Интервью — Михаил Дмитриев, президент фонда «Центр стратегических разработок»
На
здании «Александр хауса» возле входных дверей висит памятная табличка: «Здесь в
2000 г. располагался предвыборный штаб Владимира Путина».
Находящийся в здании Центр стратегических разработок (ЦСР) готовил для
президента и программу реформ, включая реформу пенсионной системы. С 2002 г. в
России размер будущей пенсии стал зависеть от суммы уплаченных страховых
взносов, а также была введена обязательная накопительная часть пенсии,
поскольку распределительная система не могла в одиночку справиться с растущей
нагрузкой. Спустя 10 лет выяснилось, что нужна новая реформа: и к страховой, и
к накопительной части у правительства появились претензии. Взносы в страховую
часть решили учитывать не в рублях, а в баллах (с 2015 г.), накопительную
перевести в добровольный формат — гражданам было объявлено о праве сделать
выбор: оставить себе накопительный взнос или сократить его втрое до 2%; позже
решили, что взнос сокращается до нуля в пользу страховой части, и продлили
право выбора до конца 2015 г.
Однако
в сентябре правительство внезапно решило, что накопительные взносы за 2013 г.
останутся на временном хранении в Пенсионном фонде и не будут переданы ни
негосударственным пенсионным фондам, ни государственной управляющей компании — Внешэкономбанку.
А взносы за 2014 г. полностью пойдут в распределительную часть, на чем федеральный
бюджет сэкономит 244 млрд руб., пополнив ими антикризисный резерв.
Решение было вписано в бюджет за сутки до его отправки в Госдуму. Оно возмутило
общественность и вызвало резкую критику со стороны экспертного сообщества.
Накопительные
взносы заморожены неправовым путем, статус изъятых денег непонятен, нарушен не
просто какой-то один закон — порядка 10 законодательных актов и очень большое
количество нормативных актов правительства, указывает президент ЦСР Михаил
Дмитриев: «Порядок использования взносов жестко регламентирован, и
правительство нарушило все нормы этого порядка. Более того, само внесение
Пенсионным фондом нуля вместо 244 млрд руб. [накопительных взносов в 2014 г.] в
проект бюджета незаконно, потому что весь массив бюджетных актов предписывает
иное. Фактически чиновники ПФРнарушили законодательство при составлении бюджета. Сейчас, конечно, законы
подправят, но вряд ли успеют все».
— А что
будет дальше?
— Далее
пойдут нарушения законодательства о выплате пенсионных накоплений и
наследовании: в эти выплатные суммы входят деньги, уже уплаченные в 2013 г. Они
должны быть переведены в НПФ согласно волеизъявлению граждан, закрепленному в
законе, но сейчас останутся в ПФР. Идет прямое нарушение конкретных прав
граждан, и у них есть все основания идти в суд. Это и нарушение конституционных
прав, поскольку Конституцияне допускает умаления социальных прав граждан. Более того, права нарушили
задним числом, поскольку граждане волеизъявление уже сделали, а работодатели
взносы уже перечислили. Возникает и проблема упущенной выгоды, которую граждане
вправе будут требовать по суду.
А
проблема нехватки средств в бюджете выглядит абсурдно при перечислениях в резервный фондв размере 713 млрд руб. только за прошлый год при наличии фонда национального
благосостояния. При таком наращивании резервов остается неясным, зачем идти на
колоссальные нарушения законов и социальных прав населения ради расходования
еще 244 млрд руб. Для инвесторов сигнал однозначный: это конфискация. Сегодня
это произошло с деньгами граждан, завтра — с кем угодно.
Весь
экономический блок, конечно, понимает, что это удар по ожиданиям инвесторов,
сигнал о неправовом характере принимаемых решений. Что это резко повышает все
риски в экономике. И что это происходит на фоне сокращения на 700-800 млрд руб.
инвестиций естественных монополий из-за недоиндексации, а вместе с изъятыми из
экономики 244 млрд руб. это уже примерно 2% ВВП. Правительство вынуждено
оформлять неправовое решение, для людей там это огромный дискомфорт. Придумали
благовидный предлог — что все НПФ внезапно стали плохими, — придумали из лучших
побуждений, конечно. Экономический блок сейчас стремится как можно быстрее
восстановить нормальное перечисление средств, чтобы НПФ вошли в систему
гарантий и сразу же получили эти деньги.
«Президент
ждет проблем»
—
Думаете, вернут?
