«ПОЧЕМУ ГАРАНТ КОНСТИТУЦИИ НЕ ВЫПОЛНЯЕТ СВОИ ПРЯМЫЕ ОБЯЗАННОСТИ?»

Уже много позже после прочтения статьи «Фатален ли персоналистский режим в России?», когда дискуссия по этой публикации была в самом разгаре, я осознал, как тонко доктор юридических наук Михаил Краснов, сам того, похоже, не осознавая, «прокачал» наше политическое сознание, профессионально жестко подведя его под «момент истины».

Честно признаюсь, что при первом прочтении у меня сложилось твердое убеждение, что автор статьи просто не справился с задачей, которую перед собой ставил, и завел всех нас в тупик. В какой-то степени это мнение сохраняется и сейчас, о чем ниже скажу подробнее. Но ощущение тупика заставляло вновь и вновь перечитывать статью, в которой Краснов будто нарочно подкладывал нам как можно ближе «доказательную базу», по сути опровергающую, не оставляющую камня на камне от его концепции. В итоге же я пришел к выводам, вытекающим, как мне кажется, из логики Краснова, но несколько корректирующим его собственные выводы.

Сшибка патриархального и правового сознания. Тест Михаила Краснова

Главный тезис статьи сформулирован автором предельно четко и однозначно: «Персонализм может быть преодолен с помощью персонализма <…> Только обладая президентским постом и при этом высокой популярностью (рейтингом), лидер может инициировать изменения самих институциональных условий, продуцирующих персоналистский режим». И, в явном противоречии с этим, другой тезис Краснова: «Секрет консервации персоналистского режима кроется в конституционной конструкции, а не в особенностях личности лидера страны и не в особенностях нашего политического мышления».

Но, простите, если личные качества лидера государства, как считает автор, какими бы выдающимися они ни были, все равно не позволяют справиться с консервацией режима, обусловленной конституционной конструкцией, то на чем же тогда базируется утверждение, что персонализм может быть преодолен с помощью персонализма? Иными словами, вся аргументация, на которую опирается Михаил Краснов, со всей очевидностью опровергает главный тезис его концепции. Но именно эта очевидность долго не давала мне покоя. Ну не мог же такой высококвалифицированный юрист не заметить столь явного и очевидного противоречия в своих доказательствах! Тем более, что сам же эти опровергающие его концепцию доказательства положил нам что называется под нос.

И только в ходе дискуссии, развернувшейся по его статье, я понял, что Михаил Краснов вольно или невольно (скорее, невольно) провел тестирование нашего сознания. Собственно, статья и есть тест, который позволяет каждому уловить свой «момент истины», разделяющий патриархально-традиционное сознание и сознание правовое.

Противоречия в тексте Краснова, его бьющая в глаза непоследовательность как раз и свидетельствуют, по-моему, о том, как трудно даже высококлассным юристам вырваться из плена доправового патриархального сознания. И пока мы в этом плену находимся, мы так и будем бесконечно блуждать в поисках причин того, почему же именно в нем пребываем и не можем из него вырваться. «Не патриархальные взгляды общества востребуют персоналистский режим, — пишет Краснов, — а персонализм консервирует патриархальные отношения в обществе и его патриархальный взгляд на устройство власти». Но ведь не менее убедительно и обратное: консервировать можно только то, что в обществе наличествует и на что в нем есть спрос. Это – ловушка патриархального сознания, в котором, однако, уже возникла правовая составляющая, позволяющая посмотреть на него как бы со стороны. Но остаточный патриархальный синдром сужает поле обзора и обрекает мысль на непоследовательность.

Последовательно правовое сознание соотносит то, что происходит в государстве, с теми фундаментальными юридическими нормами, которые определяют и суть режима, и механизм функционирования государственного организма. А что сделал Краснов?

Он сделал не так уж мало, шаг за шагом вскрывая «секреты» конституционной конструкции и показывая, какое место в Конституции, в системе разделения властей занимает президент России и другие институты власти. Такой анализ очень важен, учитывая, что один из незыблемых принципов основ конституционного строя России – принцип разделения властей. И он тем более важен, что многие авторитетные юристы и даже авторы юридических словарей утверждают, что «глава государства в РФ – не часть системы разделения властей, он поставлен над другими ветвями власти» (Большой юридический словарь. М.: 2001. С. 475). Но главный вопрос ведь в том-то и заключается, насколько такое положение президента, закрепленное Конституцией, соответствуют другим, более фундаментальным положениям самого Основного Закона.

В первой главе первого раздела Конституции, где определены основы конституционного строя России, есть две статьи – 10 и 16, имеющие принципиальное значение для понимания поднятых в дискуссии проблем.

В статье 10 записано:

«Государственная власть в Российской Федерации осуществляется на основе разделения на законодательную, исполнительную и судебную. Органы законодательной, исполнительной и судебной власти самостоятельны».

