КАК ВОЗНИКЛА И КАК ПРОПАЛА ВЕРА В ЛИБЕРАЛЬНУЮ ДЕМОКРАТИЮ
В разговоре Ирины Чечель и Александра Филиппова вопросы о происходящей деградации демократии практически сразу были поставлены в самой острой и правильной форме: «а почему это началось только сейчас? как демократия могла существовать раньше, не переходя в популизм, охлократию и тиранию?». Но, к сожалению, беседа довольно быстро перешла на соседние, также весьма важные темы.
Я попытаюсь вернуть тему беседы к этим вопросам, ибо без них, как мне представляется, мы не сможем понять, что происходит сейчас и что может ждать нас в будущем.
Начнем с того, что строй, который нам нравится называть демократией, – это прежде всего не демократия вообще, а либеральная демократия. Слово «либерализм» чрезвычайно многозначно и с каждым днем приобретает все больше разных, подчас противоречащих друг другу смыслов. В данном случае под либерализмом подразумеваются различные права людей, в идеале не подлежащие пересмотру в ходе народного голосования – право на жизнь, свобода от пыток и бессудных наказаний, право обладания собственностью, равенство людей перед общим для всех законом, свобода слова, свобода совести и т.д. На самом деле этот список многократно менялся и продолжает изменяться. Главное в том, что все эти разнообразные права и свободы ограничивают демократическое волеизъявление. Но, с другой стороны, как уже говорилось, результаты голосований и их трактовки честными и нечестными политиками ограничивают или расширяют список и определяют формы реализации прав и свобод.
Данное описание либеральной демократии чрезвычайно упрощено, для его приближения к реальности надо добавить не только представительство вместо прямой демократии, наличие аппарата управления, власть денег и коррупцию, но также социальное государство, глобализацию, слабое и противоречивое международное право и т.д. Однако, дабы не затемнять основной вопрос дополнительными сущностями, грубо и прямолинейно отнесем социальное государство к демократии, а глобализацию и международное право к либерализму. Очевидно, что это очень топорное усечение количества сущностей — скажем, в США большую часть социального государства было бы разумнее отнести к либерализму, а не к демократии.
Но для нас важнее другое. Как этот компромисс между демократией и либерализмом мог так долго существовать и восприниматься большинством, от самого малограмотного и наивного избирателя до многознающего политолога, как наилучший порядок, который подлежит лишь поддерживать, аккуратно улучшать и распространять на весь мир. Ведь мы помним, что сложение либеральной демократии во второй половине XIX в. – начале ХХ в. закончилось ее полным проигрышем национализму и мировой войной, а в период между мировыми войнами либеральная демократия в большинстве стран не восстановилась. Некоторые успехи в области социальных гарантий и даже либеральных свобод (например, избирательные права бедняков и женщин) скорее работали против либеральной демократии, чем за нее.
И только в пятидесятые годы или даже в начале шестидесятых после затянувшегося периода послевоенного обустройства, времен активного внедрения коммунистов в правительства западных стран и противостоящего им маккартизма, либеральная демократия на долгие годы становится безальтернативным наилучшим строем. Почему же тогда не только отталкивание либеральной демократии, но даже сомнения в ней отошли на второй план? Составляя длинный перечень причин, стоит говорить об ужасе перед Холокостом, о неприятии сталинизма, о разрушении традиционного общества с его традиционной гендерной и расовой дискриминацией, о росте социальных гарантий и т.д. Но все это можно объединить несколькими словами — люди видели, как их жизнь становится лучше, и верили, что либеральная демократия является основой этих улучшений в настоящем и гарантией продолжения в будущем, как в области материального благополучия и комфорта, так и в области обеспечения их прав и свобод.
Теперь эта вера уходит или вообще подходит к концу. Почему?
Чтобы обозначить виновников растущего недоверия к либеральной демократии в настоящем, нам придется попытаться немного заглянуть сначала в прошлое, а затем в будущее.
Начиная с Промышленной революции рубежа XVIII и XIX вв. или даже более ранней сельскохозяйственной революции сперва только западное общество, а потом и весь мир живут в обстановке частых, порой накладывающихся друг на друга, больших и малых технологических революций. Все эти революции разрушали старые занятия людей, заменяли их более производительной работой новой техники и новых технологий, но одновременно с этим сразу или с некоторым временным лагом, весьма тяжелым для бедняков и безработных, создавали новые занятия, как правило, требующие больших знаний, большей внимательности и аккуратности.
Разрушительная сторона происходящих и начинающихся технологических революций в силу ряда причин (см. Экономика ближайшего будущего), которые мы не будем здесь перечислять (отметим лишь не самую важную, но весьма актуальную – снижение таможенных пошлин) проявилась в двух последствиях. Во-первых, в массовой миграции промышленной занятости из первого мира в третий, прежде всего в Китай, и, во-вторых, в начинающейся замене человеческого труда действиями роботов.
Что же отличает эти технологические революции от предыдущих, также уничтожавших старые человеческие занятия? Во-первых, утекание работы из западных стран без адекватной замены (прогнозируемое и даже начинающееся возвращение самых производительных заводов в первый мир может дать работу лишь малому числу работников). Во-вторых, заменой технического сложного труда на технически более простой, но требующий навыков эмоциональных контактов между людьми (что должно сильнее ударить по мужской занятости, чем по женской). В-третьих, необычно высокой долей не изменений занятий, а прямой передачи человеческих занятий механизмам — автоматам и роботам.
Следующей или послеследующей революцией, как можно ожидать, будет «киборгизация» людей. И, главное, генетическое вмешательство в человеческую природу, грозящее разделением человечества на различные подвиды с существенно отличающиеся друг от друга физическими и интеллектуальными качествами (подробнее см. ту же статью Экономика ближайшего будущего, книгу Ю.Н. Харари Homo Deus. Краткая история будущего и множество других книг).
Вполне очевидно, что и первое, и, тем более, второе будут для либеральной демократии еще большими испытаниями, так что вообще малопонятно, как она сможет перенести такие удары.
Однако второе еще не началось, и непонятно, когда начнется, выступая более пугалом, чем реальной угрозой сегодняшнего дня. А из первого реализовалась только его первая часть (перевод торгуемого сектора экономики в Китай и другие страны третьего мира), причем реализация началась давно, еще когда цвели иллюзии, связанные с либеральной демократией и будущим Евросоюза.
Таким образом, разочарование в либеральной демократии и ее деструкция начались вроде бы не вовремя, по одной (придуманной задним числом) версии слишком поздно, а по основной и широко обсуждаемой версии – слишком рано.
Однако это впечатление обманчиво. Автоматизация и перевод торгуемого сектора, прежде всего промышленных производств, в страны третьего мира резко сократили численность и доходы среднего слоя наемных работников, особенно его центральной части – мужчин, занятых технически сложным физическим трудом. Вслед за ними стали сокращаться занятость и доходы работников сферы услуг и белых воротничков с рутинным кругом обязанностей. Значительная часть остатков былого великолепия среднего класса, включающего в себя занятия как физическим, так и умственным трудом, превратилось в малооплачиваемый труд, который согласна выполнять лишь сильно разросшаяся прослойка мигрантов из бедных стран.
В результате рынок труда вместо прежней концентрации вокруг занятий среднего класса, инженерного и физического труда на больших заводах и средних заработков, поляризовался и расслоился. С одной стороны, находятся массы низкооплачиваемых работников, как правило, с краткосрочными контрактами, а с другой – немногочисленные предприниматели, менеджеры и профессионалы, доходы которых многократно увеличились. Ставший знаменитым «слон Милановича» наглядно показывает, что рабочие и средний класс западных стран оказались главными проигравшими в результате экономических и политических изменений последних десятилетий. При этом все социальные пособия никуда не делись, наоборот, добавляются новые, делающие бюджеты развитых стран все более дефицитными, даже идет речь о введении всеобщих пособий, но невозможно бюджетными расходами перекрыть исходное неравенство доходов и, тем более, неуверенность в завтрашнем дне.
Однако не надо сводить причины разочарования в либеральной демократии только к одному выросшему неравенству доходов и вообще к сугубо экономическим резонам.