—
Сейчас явно делается попытка замерить градус общественной реакции, чтобы
понять: а нельзя ли это замораживание продлить на неопределенный срок? Потому
что очень удобно. Путин для себя психологический выбор сделал: он понимает, что
очень вероятен большой кризис и что в 2008-2009 гг. ему очень помогли резервные
фонды — деньги можно было просто снимать и бросать туда, где возникали горячие
социальные и политические проблемы. Ему как политику пенсионные
накопления неудобны, потому что с ними постоянно проблемы — то
доходность не та, то какой-нибудь фонд в затруднительное положение попал.
Произвольно потратить их на решение текущих проблем тоже нельзя — надо
учитывать интересы застрахованных лиц. А в резервном фонде все понятно: это
живые деньги, с помощью которых в любой момент можно начать решать
экономические и политические проблемы. Президент этих проблем ждет, поскольку
идет быстрое ухудшение экономической обстановки. И резервы пополняются во что
бы то ни стало.
Но это
еще не все. Дело в том, что это нарушение прав граждан не просто по
накопительной системе. Взамен не возникает прав в распределительной системе.
—
Почему? Именно это же и обещают взамен?
— Нет,
это было только заявление. И в контексте того, что сейчас происходит с
пенсионной формулой, гораздо понятнее то, что происходит с накопительной
системой. Пенсионная реформа в целом дрейфует в направлении замены
обязательств, выраженных в деньгах, обязательствами, выраженными в условных
единицах, оторванных от реального денежного наполнения.
— Но
так и было задумано изначально. Вы же сами и помогали в формировании такой
концепции.
— Не
совсем так. Когда в феврале-марте были обнародованы первоначальные варианты
формулы, нам, конечно, тоже не нравились баллы, они усложняют понимание для
простых граждан. Такое изменение требует переучивания всей страны, этот процесс
тяжело идет. Но по сравнению с мартом в формуле произошли тихие, но очень
радикальные изменения.
— Там
все время что-то меняется, мы уже запутались в хронологии.
— А мы
внимательно следили. Как была устроена формула в марте 2013 г.: вот базовая
часть пенсии, на нее идет трансферт из федерального бюджета, вот страховая —
она балансируется взносами. Главная цель была сбалансировать страховую часть,
сделать ее финансово самодостаточной и предсказуемой: сколько взносов — столько
и обязательств. Индексация обязательств по страховой части — фактически
индексация балла — шла исходя из роста взносов. Это было понятно и прогнозируемо:
все данные для расчетов можно брать из макропрогноза, из статистики. С базовой
частью тоже: она индексировалась по инфляции — и совокупный годовой объем
обязательств определял размер трансферта, плюс другие расходы — по валоризации,
пособиям и т. д. Эти обязательства тоже можно было просчитать.
Что
получилось сейчас. Масштаб индексации — стоимость одного балла — определяется
приростом поступлений в ПФР всех доходов. В доходах ПФР около половины —
трансферт из федерального бюджета. Его размер — предмет торга между Минфином и
Минтрудом при подготовке бюджета на очередную трехлетку. Мы имеем балл, который
оторван от всех предсказуемых показателей. Его стоимость дальше чем на три года
вперед оценить невозможно. Она определяется человеческим фактором, политической
волей. Это условная единица, размер которой, а вместе с ним и пенсии, каждые
три года устанавливается в ручном режиме.
Если же
исходить из пока заявленной индексации на инфляцию плюс 2%, то страховая часть
будущей пенсии по новой пенсионной формуле будут значительно ниже, чем по
существующей. Пересчет итоговых баллов в пенсию не эквивалентен сумме
уплаченных взносов, поскольку прирост ваших взносов в систему происходит
быстрее, чем индексация стоимости балла. Это можно сравнить с валютным обменником,
где цена покупки и цена продажи разная: цена балла, который вам начислили за
уплаченные взносы, будет выше, чем цена балла, который вам конвертируют в рубли
обратно, когда придет время назначать вам пенсию. Например, в 2021 г. прирост
размера страховой части пенсии за год работы при уплате взноса со средней
заработной платы в существующей пенсионной формуле составит 509 руб. В новой
пенсионной формуле, исходя из предполагаемых уровней стоимости пенсионного
коэффициента, — 451 руб.: разница — 11,5%. В последующие годы разрыв будет
увеличиваться.
«Забрали
лошадь, дали расписку»
— А это
что, тоже было политическим решением?
— Это
был скорее спонтанный результат непрерывного потока корректировок, уследить за
которым высшее руководство было просто не в состоянии. В рамках подготовки
формулы до самого последнего времени шла очень активная работа, примерно раз в
неделю проходили совещания. По итогам каждого совещания все участники выходили
со своим пониманием того, о чем удалось договориться. Так, исчезли все стажевые
надбавки, постепенно видоизменилось представление о том, будет ли увеличиваться
предельное количество баллов по мере повышения потолка взносов — с текущих 1,5
от средней зарплаты он повышается до 2,3 к 2021 г.: на этом, кстати, «сломался»
пенсионный калькулятор Минтруда, рост баллов по мере роста потолка взносов до
2021 г. в нем не отражен. Кстати, калькулятор и мартовскую формулу считал
неправильно — в текущих условиях, а не с учетом года фактического назначения
пенсии. Даже действующим пенсионерам он завышал размеры пенсий — иногда на 20%.
К последним же вариантам формулы он уже никакого отношения вообще не имеет.
В итоге
от всех бонусов остались только повышенные коэффициенты за более поздний выход
на пенсию — страховая часть пенсии действительно будет в 1,45 раза выше, если
отсрочить выход на пять лет, и в 2,3 раза — если на 10. Вот об этом сейчас и
рассказывают как о главном плюсе системы, потому что больше уже говорить не о
чем.
Но
хотел бы я посмотреть на того, кто теперь, с учетом произошедшего, отложит на
10 лет выход на пенсию. Если в накопительной системе уже внесенные за граждан
взносы «потерялись в пути», то что говорить про коэффициенты? Что с ними будет
через 10 лет? Пока дают деньги — надо брать. Люди получили сигнал, что никаких
долгосрочных обязательств в пенсионной системе не возникает. Это меняет всю
мотивацию.
— То
есть решение по замораживанию накопительной части бьет по всей реформе. И что
дальше, каков ваш прогноз?
—
Поменять сейчас что-то на уровне ведомств маловероятно, у них одна задача —
надо срочно вносить законодательство, потому что оно должно вступить в силу в
2015 г. Я думаю, сейчас решающий фактор — общественное мнение. Процесс
обсуждения последних событий будет идти месяца 2-3, после чего и у населения, и
у СМИ сформируется некое стереотипное восприятие проблемы — хорошее или плохое.
Для властей принципиально, каким будет итог. Мой прогноз — реакция общества на
предлагаемый пакет изменений в целом будет негативной.
Сейчас
акценты усилены, потому что неперечисление накопительных взносов на счета
граждан — это уж совсем из глубокого прошлого типа реквизиции 1917 г., когда
комиссар приходил, забирал лошадь у крестьянина и давал расписку о том, что
пахать можно распиской. В новой распределительной системе гражданин не в состоянии
будет оценить размер своей будущей пенсии, впрочем, как и эксперты. От того,
что на счете у гражданина появится сколько-то баллов, мало что зависит,
поскольку долгосрочная цена балла зависит от потока текущих бюджетных решений,
долгосрочные последствия которых никто не возьмется предсказать. В новой
пенсионной системе исчезают объективные долгосрочные стоимостные ориентиры,
основанные на статистических показателях: ликвидируем реальные активыв накопительной системе, а в страховой переходим к неким условным единицам,
денежное наполнение которых определяет правительство в рамках бюджетной
трехлетки. Представить такое людям в позитивном ключе практически невозможно.
Правительство понимает, что если общество не примет этих изменений, то придется
отступать — хочешь не хочешь. К счастью, отступать есть куда — нынешняя формула
при всех ее недостатках гораздо понятнее самим гражданам, она привязана к
рублям и к объективным статистическим данным, при необходимости может быть
усовершенствована. С точки зрения прозрачности действующая формула намного
превосходит новую, а с точки зрения влияния на финансовую устойчивость пенсионной
системы — мало в чем новой формуле уступает.
— Но
людям же предлагают объяснение: взносы — вообще не ваши деньги, о них
государство лучше всех позаботится.
—
Подобные объяснения трудно сделать убедительными, поскольку главный мотив
принятого решения власти уже обозначили сами: они хотят потратить эти деньги
прямо сейчас и отнюдь не в пользу тех людей, для кого они были перечислены в
НПФ. Многие НПФ сообщают, что сразу после заявлений о ликвидации 2%
накопительных взносов у молчунов стали выстраиваться очереди из желающих
перевести взносы из ПФР. Мне рассказывали про эпизод, когда объявили об
обнулении накоплений. В одном из банковских офисов, принимающих заявления
граждан по переходу в НПФ, отключился свет и не осталось ни одного чистого
бланка. Но желающие написать заявления все прибывали, очередь выстроилась на
улицу, стали раздаваться агрессивные заявления. В итоге кто-то написал
заявление от руки (а это довольно объемный документ) и оставил его в окошке
отделения, и его пришлось принять. Вот это реакция людей. Люди вообще-то не
хотят расставаться с накоплениями — воспринимают их как живые деньги. И все эти
пертурбации с переводом страхового капитала в непонятные баллы только усиливают
желание поскорее забрать из ПФР все, что только можно. Может быть, НПФ в глазах
граждан и не идеальные посредники, но, по крайней мере, они предоставляют
единственный шанс сберечь в свою пользу живые деньги. ПФР с его баллами вместо
денег после всего случившегося, похоже, будет вызывать гораздо меньше доверия.
Тут уже начинает действовать принцип наименьшего зла.
— А
замораживание вызовет еще одну волну или же, наоборот, дискредитирует идею
накоплений?
— Пока
в НПФ идет приток. Отчасти это может быть своего рода «протестное голосование».
Произошло очень серьезное нарушение конвенциональных правил игры. Даже совсем
простых. Тут все-таки речь идет о фундаментальных вопросах защиты имущественных
прав граждан. Спонтанно неправовой характер этой меры пугает широкий круг людей
— от российских и иностранных инвесторов до простых граждан, которые
выстраивают свои сберегательные стратегии на будущее. Это действительно сигнал,
что нет священных правил. Любые правила по произвольному решению властей могут
быть изменены и даже будут иметь обратную силу. Такого масштабного прецедента,
который затрагивает интересы примерно 27 млн застрахованных лиц, еще не
возникало, и его последствия выходят далеко за рамки пенсионной системы.
«Лучше
не делать ничего, чем то, что делается сейчас»
— Ну а
что может реально последовать — прекратятся инвестиции в Россию? Перестанут
строить заводы? Начнется отток депозитов?
— Нет,
конечно, я бы не стал говорить о катастрофических сценариях. Реально это
ознчает рост рисковой премии в поведении инвесторов — любых. Граждане,
возможно, будут думать, как из банков перевести деньги в недвижимость,
например. Реакция инвесторов понятна — видим, что творится с рублем, ЦБ с
трудом удерживает курс рублявблизи от границы коридора. За январь — август золотовалютные
резервы упали примерно на $30 млрд, и хотя часть этого падения была
компенсирована в сентябре, давление на рубль снова возрастает из-за резкого
снижения профицита по счету текущих операций. Во II-III кварталах сальдо счета
текущих операций упало до 1,1-1,3% ВВП против 3,4% в 2012 г. 1% ВВП — это пороговая
величина сальдо текущих операций, на уровне которой в России обычно происходят
девальвации. ЦБ для борьбы с торможением экономического роста надо снижать
ставки, а он не может, потому что дешевые деньгискорее всего пойдут на валютный рынок.
Поэтому существенное снижение ставок рефинансирования возможно только при
условии девальвации рубля. Но ускорение падения курса может вызвать
дополнительный отток капитала,
в том числе с рынка ОФЗ, куда стали приходить иностранные
инвесторы. Плюс проблема валютного долга крупнейших компаний — им
отменили индексацию тарифов, их инвестпрограммы сократятся на 700-800 млрд
руб., а тут еще возникает перспектива курсовой переоценки их внешнего долга.
Возникает целая цепочка макроэкономических проблем, в которых падающее доверие
инвесторов как раз та переменная, которая эти проблемы усугубляет. Данные по
итогам III квартала тоже очень показательны — как ведет себя даже не счет
капитала, а счет текущих
операций в части инвестиционного дохода. По уточненным оценкам Банка
России, доходы российских инвесторов от инвестиций за рубежом, переведенные в
Россию, снизились: это значит, что больше средств реинвестируется за рубежом и
не инвестируется в Россию. С доходами от прямых иностранных инвестиций в России
ситуация другая: средний уровень реинвестированного дохода от прямых
иностранных инвестиций — 40% за последние годы, в III квартале он упал до 25%.
75% выводится за границу. Плюс стремительный рост заграничного туризма при
стагнации туризма в Россию — это проблема роста спроса на связи с зарубежьем,
часто это деловые поездки, поиск недвижимости для инвестиций.
—
Третий квартал — это может быть и сезонность? В этот период текущий счетвсегда на годовом минимуме.
— Да,
он может потом повыситься. В I квартале у нас обычно падает импорт, происходит
некая ревальвация. Но дальше давление на рубль усилится. В результате власти
вынуждены вести политику, которая усугубляет рецессию, — ограничение кредитной
эмиссии, удержание ставки рефинансирования на искусственно высоком уровне и
денежное сжатие кредитов коммерческим банкам. Слишком велика опасность, что
дополнительные кредиты пойдут на валютный рынок. Поскольку действия в
накопительной системе как раз и являются тем фактором, который существенно
меняет ожидания инвесторов в худшую сторону, то спрос на вывоз капиталарезко возрастает, цена же поддержания устойчивости рубля в условиях
нарастающего оттока капиталов и инвестиционных доходов — это потеря резервов и
ограничение кредита, и все это в итоге означает более жесткое торможение
экономики. С учетом провального августа и плохого, по предварительным оценкам,
сентября можно по итогам года получить рост ВВП лишь на 0,5% — это уже на
уровне статистической погрешности. В большом числе регионов это будет означать
падение ВРП.
— Вы
нарисовали сценарий полнейшего тупика. А есть варианты?
— Много
открытых вопросов, потому что мы не знаем, как поведут себя цены на нефть. Их
снижение до $80/барр. — тяжелейший внешнеторговый шок. С другой стороны,
корреляция нашего роста с циклом еврозоны больше, чем с ценами на нефть, а
еврозона выходит из рецессии. Поэтому, в принципе, не исключено, что на будущий
год где-то 1,5% роста у нас благодаря этому будет. Вряд ли начнется сильное
оживление, потому что его тормозит низкий уровень инвестиционных намерений, в
том числе низкий уровень инвестиций госпредприятий: в первом полугодии этого
года инвестпрограмма «Газпрома»
в реальном выражении упала почти вдвое, у энергетиков — почти на 18%. И на это
накладываем еще дополнительный испуг инвесторов и их настороженность, нежелание
вкладывать деньги из-за очень неблагоприятных ожиданий, связанных с правовой
неопределенностью и риском пересмотра валютного коридора. Все это быстро
переломить довольно сложно. Даже если потом ситуация будет улучшаться, все
равно будущий год будет очень проблемным.
— То
есть на фоне нерешаемых внутренних проблем рост экономики полностью
определяется внешним рынком?
— Что
касается сырьевого экспорта, там проблема не с ценами — проблема среднесрочного
тренда падения рентабельности. Это всюду. В стальной отрасли предельные
издержки по производству и экспорту проката уже практически равны
стоимости продаж на мировом рынке. По углю произошло то же самое, когда Европа
стала переключаться с газа на уголь в последние два года: в Европе на 10%
выросло потребление угля, но ни одной дополнительной тонны российского угля на
европейский рынок не пришло. При сложившихся ценах дополнительный экспорт
оказалось невыгодным — почти весь прирост европейского импорта обеспечили США и
Колумбия. Производители удобрений — проблема опять: во многих странах мира
гораздо дешевле производить удобрения на газе, чем у нас в стране с учетом
транспортировки и других издержек. С нефтью проблема в том, что ежегодно
примерно на 2-3% снижается добыча на старых дешевых месторождениях Западной
Сибири, там себестоимость добычи порядка $20/барр., в Восточной Сибири — около
$60, в Карском море, видимо, будет около $80. На мировой рынокблагодаря в том числе альтернативным источникам нефти выходит большое числопроизводителей с себестоимостью существенно ниже $80. Это значит, что экспорт
нефти из России будет малорентабельным. Таким образом, похожие проблемы
возникают на всех основных экспортных рынках — от газа и нефти до удобрений,
металлов и угля, всех основных сырьевых рынках. Может быть, валовые объемы
экспорта и валютная выручкаот этого не уменьшатся и даже рубль не сильно девальвируется, но те, кто
продает сырьевые товары, лишатся высокой прибыли. Это значит, что рентная
составляющая доходов федерального бюджета тоже резко сократится. В результате
стандартные механизмы перераспределения сырьевой ренты, которые в нулевые годы
позволяли развиваться экономике, а зарплате и социальным выплатам расти
быстрее, чем ВВП, — они перестанут работать. А это долгосрочный структурный
процесс, это тренд минимум до 2020 г. Инвесторы это понимают и не спешат
вкладывать в нашу экономику[. Отсюда другой баланс по счету капитала, другое
положение с реинвестированием инвестиционных доходов, отсюда такое резкое
торможение инвестиций крупных и средних предприятий — они, как и «Газпром»,
начали размышлять: а стоит ли вкладывать в новые проекты с такими маржинальными
издержками, а будут ли рынки? Меняется вся модель российского экономического
роста, инвесторы это уже осознали — и наши, и зарубежные. Они заложили это в
свои инвестиционные риски. Они уменьшают объемы риска на Россию — предпочитают
не инвестировать, пока не появится больше определенности. Сейчас российская экономика
споткнулась почти на пустом месте — особых внешних причин для этого нет, кроме
рецессии в еврозоне, но она не такая уж большая, порядка 1% — а у нас темпы
роста упали за три года с 4,5% почти до нуля. И это при хороших ценах на нефть.
В основе нашей стагнации лежат серьезные структурные проблемы сырьевой
экономики, их трудно решить даже путем улучшения бизнес-климата.
— Как
из этого выходить?
— Это
отдельная тема. Россия должна переходить к экспортно-ориентированной модели
развития обрабатывающей промышленности и услуг, найти замену сырьевому
экспорту. Чтобы в этих секторах что-то продавать кроме оборонной продукции,
надо, в частности, встраиваться в производственные цепочки развитых стран. Это
значит, что надо работать с их инвесторами, производить уже заведомо
конкурентоспособную продукцию по конкурентоспособным технологиям, которая
рассчитана не только на российский, но и на зарубежные рынки. Отдельная тема —
экспорт услуг, где есть немалый потенциал: транспортный транзит, инжиниринговые
услуги, туризм, образование,
здравоохранение, финансовый сектор. Похожая модель успешно сработала в 2000-е
гг. в странах Центральной и Восточной Европы и позволила им расти тем же
темпом, что и Россия на сырье.
— А мы
идем этим путем?
— Нет.
Потому что это другая модель, не основанная на извлечении ренты, и в ней для
инвесторов критичны другие факторы. Прежде всего прозрачность гарантий прав
собственности, эффективность корпоративного управления, минимум бюрократических
барьеров, снижение издержек для реализации greenfield-проектов — а это тоже
непростая тема. Нефтеперерабатывающий завод в России стоит в 1,5 раза дороже,
чем в США, а в США он стоит на 20% дороже, чем в странах Персидского залива.
Вот и вся экономика. Часть этих издержек складывается из непрозрачных отношений
с властями, неэффективной таможни, плохой инфраструктуры, дорогого
строительства, дефицита компетенций на рынке труда. С каждой из этих проблем
надо разбираться. Это совсем другая повестка политики. Ее пока обсуждают лишь в
смысле повышения рейтингов Doing Business, но проблем значительно больше, и они
сильно отличаются в зависимости от отраслей и регионов.
— Ну
почему же не обсуждают? Минэкономразвития стратегию как раз об этом написало:
все перспективные сценарии развития России — это сценарии несырьевого экспорта
и подъема российской глубинки.
— Но
для того чтобы ее развивать, надо делать много того, что делается либо
недостаточно, либо не делается совсем, либо делается строго наоборот. Например,
то, что делается в пенсионной реформе, — это строго наоборот. Это удар по
инвестициям в российскую глубинку: для инвесторов, от которых зависит ее подъем
и то, сможем ли мы компенсировать потери эффективности сырьевого экспорта
чем-то другим, это страшный сигнал. При существующих подходах переход к новой
модели может затянуться на 10-15 лет, все это время экономика может топтаться
на месте. И то, что по этому поводу тревожится Алексей Улюкаев,
понятно: ему-то очевидно, что повлиять на ускорение перехода к новой модели
роста власти пока не в состоянии. Экспорт больше не является драйвером роста, а
других драйверов не возникает.
—
Полтора десятилетия стагнации?
— Ну а
что? Брежневская эпоха — типичный пример, когда мы начали активно отставать от
стран с сопоставимым уровнем дохода. Но даже в логике брежневской эпохи новая
пенсионная реформа — пример того, когда лучше не делать ничего, чем то, что
делается сейчас.
Источник: Ведомости