами когда-нибудь закончится, что произойдет?
Наталья Зубаревич:
Тяжелейший вопрос. У меня нет прямого ответа. Во-первых, это раздрай среди элит, потому что они скреплены большими потоками финансовыми потоками. Второе – это проблемы социальной мобильности молодежи. Хотя, может, здесь и плюс. Если денег не будет, молодежь будет выталкиваться и социализироваться вовне Чечни. Это очень важно. В принципе, есть нормальный вариант. Снимать с иглы постепенно. При грамотной политике открытости, которая требует еще борьбы с ксенофобией, эту молодежь можно инкорпорировать в более широкий социум. Другое дело, что в 2011-м году я не вижу ответа, потому что уровень ксенофобии в России зашкаливает.
Андрей Еганов:
Спасибо большое.