Общество в период изменений. К последней модернизации в России

Георгий Александрович
Сатаров

Президент Фонда ИНДЕМ (Информатика для демократии)

Георгий Сатаров:

Добрый день! Эмбарго на ту тему, которая была заявлена, к
сожалению, еще не снято. Там речь идет о большом проекте, название которого вы
видите в программе, но поскольку проект серьезный и радикальный, то заказчики –
а это фонд Кудрина – очень осторожно подходят к его публичному представлению,
серьезно готовятся. Но я надеюсь, что к концу марта – началу апреля результаты
уже будут обнародованы. И у нас на сайте, и на сайте фонда Кудрина вы все
найдете. Но я думаю, что могу вам компенсировать и рассказать что-то не менее
интересное. Тема, которая здесь заявлена, еще никогда не рассказывалась, хотя вы
на этих семинарах не последние, но и не первые. И стержнем, ключевым словом в
той теме, о которой мы будем говорить, является модернизация, это не случайно.
Вы знаете, что это очень модная фишка, которую постоянно разыгрывают то власть,
то антивласть. Эта тема постоянно обсуждается, она может драматизироваться или
романтизироваться и т.д. Так что в этом нужно разобраться. Мы с вами попробуем
это сделать.

На мой взгляд, острота этой темы в двух причинах. Мы как
будто перед камнем с опущенным копьем – помните эту картинку? – и есть три
дороги. Одна называется условно модернизацией, а две другие выглядят не особо
приятно, имеют пахучее гниение, с одной стороны, а с другой стороны, какие-то
политические изменения и потрясения, которые можно назвать революцией с
непредсказуемым исходом, в том числе и для состояния страны с ее нынешними
границами. Как я вижу результаты этой лекции? Первое и самое главное для меня –
дать вам интеллектуальные инструменты для собственного анализа и размышления.
Я, конечно, буду излагать свое представление, но здесь важны не столько те конечные
выводы, сколько способы, которыми к ним можно приходить или их опровергать. Это
как у кого будет получаться. То есть это попытки объяснения с помощью таких
механизмов происходившего и происходящего. Естественно мы должны разобраться
понятием модернизации. Вы, наверное, читали о циклах российских модернизаций,
каждый раз заканчивающихся какими-то противоположными неприятностями. А второе,
что важно, это понять, а причем тут общество как таковое.

Давайте сначала договоримся об определениях. Я здесь даю
свое определение модернизации как совместных усилий власти и общества, направленных
на преодоление институтов экономики, общественных отношений и т.д. Если
говорить по-крупному, то модернизация – это всегда преодоление существующих
институтов с тем, чтобы повысить их эффективность. Модернизация всегда
вызывается ощущением отставания. Как правило, это касается элит, которые по тем
или иным причинам переживают или ощущают это. Ощущение того, что где-то все
по-другому, что другие эффективнее, успешнее и т.д. И эта потребность в
изменениях естественна, поскольку,  если
мы говорим об институтах, мы должны понимать, что абсолютно эффективных
институтов в природе не бывает. Человек по природе своей существо абсолютно
неидеальное, было бы странно, если бы оно могло создать что-то идеальное,
точнее, эффективное. Наоборот, люди накапливают дефекты и воспринимают
эффективность по-другому. С другой стороны, когда институты нами
модернизируются, мы исходим из решения какой-то проблемы, которую мы видим и
осознаем сегодня. Но мы не можем предсказывать какие-то будущие проблемы, и мы
часто убеждаемся в том, что те институты, которые были созданы и были
эффективны на данный момент, сталкиваются с новыми проблемами и признаем их
неэффективность. То есть это внешний фактор – новые проблемы, накатывающиеся на
нас вместе с нашими институтами, а с другой стороны, вот эта экзогенная
неэффективность, порождаемая тем, что накапливаются внутренние проблемы в этих
институтах. И вот в какой-то момент мы говорим себе, что мы отстали и надо
бежать вперед за другими. И это мы называем модернизацией. В принципе мы можем
видеть, анализировать примеры модернизаций разного масштаба в разных
направлениях. Это может касаться технологий, экономики, отдельных институтов,
это может быть политическая система, это могут быть социальные отношения в
достаточно широком смысле этого слова. Давайте рассмотрим и обсудим некоторые
примеры. Вам станет яснее, в том числе и проблемы этих модернизаций.

Вот некие примеры. Технологии. Реформирование автопрома в
СССР. Это происходило в начале 70-х гг. У советской власти были достаточно
хорошие отношения с Италией, и мы закупили последнюю на тот момент технологию
вместе с линиями, заводами, специалистами и т.д. Построили на берегу Волги
огромный завод. Пригласили специалистов, они смонтировали, обучили наших и
начали выпускать Жигули. Их выпускали много, но желающих было больше,
записывались в очередь, где-то можно было быстрее получить, но был дефицит. Но
пока строили этот завод, который должен был выпускать жигули – копию
соответствующей модели Fiat, естественно, за это время Fiat  и другие автопроизводители в Америке и в
Европе уже убежали далеко вперед. Это классический пример модернизации с
помощью заимствования. Мы заимствуем имеющуюся на данный момент технологию,
тратим время и средства на ее внедрение, а технологии идут дальше. Если
говорить о современных примерах, то типичным является попытка построения
Сколково с приглашением туда иностранных специалистов и т.д. Это то же самое,
что было с жигули, только изготовлять собрались другое.

Экономика. Известный пример – либерализация экономики при
Пиночете. Его предшественник, социалист Сальвадор Альенде, сильно напакостил в
чилийской экономике, а Пиночет железной рукой восстанавливал капитализм и либеральность
в этой экономике, пригласив несколько американских мальчиков, дав им карт-бланш
на либерализацию чилийской экономики.

Реформирование отдельных секторов. Мы будем потом более
подробно говорить о реформе армии при Петре I. Другой пример – Чили после
Пиночета, тогда и у элиты, и у общества было колоссальное ощущение, что возник
провал важного института – армии. Во время правления Пиночета возникла
потребность в очень серьезной реформе судебной власти в 1990-х гг.

Реформа политической системы. Классический для нас пример –
конституционные реформы Николая II. Помните, как писал Маяковский, «кровожадный
издал манифест, мертвым – свободу живых – под арест». Вот так он описывал
Николая II, у которого была попытка введения конституционной монархии.

Реформа социальных отношений. Например, ликвидация
безграмотности в СССР. Почему я говорю об этом как о реформе социальных
отношений? Потому что язык – одно из важнейших проявлений социальности. И
социологи, и лингвисты говорят, что социальность и язык – вещи изоморфные, они
серьезно взаимосвязаны. Поэтому это реформа социальных отношений.

Теперь разберем несколько примеров. Вот реформы Петра I. Это
дико интересная история. Есть трагическое обстоятельство – историю пишут победители.
Это означает, что история всегда искажена. И вам должны были объяснить, что
воцарение Петра вместе с Иваном – это был антиреформистский переворот. Старший
брат Петра, Ивана, Софьи Федор был серьезным реформистски настроенным
человеком. У Романовых была традиция, поэтому он вместе с Софьей воспитывался
лучшими и самыми прогрессивными преподавателями, они были европейски
продвинутые молодые люди. К сожалению, Федор умер рано, Софья продолжала и
развивала начинания, которые при Федоре начинали реализовываться, тогда уже
выдвинулся князь Голицын и т.д. Одним из важнейших элементов такой реформы была
отмена крепостного права. За 150 лет до того момента, как это произошло реально
при Николае II. Но это мало кому нравилось, поэтому их свергли. И воцарился
Петр. Он по другим причинам, в основном личным, тоже начал модернизацию, но уже
по-своему. Для него травмой была его личная история, его страхи перед
стрельцами и т.д., первые военные поражения. Его главной целью стало увеличение
военного могущества. Сильная армия как гигантский защитный панцирь вокруг
болезненного мужика с постоянными страхами. Это с одной стороны. С другой
стороны, его вторичная социализация проходила в немецкой слободе, это как
минимум означало, что иностранных специалистов начали приглашать в Россию задолго
до Петра. Это начал еще его дедушка. Главной целью было военное могущество, то
есть реформирование армии. И стратегия была такая же, как у нас реформировался
автопром, то есть заимствованием технологий – приглашением специалистов, копированием
и т.д. В средствах он не стеснялся и клал на алтарь реализации этого комплекса
все, что можно, включая жизни людей. Параллельно шло навязывание культурных
стандартов. Когда он приехал в Европу, то обнаружил, что Россия проспала и
эпоху Возрождения, и эпоху Просвещения. Это ему не нравилось, поэтому он
железной рукой внедрял железные стандарты, возникшие в результате этих двух
эпох. С его колоссальной концентрированной энергией ему эту задачу решить
удалось. Он задал импульс такой силы, что он продержался 150 лет до поражения
уже под Севастополем. До этого наша армия была одной из самых непобедимых армий
в Европе, которая по большому счету за 150 лет ничего не проиграла. У этого
успеха был побочный эффект, он затормозил все другие направления модернизации,
опять же до середины 19 века. А если что-то и происходило, то было стихийно, в
силу естественных контактов с Европой, все-таки Россия была европейской
страной. Вы сами подумайте, вот чисто российская претензия на звание третьего
Рима. Рим – это город из Европы, поэтому это чисто европейская амбиция. В этой
реформе важен тот колоссальным импульс, задавший успех, но направленный на
догоняющую модернизацию посредством копирования и заимствований. Как сейчас
формулируют современные российские историки, проблема наших модернизаций
состояла в том, что мы копировали образцы инноваций, а не способы их
порождения.

Теперь о реформе Александра II. В каком-то смысле все было
совершенно по-другому. Там было отчетливо задано реформирование институтов в
широчайшем спектре. Обычно, когда вспоминают его реформы, то говорят про отмену
крепостного права. Но он еще и реформировал армию и, надо сказать, что очень
успешно. До японской войны эта реформа дала мощный эффект. Она была достаточно
осмысленной. Александр II, проводя эту реформу, не ковал подковы и якоря, как
Петр, а собирал интеллект, заставлял серьезно задуматься, продумать
альтернативные варианты, создавал систему конкурирования между ними, разные
варианты реформ, разные варианты институтов. Именно поэтому это происходило
достаточно медленно, но зато основательно. Для меня очень существенной его
реформой является реформа образования. Она касалась и среднего, и особенно
высшего образования. Чтобы было понятно: до этой реформы российская наука не
дала Европе ничего, кроме закона Ломоносова – Лавуазье, с той разницей, что
Лавуазье, чтобы сформулировать закон сохранения вещества, производил долгое
время огромные эксперименты, но это не существенно. К тому моменту, как
европейская наука обзавелась нобелевской премией, среди первых лауреатов были
наши биологи, химики. Это было потрясающе. У нас возникла фантастические школы
математики, истории, естественного права. Достаточно вспомнить такого
воспитанника этой школы как П. Сорокин, который стал основателем американской
социологии. В результате реформы Александра II возникла наука. А главное, была
свобода университетов. Когда-нибудь организаторы пригласят А.А. Кара-Мурзу, он
просто потрясающе рассказывает, он может рассказать о том, что такое было
российское студенчество и российская профессура, выросшая на реформах
Александра II. У нас об этом мало пишут, зачем нужны независимо мыслящие
профессора и студенты. Это очень опасная вещь, вы сами понимаете. Кроме того,
там была судебная реформа, свобода слова, дебюрократизация. Но была и одна
трагедия. Когда умирал Николай, он сказал сыну: только не трогай монархию. И
надо сказать, что Александр II до последнего дня своей жизни старался следовать
этому принципу. Но когда стали появляться плоды этих реформ, это породило в
обществе колоссальные ожидания. И прежде всего, колоссальной политической
реформы, введения конституционной монархии, то есть введения политического
представительства на высшем государственном уровне. А Александр боялся это
сделать. И этот разрыв между ожиданиями и тормозом, который держал в руках
Александр, и породил недовольства, перешедшие в терроризм. И на Александра было
несколько покушений, рано или поздно это закончилось. Вы знаете, что первая
бомба ему совсем не навредила, но на вредила окружающим, и он вместо того,
чтобы пойти прятаться, стал помогать другим людям, и тогда вторая бомба его уже
взорвала.  Но трагедия была в том, что в
кармане его сюртука лежал указ о введении представительства в России, о
введении конституционной монархии. Он вез его в главный совещательный орган.
Ровно в этот момент его взорвали. У Александра II был старший сын Николай,
умница, красавец, любимец России, в него вкладывались все силы, образование, он
ездил по миру и Европе, отец приучал его к решению сложных задач управления, у
него был роман с одной европейской княжной. Но он умер. А на задворках рос
следующий сын, Александр, обделенный вниманием общества и отца, равнодушно
относившийся к модернизации отца, и он стал царем.

Третий пример – реформы Николая II. Здесь явно было ощущение
монархии о том, что дальше тормозить невозможно. Единственный способ не
допустить, чтобы котел взорвался, было введение конституционной монархии,
революция 1905 года. Но это были полумеры. То есть реально политическое
представительство было введено, а с другой стороны, парламент был ограничен в
полномочиях, его можно было распускать по поводу и без повода, как и
происходило. Это первое. А второе – это запаздывание. То есть фактически
введение конституционной монархии в России запоздало. Закончилось это трагедией
– гибелью монархии, распадом империи, приходом к власти большевиков.

Следующий пример – реформы большевиков. Это все происходило
совершенно под другими идеологическими лозунгами. Кстати потрясающая и
малоизученная развилка того, как это происходило. Ведь социалистическая мысль о
полноценном народовластии была долго и серьезно вызревавшей европейской мыслью,
европейской мечтой. В России в силу ряда исторических причин была и другая
альтернатива, как реализовать это совершенно неожиданное для Европы явление.
Это могло идти в совершенно разных формах. Это случай, когда власть упала в
руки абсолютным маргиналам, не обладавшим большинством. Их маргинальность
проявлялась в том числе в том, что они себя, свои победы и свои намерения
противопоставляли всему, что этому предшествовало. Сначала все до основания
разрушить, а потом… Это, конечно, же не песня. Это идеология, руководство к
действию. Можно было себе представить победу иной социалистической линии,
например, плехановской. Что бы это означало? Это означало бы совершенно другие
отношения с Европой и другую подачу Европе вот этого прорыва. Это была
плехановская мысль, но не реализованная. Это может произойти и у нас, но это
будет уже такой современный европейский вариант. Но произошло иначе, так что
чего теперь обсуждать. И поражение в войне, и начало распада империи –
откололись самые передовые колонии – Финляндия, Польша, хотя на самом деле
распад был больше, но потом кое-что удалось подтянуть. Поэтому тот же комплекс,
который был у Петра, восстановление военной мощи, восстановление империи – и вот
такой глобальный проектный подход. Есть книжка известного социолога Дж. Скотта
«Благими намерениями государства», я рекомендую вам ее прочитать. Она есть в
Интернете, в магазинах. Вся его книга посвящена трагедиям XX века, когда
государство, двигаемое благими намерениями, доводило свои проекты до ужасающих
катастроф. Та же самая стратегия, что и при Петре, заимствования. Вы знаете
такой типичный признак советской власти, как колхозы, совхозы. Большие сельские
хозяйства, централизовано управляемые и т.д. Вы думаете, что это изобретение
большевиков? Нет, это придумали американцы. Они первыми начали вводить эти
хозяйства. А наши тогда очень много оттуда вывозили – специалистов, технологии,
в том числе и эту идею больших хозяйств. Через некоторое время они от этого
отказались, у Дж. Скота вы это можете прочитать. Наши упорствовали в этом
заимствовании и завалили идею российского сельского хозяйства. Как и у Петра,
это достигалось значительными усилиями, за счет крестьянства, как и при Петре,
так же и при Сталине был достигнут временный успех программирования
последующего цивилизационного отставания. Может быть, вы слышали поговорку,
когда про советские компьютеры говорили, что «вы отстали не на 20 лет, а навсегда».
Эта поговорка относится к концу 70-началу 80-х гг. Давайте посмотрим, как это
выглядело и привело в результате к распаду СССР, как выглядела картина, в
которой модернизация по-большевистски была продолжением предшествующих
модернизаций. Еще раз подчеркиваю: это заимствование достижений, а не способов,
которыми эти достижения достигаются. О способах мы потом еще поговорим. Второе
– это постоянное отставание, которое бывает при модернизациях. Итак, что же в
финале? Перекошенная милитаризованная экономика,  неактуальный централизованный милитаризованный
характер этой экономики. И это еще одно заимствование. В своем замечательном
труде «Государство и революция» В.И. Ленин выдал идею государства-фабрики, то
есть государство должно быть устроено как современная фабрика, централизовано
управляемая, когда каждому цеху расписывается, кто и сколько должен произвести,
когда каждый рабочий должен на своем рабочем месте делать то, что ему нужно, и
т.д. Так вот и это  заимствование. Такая
идея была в Германии во время Первой мировой войны для обеспечения
мобилизационного режима работы всей страны. И это вы тоже прочитаете. Такой
мобилизационный режим политической системы предусмотрен конституциями многих
государств в случае чрезвычайной войны, когда ограничиваются какие-то свободы,
вводится централизованный порядок управления. Но это всегда режим временный. Он
эффективен, когда решается очень ограниченный круг задач. И только на коротких
отрезках. А большевики, возглавляемые Лениным, возвели этот режим в принцип, в
цель функционирования государства. У В.В. Высоцкого была такая спортивная песня
про бегуна-конькобежца на длинные дистанции, которого заставили бежать короткую
дистанцию. И там пелось «я на 10 000 рванул как на 500, и спекся». Эта
метафора абсолютизации мобилизационного режима. Если говорить об инновациях, то
они тоже были мобилизованы, громоздкая, неэффективная машина, катастрофическое
отставание. Мобилизационная экономика делилась на две сферы – А и Б: А – это
металл, гусеницы, танки, а Б – это калоши, обувь, одежда и т.д. Устаревшая
политическая система, неспособная улавливать проблемы и их решать, раздавила
Советский Союз. Потом задача модернизации Советского Союза свалилась уже на
Россию. Каковы же были эти стартовые условия? Разрушенные советские институты
или отсутствие институтов. Нежелание жить по старым правилам при отсутствии
новых. Это касается не только законов, но и неформальных норм и отношений.
Абсолютно неэффективные институты легитимного насилия. Надо напомнить, что в
союзных республиках в СССР существовала союзная милиция, а в России этих
институтов не было, считалось, что советских достаточно. Истощение финансовых
ресурсов, ну, и кризис потребительского рынка. Но вы его не застали, слава богу.
Слабое понимание переходов, транзита, модернизации такого масштаба – опыта
такого масштаба просто не было, фактическое отсутствие программы, потому что
власть свалилась на новую российскую власть абсолютно неожиданно. Неготовность
общественных отношений, раскол политической элиты. Это существенные отличия,
потому что Польша, Чехия, Венгрия имели консенсус, что они перестали быть
советской колонией, главный лозунг их модернизации – сделать так, как до
Советов. Ну, и расколотое общество – часть смотрит вперед, часть – назад, а
большая часть просто старается выживать в этих условиях. Что же удалось
сделать? Конечно, произошла революция формальных институтов, выраженных в
разных законах. Для примера – законы, регулирующие судебную власть, у нас
весьма передовые. Но этого оказалось недостаточно, потому что не появились
новые стабильные социальные институты, в которых формальное регулирование
является только частью. Например, эта наша модернизация опять же происходила
посредством заимствования, то есть мыслилось так и нами, и теми, кто нам
искренне помогал осуществлять эту модернизацию. Было одинаково – вот вы такие
неэффективные, коррумпированные и т.д., а мы такие честные, эффективные,
богатые и т.д. Понятно почему. Потому что у нас такие законы, а у вас такие.
Надо чтобы вы взяли наши законы и начали по ним жить. Тогда все будет хорошо.
Так мы и сделали – мы реформировали формальные институты. Это всего лишь один
из нюансов. Что такое базовые социальные отношения в демократическом обществе? Это
горизонтальные отношения между людьми, это отношения конкуренции, кооперации.
Это доверие по горизонтали. Мне важнее доверять моему партнеру по бизнесу, чем
президенту. А вне демократического общества – отношения по вертикали. Мне не
важно, доверяю я или нет соседу, мне важно доверять начальнику, царю,
президенту. Понятно, что в СССР были вертикальные отношения, и общество
привыкло к ним. Это казалось нормой. И вот в этом обществе, привыкшем к
вертикальным отношениям, вводятся формальные отношения, обслуживающие
горизонтальные отношения. Появляется системный конфликт. Вот эти укорененные
неформальные отношения начинают искажать новые формальные институты, появляются
проблемы. Как я говорил, это институты политической системы, политической
конкуренции, про правовые институты я уже говорил. Деградация экономических
отношений – это уже другая проблема, страна подсела на углеводородную иглу. Усталость
от революции, в результате –  цивилизационное отставание, которое вылилось в
новую потребность в модернизации. Казалось бы, всего 15-20 лет занимались этой
модернизацией, и вдруг новое, абсолютно адекватное ощущение отставания.

Давайте зададим себе три очень важных вопроса. 1. Может ли
страна развиваться и существовать вне режима периодической модернизации? 2.
Существуют ли страны, где этот термин неактуален? 3. Чем они отличаются от нас,
если существуют. Давайте разбираться. Что может быть, если сценарий регулярных
модернизаций будет реализовываться и дальше. Две расходящиеся траектории:
первая – достаточно мирная, каждая следующая попытка слабее предыдущей, тает
недовольство, усилия становятся менее серьезными, недовольные потихоньку
уезжают из страны, остальным в принципе наплевать, главное, чтобы было тихо и
мирно. Это такой тупичок. И можно относительно тихо и спокойно существовать. Но
для России этот вариант возможен, но не очень вероятен по двум причинам – очень
большая страна, напичканная оружием, плюс давнишняя травма – «мания величия», а
это надолго, поэтому готовность к этому тупичку достаточно слабая.  Второй вариант – продолжаются запаздывающие
модернизации с помощью заимствования, но проблема в том, что цивилизационное
время сжимается, изменения происходят быстрее, каждый раз мы отстаем все больше
и больше, устойчивость системы уменьшается. Неспособность отвечать на вызовы
рано или поздно приводит к взрыву, и система распадается. Что было с Советским
Союзом.

Теперь ответы на второй и третий вопросы. Конечно, страны, в
которых нет понятия модернизации, существуют. Есть проблемы, есть кризисы, но
работает механизм постоянно выявления проблем и лечения кризисов. Этот механизм
связан вот с каким системным обстоятельством. Любая сложная самонастраивающаяся
адаптивная система должна решать две противоположные задачи. Первая задача –
задача устойчивости, самосохранения. Вторая задача – адаптация. Система сама
накапливает внутренние проблемы, мы об этом говорили вначале, и новые
неожиданные непредсказуемые внешние вызовы, к которым тоже нужно
адаптироваться. Так как это универсальная проблема, проблема жизни конкретного
организма, проблема страны, цивилизации, то любая сложная система сталкивается
с такой ситуацией. Эволюция, которая равным образом влияет на динамику таких
систем, приводит в результате к единому решению, как внутри такой системы  должно быть устроено решение
противопоставленных задач – устойчивости и динамики, сохранения и адаптации.
Решение простое – необходимость создания внутри этой системы как минимум двух
подсистем – одна отвечает за стабильность, другая – за изменчивость. Например,
как устроено сохранение вида. Нужно решать две задачи. Первая – это сохранение
видовых признаков при передаче генетической информации. Вторая проблема –
изменение этих признаков  на предмет
приспособления к каким-то внутренним и внешним проблемам. Вот что придумала
биологическая эволюция. Она придумала двуполость. Женский генотип отвечает за
устойчивость, а мужской – за изменчивость. Причем придумано, как это
получается, просто. Так что почитайте, если любопытно. В обществе  (в европейской линии развития) придумано то же
самое – разделение функций между двумя подсистемами – государством и
гражданским обществом. Государство отвечает за стабильность социального
порядка, общество – за изменчивость. Вопрос – а как же изменчивость
реализуется? Давайте вернемся к биологическому примеру. У меня к вам вопрос.
Что появляется раньше – похолодание или животные, покрытые шерстью? Как долго
происходит эта реакция? Как они выживут в условиях похолодания без шерсти?

Вам рассказывали, что время от времени появляются младенцы,
покрытые шерстью. И даже в книжках есть фотографии. Это типичная мутация. Это
сбой в программе строительства организма. Гены – это программа, в которой
записано, как будет происходить онтогенез. Мутация – вещь случайная и абсолютно
непредсказуемая. Поэтому существуют разные механизмы защиты от холода – можно
покрыться жиром, можно стать перелетными птицами и мигрировать. На самом деле
раньше так и думали, пока не обнаружили, что есть перелетные птицы, которые
летают из теплых стран в холодные. Если похолодания не происходит, то эта
редкая мутация происходит чисто статистически. А вот если происходит
похолодание, то у тех, кто покрыт шерстью больше шансов передать этот эффект
своим потомкам. Потому что тем, кто без шерсти, сложно заниматься размножением.
Итак, мутация – это случайная заготовка под будущие проблемы. Она просто
существует. Но когда-то они оказываются полезными. В социальной эволюции
происходит то же самое. Постоянная деятельность людей по изобретению инноваций
в языке, в технологиях, в искусстве, в институтах и т.д. Какие-то закрепляются,
какие-то отмирают.   

Итак, есть две ноги – общество и власть. Теперь представим
себе следующую картину. Мы с вами живем не только в пространстве, но и во
времени. Мы вместе движемся в будущее. Если мы мыслим будущее не только как
хронологическое изменение, а это изменение нас, нашей жизни, то кто-то попадает
быстрее, а кто-то запаздывает. Тот, кто первый подумал о том, что компьютеры
могут стоять не только в больших залах и обслуживать не только корпорации, но и
каждого отдельного человека, придумал персональные компьютеры. Он раньше других
оказался в будущем. В самых разных зонах идет это движение в будущее. Оно идет
так: постоянно кто-то что-то придумывает, постоянно идут инновации. Какие-то
укореняются, какие-то нет. Те общества, где постоянно происходят эти инновации,
образуют передовой фронт, который первым движется в будущее. А есть те, кто
идут сзади. Они во второй волне, они не изобретают, у них не работают механизмы
инноваций. В этой волне закрепляются страны, у которых есть вот этот симбиоз
двух ног – гражданского общества, которое порождает в свободном режиме инновации
в разных сферах, и государства, которое помогает закреплять эти инновации, саму
возможность существования такого общества. Две ноги. Первый шаг делает
гражданское общество, потом подтягивается власть. Я недавно первый раз читал
Ключевского и сделал для себя открытие – больше 40 лет назад я его читал первый
раз и не открыл для себя эти исторические события, я читал его как Дюма, а тут
возникла потребность прочитать про некий период, и я просто обалдел. Я вам
сейчас прочитаю. Ключевский – социальный мыслитель, не просто историк, он
старается объяснять действительность через особенности социального порядка. Его
историческая российская эпопея построена следующим образом: он задает период
истории, сначала объясняет его социальную природу, а потом объясняет, как это
все происходило. Я читал про Смутное Время. Я вам прочитаю: «Государствозапутывалосьв
нарождавшихся затруднениях; правительство, обыкновенноихнепредусматривавшее и не предупреждавшее, начинало искать в обществе
идей и людей, которые выручили бы его, и, не находя ни тех, ни других, скрепя
сердце, обращалось к Западу, где видело старый и сложный культурный прибор,
изготовлявший и людей, и идеи, спешно вызывало оттуда мастеров и учёных,
которые завели бы нечто подобное и у нас, наскоро строило фабрики и учреждало
школы, куда загоняло учеников…». Надо сказать, что когда у нас создавались
первые университеты, туда загонялись ученики, Ломоносов был исключением. Это
Ключевский описывает российские модернизации. Он этот термин не использует, но
это именно так – запаздывание, через заимствование. Ключевский 150 лет назад
это описал. А теперь про Европу. «Когда перед европейским
государством становятся новые и трудные задачи, оно ищет новых средств
в своем народе и обыкновенно их находит, потому что европейский
народ, живя нормальной, последовательной жизнью, свободно работая
и размышляя, без особенной натуги уделяет на помощь своему
государству заранее заготовленный избыток своего труда и мысли –
избыток труда в виде усиленных налогов, избыток мысли в лице
подготовленных, умелых и добросовестных государственных дельцов. Все дело
в том, что в таком народе культурная работа ведется незримыми
и неуловимыми, но дружными усилиями отдельных лиц и частных
союзов независимо от государства и обыкновенно предупреждает его
нужды. У нас дело шло в обратном порядке…». Государство ионизирует
созданные обществом государственные инновации, стабилизирует и охраняет их, а
общество продолжает свою работу. Что же из этого вытекает? Россия выживет
только при одном условии – когда она произведет последнюю модернизацию не с
целью заимствования чего-нибудь, а с целью установления вот такого механизма,
производства, восприятия и укоренения этих инноваций при воспроизводстве этих
инноваций. То есть должна меняться цель этих модернизаций – войти в первую
волну, стать двуногими. Это, конечно, реформы институтов. В силу важнейшей роли
общества в этом движении, конечно, без общества, без его активной части это
невозможно.