А в статье 16 (ч.2) говорится:

«Никакие другие положения настоящей Конституции не могут противоречить основам конституционного строя Российской Федерации».

Отсюда следует, что конституционные положения, определяющие полномочия президента и ставящие его «над другими ветвями власти», противоречат основам конституционного строя и в этом смысле конституционными не являются. Отсюда следует также, что именно президент, как гарант Конституции, призван это противоречие устранить. Так что у меня есть все основания утверждать, что Михаил Краснов не довел свой анализ до выявления противоречий в самой Конституции, которая, узаконивая персоналистский режим, одновременно содержит и положения, предписывающие персонификатору власти преодоление персонализма. Вместо этого автор статьи, в полном соответствии с канонами патриархального сознания, сделал главный акцент на личности правителя и производной от его индивидуальных качеств популярности, чем и загнал себя в тупик, на который ему и указали некоторые участники дискуссии.

Конфликт патриархальных и демократически-правовых
принципов в Конституции России

Приблизительно год назад я подошел вплотную к данной теме, написав статью «Двойное дно Российской Конституции», которая была представлена на сайте «Либеральной миссии». К этому меня подтолкнула книга Александра Ахиезера, Игоря Клямкина и Игоря Яковенко «История России: конец или новое начало?», буквально перевернувшая мое мировоззрение.

Совершенно оригинальный метод исследования нынешнего состояния российского государства через его прошлое, через призму четырех обвальных государственных катастроф (я назвал для себя этот метод исследования историко-политической логистикой) позволил авторам книги увидеть в нашем настоящем «незавершенное прошлое».

Думаю, что очень важно посмотреть, проявляется ли это «незавершенное прошлое» в нашей современной Конституции. Или, быть может, нам хотя бы в Основном Законе удалось нашу фатальную «незавершонку» преодолеть?

Поэтому именно под таким углом я предлагаю посмотреть на порой просто анекдотические противоречия между положениями Конституции об органах государственной власти и положениями основ конституционного строя Российской Федерации об этих же институтах государственного управления.

Возьмем, скажем, Совет Федерации. Сергей Миронов, председатель верхней палаты, явно испытывает комплекс конституционной неполноценности из-за того, как формируется этот орган Федерального собрания. Если он, как принято считать, формируется в соответствии с Основным Законом, то перед нами воистину конституционный анекдот: одни назначенно-утвержденные чиновники (губернаторы) дают другим выдвигаемым ими чиновникам (так называемым сенаторам) полномочия, которыми сами не обладают и обладать не могут. И какие полномочия! Эти люди, являясь объективно вторичными лицами по отношению к тем, кто их делегирует в верхнюю палату парламента, наделяются полномочиями (посмотрите Конституцию!), соизмеримыми разве что с президентскими. Но если учесть, что реально они представляют тех, кто получает свои должности только с дозволения главы государства, то получается, что они представляют именно его. И это – самостоятельная и независимая представительная власть? О каком вообще разделении властей – основном принципе конституционного строя – можно в данном случае говорить?!

Или обратимся к судебной власти. Основами конституционного строя утвержден незыблемый принцип, согласно которому она, так же как законодательная и исполнительная, самостоятельна. Между тем в конституционную главу «судебная власть» в вопиющем противоречии с вышеуказанным принципом разделения властей включили прокуратуру в ее нынешнем состоянии. Как и чем это можно объяснить?

Я думаю, только тем и так, что и в самой Конституции мы наблюдаем ту же сшибку правового и патриархального сознания, о которой говорилось выше. Но и в данном случае победу одержало начало патриархальное, выступающее под маской правового. Потому что вся система властных институтов и в самом деле выстроена в Основном Законе в соответствии с патриархальной природой персоналистского режима. И, одновременно, в вопиющем противоречии с основами конституционного строя. Об этом противоречии вскользь упоминает и Михаил Краснов, когда говорит о конституционных полномочиях самого персонификатора.

«В нашей Конституции, — отмечает он, — есть весьма странное положение, согласно которому президент РФ определяет основные направления внутренней и внешней политики (ч.3 ст.80 и п. «е» ст.84). Такого полномочия (оно одновременно и президентская функция) не только нет в конституциях европейских стран, кроме некоторых на пространстве СНГ, но и не может быть. Дело в том, что оно было попросту заимствовано из Конституции РСФСР-РФ (таким полномочием обладал Съезд народных депутатов) и характерно именно для советского типа власти. Ведь даже чисто логически это полномочие не укладывается в принцип разделения властей, ибо он предполагает, что уж в чем-чем, а в определении политики участвуют, как минимум, все легально представленные политические силы».

Однако это полномочие не только логически, но и в правовом звучании не соответствует незыблемым принципам основ конституционного строя. Поэтому у нас есть более чем достаточно оснований для того, чтобы констатировать наличие в Конституции России двух разновекторных, по сути уничтожающих друг друга позиций: традиционно-патриархальной, ориентированной на воспроизводство и укрепление персоналистско- самодержавного режима, и демократически-правовой, диктующей, что человек, его права и свободы являются высшей ценностью, что государственная власть осуществляется на основе разделения на законодательную, исполнительную и судебную ветви и что каждая из них самостоятельна.

Но это фундаментальное противоречие осталось, по сути, на периферии анализа, предпринятого Красновым. Инерция патриархального сознания довлеет даже над лучшими нашими юристами-конституционалистами. Ведь нет же, повторю, никакой надобности апеллировать к личности президента и рейтингу его популярности по той простой причине, что персоналистский режим, определяющийся конституционными полномочиями главы государства, не соответствует принципам, которые сама Конституция провозглашает приоритетными и основополагающими. Какими бы полномочиями ни наделялся Конституцией президент России, они не должны противоречить основам конституционного строя Российской Федерации. Ну, а если противоречат, то, в соответствии со статьей 16 Основного Закона, эти полномочия нельзя признать легитимными.

Очевидно же, что именно сам президент РФ, являясь гарантом Конституции, и призван, в первую очередь, в установленном законом порядке предпринять меры по устранению тех дисбалансирующих конституционный строй противоречий, о которых идет речь.

Момент истины для президента России

Статья 16 Основного Закона неумолимо подводит президента Российской Федерации под момент истины. Эта статья требует от главы государства прямо ответить себе и «источнику власти» — гражданам демократического, правового государства: готов ли, способен ли гарант Конституции исполнить свой государственный долг и защитить конституционный строй России, его демократические устои? Или же он будет и впредь продолжать, вопреки основам конституционного строя, позиционировать себя прямо и косвенно как лицо (институт), стоящее над всеми ветвями власти? Будет, говоря иначе, и дальше продуцировать существование персоналистского режима, сохраняя и охраняя вышеупомянутые высшие органы государственной власти в их нынешнем парадоксально неправовом состоянии?

При таком обнажении правовой сути проблемы трансформации режима я могу согласиться с формулой Михаила Краснова, согласно которой персонализм может быть преодолен с помощью персонализма. Потому что при таком подходе не личные качества главы государства определяют демократически-правовой вектор движения России, а исключительно приоритеты конституционных обязанностей, возложенных на президента, важнейшая из которых – защита конституционного строя. Именно в 16 статье Основного Закона заложены легитимирующие основания для возвращения президента и государства из той «исторической ловушки», о которой говорит Краснов.

Я отнюдь не хочу преуменьшать остроту проблемы приведения режима (именно режима, а не только президента) в соответствие с основами конституционного строя. Более того, я вовсе не исключаю, что персоналистский режим уже прошел очередную историческую точку невозврата и что из «исторической ловушки» России опять выбраться не удастся – со всеми вытекающими отсюда катастрофическими последствиями, которые страна не раз и не два переживала в прошлом. Та же книга «История России: конец или новое начало?» на примере четырех системных катастроф, происшедших в нашей стране, очень наглядно и убедительно показывает, в какую бездну ведет инерция неправового государственного мышления.

На фоне одетой в новые наряды, но такой старой для России самодержавности, все более агрессивно проявляющейся в избранном режимом курсе, я увидел в выступлении Михаила Краснова заявку (к сожалению, только заявку!) на очень смелую и сильную политическую позицию. Читая его статью, я особенно остро осознал, насколько важно в патриархально-правовом государстве начать, наконец, говорить с властью языком права, конституционным языком. Но, чтобы разговор получился содержательным и – по отношению к власти – обоснованно требовательным, надо поскорее освобождаться от рудиментов патриархального сознания, предрасположенного к подмене законных требований выражением надежд на индивидуальную добрую волю тех или иных конкретных правителей.

Не стоит, конечно, и в данном случае строить иллюзий, что персоналистский режим услышит, примет и рассмотрит высказанные в его адрес конституционные претензии. Такой режим предпочитает слышать преимущественно самого себя. Но те, кто пытается позиционировать себя как оппозиция, именно в конституционно-правовом подходе могут найти базовые элементы позитивной политической программы.

Впрочем, дело не только в этом. Такой подход к анализу нашей государственности позволяет каждому выработать интеллектуальное противоядие как против остаточных проявлений патриархального сознания, так и против аргументации, призванной это сознание увековечить посредством ссылок на сам факт его существования. Насколько важно выработать подобное противоядие, я лишний раз убедился, читая выступление в дискуссии известного политолога, члена Общественной палаты при президенте России Сергея Маркова. Он обрушился на Михаила Краснова, исходя из других позиций, прямо противоположных тем, которые я отстаиваю.

Правда от Сергея Маркова

Отметив своевременность и актуальность вынесенных на обсуждение вопросов, Марков сразу же заявил, что расценивает конституционно-правовой подход, превалирующий в концепции Краснова, «как принципиально неприменимый для России, как такой, практическая эффективность которого смехотворна». Почему? А вот почему.

«В странах, где законы исполняются, – пишет Марков, — такой подход в какой-то мере применим <…> У нас люди никогда не жили по закону. Россия пережила несколько колоссальных исторических переломов. Сначала Петр I, ломая традицию и попирая привычные нормы, ценою громадных человеческих жертв прививал ей западную модель развития. Потом коммунисты, вопреки всем законам, осуществляли индустриализацию, также потребовавшую колоссальных жертв. Может быть, в России и следует жить по закону, но для того, чтобы, учитывая такую ее тысячелетнюю историю, научить этому ее граждан, думаю, потребуются жертвы, равноценные тем, на которые пошли Петр I и большевики. Если кто-то из политиков готов на это, то, пожалуйста, пусть пробует выстраивать стратегию в рамках конституции и права. Я не против того, чтобы бросить Россию в еще одну революцию, теперь – «революцию закона», но я считаю, что сам по себе конституционно-правовой подход в нашем случае является методологически неверным, так как Россия пока еще очень далека от царства закона и конституции. Это пока не про нас».

Конечно, в дискуссиях, да еще в такой, где в центре внимания власть, народ, право, у каждого, как говорится, Павла — своя правда. Дело, однако, в том, что правда от Сергея Маркова, согласно которой «наши люди никогда не жили по закону» и потому «царство закона и конституции пока не про нас», выталкивает Россию на задворки правовой цивилизации. Может быть, там ей и место, но тогда надо бы набраться смелости и заявить об этом прямо. Марков, однако, такой смелости не демонстрирует.

Далее, если народ у нас никогда не жил по закону, то как же он может быть (см. 3 статью Конституции РФ) единственным источником власти? Точнее, источником какой власти может быть народ, таким вот образом идентифицированный? Знаем, конечно, какой, но все-таки… Все-таки очень уж непривычно звучит: народ – источник беззакония и коррумпированности власти!

Впрочем, Бог, как известно, не в силе, а в правде. И, может быть, стоит вслушаться в намек Маркова и посмотреть, наконец, этой правде в глаза?

Попробуем. Учитывая же, что политолог в подтверждение своей мысли ссылается на прошлый отечественный опыт, обратимся к нему и мы. Для этого воспользуемся уже упоминавшейся выше книгой «История России: конец или новое начало?»

Обращение именно к ней объясняется следующими причинами.

Во-первых, в этой книге впервые, насколько могу судить, прослежены роль закона и ее изменение в нашей стране, начиная от первых Рюриковичей и заканчивая нынешним временем, в котором нам довелось жить.

Во-вторых, историческое движение законодательных, правовых потоков прослеживается авторами в русле общемирового цивилизационного течения – прежде всего, в сравнении с опытом Западной Европы и Византии.

В-третьих, что особенно важно в свете умозаключений Сергея Маркова, движение этих потоков исследуется в книге в сопряжении с анализом как народного правового сознания, так и соответствующего сознания российских правителей и элит.

Остановлюсь лишь на двух исторических периодах, к которым апеллирует политолог для эмпирической иллюстрации своих констатаций. Начну с Петра I и его преобразований.

Утверждать, что люди в ту пору не жили по закону, — это, мягко говоря, преувеличение. Потому что как раз при Петре все сферы жизни, включая и предписанные самодержцем ее изменения, начали регулироваться законодательно. При нем даже власть самодержавного царя впервые стала легитимироваться не от имени Бога, а от имени закона.

Именно закон стал в руках реформатора тем инструментом, с помощью которого он осуществил вестернизацию жизненного уклада элиты, принуждая ее к освоению европейских знаний и европейской культуры. Петр пытался придать этому инструменту универсальное значение, декларируя обязательность законопослушания для всех, включая самого себя. Конечно, деятельность верховного правителя никакими юридическими нормами не регулировалась, его власть была ничем не ограниченной (кстати, тоже согласно закону!), что создавало возможности для деспотического произвола. И, тем не менее, есть не так уж мало примеров того, как Петр признавал над собой власть закона и отказывался от действий, его попирающих.

Что касается подданных, то им при Петре жить не по закону было рискованно. Поэтому крестьяне, например, платили введенную реформатором разорительную для них подушную подать (своего рода налог на жизнь) и отдавали своих сыновей на пожизненную солдатскую службу. Узнай они от Маркова, что жили не по закону, очень бы удивились.

А вот российскую властную элиту и бюрократию принудить к такой жизни не удалось и Петру, как он ни пытался. И если бы политолог говорил только о них, то он был бы стопроцентно прав. Но он-то говорит обо всем народе, косвенно эту элиту и эту бюрократию оправдывая: ведь все живут не по закону, а не только большие и малые чиновники.

И ссылка на Сталина, мне кажется, вовсе не доказывает то, что хочет доказать с ее помощью Сергей Марков. Могли ли наши люди жить в сталинскую эпоху не по закону? Если кто и мог, то разве что сам великий вождь и учитель. Его власть не только не регулировалась юридическими установлениями, но, в отличие от власти российских императоров, даже не легитимировалась ими. А все остальные … Всем остальным непросто было жить по закону в том смысле, что он не гарантировал им защиту и тогда, когда они его не нарушали. Но это вовсе не значит, что они пренебрегали его запретами.

Ну вот, скажем, был такой закон от 7 августа 1932 года, известный как закон «о колосках». И что же – советские крестьяне и после этого продолжали ходить по колхозным полям, собирая зерно для собственного пропитания? Разумеется, находились смельчаки, готовые рисковать – голод ведь в стране был ужасный. И десятки тысяч крестьян и их детей по этому закону были отправлены в ГУЛАГ. Но остальные-то с новой юридической нормой предпочли считаться.

Да, в сталинские времена законодательство было репрессивным, допускавшим возможность самого широкого толкования. Да, «социалистическая законность» была так устроена, что гражданское, уголовное, хозяйственное право обслуживало в первую очередь интересы государства, а не граждан. Да, «социалистическое правосудие» осуществлялось нередко внесудебными органами. Да, авторы упоминавшейся книги имели все основания утверждать, что в сталинском СССР в духе традиции, идущей именно от Петра 1 (а в чем-то и от более ранних времен), была осуществлена милитаризация повседневного жизненного уклада, означавшая выстраивание мирной жизни по военному образцу. Но все это имело место вовсе не потому, что иное, неказарменное законодательство и нормальная правоприменительная практика были для народа неприемлемы. Они были неприемлемы для власти, которая не умела и не хотела управлять иначе. А что же народ? В противоположность Сергею Маркову, я склонен утверждать, что при любой власти, любых законах и любой правоприменительной практике большинство людей в России всегда считалось с действовавшими правовыми нормами и нарушать их остерегалось.

Допускаю, что в ответ Марков может напомнить, к примеру, о миллионах «несунов» брежневской поры – вот, мол, что происходит с народом, когда репрессивное законодательство сменяется более щадящим. Отвечу известной поговоркой насчет рыбы, гниение которой начинается с головы. Это не значит, что оно не добирается до хвоста. Но начинается – с головы. А в обществе – с власти и элиты, которые свое самопопустительство в беззаконии легитимируют определенным попустительством по отношению к «низам». Неужели в них, «низах», нужно искать причины коррумпированности той же брежневской системы?

Сомнительна, очень сомнительна та правда о народе, которую решил донести до нас член Общественной палаты Сергей Марков. И это касается не только прошлых поколений, но и наших современников.

Презумпция виновности народа

После того, как Сергей Марков положил в основу своих концептуальных построений полную и исторически обусловленную презумпцию виновности всех граждан нашей страны в неправовом характере отечественной государственности;

после того, как он на основании этой презумпции виновности всего народа заявил: чтобы научить россиян жить по закону, потребуются жертвы, равноценные тем, на которые пошли Петр I и большевики;

после того, как он открыто предупредил об этих новых миллионных жертвах закона политиков, готовых выстраивать стратегию в рамках конституции и права, — после всего этого как-то даже неловко говорить о том, что такая стратегия определена в 1993 году нашей Конституцией, а миллионов ее жертв что-то не наблюдается. Или, может быть, россияне живут вопреки Основному Закону?

А вот жертв беззакония властей разного уровня, жертв коррумпированных правоохранительных органов, «басманного правосудия», высокомерия судей на совести нынешнего режима тысячи и тысячи. Так что не стоит народу приписывать то, что совершает наша власть и наша элита, у которой, по признанию самого политолога, пока не все обстоит хорошо с нравственностью и патриотизмом. Можно, конечно, вспомнить о том, что многие люди, к элите не принадлежащие, берут, например, зарплату в конвертах, с которой не платят налоги. Но кто им, интересно, эту зарплату выдает? И как им платить налоги с нигде не зафиксированного дохода?

Да, жить нынче, как, впрочем, и вчера и позавчера, по закону рядовому гражданину в России очень непросто. И что же предлагает им член Общественной палаты Сергей Марков? Он предлагает им отказаться от отстаивания своих прав в суде, называя такое поведение «совершенно безумным». Удивительная логика! Людям предлагается отказаться от того, что они уже приучаются делать!

Вы, Сергей Александрович, хотя бы раз были сами в российском суде? Судя по Вашей позиции, Вы просто не представляете, сколько Ваших сограждан ищут защиты своих законных прав и интересов в гражданских, уголовных, арбитражных судах. Это не единицы, имеющие «лапу» или «крышу», а миллионы! Если неохота самому идти в суд, то поговорите хотя бы с юристами, заседающими вместе с Вами в Общественной палате, полистайте Вестники Верховного Суда. И Вы, надеюсь, поймете, что «совершенным безумием» являются и отрицание значимости судебной защиты, и провозглашение презумпции виновности граждан России, по закону якобы никогда не живших и жить не способных, и анафема на этом основании конституционно-правовому подходу, эффективность которого в условиях России будто бы «смехотворна».

Давайте все-таки оперировать фактами. Тем более, что у Вас, как у члена Общественной палаты при президенте, наверняка имеются достаточные возможности для анализа именно фактических данных. Обратитесь хотя бы в Конституционный Суд России. И Вы узнаете, что за время своего существования им вынесено значительное количество постановлений именно по обращениям и жалобам граждан, отстаивающих свои конституционные права и свободы. Поинтересуйтесь, сколько раз Конституционный Суд удовлетворял такие обращения и жалобы, в которых указывалось несоответствие принятых законов нашей Конституции.

Надеюсь, что даже этого знакомства с судебной практикой будет достаточно, чтобы признать: в России конституционно-правовой подход, в том числе и для индивидуальной защиты прав личности, не только принципиально возможен, но и является весьма действенным средством регулирования законодательства. Замечу, кстати, что я, опираясь именно на постановления Конституционного Суда, вынесенные по жалобам граждан, смог в двух очень трудных процессах – гражданском и уголовном, не прибегая даже к помощи адвоката, доказать свою правоту и защитить свои интересы. Так что и для меня, и для тех Ваших соотечественников, кто отстоял свои права в Конституционном Суде, кто смог использовать постановления этой судебной инстанции при разрешении своих конкретных дел в гражданском, уголовном или арбитражном суде, эффективность конституционно-правового подхода, смею Вас уверить, отнюдь не смехотворна. И она будет тем выше, чем больше людей будет сталкиваться с нашей судебной системой и вырабатывать свое к ней отношение и свои требования. Чем Вам не нравится такое развитие событий и почему Вы хотите его заблокировать?

Говоря все это, я не собираюсь Вас переубеждать. Если Вы живете в такой среде, если видите, что окружающая Вас элита, о которой Вы в своем выступлении сказали много справедливого, никогда не жила и не хочет жить по закону из страха стать его жертвой, то мне Вас ни в чем убедить не удастся. Но так как Вы в угоду ей подвели под презумпцию виновности весь российский народ, то я напомню Вам все же Слова Спасителя: «… Каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить».

На этом я мог бы и остановиться. Однако в позиции Сергея Маркова есть и еще один нюанс, который не позволяет считать нашу заочную беседу исчерпанной. Ведь политолог не только признается в том, что для него обсуждать «приоритетность конституционно-правового подхода в решении наших злободневных проблем – все равно, что обсуждать с этой целью сионистско-массонский заговор». В его выступлении обнаруживается и некий концептуальный излом, который показывает, что обсуждать конституционно-правовой подход и сионистско-массонский заговор – это все же не совсем одно и то же.

Я имею в виду тезис Маркова, согласно которому «нам нужно единство с Европой». Интересно, на какой основе такое единство может быть обеспечено? Игорь Клямкин об этом уже Маркова спрашивал, но ответа я на сайте до сих пор не нашел. А вопрос-то резонный! Надо ли «единство с Европой» понимать так, что России предстоит вместе с ней и другими западными странами «решать судьбы Европы и Мира», оставаясь в положении, при котором царство закона и конституции – это «не про нас»? Или так, что едва нам позволят на равных участвовать в определении судеб человечества, российский народ тут же, без всяких многомиллионных жертв обретет до сих пор отсутствующую у него способность жить по закону?

Что-то нескладно у Вас получается, Сергей Александрович. Ознакомятся в той же Европе с Вашими суждениями о смехотворности конституционно-правового подхода, о народе, никогда по закону не жившем, о «безумии» судебной защиты прав человека и скажут: нет уж, вы сначала станьте Европой, а потом будем обсуждать ваши амбициозные планы и предложения. А то как-то боязно: если уж у вас такой народ, что его без нового Петра или нового Сталина к правовому порядку приучить нельзя, то лучше уж живите по советам политолога Маркова. И не слушайте юристов вроде Михаила Краснова, стремящихся, по примеру змея-искусителя, обречь этот народ на страдания и жертвы с помощью закона и конституции. А мы, европейцы, будем сами по себе.

Я же думаю, что при таком отношении к конституционно-правовому подходу, которое демонстрирует Сергей Марков, немыслимо не только «единство с Европой». При таком отношении трудно представить себе вообще какое-либо единство суверенных субъектов права. Вот, скажем, попытались создать союзное государство с «батькой» Лукашенко без конституционно-правового обеспечения. И что получилось?

Мне кажется, есть смысл посмотреть на недавний российско-белорусский конфликт и с позиций, изложенных в статье Краснова. Картина высветится более чем поучительная.

Что стоит за конфликтом двух персоналистских режимов?

В этой статье, напомню, автор обращает наше внимание на то, что положение Конституции, наделяющее исключительно президента РФ полномочием определять основные направления внутренней и внешней политики, противоречит принципу разделения властей. Применительно же к реальной политике узаконенное Конституцией положение вещей означает, что функции правительства и парламента оказываются невнятными, а сферы их политической ответственности размытыми и неопределенными. «Такая аномалия, — предупреждает Краснов, — страшна для государства, ибо создает под ним пороховую бочку с наклейкой «непредсказуемость». Эта вполне предсказуемая непредсказуемость и бабахнула на всю Европу под Рождество, нанеся серьезные раны и престижу России в мире, и самому президенту страны, поскольку именно он определяет основные направления внутренней и внешней политики.

В соответствии с политической волей российских президентов, создание союзного государства с Белоруссией, несмотря на отсутствие сколь-нибудь серьезной конституционно-правовой проработки проекта, стало для институтов власти приоритетной политической задачей. И вдруг на наших глазах, через очень много лет после принятия политического решения, разворачивается настоящая холодная война между двумя славянскими государствами. А при «разборе полетов» на заседании российского правительства под председательством президента, которое состоялось в самый разгар кризиса, выясняется, что в ходе реализации политики главы государства правительство просто закрывало глаза на те фантастические убытки, которые несла при этом Россия.

Показательно, как ключевые министры В.Христенко и А.Кудрин объясняли Путину, почему правительство не добивалось взимания пошлин на ввозимую в Белоруссию сырую нефть. Министры очень деликатно втолковывали президенту, что бездействие правительства было обусловлено политическим курсом на интеграцию двух стран. Вот он, момент истины! Только этот момент истины «прокачала» уже не конституционная конструкция, а живая реальность, обнаружившая в ходе кризиса глубинные пороки персоналистского режима, установившегося в России. Хотя, безусловно, именно конституционная конструкция эту аномалию во многом и предопределила.

Поскольку основные направления внутренней и внешней политики по Конституции определяет только президент, то правительство никакой самостоятельности проявить в ходе реализации его политического курса объективно не может. А ну как оно своей жесткой позицией взорвет этот курс! Тут шаг вправо, шаг влево от патриархальных устоев «вертикали власти» очень дорого может обойтись топ-чиновникам. В нынешней конституционной конструкции такая самостоятельность кабинета министров, которая может противоречить политической воле президента, просто немыслима.

На этом заседании правительства президент и вся страна узнали и цену такого политического курса, который не имеет конституционно-правового оформления. Каждый год только на этих неработавших пошлинах Россия теряла почти четыре миллиарда долларов. Таким образом, за пять последних лет наше государство не досчиталось около 20 миллиардов долларов. И это лишь на одном участке «интеграционного процесса».

Только наступив в очередной раз на «грабли» государственного конституционно-правового нигилизма, наши облеченные властью топ-чиновники начали бурлить: а где же правовая база для строительства союза двух государств? Где правовая база для интеграции? Кто у нас вообще работает над Конституцией союзного государства? Почему разбазариваются миллиарды?

Но в своих гневливых филиппиках чиновники благоразумненько все валили на «батьку» Лукашенко. И Ваше, г-н Марков, выступление по ТВ, которое я слышал, в той же тональности. Но я Вас прошу все-таки ответить по существу: Вы и после этого межгосударственного конфликта по-прежнему считаете конституционно-правовой подход при анализе государственных проблем принципиально неприменимым для России? Вы по-прежнему полагаете, что практическая эффективность такого подхода смехотворна, несмотря даже на потери для государства миллиардов и миллиардов долларов?

Как бы то ни было, именно Ваши собственные подходы к теме позволили мне увидеть за рождественским конфликтом России и Белоруссии сшибку двух персоналистских режимов, пытавшихся в спекулятивно-политических целях построить отношения поверх универсальных принципов права. Говорю о спекулятивно-политическом характере проекта потому, что воодушевлявшая два славянских народа идея объединения изначально не находила конституционного решения.

Система и люди

Я не случайно остановился на текстах Михаила Краснова и Сергея Маркова. Мне кажется, что они, при всей несовместимости их пафосов, в чем-то существенном содержательно пересекаются. Чтобы понять это, воспроизведем еще раз логику рассуждений того и другого.

Все доводы, которые Марков выдвинул против Краснова, кажутся, на первый взгляд, слишком уязвимыми и даже беспомощными. Но я бы не стал их недооценивать. Марков проговаривает вслух то, о чем власть и ее более осторожные защитники из экспертной среды предпочитают умалчивать. Он раскрывает главную тайну персоналистского режима, его принципиальную нетрансформируемость в режим правовой. А причины этой нетрансформируемости переносит на факторы, по отношению к режиму внешние. Прежде всего – на российский народ, при котором правовое государство можно выстроить, лишь проведя его, народ, через кровавую «революцию закона».

Да, это выглядит уязвимым. Ведь это говорится в то время, когда общество буквально стонет от того, как исполняются законы органами власти. И они не могут исполняться иначе не потому, что народ у нас «не тот», а потому, что сама власть устроена так, как устроена. Причем никакими коррекциями отдельных юридических норм и процедур такое положение вещей изменить нельзя. Даже если коррекции эти формально соответствуют критериям правовой государственности.

Так, лишив прокуратуру права давать санкцию на арест, и, возложив принятие решений о заключение под стражу подозреваемых и обвиняемых на суды, законодатель поступил в полном соответствии с конституционными принципами правового государства. Известно, что прокуроры поначалу резко протестовали против введения этой процессуальной нормы. Однако довольно быстро успокоились: суды в подавляющем большинстве случаев удовлетворяют ходатайства прокурора. Не хочу искать здесь прямой связи с тем, что прокуратура в нашей Конституции парадоксальным образом занимает место в «судебной власти». Факт лишь то, что такая практика распространена повсеместно, равно как и то, что никакого равенства сторон (государственного обвинения и защиты) в этой практике не обнаруживается. Но в таком случае скепсис Маркова относительно эффективности в наших условиях конституционно-правового подхода, доведенный до скепсиса относительно возможностей судебной защиты прав и свобод граждан, может быть, не лишен оснований?

Однако это можно было бы обсуждать, если бы политолог предложил альтернативу тому, что отвергает. Воспринимать же всерьез его призыв заменить «абстрактные» права человека «конкретным» достоинством личности, защищаемом не судами, а соседскими, этническими и садоводческими общинами, у меня лично не получается.

Правда, справедливости ради следует еще раз отметить, что Сергей Марков ищет и находит причины замечаемых и не замечаемых им несообразностей российской государственности не только в народе, но и в элите, в комплектовании которой призывает в большей степени, чем сейчас, руководствоваться критериями нравственности и патриотизма. Предполагается, что те, кто формирует, нравственны и патриотичны по определению. Короче говоря, дело не в системе и не в режиме, который Марков категорически отказывается обсуждать, а в людях. Но при таком видении ситуации конституционно-правовой подход Краснова и в самом деле должен вызывать раздражение. Ведь он вскрывает именно системную подноготную царящего в стране произвола, наличие которого не отрицает и сам Марков.

Можно ли, однако, утверждать, что его позиция и позиция Краснова исключают друг друга? Думаю, что нельзя.

Да, острие критики Краснова направлено против политической системы и ее правовых основ, а не против обслуживающих ее людей и групп. Да, его оппонент из Общественной палаты расставляет акценты прямо противоположным образом. Естественно при этом, что, делая упор на подборе людей (нравственных и патриотичных), Марков возлагает все свои надежды на того, кто находится на самой вершине. «Личность Владимира Путина важнее для общества, чем институты государства», — утверждает он. И так должно быть и после Путина, при новом главе государства, легитимность которого «будет определяться тем, насколько он в глазах населения соответствует идеалам возрождения великой и справедливой России». От него, от человека на вершине, все и зависит. И подбор кадров, и реализация «Больших проектов», и «европеизация институтов» вкупе с сохранением русской идентичности, и все остальное. Но раз так, то с какой стати менять конституционно-правовые основания системы? Ведь они лидеру ничем не мешают, ведь они для него, как пишет Марков, «являются очень слабым ограничителем».

Перед нами – одна из разновидностей того самого патриархального сознания, о котором я говорил в самом начале моей статьи. Но речь-то там шла не о Маркове, а о Краснове!

Различия между ними в том, что первый хочет видеть персоналистский режим проводником прогрессивных преобразований, а второй, усматривая в этом режиме главное препятствие на пути таких преобразований, призывает к его реформированию. Но при этом и у него единственным субъектом перемен выступает личность персонификатора персоналистского режима. Что, как я уже отмечал, не выводит автора за границы патриархального сознания, а свидетельствует о силе его инерции, не позволяющей встать на последовательно правовую позицию.

Думаю, что эта инерция работает не столько на Краснова и его сторонников, с которыми я солидарен, сколько на Маркова и его единомышленников. Их отрицанию конституционно-правового подхода надо противопоставлять не персоналистское преодоление персонализма, а текст Конституции, которой персонализм противоречит. Уповать надо не на личность президента, его прогрессивность и популярность, а на вмененную ему правовую функцию гаранта Конституции. И если в самом ее тексте существует несоответствие между основами конституционного строя и другими положениями, касающимися в том числе и полномочий самого гаранта, то именно его обязанность это несоответствие устранить.

Надо научиться говорить с президентом на строгом правовом языке. И тогда экспертам вроде Сергея Маркова тоже придется, чтобы защищать президента, этот язык осваивать. После чего, в свою очередь, появятся принципиально новые возможности для продолжения дискуссии о судьбах российской государственности.

Поделиться ссылкой: