Выученная беспомощность
Я вот не очень понимаю, откуда люди об этом
узнавали. Если исходить из привычного представления, что 72 %
(Левада-Центр, данные за ноябрь) безоговорочно доверяют властям
и телевизору, то эти 72 % должны были спокойно принять на веру, что
на финансовом рынке есть определенные трудности, но спекулятивные скачки
вскоре прекратятся — как верили весь последний год, что Крым наша
сакральная родина, Европа терпит жуткие убытки от запрета
на пармезан, а «Тополь» смеется над санкциями — принять
на веру и продолжить смотреть, например, как телеведущий Малахов
разводит по разным углам пожилую жену и беременную любовницу певца
Прохора Шаляпина: именно эта насущная тема обсуждалась в телевизионный
прайм-тайм вечером, когда рухнул рубль. Но не тут-то было. Плохие новости
скачут как блохи, — и не успел еще Шаляпин разобраться в своих
чувствах, как Москва встала в пробках, в IKEA и «Ашаны» ринулись
толпы, готовые закупать оптовыми партиями все, что подвернется под руку,
выстроились очереди у обменников, по городу блуждали слухи
о банкоматах, которые якобы уже перестали выдавать наличные —
и судя по сообщениям региональных сайтов, это не специфически московский
феномен. Люди узнавали о происходящем откуда-то из воздуха
и мгновенно принимали единственное правильное решение: бежать, тратить,
спасать кто что может, и никакие утешительные прогнозы в теленовостях
уже не могли никого утешить. Весь последний год нас убеждали, что есть вещи
поважнее фондового рынка и нужно идти на жертвы ради суверенности
и сакральности, и мы вроде бы соглашались и всецело
поддерживали — но в решительный момент проголосовали ногами,
и теперь поди пойми, чем правильнее измерять рейтинг доверия —
данными ВЦИОМ или длиной очередей в круглосуточных «М-Видео»?
Радоваться тут, конечно, нечему: этот ажиотаж возник
по действительно неприятному поводу и носит все признаки коллективной
паники; если при виде растущих цифр в обменниках вы бежите закупать тонну
гречки — это вряд ли можно считать разумной инвестицией, через пару
месяцев сами будете удивляться, зачем вы это сделали. И, конечно же, эта
матрица поведения заложена уже на уровне генетической памяти: как только
возникает малейший риск, что деньги могут обесцениться, нужно немедленно
вкладывать их в любой, даже самый абсурдный актив — так
в августе 1998-го мой знакомый, живущий в Москве испанец, отправился
в ближайший магазин и купил на все деньги 50 метров тюля.
И если проверить эффективность государственной пропаганды можно только
обрушением рубля вдвое, я предпочел бы не проверять. Но факт остается
фактом: в любой непонятной ситуации народ бежит покупать гречку
и тостеры, и в этом смысле его выбор не отличается от того, что
был сделан в конце 1980-х — сколько людей ни корми антизападной
риторикой, на уровне бытовых привычек они все равно живут
в глобальном
«мире-как-в-супермаркете».
В только что вышедшей на русском книге «Это
было навсегда, пока не кончилось» профессор Беркли Алексей Юрчак анализирует
мир позднесоветского человека — в котором для подавляющего
большинства коллективный мир лозунгов, демонстраций и партсобраний
прекрасно сосуществовал с миром личным, бытовым, который строился
на совершенно других принципах. Казалось бы, эта аналогия
к сегодняшней ситуации не применима — нынешняя государственная
пропаганда требует от своих адресатов гораздо меньше ритуальных действий,
зато сильнее бьет на эмоции; ты совершенно не обязан ходить на первомайскую
демонстрацию, но, насмотревшись Киселева, начинаешь искренне ненавидеть
пиндосов и поддерживать мудрые действия президента. И вот
в критической ситуации выясняется, что вся эта безоговорочная
поддержка — такой же ритуал, как голосование на партсобрании: ты
поднимаешь руку, особенно не вникая в смысл несущихся с трибуны слов
и думая лишь о том, не выбросили ли в универмаге югославские
сапоги. Психологи давно описали феномен выученной беспомощности —
хронического неверия в возможность изменить что-то к лучшему; точно
так же где-то глубоко внутри нас сидит выученная тревожность, безошибочный
инстинкт поведения в кризисной ситуации: между тостером
и гречкой — и телевизионными заклинаниями про стабильность
и суверенность — мы выбираем, не задумываясь, и это как-то обнадеживает.
Весь последний год нас убеждали, что есть вещи
поважнее фондового рынка и нужно идти на жертвы ради суверенности
и сакральности, и мы вроде бы соглашались, но в решительный
момент проголосовали ногами
Источник: The New Times