Никита Смирнов, г.
Москва:

Вы говорили о том, откуда должна исходить модернизация, то
есть из гражданского общества. Я тогда хотел бы попросить Вас прокомментировать
то, как она проходила в Сингапуре, Корее и других азиатских государствах,
потому что, как я знаю, она проходила сверху вниз. 

Георгий Сатаров:

Сверху вниз – это очень распространенный сценарий. Я сейчас
говорил о функции общества, это прежде всего задача ясного понимания, зачем
нужна модернизация и какая нужна модернизация. И для этого я вам рассказывал. А
восточные модернизации – это те же модернизации заимствования, только более
эффективные. Они связаны с абсолютно другим взглядом в будущее. В том, что я
говорил, важна роль хаоса. Хаотического, случайного производства будущего,
осуществляемого обществом. Хаос институализируется.  Выборы – один из институтов хаоса. Найдите
мои статьи по этому поводу. Почитайте. Восточный путь устроен по-другому. Там
хаос идеологизирован. Классический пример – Китай. Конфуцианство – это
идеология движения порядка. Есть идеология даосизма – хаоса. Любое
запланированное продуманное движение вперед по Конфуцию рано или поздно
приведет к хаосу.  И это ничего
страшного, – говорят даосисты, – так как будет найден новый путь. Так устроено
это движение. А вот эти рельсы они прокладывают с помощью заимствования. И вот
этот метод запаян в выборы. Об этом почитайте. Они действительно делаются
сверху, но это эффективно, пока они в этот хаос не упрутся.

Реплика:

Описанная Ключевским модернизация снизу, по вашему мнению,
возможна в России?

Георгий Сатаров:

Нельзя назвать такую модернизацию модернизацией снизу. Вы
имели в виду европейский механизм? Это не модернизация, это постоянно
работающий механизм. Но важно место, где они находятся – в передовой волне,
хотя у них тоже бывают кризисы. Это важно. Я считаю, что у России есть шанс,
потому что Россия – европейская страна с восточным наследием, изуродовавшим
наши мозги, историю, но не погубившим окончательно.  Появилось новое поколение гражданского
общества, новый средний класс, я вижу в нем этот зародыш и основания для
оптимизма.

Реплика:

Если в России сейчас пойдет серия неудачных реформ, это
закончится взрывом, распадом. А что будет дальше? Как в арабских государствах,
где импульс был снизу? Что будет дальше? Разделение государства? Как Вы
представляете этот путь?

Георгий Сатаров:

Я не исключаю, что в этой бессмысленной исторической ветке
наиболее вероятен сценарий распада. К этому нужно нормально относиться. Россия
– это империя со своим циклом жизни. Мы сбросили часть этой массы, но это не
означает, что этот процесс закончен. А дальше по-разному. Как живется чехам,
австрийцам сейчас? Вряд ли все они поголовно хотят обратно в империю? Поэтому
если это произойдет, то в разных кусках будут разные тренды. Такие попытки – коммунистические,
либеральные – всегда будут.

Спасибо вам, коллеги.

Источник:

Поделиться ссылкой: