Вопрос №2

ДОНДУРЕЙ Д.Б.: «Массовая культура консервирует систему представлений, согласно которой бизнес – это преступление, а предприниматель – обманщик и подлец; проблемы будущего страны, творчества, труда и образования в ней просто не рассматриваются»
Мне кажется, что интеллигенция оказалась в чрезвычайно сложной и неожиданной для себя ситуации, фундаментальные последствия которой до сих пор не вполне осознаны. Речь идет не только о тех институциональных изменениях, о которых здесь уже было сказано, но и об испытании свободой. Жившая на протяжении 50-60 лет в ситуации несвободы, интеллигенция никогда не могла представить, что при некоторых моральных допущениях и в определенном коридоре конвенций ситуация несвободы очень культуротворна. Она позволяла серьезно работать с художественной формой, строить самые разнообразные картины мира, уходить в андеграундную аутентичность, где автор получал поддержку своей референтной группы только потому, что он – неофициальный художник. Официальная и неофициальная культуры частично соприкасались, обменивались, дополняли и обслуживали интересы друг друга при всех издержках отношений между ними. В этом смысле Георгий Марков и Борис Пастернак взаимодействовали в разных подсистемах одной и той же продуктивно самовоспроизводящейся культуры.
В России испытание свободой – одно из наиболее серьезных. Впрочем, наши великие, известные во всем мире авторы успешно творили не только при советской власти. Это свидетельствует о том, что послужившие их формированию духовные ресурсы – невероятная семантическая сложность российской культуры и целый ряд других не менее важных факторов – не исчезали при любых политических режимах и, естественно, будут транслироваться в будущее.
В своем выступлении Юрий Белявский говорил об экономических механизмах функционирования культуры. Я хотел бы остановиться на этом подробнее. Российские деятели искусства в среднем зарабатывают немного. Но и во всем мире это не самое состоятельное сословие, если, конечно, речь не идет об авторах бестселлеров. Говоря об американских артистах, почему-то вспоминают Джулию Робертс, чьи гонорары составляют одиннадцать миллионов долларов за роль, а не то, что около пятнадцати тысяч актеров в Лос-Анджелесе работают официантами и водителями такси. Искусство – очень рискованная и низкодоходная сфера бизнеса.
Что же касается российского механизма меценатства, также упомянутого Юрием Белявским, то в области кинематографа он работал с середины 1997 года по 31 декабря 2001 года. С огромными усилиями закон о меценатстве через администрацию президента был принят в Государственной думе, и казалось, что он будет работать, как и в других странах, где в различных вариантах действует одна и та же схема: у бизнесменов списываются налоги с сумм, направляемых на поддержку культуры, а государство распределяет эти деньги через всевозможные комитеты, советы, жюри.
В России этот закон был немедленно и масштабно запущен. Наши предприниматели тоже начали финансировать кино, но им кинопроизводитель возвращал в благодарность не 5-7%, как это принято в других странах, поскольку речь идет об опасном уклонении от налогов, а в десятки раз больше. В 2001 году средний «откат» в российском кинематографе составлял 88%. Кинопроизводитель мог получить, предположим, десять миллионов долларов от какой-нибудь крупной компании, из которых восемь миллионов восемьсот тысяч он должен был отдать «благодетелю», а на оставшиеся снять три фильма и отчитаться при этом за расход всех десяти миллионов. В подобных условиях работа продюсеров требовала особого искусства и изощрения.
Этот славный закон о меценатстве – в принципе, неплохой по своему замыслу – был принят в виде эксперимента сроком на пять лет. Неудивительно, что по истечению этого срока правительство сделало все возможное, чтобы он не воспроизводился. С одной стороны, его временное действие помогло кинематографистам, позволив сохранить определенный объем производства, но с другой – такая схема не способствовала созданию конкурентоспособных произведений и нанесла огромный вред зрителям.
Впрочем, российские телесериалы и не нуждаются в подобном законе, потому что они вышли на уровень здоровой рыночной конкуренции. Сегодня американские телесериалы невозможно продать для показа в России, поскольку они попросту неконкурентоспособны на нашем телерынке. Только эксклюзивные телепроекты, такие как «Скорая помощь» или «Западное крыло», могут соперничать с русской продукцией.
Говоря о телевидении, мы затрагиваем еще одну важную проблему. Образы реальности, представленные в нашей современной культуре, чрезвычайно отстают от самой этой реальности. Я говорю о тех версиях реальности, производство которых контролирует творческая интеллигенция — создатели значимых смыслов, интерпретаторы жизни, обладающие гигантской властью, вырабатывающие так называемую «вторую реальность». Сегодня мы можем найти множество сегментов повседневной жизни, вообще не отражаемых в кино или на телевидении.
Ежедневно миллионы наших сограждан контактируют лишь с двумя видами виртуальных продуктов – новостями, а также теле- и кинофильмами. Только фильмов каждый среднестатистический житель нашей страны смотрит 180 названий в год. Это гигантское производство сюжетов, смыслов, взглядов, представлений, ценностей, норм. При этом интеллигенция, обладая колоссальной властью, пребывала все эти годы в депрессивном состоянии, будучи неготовой к модернизации и жизни в буржуазном мире, неадекватно отражала процессы, происходящие в российском обществе, и способствовала негативной идентификации реальности населением. Такая ситуация сохраняется до сих пор, и остается надеяться только на то, что в ближайшем будущем произойдут какие-то позитивные изменения.
Образ новой жизни предлагает реклама. Однако население не воспринимает рекламу, на которую сегодня только на телевидении тратится шестьсот пятьдесят миллионов долларов, а всего по России – миллиард семьсот миллионов долларов ежегодно. Люди не доверяют рекламе. Образы хорошей жизни, красивых молодых женщин, замечательных семей, прекрасных автомашин, вкусной еды – всего того, ради чего и проводится модернизация страны, в настоящем контексте кажется фальшивым и чужим. По данным социологических опросов, «скорее доверяют» рекламе 14% респондентов, а «доверяют» – 1%.
Здесь я говорю о крайне важной области культуры, связанной с нашими представлениями и с тем, каким образом транслируются нашим соотечественникам опредмеченные формы новой жизни: новые виды деятельности, новые профессии, новые герои, новый быт – те позитивные трансформации, которые уже произошли в самой реальности.

