Уроки февраля и октября.
Политик Леонид Гозман находит пугающие аналогии в ситуациях накануне 1917 и 2017 годов
Популярность
императора в момент вступления России в мировую войну была фантастической. На
фото: Николай II с иконой перед солдатами
wikimedia.org
Последний
русский царь отрекся от престола 99 лет назад. Пусть и не вследствие этого, но
уж точно после этого страна, которую он любил и не понимал, страна с архаичной
политической системой, но с хорошими шансами на несколько десятилетий
превратилась в арену безумных экспериментов. Вот уже почти 100 лет мы пытаемся
понять, почему же все произошло так, как произошло, почему неограниченное
самодержавие с ограниченным самодержцем не трансформировалось ни в нормальную
республику, ни в конституционную монархию? Это была цепь случайностей или
предопределенность? И главное – обречены ли мы на повторение трагедии? Пугающее
сходство наших дней с событиями столетней давности очевидно. К тому, что и без
меня активно обсуждается историками и экономистами, хочу добавить лишь
несколько моментов.
Популярность
императора в момент вступления России в мировую войну была фантастической –
наверное, даже выше, чем у Путина в дни присоединения Крыма. Это не помогло –
через два с половиной года после того, как народ становился на колени и целовал
полу его френча, монархия пала, а еще через год с небольшим был убит и сам
государь.
Зашкаливающий
рейтинг опасен. Когда тебя все так любят (или тебе докладывают, что все тебя
любят), трудно относиться к ситуации критически. А значит, те, кто говорит, что
неладно что-то в королевстве, либо некомпетентны, либо враждебны. Естественным
образом они замещаются теми, кто не боится прямо в лицо сказать: «Вы великий
король, Ваше Величество». Совокупный интеллект команды падает, и, если есть
дорога, ведущая в пропасть, властитель ее и выбирает.
Запредельная
популярность говорит не столько о реальной поддержке, сколько об отсутствии
политической конкуренции. Ни Обама, ни Меркель не могут иметь рейтинги за 80 –
их оппоненты всегда найдут ошибки или недоработки и убедят часть избирателей,
что поддерживать надо их, а не действующую власть. А вот для Ким Чен Ына,
например, и 90 не предел. Но это означает лишь то, что недовольные будут
рассчитывать не на избирательные урны, а на автоматы – примеры Чаушеску и
Каддафи весьма убедительны.
Очевидной
ошибкой Николая была недооценка серьезности положения, непонимание высокой
вероятности радикальных неконтролируемых перемен, а также переоценка
естественности его режима для страны. Ровно то же можно сказать о Путине.
Николай
искренне верил, что народ хочет именно самодержавия и что он бесконечно предан
царю. Наверное, когда его предали все, от офицеров свиты до Церкви, он понял,
что во многом ошибался. Но было поздно.
Что думает о
народе и стране нынешний лидер, неизвестно. Если ориентироваться на
прорывающиеся в официальных речах эмоции, он склонен верить во что-то похожее
на всемирный заговор против России (вспомните о западных фондах, которые
«шарят» по нашим школам), в особый путь, им реализуемый, и в миссию России,
состоящую в противостоянии Западу. Николаю, судя по вниманию, которое он
оказывал Союзу русского народа и тому подобным организациям и деятелям, такая
картина мира тоже была близка.
Путина и
Николая объединяет и неверие в то, что народное недовольство может привести к
серьезным последствиям. В случае с Николаем это, вообще, удивительно – у него
же был опыт 1905–1907 гг. Но, возможно, на него, как и сегодня на Путина,
убаюкивающе действовали доклады о малочисленности и непопулярности
революционных организаций, об их классовой и этнической чуждости большинству
населения – обобщенному «Уралвагонзаводу» или его патриархально-крестьянскому
аналогу столетней давности. Стремление искать «подлинный» народ среди наименее
модернизированных групп населения и искренняя, по-видимому, любовь к архаике
тоже объединяет Николая и Путина.
У нынешних
руководителей страны высокомерное отношение к спонтанной политической
активности граждан и склонность во всем видеть «козни госдепа» подкрепляется
еще и образованием – все учили ленинскую теорию революции, где революционная
партия – необходимое ее условие. Партии нет, ну и слава богу! Интересно,
кстати, что ленинская революция прошла совсем не по его теории. Единственное,
что мы точно знаем о революциях, – это то, что они всегда происходят
неожиданно.
Николай,
будучи самодержавным государем, не позаботился о преемнике. Лишь на станции Дно
он спросил доктора Боткина, сможет ли править Алексей, и, получив отрицательный
ответ, отрекся в пользу брата, который занимать престол и не собирался.
Династический кризис в абсолютистской монархии – катастрофа.
Мы, конечно,
живем в другой политической системе. Однако степень разрушения институтов и
персонификации власти такова, что, случись что с первым лицом, страна может
столкнуться с хаосом. Хотя возможности обеспечить преемственность власти (что
не синонимично передаче ее преемнику!) у Путина есть – либо просто не мешать
демократическому процессу, либо, лучше, несколько помочь ему, собрав круглый
стол, объявив временную Думу и т. д. В этом случае, кстати, предметом
переговоров будут и гарантии личной безопасности. Впрочем, возможности были и у
Николая.
Гемофилия.
Сто лет назад это слово знала вся страна. Несвертываемость крови у цесаревича
делала смертельно опасной любую царапину. Империя была больна той же болезнью –
ни армия, ни полиция не защитили монархию, не смогли и не захотели ответить на
не очень масштабный вызов. А Ленину и вовсе хватило трех тысяч штыков, чтобы
подчинить себе огромную страну – сопротивления почти не оказывалось.
Сегодняшнее
государство формально обладает огромной иммунной системой – десятки тысяч
сотрудников ФСО, бессчетное – ФСБ и МВД, армия пропагандистов, «Единая Россия»
со своей «Молодой гвардией», ЛДПР и КПРФ. Но вот на митинги приходится сгонять
бюджетников за деньги, а омоновцы, задерживающие противников режима, говоря о
первых лицах, сразу же переходят на ненормативную лексику. За Ельцина в августе
1991-го только в Москве вышло 100 000 человек. Сколько народу сегодня придет не
бить инородцев или пособников Америки, а защищать режим?
В 2016 г.
«Октябрь» точно не случится – деньги еще не кончатся. Но через год – столетие.
Автор –
президент фонда «Перспектива»
http://www.vedomosti.ru/opinion/articles/2016/03/25/635023-uroki-fevralya-oktyabrya
Источник: Ведомости