История России: новое начало
В октябре 2005 года фонд «Либеральная миссия» и «Новое издательство» выпустили в свет новую книгу известных российских культурологов и политологов Александра Ахиезера, Игоря Клямкина и Игоря Яковенко – «История России: конец или новое начало». Несмотря на то, что на суд читателя представлены философские, культурологические и политологические опосредования непростых исторических событий российской истории, написана она удивительно простым и ясным литературным языком. Возникает впечатление того, что книга эта написана на одном дыхании, в один присест. Но такое представление обманчиво, подобная легкость письма достигается только трудом, работой над многими редакциями текста. Сам текст очень уплотнен и информативен – это как раз тот редкий случай, когда «словам тесно, а мыслям просторно». Наконец, книга просто увлекательна, очень скоро замечаешь, что ее можно начинать читать буквально с любой страницы, а оторваться от текста уже трудно.
Александр Ахиезер, Игорь Клямкин, Игорь Яковенко объединили свои усилия для того, чтобы читатель мог лучше понять феномен и эволюцию российского государства, его базовые политико-идеологические и социокультурные основания. Авторам, а соответственно и читателям, интересны также способы консолидации политической власти, элиты и населения, используемые государством на разных исторических этапах.
В процессе чтения мы погружаемся в поток российской истории, во многом определяющий нашу современность и возможные сценарии будущего. Российское (советское) прошлое не отпускает настоящее, и для того, чтобы лучше понять возможные альтернативы для современной и будущей России, нам необходимо думать над неразрешенными в истории проблемами и несросшимися разломами социокультурного раскола. Пусть и в новой форме, они воспроизводятся сегодня – мы вынуждены их решать во имя свободного развития российского человека и европейского выбора страны. Несмотря на достаточно модные в 90-е годы прошлого века утверждения о конце истории, это не про нас, мы по-прежнему живем в ее гуще.
Заметим, что о многих известных и даже хрестоматийных событиях российской истории и современности Александр Ахиезер, Игорь Клямкин, Игорь Яковенко размышляют в контексте либерального подхода, что соответствует изначальному замыслу книги. Мы вполне сочувствуем авторскому желанию привлечь внимание читателя к тому, как Киевская Русь и Московия укоренялись в первом осевом времени и к процессу длительного и мучительного, но еще не завершенного вхождения России во второе осевое время – время законности, соблюдения прав человека и прав собственности – усвоения страной европейских ценностей. Но они не оставляют без внимания и макропроцесс воспроизводства и постепенного изживания системы авторитаризма (или так называемой «Русской Системы»).
Поскольку именно особенности «Русской Системы» непосредственно определяют содержание нашей истории, а опосредованно и современности, мы укажем на ее основные черты. Прежде всего, «Русская Система – это система, при которой Русская Власть блокирует субъектность элитных групп, опираясь на пассивную или активную поддержку лишенного субъектности населения» ( ; 126). Иными словами, субъектом политики является власть, персонифицированная в характерных для разных исторических эпох образах великого князя, царя, императора, генерального секретаря ЦК КПСС – они одни и обладают полнотой субъектности. Народ такой субъектностью не обладает, исключение составляют периоды серьезных кризисов государственности (смутное время, крупные казацко-крестьянские восстания, революции).
Но особенность этой системы в том, что субъектность элитных групп общества также претерпевает максимально возможное в данных исторических обстоятельствах ограничение. Конкретные, исторически обусловленные, методы блокировки субъектности российской элиты находятся в широком диапазоне: от массовых физических репрессий до сравнительно мягкого выдавливания отдельных представителей элитных групп с российского политико-экономического поля в европейскую и североамериканскую эмиграцию. В качестве исторических примеров подобных репрессий можно вспомнить антибоярскую опричнину И. Грозного и уничтожение партийной элиты И. Сталиным, но есть и промежуточные методы.
В основе «Русской Системы» лежит так называемая «отцовская» – патерналистская – матрица, построенная по образу положения и властных полномочий «большака» в патриархальной крестьянской семье. Для нее характерна и военная/полувоенная матрица, организующая общество и государство, что особенно наглядно в периоды внутренних кризисов и смут, когда система самовосстанавливается движением народных низов, а во внешней политике государства она проявляется в стремлении к военнодержавию. Военная/полувоенная матрица организует и моносубъектную русскую власть, стремящуюся в своем пределе к возможно более полной милитаризации жизни, мобилизации жизненных сил человека и общества, когда стираются границы между войной и миром.
Для своего существования и воспроизводства эта авторитарная система вынуждена искать и находить внешнего или внутреннего «врага», делить мир на «мы» и «они». По своим ментальным основаниям она мобилизационна и изоляционистски-оборонна, а ее адепты склонны искать причины возможных поражений не в системных изъянах, но объяснять их в духе конспирологии и преступного небрежения и ошибок отдельных исполнителей. Сама «Русская Система» непогрешима, она лишь страдает от происков внешних и внутренних врагов, а также ошибок и нерадения исполнителей, из числа которых всегда можно выбрать виновных во всем. Так что, устрашив недругов и примерно наказав исполнителей, можно и дальше проводить аналогичную политику, совершать выдающиеся ошибки и нелепицы, которые, впрочем, с точки зрения самой системы, таковыми не являются.
Вместе с авторами книги «История России: конец или новое начало?» обратим внимание читателя еще на один источник формирования и воспроизводства «Русской Системы». Это особенность нашего принятия и интериоризации христианства. Мы знаем, что европейское христианство возникло как народное движение в географических границах Римской империи, при всех эксцессах периода становления сохраняя преемственность с поздней античной культурой. Позже христианизация захватила и окраинные европейские народы, где процесс распространения христианства шел уже не снизу, но сверху, от власти, не имея к этому сколь- либо серьезных внутренних предпосылок. К моменту распространения христианства на территории Киевской Руси местное язычество было еще вполне жизнеспособно, на столетия после этого оставаясь фундаментом, на который надстраивались институты христианской церкви. Следствием этого явилось перенесение языческих по своей генеалогии представлений на формирующиеся институты, в том числе институт власти. В народе возникает феномен двоеверия, когда стихийный сельский язычник принимает внешнее (обрядовое) христианское благочестие, не меняя своего внутреннего качества. Во власти наблюдаются сходные процессы, когда православный царь выступает прямым преемником и воплощением языческого тотема, разумеется, в обрамлении христианской фразеологии. Таким образом, в течение столетий христианство остается лишь формой, разлученной с содержанием, слабо и частично проникая в гущу народной жизни.
Резюмируя сказанное, можно утверждать, что «русская система» выражается в «синтезе “отцовской” культурной матрицы, языческой интерпретации христианства и армейской организации жизни» (1; 163).
Важно помнить, что сам по себе социокультурный раскол не является чем- то уникальным и единичным, через него «прошли все народы на стадии их превращения в государственные» (1; 21). Мы отличаемся от других народов лишь особой устойчивостью раскола к течению исторического времени, его воспроизводством тогда, когда у народов Западной Европы он был уже не только преодолен, но и стал далеким прошлым. Естественно, что внешнее оформление и содержательное наполнение конкретных форм социокультурного раскола в каждую историческую эпоху соответствует ее неповторимым условиям, и именно в них выражаются ее основные противоречия.
Что касается интенсивности раскола, то она отличается в разные периоды российской истории. Не углубляясь в эмпирику его многочисленных исторических проявлений, столь обстоятельно рассмотренных в книге «История России: конец или новое начало?», остановимся только на трансформациях социокультурного раскола в России XX века. В досоветской России ситуация социокультурного раскола была явственна – тогда различные социальные группы и субкультуры тяготели к одному из двух полюсов устойчиво воспроизводящейся бинарной оппозиции. Мы полагаем, что к концу XIX – началу XX века с известной долей условности можно говорить о сформировавшемся полюсе социокультурной динамики, вокруг которого группировались образованные и экономически успешные социальные группы – потребители и творцы технических достижений цивилизации и высокой (элитной) культуры, в определенном смысле модернисты, устремленные в будущее. Второй полюс, условно обозначаемый нами как полюс социокультурной статики, выражался в архаической, часто дописьменной народной культуре, вокруг него концентрировалась основная масса крестьянства и мещанства небольших российских городов.
Придя к власти, большевики постепенно ослабили оба этих полюса, лишив их прежней силы и определенности. Мы понимаем, что как социокультурная реальность, так и ее полюса не могут воспроизводиться во времени без участия живого, действующего человека, современника и соучастника событий. Большевики постепенно уничтожили физически, изгнали из страны, вытеснили в маргинальную область подавляющую часть образованных и экономически успешных людей, зачастую упразднив само название представляемых ими социальных групп. Но полюс социокультурной динамики не может быть полностью уничтожен, ведь это означает распад общества и гибель государства. Большевики заполнили модернистский полюс социокультурной динамики собой, но это было уже качественно иное наполнение, особенно после масштабных сталинских чисток партийных кадров второй половины 30-х годов XX века.
Что касается полюса социокультурной статики, то архаические массы крестьянства и мещанства были раздроблены и перемолоты молохом коллективизации, индустриализации, государственных репрессий. Здесь большевики уже не могли пойти на полное или преимущественное уничтожение представителей этих социальных групп, ведь они совокупно составляли более 90% населения страны. Поэтому хотя их физическое уничтожение было частичным – это миллионы и миллионы наших соотечественников, – точную цифру сознательно умерщвленных людей мы не знаем и сегодня. В результате советского периода нашей истории второй, выражающий архаику, полюс бинарной оппозиции, потеряв определенность своего системного качества, оказался ослаблен и частично демонтирован. В результате стала размываться сама бинарная оппозиция социокультурных полюсов, заметно уменьшилось и символическое расстояние между ними.
В силу ряда историко-культурных факторов сложилось так, что в Московском царстве, России и СССР сравнительно медленно формировался культурно-смысловой комплекс, опосредующий разведение этих космологических полюсов. Расколотой стране не хватало медиации, диалога между полюсами как разговора людей и идей, что сужало выражающую интересы сущего срединную область культуры и социального бытия.
Однако формирование такого опосредующего культурно-смыслового комплекса резко ускорилось в России/СССР в течение прошлого века. Медиация, диалог всех со всеми происходил в течение большей части XX века в лагерных бараках, на фронтах мировых войн и локальных конфликтов, в коммунальных квартирах, душных «есенинских» пивных, в поездах, в геологических экспедициях, в процессе освоения сырьевых запасов Сибири и подъема казахстанской целины. Так, за счет физического усекновения и социальной изоляции людей неординарных, составлявших ранее основу полюса социокультурной динамики, с одной стороны, и введения всеобщего среднего образования – с другой, подтянувшего до срединного уровня выходцев из слоев социокультурной архаики, общество к концу советского периода стало куда более однородно.
В книге «История России: конец или новое начало?» рассматриваются четыре периода развития российского государства, каждый из которых рано или поздно заканчивался катастрофой. И лишь последняя, пятая, ее часть названа «Постсоветское государство в ретроспективе и перспективе», когда текущий период еще не завершен и будущее пока еще только вероятностно. Но и в современном нам постсоветском периоде в ослабленном и сниженном виде воспроизводятся системные изъяны и пороки сформировавшейся в Московском царстве, Российской империи, СССР социокультурной традиции «Русской Системы». И именно наследование этим порокам и изъянам, несмотря на уже отмеченное нами уменьшение глубины и снижение интенсивности традиционного социокультурного раскола, позволяет говорить о возможной открытости этого катастрофического ряда отечественной истории.
В чем же, собственно, мы видим предпосылки возможного будущего социокультурного срыва, где тенденции, указывающие на потенциальную неустойчивость очередного этапа развития страны? К сожалению, эти тенденции проявились уже сегодня, когда историческое время ускоряется, и результат совершенных ошибок не заставляет себя ждать слишком долго. Мы полагаем, что поиск рецептов для решения новых проблем и вызовов эпохи в авторитарной социокультурной традиции, насильственная актуализация опыта Московского царства, допетровского периода нашей истории, – ведет к повторению схожих исторических ошибок. Сегодня тянуть общество назад в Средневековье, не только утверждая православие в качестве доминирующей государственной религии, но и рассматривая его чуть ли не как государственную идеологию, – есть опаснейшее заблуждение. Эти действия способны не упрочить, но подорвать социокультурные основания существования постсоветского государства, тем самым ставя под вопрос и его территориальную целостность.
Несмотря на столь серьезные последствия подобной политики сегодня все более отчетливо звучат голоса современных «почвенников», отрицающие универсальную сущность христианства, в котором «нет ни эллина, ни иудея», голоса, в которых все смысловые акценты смещены к подчеркиванию богоизбранности, ни на что не похожей самобытности России и самости русского человека. При этом само христианство рассматривается лишь как удобный инструмент для этнической консолидации и мобилизации русского народа, некий маркер, с помощью которого можно четко разделить человечество на «мы» и «они», «наши» и «не наши», праведные и греховные. Замысел такой «приватизации» христианства и использования его для этих специфических нужд отнюдь не нов, но в досоветский период нашей истории подобные планы в определенной степени пересекались с той социокультурной реальностью, в которой жила страна.
Но размывание традиционных ценностей, происходившее в течение последних десятилетий как в позднем СССР, так в постсоветской России (в наиболее явном виде), привело сегодня к резкой активизации охранительного традиционализма. Сегодня звучат заявления, согласно которым человек может считать себя русским только в случае принадлежности к православному вероисповеданию: «Православие для нас, русских, – наша матрица, цоколь нашего исторического бытия» ( ; 707). Да, в течение многих веков российской истории это было именно так, но после более чем семидесятилетнего насильственного подавления различных вероисповеданий подобные обобщения сомнительны. Российская империя по преимуществу была страной православной. Но в результате атеистического советского периода и агностического постсоветского, в течение которого сохранялся светский характер образования и массовой культуры – российское общество стало куда менее религиозно. Сегодня воцерковленных православных людей не более 3-4% по отношению к общему числу тех, кто в той или иной мере идентифицирует себя с православным вероисповеданием. Иными словами, все попытки опереться на православие как государственную идеологию имеют незначительный инструментальный потенциал, ведь 3-4% процента российских граждан составляют абсолютное меньшинство от ее населения.
Кроме того, обращение к православию как доминирующей государственной религии и единственно верной идеологии имеет не только государственное, но и собственно церковное измерение. Мы знаем, как марксизм в СССР стал ответственен за ужасы ленинско-сталинского периода нашей истории, хотя имманентных предпосылок для этого в самом марксизме было не так уж и много. Православная церковь, взвалив на себя груз государственной идеологии, тем самым берет на себя и груз ответственности за светскую по определению государственную политику, решения, которые далеко не всегда популярны. В качестве примера достаточно вспомнить вызвавший столь значительный общественный резонанс закон о монетизации льгот. И если «Царство Мое не от мира сего»( ), а человеческими руками Царство Божие построить на земле невозможно, то стоит ли в угоду псевдопатриотам и лжеправославным поддаваться очередному мирскому соблазну? И здесь нам кажется уместным вспомнить предостережение русского философа ?.?. Трубецкого, отметившего опасные тенденции своего времени, достаточно явственно воспроизводящиеся и в дне сегодняшнем: «Громилы, лжеправославные, лжепатриоты, а с ними и новые лжепророки подготовят новый и более страшный, чем теперь, взрыв большевизма» ( ; 307) – в наших сегодняшних реалиях могут подготовить почву для новой, пятой по счету, российской катастрофы.
В современной России все более заметны и проявления идеологического новаторства «патриотов»-почвенников, заключающиеся в опоре на русский этнический национализм. Этот национализм особого толка, он направлен скорее не на построение национального государства, но на возрождение империи. Другое дело, что имеется в виду строительство этнонациональной – русской, а не всемирной – идеократической империи. Пусть в разной степени, но Российская империя и СССР были такими стремившимися к всемирности идеократическими империями. Беда в том, что исходящее от вышеозначенной категории наших сограждан новаторство, как и обращение к социокультурной архаике, ведет ровно к тем же трагическим для страны и современникам событий последствиям.
И здесь автору этих заметок трудно удержаться от несколько ернического отступления. Если вполне в «патриотическо»-почвенническом духе пофантазировать на тему всемирного (жидомасонского) заговора против святой Руси, Российской империи, СССР, то картина вырисовывается следующая. Представим себе некие могущественные и злокозненные силы, которые не только планируют погубить святое российское государство, но и выделяют для этих богомерзких целей определенные денежные средства, осуществляют информационную и иную поддержку данного «проекта», тасуя колоду наличных в стране политических сил, выбирая – кто же сможет выступить в неприглядной роли подобного погубителя?
Ответ, на первый взгляд, парадоксален, но при более внимательном рассмотрении все становится на свои места. В многонациональном и многоконфессиональном государстве ставка на русский национализм и националистов может привести лишь к радикальному увеличению национализма «малых» народов, усилить в стране не центростремительные, но центробежные силы. В полиэтническом и поликонфессиональном российском обществе крайне опасно играть на этнонациональных чувствах – акцент на этнической и религиозной идентичности ни к чему, кроме повышения вероятности распада государства, привести не может.
Для самого существования постсоветского российского государства не только неэффективны, но крайне опасны как опора на этнический национализм и неоимперскую политику, так и попытка превращения православия в национальную идеологию. Сегодня граждане России находятся перед очередным историческим выбором, но внятного ответа на вопрос о том, какую Россию мы задумали строить – нет ни у политической элиты, ни у общества. Понятно, что основные варианты такого строительства группируются вокруг двух принципиально различных альтернативных проектов. Или мы строим демократическую, рациональную европейскую Россию, или стремимся к воспроизводству духовных, а то и институциональных элементов «Русской Системы».
И здесь мы позволим себе высказать некоторое общее замечание касательно излишне оптимистического взгляда авторов книги на наше общее будущее – оно открыто для осуществления как позитивных, так и негативных сценариев. Да, любой проект по институциональному воспроизводству тех или иных элементов «Русской Системы», а тем более ее целокупному воссозданию заведомо нереализуем. Но неудачность и имитационно-фарсовый характер подобных прожектов не снижают степень их опасности для человека, общества и государства. Вспомним, что национал-социалистический проект в Германии тоже был неудачен, но насколько была трагичной попытка его осуществления для немцев и других народов Европы. История, как и человек, не слишком рациональна, и доводы разума, как и ресурсные ограничения, не могут гарантировать отсутствия иррациональных и трагичных вариантов российского будущего. И пока наша культура протогосударственна – эта опасность сохраняется и сегодня.
Мы знаем, что в постсоветской России сказанное слово слабо влияет на изменения социокультурной реальности, но способно вызвать научный и общественный резонанс. Пока мы современники и невольные свидетели/участники происходящих в стране событий, у нас остается хотя бы теоретический шанс что-то изменить, попробовать избежать осуществления наиболее негативных сценариев российского будущего. Завтра, когда очередные исторические события уже произойдут, это будет уже невозможно, поэтому мы, вслед за авторами книги «История России: конец или новое начало?», пытаемся успеть сегодня – успеть обозначить научную и гражданскую позицию по отношению к изменчивым трактовкам нашего прошлого, свою надежду на исторический европейский выбор нашего настоящего и будущего.
С.Н. Гавров – доктор философских наук, ведущий научный сотрудник Российского института культурологи.
1. Ахиезер., Клямкин И., Яковенко И. История России: конец или новое начало? – М.: Новое издательство, 2005. – 708 с.
2. Дугин А. Г. Русская православная церковь в пространстве Евразии: Выступление на VI Всемирном Русском Народном Соборе (декабрь 2001 г., Храм Христа Спасителя) // Основы евразийства. – М.: Арктогея–Центр, 2002. – С. 704–710.
3. Иоанн, 18, 36.
4. Трубецкой Е.И., князь. Из путевых заметок беженца// Из прошлого. Воспоминания. Из путевых заметок беженца. Томск: Водолей, 2000. С.