ЯСИН Е.Г.:
Влияет ли массовая культура на распространение либеральной идеологии?

ДОНДУРЕЙ Д.Б.:
Если говорить об образах реальности, представляемых в кино и телесериалах, то влияет достаточно негативно. Именно массовая культура консервирует систему представлений, согласно которой бизнес – это преступление, а предприниматель – обманщик и подлец. Проблемы будущего, творчества, труда и образования просто не рассматриваются в этой системе. Конкуренция представлена там только в бандитском варианте: никаких современных технологий – удар головой в живот, физическое насилие. В кинотеатрах и на телеэкранах нет даже намека на то, о чем постоянно пишет журнал «Эксперт» – о существовании новой России, среднего класса, европейских стандартов. Более того, самые знаменитые художники, лидеры своих профессий не только уклоняются от какого-либо моделирования будущего, но и вовсе отказываются от фильмов про современность. Михалкову и Сокурову, Панфилову и Герману – никому из них даже в голову не придет снять фильм про нынешнюю жизнь, и это нетипично для революционных периодов.
Правда, недостаток определенных образов и ценностей в отечественной массовой культуре с лихвой компенсируется продукцией Голливуда. Например, сериал «Скорая помощь» стал абсолютным чемпионом по рейтингу на нашем телевидении, выполняя функцию суперэффективной психотерапии для миллионов людей, компенсирующих просмотром американской и бразильской телепродукции то, чего им не хватает в новостях и русских сериалах.

ЯСИН Е.Г.:
Что касается пропаганды либеральных ценностей, то здесь есть следующая проблема. Либеральное мировоззрение предполагает свободу творчества без всякой идеологического ориентирования. Но думаю, сейчас мы находимся перед выбором: либо направлять население в сторону свободного открытого общества, либо защищать традиционные православные ценности и выращивать мракобесов. «Брат-2» нашел отклик у населения, а либеральные ценности его пока не находят. Возможно, предложения нет просто потому, что нет спроса.

ДОНДУРЕЙ Д.Б.:
Я немного утрировал процессы, происходящие в массовой культуре. Там присутствуют некоторые ценности, которые можно отнести к либеральным – например, принцип личной активности и свободы предоставляемых возможностей. Украсть – значит быть активным, отнять – тоже своеобразная форма раскрепощения личности.

ЯСИН Е.Г.:
Поправьте меня, если я не прав, но за последнее время в российской литературе, кино, искусстве не было создано истории успеха. В то время как жанр истории успеха очень важна для американской культуры, в которой постоянно показывается, как человек начинает свое дело, как ему плохо и как, преодолевая все препятствия, он добивается желаемого.

БЕЛЯВСКИЙ Ю.И.:
Традиционно в русской литературе истории успеха не было.

ЯСИН Е.Г.:
Но до последнего времени в России не было и свободного общества. А творческая интеллигенция всегда занималась нападками на государство и разоблачением самодержавия.

ДОНДУРЕЙ Д.Б.:
Следует отметить еще один момент. Сегодня определяющую роль в сфере культуры начинает играть именно левоориентированная интеллигенция, отрицающая буржуазные ценности: шикарные дома, глянцевые журналы, мещанский быт и прочую «американскую пошлость». Начинается борьба с тем, к чему Россия еще не пришла.

КЛЯМКИН И.М.:
Я хотел бы задать уточняющий вопрос. В своем первом выступлении вы сказали, что за последние десять лет авторы повернулись в сторону потребителя, его запросов. Пафос вашего второго выступления: идеология новой массовой культуры может не устраивать нас с точки зрения либеральных ценностей. Значит ли это, что либеральные ценности в данный момент противоречат рынку? Или же вы полагаете, что сериалы об успехе сегодня могут найти потребителя?

ДОНДУРЕЙ Д.Б.:
Сегодняшняя активная культурная аудитория во многом сформирована авторами, задающими определенные образцы, представления, нормы. Поэтому эти молодые люди восхищаются фильмом «Брат-2», читают журналы «Vogue», «Домовой» и ходят на концерты. Станут ли они так же активно потреблять сериал об успехе – надо проверить. Пока такого сериала никто не снимал.

ЯСИН Е.Г.:
Я уверен, что станут.

ДОНДУРЕЙ Д.Б.:
По всей видимости, в ближайшее время произойдут серьезные изменения, и через количество купленных билетов массовые зрители заставят продюсеров снимать истории успеха русского человека в России. Если же говорить о телевизионном рынке, то, к сожалению, он ориентирован на людей, не способных купить билет в кинотеатр. Поэтому телесериалы рассчитаны на тех, кого можно назвать «бывшие советские люди», а в кинотеатры ходят «новые русские люди». И сегодня данное размежевание – очень серьезная проблема для нашей страны.

ГУДКОВ Л.Д.: «Сегодня «послание» нашей культуры – либо консервативно-патриотическое, либо агрессивно-нигилистическое, что оставляет общество без позитивной программы, средств ориентации, опыта политической и интеллектуальной рационализации»
Думаю, не имеет смысла говорить о культуре в целом. Она имеет разные уровни, на каждом из которых могут идти всевозможные процессы, и в каждом отдельном случае по-разному функционирует. Поэтому я буду говорить о литературе и, вторгаясь в область темную и спекулятивную, задам вопрос: что несет современная литература? В массовой литературе представлена самая разнообразная идеология, в том числе и либеральные элементы. В целом же массовая культура нейтральна к проблемам либерализма, его идеям и видению мира. При этом в большинстве своих проявлений она разрушает прежние культурные силовые поля, стереотипы, матрицы поведения и ценности тоталитарного общества.
Советское общество было мобилизационным и репрессивным. Поэтому в нем официально провозглашались и поддерживались ценности аскетического и героического поведения. Современное же массовое искусство и литература, изображая людей, которые хотят жить лучше, ориентируясь на тех, для кого значимы гедонистические и потребительские ценности, взрывает систему тоталитарной культуры изнутри. Несет ли массовая культура в себе идеологический заряд чистого либерализма? В определенной степени – да. Но для нее пропаганда либеральных ценностей – периферийная задача. И хотя в американских телесериалах «Закон и порядок», «Скорая помощь» или «Крутой Уокер: правосудие по-техасски», безусловно, присутствуют элементы и ценности либерального общества, в центре внимания там иные представления и коллизии.

ЯСИН Е.Г.:
В американском кино очень ярко выражено идеологическое начало, акцентирован образ сильной личности, добивающейся успеха. В свое время на меня большое впечатление произвел фильм «Неприкасаемые», в котором пропагандируются определенные ценности, показываются люди, за небольшие деньги борющиеся со злом ради нормальной жизни общества.

ГУДКОВ Л.Д.:
Советская литература и культура была пронизана историями успеха – вспомним такие фильмы Ивана Пырьева, как «Коммунист», производственные романы. В нынешней российской культуре – как интеллигентской, так и «чернушной» (например, «Брат-2») – историй успеха нет вовсе. И в отсутствие соответствующих моделей американская массовая культура пользуется в России колоссальным успехом. Ущемленное сознание, комплексы и опыт неудачи обывателя компенсируются российскими боевиками. Западная, и прежде всего – американская, массовая культура восполняют потребность обывателя в историях успеха, тем самым задавая новые модели поведения и оказывая разрушающее воздействие на советский мобилизационный режим, его кодекс чести, правила человеческих отношений, систему ценностей и представлений. Это чрезвычайно важное обстоятельство, само по себе создающее некоторые предпосылки для развития в нашей культуре либерализма, хотя речь и идет только о предпосылках, а не духе или этике либерального общества.
Массовая культура в основе своей позитивна, представляя собой совсем не ту дешевую продукцию, которой всех пугают, говоря о ее нашествии. Дешевая, некачественная продукция не пользуется массовым спросом. Ее потребляют лишь маргиналы. Но и она является необходимой крайней формой, достаточно редкой из-за своей «крайности». Настоящая, пользующаяся широким спросом массовая культура предпочитает добротную позитивность, использование стабильных, рутинных образцов жизни и отношений – именно это в ней и привлекает.
Гораздо сложнее обстоит дело с серьезной, высокой литературой. Именно области высокой культуры сегодня оказываются наиболее пораженными, и последствия этой болезни будут ощущаться очень долго. Процесс распада происходит как раз в элитарном слое современной культуры, который, по идее, должен был бы решать инновационные проблемы. И многие считают, что остановится он очень нескоро, если это вообще возможно при сохранении нынешних основных параметров культуры. Отсюда непризнание высокого искусства, литературы, кино и малый спрос на них. Получается, что такие формы отечественной культуры никак не связаны с современностью, скорее представляя собой некое культурное мародерство. В отечественной, претендующей на статус «высокой», литературе усиливается консервативное и идеологическое начало, и, как ни странно, на него же начинают ориентироваться такие институты, ответственные за воспроизводство наиболее сложных и рафинированных форм знания, культуры и этики, как система высшей школы, историческая наука и проч.
Мы с Борисом Дубиным анализировали выпуск книжной продукции за последние десять лет, в том числе – переводную литературу этого периода. Оказалось, что намного выше закрытость сфер, имеющих символическую значимость для русской истории и культуры, и, соответственно, там намного меньше переводной литературы. Практически ничего не переводится в области педагогики, очень мало переводов по истории и праву. Именно эти сферы, в которых должно происходить формирование ядра либеральных представлений, оказываются не только наиболее закрытыми, но даже сопротивляются вторжению нового. Это придает инновационным процессам в культуре довольно противоречивый характер: в то время как на массовом уровне идет активное усвоение новых представлений и ценностей, на высоком уровне они сталкиваются с сопротивлением или неприятием.
Очень важна проблема постоянного воспроизведения на стыке массовой и высокой литературы российского опыта неудачи и всего, что с ним связано. Причина этого – прогрессирующий паралич верхнего уровня культуры, деградация и импотенция нашей культурной элиты. Конечно, продолжается воспроизводство определенных аспектов культуры, особенно рутинных. По-прежнему актуальна русская классика, ее даже изучают в школе, независимо от желания детей. Но удельный вес подобных образцов в культуре в целом, а тем более – их значимость, никогда не был и не будет высок. Классику всегда читали порядка 5-7% читателей – даже в советское время, когда она издавалась гигантскими тиражами. Поэтому столь серьезна проблема паралича российской культурной элиты.
С массовой культурой дела обстоят более или менее нормально. А вот неспособность элиты к принятию новых ценностей и производству новых образцов приводит к тому, что сегодня «послание» нашей культуры либо консервативно-патриотическое, либо агрессивно-нигилистическое. Косвенное воздействие такой ситуации очень тяжелое, поскольку общество остается без позитивной программы, средств ориентации, опыта политической и интеллектуальной рационализации.
При этом наблюдается чрезвычайно мощное воздействие рекламы, форма усвоения образцов которой сегодня – полное неприятие. Специальные исследования показывают, что рекламу ругают все, но многие из ее хулителей в деталях воспроизводят все ее элементы. Иначе говоря, реклама запоминается именно благодаря полному неприятию ее образцов, и в этом виде она очень эффективна.

КЛЯМКИН И.М.:
Даниил Дондурей говорил, что отечественная массовая культура отстает от реальности. Как вы полагаете: она отстает от реальности или от наших представлений о ее преобразовании к лучшему?

ГУДКОВ Л.Д.:
Современная отечественная массовая культура весьма своеобразно идеологизирована, может быть, в гораздо большей степени, чем ее зарубежные аналоги. Она пронизана интеллигентскими комплексами и символически сводит счеты с теми, кто более удачлив и успешен, одарен и продуктивен. Борис Дубин говорил о проблеме позитивного мужского образа в российской массовой культуре. Думаю, такая мужская роль просто не принимается нашей интеллигентской, канючущей и злобствующей, мазохистской публикой. Если же и принимается, то лишь в характерной подростково-обиженной, агрессивно-компенсаторной версии, а не в своем позитивном, полностью отвечающем за себя и своих близких мужском и зрелом варианте.

КЛЯМКИН И.М.:
Учитывая, что вы хорошо знакомы с журнальной продукцией, задам вам следующий вопрос. В последние годы появился новый тип журналов: сначала «Пушкин», потом сетевой «Русский журнал», «Неприкосновенный запас», теперь «Отечественные записки». Какую тенденцию это выражает? Кроме того, множество журналов начало издаваться в провинции, причем сейчас они появляются чуть ли не в каждом регионе, становясь носителями своеобразного регионального патриотизма. Можно ли говорить в этой связи о консолидации провинциальной интеллигенции?