Во-первых, ненадежный мир, в котором завтрашние порядки, завтрашняя работа и завтрашние заработки еще более ненадежны, чем сегодняшние, заставляет людей отвергать либералов-Сусаниных, заведших их в это болото, верить в домыслы конспирологов, в fakesnews, в простые решения, в обещания популистов и националистов. Заставляет выступать против нарушения традиций, чужаков, глобализации, против международного права и т.д.
Во-вторых, не надо возлагать вину за идеологические последствия социально-экономических перемен и глобализации исключительно на популистов. Противостоящие им леволиберальные и мейнстримные политики почти поголовно оказались совсем неготовыми к разрушению привычной картины мира и привычных перспектив. Очень многие из них все сильнее отдаляются от проблем большинства, направляя свои усилия на предоставление различных льгот бывшим дискриминируемым группам населения, мигрантам, все более экзотическим сексуальным меньшинствам.
Несколько преувеличивая, можно сказать, что не только демократия, обернувшись популизмом, изменила либерализму, но и либерализм, обернувшись борьбой за положительную дискриминацию, изменил демократии и даже самому себе, своему принципу равенства всех перед законом. Если к этому добавить, к сожалению, весьма распространенную коррумпированность мейнстримных политиков, их связь с большим бизнесом (популистам подобные и худшие вещи легко прощаются), то вину действительно можно возложить на обе стороны.
В чем же состоят надежды на возрождение и обновление либеральной демократии?
Прежде всего я хочу сказать, что не верю в различные кабинетные выдумки – в разделение человечества на маленькие коммуны (а как же интернет, спутники, танкеры, заводы, автомобильные магистрали и др., не говоря уж об исламизме или всемирном потеплении), в замену голосования жребием (мир становится слишком сложен, и способность присяжных разбирать конкретные жизненные ситуации не превращается в способность незаинтересованных людей решать сложные и разнообразные вопросы), в массовое использование интернет-групп и интернет-голосований (так вообще легко отдать решение вопросов управления агентам крупных корпораций или других стран) или в т.н. республиканизм (никто не может дать понятный обычным людям ответ, чем хорошие республиканисты отличаются от плохих либералов).
Наши главные надежды, к сожалению, носят сугубо негативный характер.
Первая надежда основана на том, что популисты — как правые, так и левые — не в состоянии выдвинуть какие-либо новые идеи, отличные от тех, которые привели мир к обеим мировым войнам. Им нечем привлекать людей, кроме веры в вождя, национальной розни, традиционализма, realpolitikвместо международного права, таможенных барьеров и т.д. Как показывает опыт, они в силах получить власть, но не в силах предложить ничего, кроме смеси перечисленного выше и сиюминутных непродуманных решений, а потому вообще могут изменять своим предвыборным лозунгам и продолжать политику презираемых ими либералов. Поэтому, если либералы будут вести себя умнее, чем они это делают сейчас, то у них может появиться шанс вернуть себе голоса избирателей.
Вторая надежда в том, что не так уж страшен черт, как его малюют. Хотя роботизация не зашла далеко и судить об ее влиянии на безработицу еще рано, но пока видимая безработица не показывает заметного роста, связанного с роботизацией. Кроме того, все наши предположения о быстром внедрении роботизированной техники (беспилотных автомобилей, автоответчиков и т.д.) основаны на каких-то частных примерах, где либо заранее подстелили соломку, либо человек рядом сидел, либо из множества попыток нам показали лишь одну, самую удачную. Может быть, на самом деле широкое распространение роботизации начнется не завтра и затянется на долгие годы. И, наконец, роботизированные системы не могут не совершать ошибок, в том числе приводящих к аварийным ситуациям с отключением автоматики, для ликвидации которых потребуется немалое число инженеров и ремонтных рабочих.
И, напоследок, я хочу пожелать успехов (предлагаю другим участникам дискуссии присоединиться к этому пожеланию) президенту Франции Э. Макрону, на мой взгляд, единственному крупному политику, который действительно пытается обновить либеральную демократию и Евросоюз.