Жертвы черно-белого мышления — от Квачкова до Путина

Если же евреев представить белыми, то вообще…

У другого двумерного пенсионария роль кубиков в кипящем от возмущения разуме играют буржуазия и рабочий класс. Этот по 31-м числам проводит бесплатные сеансы классовой борьбы на Триумфальной площади — тоже в надежде пригласить Революцию на свидание. Но она, бессердечная, все не приходит. Ну, ничего, ничего. Может, завтра? На том же месте в тот же час…

Адекватность миропонимания у данного персонажа проявляется в том, что сначала он призывает бойкотировать выборы и клеймит организаторов гражданского контроля за соглашательство и оппортунизм. А потом, когда мирные горожане (благодаря выборам и контролерам!) убеждаются в полном беспределе власти и выходят на улицу, — клеймит их за то, что-де «украли протест». У него. Ну, не орел?!

И ни один волосок на его стриженной прямоугольным ежиком голове не согнется вопросом: а вдруг никакой я не демиург, а просто старый козел, который ради своих амбиций даром подводит под монастырь неокрепшие души? Нет, для подобных сомнений под ежиком должна бытовать хотя бы еще одна, третья фишка. Настоящий революционер такой роскоши позволить себе не может. В его параллелепипеде все должно быть просто, как в аккумуляторе: вот плюс, а вот минус. И между ними «Искра».

Третий типаж из этой духоподъемной когорты в качестве основополагающих понятий держит в голове «партию бабла» и «партию крови». Которые, кстати, не он изобрел. Как, впрочем, и в двух предыдущих случаях. Чтобы пустить ищеек кровавого режима по ложному следу, назовем его А.А. Бобчинский-Добчинский. Смысл его революционной борьбы сводится к двум фундаментальным задачам:

1. Не дать человечеству забыть, что именно он, Андрей Андреевич, первым сказал: «Э!» —  когда к власти пришел кровавый режим. И даже того ранее — когда режим только собирался прийти, Андрей Андреевич уже произнес свое громовое «Э!».

2. Объяснить человечеству, что если бы оно хотя бы вполовину было таким умным, как Андрей Андреевич, и прислушалось к его суждениям, то сегодня в России было бы уже зрелое демократическое общество с развитой рыночной экономикой и прочими прелестями. До которых глупая Америка на ощупь, без помощи пронзительного Андрея Андреевича, добиралась 250 лет.

Главное, ведь и сейчас еще не поздно одуматься и спросить у них, таких умных, совета! Еще есть время вооружиться арбалетами и выйти на Триумфальную площадь следующего 31-го числа с хоругвями и текстом новой демократической Конституции, отредактированной лично Андреем Андреевичем. Тогда точно победим! Кого-нибудь.

Что кроме возраста, диагноза и кипучего темперамента объединяет этих выдающихся деятелей? Полный восторг от себя, любимых. Уверенность в том, что от их слов, поз и призывов что-то в чугунном чреве самой большой державы мира может поменяться. Здесь и сейчас! Предельно упертое бинарное мышление, точно описанное еще культурологом Лотманом. Или — если попроще — мышление прямоугольно-аккумуляторное. Плюс на минус, гром, молния, брызги электролита, крики электората… Ну и запах еще. Кто не с нами —  тот против нас. Кругом враги, предатели и идиоты. Сильно пахнет стариковской неуживчивой бдительностью.

Тютчев про таких сказал: «И старческой любви позорней/Сварливый старческий задор». Какая уж тут любовь. Если только к себе, таким гордым и несгибаемым. А сварливого задора, действительно, перебор. Душно.

Новость ситуации в том, что не заводит. Поскрипели, потарахтели — а ни туда, ни сюда. Немного жалко их. Немного стыдно и смешно. Немного скучно. Россия как-то незаметно все эти двумерные страсти переросла. Может, поумнела. Может, повзрослела. Что-то другое ей стало нужно — без истерик и визга. Поэтому, в частности, она одинаково быстро отворачивается и от них, и от Путина: одного поля ягоды, с их мелкотравчатым совковым пафосом и мстительной обидчивостью на весь белый свет.

Хотя он на 10—15 лет моложе, а достал тем же самым.

Зачем выжившего из ума старика на 13 лет посадил? Исключительно со страху. Разогнал бронепоезд ненависти под горку — и теперь вынужден скакать впереди паровоза, в надежде перевести стрелку хоть на кого-нибудь — лишь бы от себя подальше.

Уходящая натура. Но скольких еще покалечит по дороге!..

Редакция может не разделять мнение автора