ДУБИН Б.В.: «Многие люди, принимая западный образ жизни и ценности, как бы дистанцируются от их активного воплощения»
Данных по этому поводу пока мало, но попробуем понять, как в принципе устроено это явление. И в массовой, и в высокой культуре современные конструкции реальности, по меньшей мере, раздвоены. Рассмотрим массовую культуру. С одной стороны, массовый зритель и читатель как будто бы принимает элементы образа жизни, воплощенные в таких либеральных ценностях, как индивидуальная свобода в ее западном воплощении и правовая защищенность. С другой же стороны, через отечественную массовую культуру он впитывает идею, что мы все равно не такие, как Запад, такими быть не хотим, не будем и не должны быть. Поэтому, с одной стороны, мы прекрасно относимся к Америке и дружим с американцами, но с другой – 11 сентября они наконец-то получили за свое мировое господство.
Подобная двойственность отношения сегодня характерна как для массовой культуры, так и для высокой. Если взять те же самые журналы, то в настоящий момент наиболее открыто о либеральных ценностях говорится, как ни странно, в старых журналах: «Знамени», «Новом мире» и даже «Континенте». Но и эти журналы, в конечном счете, принимают западный образ жизни и ценности, как бы дистанцируясь от их активного воплощения. Если сегодня в молодом поколении и есть леворадикальные идеи, то только в достаточно узких кружках вполне обеспеченной молодежи. Основная же часть более молодой и успешной российской публики пассивно принимает либеральные ценности, но из-за своей деполитизированности и деидеологизированности их не реализует. Образуется сложная многослойная структура жизни и сознания, в которой одни слои частично гасят результаты работы других. Поэтому внедрение новых ценностей и происходит крайне медленно, они не проникают, а просачиваются в общество.
Из всех небольших журналов, возникавших в 1990-е годы, реально выжили только отстаивавшие либеральные ценности: «Новое литературное обозрение», «Неприкосновенный запас», «Новая русская книга», «Арион». Но речь идет о предельно узких, по-прежнему практически непроницаемых кругах. И у сетевого «Русского журнала» такая же узкая аудитория. Хорошо, если 3% российского населения вообще заходят в интернет, а 1,5% реально в нем работают.

ЯСИН Е.Г.:
Недавно я слышал, что в России десять миллионов пользователей интернет, из которых пять миллионов – постоянные. Ориентировочная оценка увеличения числа пользователей интернет в ближайшие два года – 36 миллионов человек. Интернет-СМИ действительно неподконтрольны и развиваются стихийно, как культурный феномен представляя большой интерес, в том числе и с точки зрения либеральной идеологии.

ДУБИН Б.В.:
Несомненно. Но на примере интернет очень хорошо видно и то, как происходит усвоение новой информации и новых ценностей. В отличие от книги, которую можно прочитать и передать соседу, подключение к интернет передать невозможно. Присоединение к интернет-аудитории происходит гораздо медленнее и пока носит внутрипоколенческий характер. По нашим данным, 1,5% населения России (меньше статистической погрешности) являются пользователями интернет. Среди молодежи этот показатель поднимается до 7-8%, а среди молодых жителей крупных городов составляет 12-15%. Пока рост аудитории интернет присходит внутри одного социального слоя, практически не просачиваясь вовне. Будем надеяться, что ситуация изменится.
Собственно, все вышесказанное свидетельствует об адаптивном характере текущих культурных процессов. Очень медленно усваиваются новые модели, так же медленно разрушаются старые культурные институты, многое не воспринимается или отторгается. Между прочим, негативное восприятие рекламы целиком и полностью соответствует характеру этих процессов. Видимо, такое отношение к рекламе характерно для массовой культуры вообще: еще в конце 1920-х годов немецкий философ Теодор Адорно писал, что массовый потребитель, как правило, не очень доверяет собственному восторгу, а поэтому и не доверяет рекламе. Впрочем, потребитель, может быть, и не доверяет рекламе, но разницу между продуктами и фирмами прекрасно знает.
Если же вернуться к обсуждению роли государства, то, насколько я знаком с мировым опытом, массовое развлекательное искусство государство нигде не оплачивает, поскольку оно самоокупаемо. Государство поддерживает определенный уровень культуры и его репродуктивные институты: библиотеки, школы, музеи, галереи. Оно может финансировать и включать в работу своих институций даже авангардных авторов, если те вышли на международный уровень, являясь визитной карточкой нации, или на уровень общенациональный, символизируя определенные ценности. Поэтому следует говорить о разных типах и фазах авангардных движений в культуре. Авангард, где друг другу зашивают рты, государство не будет и не обязано содержать, как и искусство, демонстративно и назойливо плюющее в его сторону. Такого рода продукция не останется без поддержки, для чего и существуют меценаты и частные фонды. История последних двух веков развития авангардного искусства показывает, что безвестным и непризнанным оно не останется. А уж во второй половине ХХ века его покупали и поддерживали так, как дай Бог (или как раз – не дай Бог) каждому.

БЕЛЯВСКИЙ Ю.И.: «Говоря о «послании» современной культуры, мы пытаемся калькировать идеологическую установку, существовавшую на протяжении пятидесяти лет, забывая о том, что ситуация коренным образом изменилась»
Я думаю, что, говоря о «послании» культуры, мы вульгаризируем проблему. И хотя я не сторонник особого пути России, все же нельзя отрицать существование национальных традиций и национального характера. Я понимаю знаменитый русский критический реализм ХIХ века как донос Богу на плохую и неправильную жизнь человека. Это и есть тот самый message, который великая русская литература оставила современникам и потомкам. Не думаю, что от современной российской культуры следует ждать иного «послания». Сегодня мы скорее должны говорить о таких вещах, как возможность сочетания традиций православия и философии Макса Вебера, что и сможет хотя бы приблизить нас к пониманию сути «послания» современной культуры.

ЯСИН Е.Г.:
Мне кажется, что русский критический реализм был не только доносом Богу, но и обращением к людям с тем, чтобы они стали лучше, чтобы они в борьбе обретали право свое.

БЕЛЯВСКИЙ Ю.И.:
Подобная позиция была близка только эсерам, среди которых лишь два писателя – Борис Савинков и Александр Грин. Ни один из них не стал образцом для русской литературы. Сейчас актуальны совершенно другие культурные процессы, а мы в своих рассуждениях калькируем прежнюю ситуацию.
Меня очень рано приняли в Союз писателей. В 1977 году был набор молодых писателей, и тогдашний мой начальник Валентин Катаев сказал: «У тебя есть три приличные строчки и одна плохая книжка. Быстро вступай в Союз писателей». После вступления молодых писателей в Союз с ними начинали работать. И любой выступающий перед нами член ЦК КПСС обязательно говорил о нашей ответственности, пытался сориентировать на создание пресловутого образа современника. Сегодня мы пытаемся калькировать идеологическую установку, существовавшую на протяжении пятидесяти лет, но нам это не удается, потому что ситуация коренным образом изменилась.

ЯСИН Е.Г.:
Речь не идет о том, каким должно быть «послание» современной культуры. Вопрос в том, должно ли оно быть вообще. Ведь мы живем в свободной плюралистической стране, где каждый имеет возможность выстроить свою картину мира.

БЕЛЯВСКИЙ Ю.И.:
Могу сказать точно, что нормальный творец думает не о «послании», а о самовыражении. Однако часть интеллигенции занимается культурным обслуживанием, в том числе и созданием подобных «посланий».

КОЛДОБСКАЯ М.Ю.: «В России «антилиберальное» искусство вынуждено создавать вокруг себя вполне либеральную инфраструктуру»
Сложно сказать, что является «массовым продуктом» в современном изобразительном искусстве, если, конечно, не иметь в виду дизайн, моду или музыкальные клипы. Диалог между современным искусством и обществом – очень больная тема. Для художников андеграунда советского времени скорее был характерен страх перед социальной активностью, изживавшийся довольно медленно. Соответственно, популяризация своей продукции не считалась первоочередной задачей.
Только к середине 1990-х годов появилась новая генерация художников и арт-менеджеров, ориентированных на публичность, на использование информационного ресурса художественных событий. По законам жанра искусство такого типа является эпатажным и даже хулиганским, ориентированным на разнообразные «пощечины общественному вкусу». В нем копировались западные модели «радикального» искусства. Поэтому здесь неправомерен разговор о либеральности или антилиберальности подобного искусства. Конечно, оно было «антиобщественным». Но было ли российское общество в середине 1990-х годов либеральным? Несомненно лишь то, что такое искусство служило расширению понятия о личной свободе, праве на высказывание, указывало на иллюзорность запретов, подвергало сомнению возможность контроля и наказания со стороны властей.
С конца 1990-х годов можно констатировать появление медиа-искусства, работающего с новыми, потенциально массовыми технологиями – видео, дигитальными, сетевыми. Оно повлекло за собой возникновение новых социальных технологий, связанных со становлением информационного общества, которое своей открытостью и прозрачностью соотносится с идеями либерализма. Также крайне важно подключение к производству и потреблению современного искусства достаточно широкого круга пользователей интернет. Думаю, любое проникновение современного искусства в массы следует приветствовать как факт вестернизации.
Что касается вопроса о гуманизме и «послании» современной культуры, то на него нет однозначного ответа. Гуманизм XIX – начала XX века был идеологией либеральной интеллигенции. В XX веке этот социальный слой потерпел историческое поражение. И я не думаю, что в данном контексте правомерно, следуя существующей традиции, говорить о том, что поражение духовно продуктивнее победы, поскольку в искусстве оно дает впечатляющие результаты. Но если ориентироваться на социальный успех, а не на духовные подвиги, то следует приветствовать замену класса интеллигенции (т. е. советских образованных служащих) классом специалистов с ментальностью частных предпринимателей.
Такое достаточно радикальное изменение менталитета связано со сменой поколений на арт-сцене и ценностными конфликтами. Сегодня для современного искусства скорее характерно отторжение старых интеллигентских ценностей. «Интеллигентская» проблематика и ее способы художественной интерпретации считаются характерными для советского искусства – как левого, андеграундного, так и правого, почвенного. Заметим, что не принадлежащие к современному искусству, но крайне влиятельные новые официальные художники типа Ильи Глазунова, Александра Шилова и Зураба Церетели монополизировали именно традиционную интеллигентскую гуманистическую проблематику.
Проблема «послания» современного искусства и его понимания осложняется и тем, что арт-сообщество освоило западные модели очень быстро, уже к началу 1990-х годов, тогда как публика начинает осваивать их только сейчас. Между тем, не все западные модели современного искусства либеральны. Парадокс в том, что с романтизма начала XIX века на Западе подлинным, возвышенным и исторически перспективным считается искусство, ориентированное на критику общества, а не на его апологию. Если общество либерально, то актуальное искусство должно критиковать либерализм.
Поэтому современное западное искусство в своем большинстве радикально, зачастую практикует игры с тоталитарными эстетиками, интересуется проблемами власти, насилия, манипуляции. В этой связи следует отметить, что среди российских политтехнологов достаточно много людей из художественной среды, а наши политические технологии зачастую весьма театральны, артистичны, неадекватны. Разумеется, такое радикальное искусство может существовать только в либеральном обществе, воспринимающего его как своеобраную социальную терапию. И для своего выживания в России «антилиберальное» искусство вынуждено создавать вокруг себя вполне либеральную инфраструктуру.
На Западе вышеуказанная тенденция уравновешивается политически корректным искусством, которое в России приживается с такими же трудностями, как и сама идеология политкорректности. По всей видимости, она вызывает отторжение, поскольку напоминает о советской мифологии «дружбы народов», «равноправия женщины» и «социальной защищенности». В России пока не сложилось искусство, представляющее различные субкультуры. Геи, феминистки, тематика этнической идентичности, экология – все эти темы, присутствующие в западном актуальном искусстве, остаются за бортом российской арт-сцены. Зато у нас продолжаются корыстные симуляции культурных «посланий».
В заключении хочу отметить, что и «антилиберальное», и политкорректное искусство на Западе, по крайней мере – в Европе, существует не рыночным, а вполне социалистическим способом на деньги государственной казны и частных фондов, которые не покупают арт-продукцию, а распределяют финансирование.

ДРАГУНСКИЙ Д.В.: «Гетерогенность современной культуры не позволяет говорить о ее едином «послании»»
Конечно, «послание» культуры не может специально задаваться определенными институтами или исходить исключительно от автора. В этой связи интересна эволюция Александра Солженицына, который из «просто писателя» стал пророком, и в ходе этого превращения было видно, как шаг за шагом выкристаллизовывалась его нацеленность на message и как постепенно изменялся сам message его литературы. Однако такой случай «лабораторного» создания «послания» достаточно редок. Чаще всего читатель сам вычерпывает необходимое для себя «послание» у одного писателя или у культуры в целом.
В этом смысле интересна эволюция message американской культуры в восприятии советского читателя. Американская культура в 1960-е годы была очень популярна в Советском союзе. Безумной популярностью пользовался message произведений Эрнеста Хемингуэя: мужская дружба, наплевизм, безденежная и беззаботная жизнь в Париже. Позже более актуальным стал message Уильяма Фолкнера, который больше подходил нашему новому почвенничеству, нарождающемуся русскому национализму, будучи почвенническим в отличие от космополитического message Хемингуэя. Message – довольно сложная конструкция, обусловленная и культурой, и состоянием ее реципиентов, и достаточно запутанным историческим контекстом, и некоторыми институциональными особенностями данного момента.
Лев Гудков и Борис Дубин в своих выступлениях поднимали вопрос об отсутствии российского любовного романа, говоря, что главная причина тому заключена в отсутствии положительного мужского образа – мужа, отца и любовника. А какой же, мол, любовный роман без героя? Отчасти дело обстоит именно так. Но ведь деградация нашего мужика не произошла в одночасье. Деградировавший мужик – пьяница, неудачник, дурак – стал темой анекдотов, начиная с 1956 года. И не потому, что тогда окончательно прекратили сажать за анекдоты, а потому, что был повергнут образ «отца народов» Иосифа Сталина. Вместе с этим произошло и снижение темы отца и мужа, она стала предметом шуток и анекдотов. Также в общественном сознании были девальвированы и семейные ценности вообще после того, как в благонамеренном романе Антонины Коптяевой «Дерзание», изданном в 1958 году, советским людям рассказали, что от мужа уходить можно, если на кону стоит творческая самореализация женщины. А без семейных ценностей любовный роман невозможен – если только не путать его с эротическим.
Другое объяснение ситуации с российским любовным романом можно найти в сфере институциональной. Как-то раз я спросил у руководителя издательства «Радуга» Нины Литвинец, почему, постоянно издавая иностранные романы, она не наймет каких-нибудь наших авторов для выпуска серии отечественных романов. На это она ответила, что американское издательство «Арлекин» заключило с «Радугой» эксклюзивный договор, согласно которому они не имеют права издавать ни одного русского романа. В случае с этими издательствами такой двойной эксклюзив в институциональном смысле закрыл возможности для создания российского любовного романа. В то время весь рынок любовной прозы контролировался издательством «Радуга», что позже привело к тому, что и остальные издательства по инерции продолжили издавать переводную «розовую» литературу, читатель привык к таким сюжетам и образцам, и даже российские авторы стали писать любовные романы под вымышленными иностранными именами про «тамошнюю» жизнь.
Здесь уже затрагивался вопрос об ограниченном количестве переводной литературы по политологии и некоторым другим дисциплинам. Дело в том, что старые институты обладают мощным потенциалом самовоспроизводства. Сегодня отечественная политология на три четверти состоит из кафедр научного коммунизма и истории КПСС, которые в советское время были во всех вузах. Все эти люди продолжают работать, пишут книги по так называемой политологии. И каждое появление хорошей современной политологической работы, тем более – переводной, показывает им реальную ценность их потуг. Поэтому подобные издания блокируются изо всех сил, зато с удовольствием переводятся западные расисты и переиздаются русские эмигранты-националисты.
Так что институциональные характеристики оказывают серьезное воздействие на смысл и содержание message культуры. И я думаю, что все-таки вопрос о едином культурном «послании» в ситуации современного культурного плюрализма не совсем корректен. Когда мы говорим о message культуры, речь, очевидно, идет о восприятии данной культуры не столько изнутри, сколько извне. И сегодня, наверное, невозможно было бы написать работу, подобную знаменитой книге Мельхиора де Вогюэ «Русский роман», поскольку в культуре нет того четкого ядра, которое поддавалось бы описанию.
Чья фигура воплощает собой современный русский роман? Владимир Сорокин или Виктор Пелевин? Этих авторов молодежная организация «Идущие вместе» ненавидит одинаково, не так давно выступив с предложением сжечь их книги. Однако Сорокин и Пелевин – совершенно разные писатели. И другие – тоже разные. Если же зайти в магазин «Библио-глобус», то на одной полке там стоят книги Людмилы Петрушевской, Людмилы Улицкой, Татьяны Толстой, Ольги Славниковой и Марины Юденич, объединенных под названием «женская проза», хотя у каждого из этих авторов своя школа, свое письмо, стиль, идеология. Подобные явления убеждают в том, что гетерогенность современной культуры не позволяет говорить о едином «послании». Возможно, это и правильно.

ЯСИН Е.Г.:
Сегодняшнее обсуждение позволяет сделать первые выводы о том, что либеральные реформы не привели к катастрофическим последствиям в сфере культуры, которая продолжает развиваться так, как она объективно и должна развиваться в эпоху колоссальных социальных трансформаций, в эпоху перемен. К сожалению, есть и потери. Но надеюсь, что когда подойдет время осмысления этих перемен, то появятся и достойные представители лучших традиций российской культуры. Мне представляется вполне естественным то обстоятельство, что в современной российской культуре преобладает нигилистические и консервативно-патриотические настроения. Таким образом культура компенсирует то хорошее, что было в советской эпохе и что теперь безвозвратно потеряно. Ведь никто не вспоминает про очереди и дефицит, все вспоминают про «олигархов» и бандитов, мешающих жить простым людям. Но мы должны пропагандировать свои идеи и поворачивать элиту и общественное мнение в свою сторону, чтобы история успеха в свободной России заняла свое место.

Дискуссия состоялась 20 февраля 2002 г.

Поделиться ссылкой: