Добровольчество в социальной сфере
АЛЬШАНСКАЯ Елена Леонидовна
Президент Благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам»
Елена Альшанская
Я президент Благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам». Когда мы его называли, мы не знали, что правильное название: «Дети, оставшиеся без попечения родителей». Сейчас прошло 6 лет и название менять уже поздно. Давайте поговорим о том, что такое добровольчество. Кто уже занимается какой-то добровольческой помощью?
В БСЭ добровольчество определяется как один из способов комплектации и пополнения вооруженных сил, основанный на добровольческом участии в войсках. И достаточно долго такое определение сохранялось не только в БСЭ, но и во многих западных энциклопедиях. Потому что, на самом деле, это явление достаточно молодое. Институционально оно закрепилось в 20-м веке, но реальное его зарождение и развитие — в конце века 19-го. При этом только в 90-х годах прошлого века добровольчество закрепилось как некое международное движение, произошло объединение, и начались какие-то взаимные связи и контакты.
И понятно, что было бы странно думать, что этого явления никогда не было раньше, что люди додумались, что можно бесплатно друг другу помогать, только лет 70-80 назад. Просто совершенно другая была система взаимоотношений в социуме, а взаимопомощь, способность человека делать что-то безвозмездно, то, что называется словом «альтруизм», в человечестве присутствовала всегда. То, что ты делаешь не только для себя, но и помогаешь кому-то, давало возможность нашей цивилизации выстоять в очень сложные моменты. И добровольчество в какой-то момент оформилось именно как отдельный вид деятельности, потому что такая деятельность странно выпадала. Не относилась ни к экономической, ни к какой-либо другой. И, по сути, она именно из-за этого сформировалась в совершенно четкое движение той деятельности, которая направлена, прежде всего, вовне своего я и не связана с коммерческой деятельностью. Добровольчество было выдвинуто в эту отдельную нишу, и сложились определенные правила. Почему добровольчество — это что-то отдельное? Я хочу услышать ваши ответы.
Реплика.
Добровольная, безвозмездная отдача своего времени для оказания помощи.
Елена Альшанская:
То есть, когда человек помогает не деньгами, а собой. А если он помогает сам, в качестве социального работника? Добровольчество – это бесплатно.
Реплика.
Добровольная помощь должна быть системной.
Елена Альшанская:
Развитие добровольчества в России – это еще более недавняя история, связанная с началом 90-х годов, когда появилось волонтерство. Это одно и то же понятие, но на французском языке. В советское время было понятие «добровольный труд», например, когда ездили на БАМ, но это было совершенно иное по структуре явление, не совпадающее с тем, что на Западе принято считать добровольчеством.
Развитие низового спонтанного добровольчества приходится на 90-е годы, и это было достаточно стихийное явление, пока западные структуры не решили обучить российских добровольцев и не пригласили их на обучающие программы, когда представители крупных ленинградских и московских добровольческих объединений поехали на обучение в США. И когда им преподавали какие-то технологии и методологии, их учили на языке, где было слово «волонтер», а не «доброволец». И это слово закрепилось в нашем языке.
Реплика.
Добровольчество – это организованное действие.
Елена Альшанская:
Добровольчество отличается от социальной работы тем, что оно безвозмездно. И то, что добровольчество бесплатно – его основной принцип, — нет прямого материального вознаграждения. Это неоплачиваемый труд, хотя на Западе, там где эта система развивается десятилетиями, огромная развитая система поощрительных бонусов для волонтеров. И, безусловно, это – некое участие, помощь делами. И очень важен момент организованности и осознанности. Что человек делает это не просто потому, что у него порыв, а понимает, что это — некая деятельность, которую он осознал как деятельность. Эта сфера за несколько десятков лет уже институциализовалась, она есть. У нее совершенно конкретные какие-то действия, в которые вы либо включаетесь, либо нет. Нельзя быть добровольцем своему соседу, можно просто помогать. Добровольчество и помощь – это разные виды деятельности.
К этому я добавила бы, что это те виды деятельности, которая направлена, прежде всего, вовне. Вся наша жизнь сосредоточена на том, что у нас есть некий круг наших личных интересов, наших стремлений, мечтаний — чего мы хотим добиться, и круг близких людей, с которыми мы взаимодействуем, и готовы помогать. Добровольчество – это выход за этот круг, что-то такое, что к нам напрямую не относится. Здесь важен момент выхода за рамки своего эгоизма. Все, что имеет к вам отношение, ваш ближний круг и ваши личные интересы — это не добровольчество.
То есть добровольчество -это когда вы начинаете делать что-то, для чего у вас нет каких-то реальных побуждений, нет личной заинтересованности, но почему-то вы хотите там что-то менять. Это может быть выход вовне, на очень близкое расстояние или на целую социальную группу, на какие-то общемировые проблемы.
Понятно, что добровольчество – это особая сфера деятельности, которая сформировалась сравнительно недавно, потому что изначально общество вообще было иначе устроено. Постепенно оно менялось в сторону индивидуализации и гуманизации. И на стыке этих явлений, когда уже достаточно серьезное было развитие городов, это и зародилось.
Это не сельское явление, потому что в формате сельских общин взаимопомощь и поддержка – один из элементов системы, где все взаимосвязаны. Как только человек выходит из этой системы в города, все эти взаимосвязи рушатся, потому что это другой принцип жизни, требующий других решений. Потому что добровольчество – это явление, основанное на альтруизме и взаимопомощи. Это принцип выживания человечества. Это совершенно иррациональное явление, но человечество отличается от других сообществ тем, что оно выживает за счет совершенно других механизмов. И эта взаимопомощь и помощь слабому, на самом деле, такой механизм, благодаря которому нас так много. Это что-то, что будет в любом обществе всегда. В нашем постиндустриальном обществе это называется добровольчество.
Добровольчество никогда не будет стопроцентным, но их может быть очень много, потому что это идея, которая основывается на двух очень важных принципах. Самый важный – принцип личной активности, когда ты принимаешь ответственность за что-то, что происходит не только с тобой. Эта ответственность может существовать только в пространстве большей свободы, то есть там, где дают тебе эту ответственность проявить. Добровольчество развито больше всего в США. Это одна из первых стран, где оно начало развиваться еще в 1830-м году.
Совершенно понятно, что те люди, которые приезжали в Америку, были людьми с совершенно определенным складом характера: их отличала независимость, вольнодумство и большое недоверие к власти. И именно такая выборка людей позволила там очень активно развиться низовой самоорганизации: когда люди понимают, что для выживания они не должны надеяться на кого-то. У нас совершено другая система мышления у большинства людей, это, скорее, патерналистское мышление, когда мы ждем, что нам кто-то что-то сделает. При том, что у нас существует базовое недоверие, мы все ждем и требуем от государства. Момент самостоятельного принятия решений и личной ответственности у нас очень слабо развит.
В России в 18-19 вв. очень активно развивалась благотворительность. Существовало некое общество взаимопомощи, помощи ближним, активной социальной деятельности. При этом многие историки говорят, что основной причиной такого активного развития всех этих добровольческих инициатив было полное отсутствие возможности развития каких-то политических и гражданских инициатив. Единственной сферой, куда могла канализироваться гражданская активность, была благотворительность.
Сегодня ситуация с развитием добровольчества в России очень сильно повторяет ситуацию двухсотлетней давности. Потому что основная масса возможностей проявить свою гражданскую позицию в политической сфере маргинализирована, ограничена. И я вижу на примере своей организации, что огромное количество людей, которые идут к нам — это люди, которые таким образом выражают свое чувство ответственности за то, что происходит. Это единственное легальное и немаргинализирующее человека место, где он может проявить себя как активный гражданин. И у добровольчества момент проявления гражданской позиции очень велик.
Во Всеобщей Декларации Добровольчества говорится: «Добровольчество является краеугольным камнем гражданского общества. Оно воплощает в жизнь самые благородные стремления человечества к миру, свободе, реализации возможностей, безопасности, справедливости для всех людей».
Но, так как это явление сравнительно молодое, и в ближайшие годы все может как-то перемениться, оно очень слабо законодательно закреплено в России. Единственное, что можно сказать, что в законе «О благотворительной деятельности» у нас есть понятие добровольцев как людей, которые безвозмездно оказывают помощь НКО. То есть, по сути, у нас есть только одна форма добровольчества, признанная государством, — это добровольчество внутри организаций. Поэтому те добровольческие союзы, которые существуют сами по себе, без юридического закрепления, на самом деле для закона — никто. А таких организаций очень много. Но закон, кроме этой фразы, добровольческую деятельность никак не регулирует.
А в странах Западной Европы добровольчество – это четкая часть законодательства. Это часть государственной политики, которая закреплена, и правила игры совершенно четкие определены. В США добровольческий труд оценивается в совершенно конкретном денежном исчислении. Во многих странах он входит в общий объем ВВП. В США около 60% населения занимается добровольческой деятельностью, и это совершенно другой уровень. В Германии каждый третий житель участвовал в добровольческой работе, в Швеции — около 50%, во Франции, Японии и Корее — около 30% и т.д. Это некая область права с известными правилами игры.
У нас есть некие инициативы, попытки отрегулировать эту сферу деятельности. Есть очень четкая связка между добровольцами и общественными организациями. Потому что добровольчество не может быть спонтанным, случайным и неорганизованным – это будет просто добрый поступок. То есть когда вы делаете что-то, что является деятельностью по определенным правилам игры, то делать это самостоятельно очень сложно. Понятно, что организация нужна, что это совершенно определенный тип деятельности. Спонтанным порывом добровольчество может быть только на начальном этапе становления. 90% организаций – это добровольчество в социальной сфере, причем социальная сфера понимается достаточно узко, как работа с людьми.
Когда вы начинаете сталкиваться с людьми и делать им добро, из этого получаются разные результаты, потому что надо уметь это делать. И ситуация вашего контакта с тем, кто нуждается в помощи, достаточно рисковая для вас и того, кому вы помогаете. Огромное количество низовых волонтерских инициатив умирают потому, что люди разочаровываются, сталкиваясь с реальностью этой деятельности, с реальными людьми, которые нуждаются в помощи. Потому что на самом деле это определенная работа, которая требует определенных знаний и определенного контроля. Потому что не всегда вы делаете с людьми то, что нужно с ними делать.
Когда мы говорим, что у нас есть некий объект, который нуждается в какой-то помощи, и мы каким-то образом соприкасаемся с этим объектом, то мы руководствуемся внутренним чувством, делаем то, что нам нравится, и реагируем на просьбы. Описанная ситуация соответствует 90% мотивации людей. В основном, все происходит именно так: люди просят, на эти просьбы откликаются и делают либо то, что попросили, либо что-то, исходя из внутреннего чувства или из того, что приятно делать.
Один человек захотел помочь наркоманам, и, исходя из своего здравого смысла, начал приковывать их наручниками к батарее. Говорят, что есть результат, но, во-первых, это нарушение закона, а во-вторых, говорить о результате можно только, если это подкреплено исследованиями. Наркомания – это не новая сфера, это сфера изученная. Наркомания – это болезнь, которая не лечится, но может перейти в ремиссию. Человек начал это делать в совершенно конкретной сфере, у которой есть исследования, показания, результаты, и известно, как работать с наркоманами. Новые методики не приходят в голову просто так, нужны базовые знания. Вам не может присниться инновационная правильная деятельность, — реальные реабилитационные работы с наркоманами требуют большого количества средств и большого количества времени.
Реплика.
Не думаете ли Вы, что он просто этим создавал конкуренцию клиникам, которые получают за реабилитацию наркоманов большие деньги?
Елена Альшанская:
Это можно было бы предположить, если бы у нас количество клиник было бы хоть слегка адекватно количеству наркоманов. Клиник обычно на область очень мало. Реально проблема алкоголизма и наркомании решена в России на 0,1%, но совершенно не решена в социальном плане. Там нет никакой конкуренции.
Реплика.
Я думаю, что именно нехватка больниц как раз и вызвала такой народный порыв.
Елена Альшанская:
Это понятно, но пустое место не должно быть заполнено чем угодно — для этого нужна организационная работа. И это даже не наркодиспансеры. Гораздо лучше работает группа анонимных наркоманов. Это простая и дешевая работа, но даже на нее у государства нет воли и средств.
Человек видит, что вокруг у него все плохо, что ничего нет, и в такой ситуации он принимает решение, что должен помочь. Откуда он берет информацию — что конкретно он должен сделать? Когда это низовое движение, не связанное с организациями, чаще всего человек решает это делать, исходя из того, что он думает, а не исходя из того, что он знает, что подсказывает профессиональная сфера, потому что он к ней даже не обращается. 99% организаций в России начинает одинаково: они просто идут и делают.
И хорошо, если через некоторое время они начинают думать: а почему мы делаем именно это. Чаще всего этого просто не происходит. Нам повезло, потому что мы быстро получили негативную обратную реакцию и начали думать, что мы делаем что-то не так. Но, помогая детям-сиротам, можно получать сплошной позитив и думать, что ты все делаешь правильно, потому что результат ни о чем не говорит, особенно кратковременный. Потому что ты не знаешь, какого результата нужно ожидать.
Очень простой пример: поездки в детские дома, то, что делает 80% добровольцев во всех регионах. Волонтерские группы собирают вещи, приезжают в детский дом и их передают. Кроме этого, они устраивают праздники. На данном этапе в России основная масса низовых добровольческих организаций занимается именно этим. Ребенок в детском доме — это ребенок, который лишился семьи по разным причинам. Причем в 90% случаев – это дети, которых забрали из семьи по социально-экономическим причинам, то есть, из-за бедности. Они пережили катастрофу, их вырвали из семьи и поместили в коллективную среду таких же несчастных детей, где они воспитываются до 17-ти лет, абсолютно лишенные возможности получать индивидуальное внимание, уход и навыки семейной жизни.
И они выходят оттуда, совершенно не умея существовать в социуме. При этом, за годы пребывания в детском доме они получили навыки потребительства, потому что все всегда делают за них. Они никому не нужны, абсолютно одинокие всегда. Время от времени приходят люди, заваливают хорошими вещами и развлекают праздниками. Это денежка в копилку потребительского отношения к миру и неумения с ним взаимодействовать.
А в 18 лет резко оказывается, что больше никто ничего не дает бесплатно, никто не приезжает с праздниками. Ощущение полной несправедливости: тебя выкинули на улицу, и больше никто ничего не дает. Что остается? Взять это самому. А потом мы удивляемся, почему 80% выпускников детского дома попадают в тюрьму. Это результат совершенно неправильно устроенной системы, в том числе, и взаимодействия с ними общественных, благотворительных и волонтерских организаций.
Но когда люди это делают, они понимают, что делают что-то хорошее. Потому что они помогли, потому что дети были счастливые и радостные, они улыбались. Сам человек понимает, что он сделал что-то хорошее, он чувствует удовлетворение от того, что он сделал, потому что ему было приятно, комфортно и эмоционально хорошо. То есть он сделал суперработу, и всем она нравилась, а о том, что будет через 18 лет, никто не думал. Потому что эти действия не связаны с планированием, изучением ситуации. Это самый опасный момент в спонтанном добровольчестве: люди делают какие-то вещи, не понимая, что они реально делают и каков КПД их шагов в дальнейшем.
Любую сферу, которая связана с людьми, сначала надо тщательно изучать. То есть, если вы готовы кому-то причинить добро, нужно понять, в чем этот человек нуждается, какая это социальная категория, что там происходит. Нужно изучить информацию. Понятно, что одному человеку это сделать трудно, нужна некая организация, которая дальше должна обучать своих волонтеров. У нас развитие добровольчества началось в 90-х годах и тогда же и закончилось, и можно сказать, что с 2000-х — у нас второе рождение добровольчества в России, до сих пор ничего нормативно не отрегулировано: ни налоговых льгот, ни определения добровольческого труда — ничего этого нет. И поэтому основная масса добровольчества пока находится на первом этапе становления, когда люди просто видят, что вокруг все плохо, и у них есть чувство личной ответственности, и они идут и делают. И у нас есть много моментов, про которые мы понимаем, что их надо делать по-другому, но не можем пока переучиться.
У нас есть очень много вещей, к которым мы пришли постепенно, на опыте собственных ошибок. Мы конкретно бились лбом о стену, пока не понимали, что мы делаем что-то не так. Это было и в работе с детьми-сиротами и, самое очевидное, что помогло прийти к другим выводам – работа с семьями в сложной жизненной ситуации, когда ты понимаешь, что не работает то, что тебе кажется очевидным. Ты это чувствуешь, ты понимаешь, что надо делать. При этом тебе приятно это делать, тебя об этом просят, и это разумно, с точки зрения здравого смысла, и весь твой опыт и твои представления говорят о том, что это правильно. А оно не работает вообще, нужно что-то другое. Как минимум, хорошо бы почитать Интернет и посоветоваться со специалистами. Мы сделали ровно это, и когда мы поняли, что то, что мы делаем, не работает, и результат, который мы получаем, несколько странный и совершенно не тот, который мы планировали увидеть в результате очевидных, понятных все действий, мы почитали Интернет и обратились к специалистам. Стало немножко лучше.
Так вот, когда мы говорим о том, что мы принимаем решение, чтобы оказать какому-то человеку помощь, то очень важно подумать о том, что мы будем с этим живым человеком делать. Даже если он маленький и пока не может вам сказать, что вы делаете ерунду, то, что происходит в его жизни, очень значимо. Часто наша помощь является значимой частью жизни того, кому мы помогаем. И когда мы принимаем это решение достаточно спонтанно, и оно основывается только на информации изнутри, то, поверьте мне, это очень редко совпадает с реальной ситуацией.
Я была знакома с руководителями одного благотворительного фонда, — они помогали детям-сиротам и однажды решили начать помогать еще женщинам в сложной жизненной ситуации. Они закрыли эту программу очень быстро, она не просуществовала и полгода. Я спросила, почему они закрыли программу. Один из руководителей сказал: «Вот мы начали им помогать: в одном, в другом. Одна проблема тянется, вторая. Начали распутывать. И в какой-то момент я понял, что для того, чтобы адекватно их ситуации разрешить, нужно на них всех жениться. А я не могу, я уже женат. И тогда я понял, что мы это не тянем». И мы сидели и думали, что нам делать, потому что желание помогать было. Но уже к тому моменту возникло понимание, что проблема этих детей не в том, что у них мало праздников, а в том, что основная масса детей изъята из семей в тот момент, когда они могли бы в этих семьях остаться. Семьи все очень сложные и очень пограничные, но с ними нужно как-то работать.
Мы пошли к другим организациям, которые помогают семьям, изучали какую-то литературу, и стало понятно, что жениться на семье нельзя. И не надо жениться на тех, кому вы помогаете. Мы идем не за тем, чтобы жениться. И должно быть четкое понимание границ в отношениях с тем, кому помогаешь. Когда мы говорим о добровольчестве как о взаимоотношениях с посторонними нам людьми, мы должны соблюдать границы. Они дают четкое понимание того, что мы делаем, и какой будет результат этих усилий. Результатом попытки сделать все за человека будет иждивенчество. По этой модели вы получаете ровно ожидаемый результат.
Вопрос.
Как определить границу между благотворительностью и иждивенчеством? Очень часто любая помощь переходит в потребительское отношение.
Елена Альшанская:
Нет единого ответа, нет ключа к благотворительности и добровольчеству. Есть конкретная помощь конкретным социальным группам, которые имеют свои особенности. Помощь наркоману отличается от помощи ребенку, — это разные вещи.
Но общий принцип очень простой: все ваши отношения с теми, кому вы помогаете — это партнерство, и вы договариваетесь о чем-то определенном. Если вы изначально этого не делаете, то вы просто Дед Мороз с мешком подарков, и именно так к вам и относятся, и вы ничего не можете требовать от человека. Если вы приходите к нему как помощник, нужно понимать, что это некие отношения, в которые вы вступаете. У вас есть разделение ответственности.
При этом, когда мы говорим о семьях, то там первая помощь – психологическая: 90% этих людей не умеют соблюдать установленные сроки, не видят связи между своими действиями и их последствиями. Практически все неблагополучные семьи — это люди, которые выросли либо в детских домах, либо в неблагополучных семьях. То есть если что-то плохое случается у человека, выросшего в благополучной семье, то это временно, и он выкарабкается. Если человек не может выкарабкаться даже с вашей помощью, значит, что-то заложено в детстве, и это определенная схема, которую он просто не понимает.
В семьях алкоголиков и у детей, выросших в детских домах, совершенно не простроена причинно-следственная связь. Например, он пришел с пятеркой, а мама трезвая и злая, а потом он пришел с двойкой, а мама пьяная и добрая. Когда человек маленький, он не понимает, от чего меняется настроение, он не видит связи между поступками и реакцией на них. То же самое — в детском доме: меняются нянечки, воспитатели, группы, и человек не понимает, как его личное поведение зависит от того результата, который он получает. И когда такой человек вырастает, то попытки с ним договориться практически всегда обречены на провал, потому что у него нет ощущения, что он должен выполнять этот договор, потому что он не понимает, как его действие ведет к какому-то результату. И это все лечится, но достаточно долго и с большим трудом.
Последние несколько лет ситуация в волонтерстве начала меняться: я вижу все больше организаций, которые занимаются серьезными делами, готовы обучать добровольцев, и обучать их правильно. Тратится нереальное количество денег на благотворительность и добровольчество, но именно в плане подарков и праздников детям, и искренне жалко, что эти деньги расходуются так неразумно. Но это степень развития этого явления в нашем социуме. При этом мы ничем не отличаемся от европейцев, несмотря на разговоры об особой русской миссии и особой русской душе. Просто с неким запозданием и неким акцентом. Поэтому есть надежда, что мы идем по нормальному пути, и у нас все будет то же самое, что на Западе, только несколько позже.
У нас есть две чудовищные социальные проблемы в стране – это алкоголизм и наркомания. При этом, если говорить честно, то 90% детей, которые находятся в сиротской системе, это дети алкоголиков. Это то, что абсолютно подкашивает людей и делает из них душевных инвалидов. И проблема эта постоянно усугубляется.
Есть совершенно простые вещи, которые работают, это – западный опыт, проверенный временем. Это не клиники, потому что медикаментозное лечение здесь совершенно не помогает. Самое главное, это не химическая зависимость, а то, что у человека абсолютно ослаблена воля. И самые простые решения – это группы взаимопомощи. Как ни странно, это очень работающая технология, и она одна из самых работающих. И эти группы дают 80% ремиссий, при этом — это технология, которая практически не развивается у нас в стране. И это делает нашу ситуацию с этими явлениями совершенно чудовищной. Мы прекрасно понимаем, что добровольчество бывает в сфере действия, которое связано с пропагандой. Но в обществе, где пьют все, одной пропагандой вопросы не решить. То, что вы кому-то что-то говорите – этого очень мало. Причин алкоголизации на самом деле три: высокая доступность — низкая цена, определенный социальный имидж – дозволенность, причины, побуждающие к этому конкретного человека: чаще всего — социально-экономические.
Два года назад ЮНИСЕФ представлял в Москве исследование, которое длилось больше 5 лет, по вопросам детского неблагополучия в России. Оно проводилось в 25 регионах по разным критериям. Так вот, они назвали главной причиной детского неблагополучия – бедность. У нас очень много волонтерства, связанного с акциями и информатизацией, и очень мало, связанного с реальной работой с населением. Это тот самый патернализм, который заставляет нас часто думать о том, что некоторые серьезные вещи может и должно делать только государство, хотя государство совершенно внятно произнесло, что оно никому ничего не должно.
Вопрос.
Зачем мы тогда платим налоги, если государство ничего никому не должно и ничем никому не обязано?
Елена Альшанская:
Ну, оно все-таки что-то обеспечивает, например, нашу безопасность путем призыва населения в армию. То есть государство какие-то свои функции выполняет. Потому что раньше, в СССР, государство полностью брало на себя не только социальные функции, но и общественные. Были такие стороны жизни, которые люди спокойно отдавали на откуп государству и к этому многие поколения привыкли. Сейчас у государства есть всякие проблемы, но оно совершенно четко ушло из этой сферы и свои социальные гарантии выполняет самым минимальным образом. Тот социальный минимум, который гарантируется, не дает решения всех социальных проблем. По идее, мы должны в этой исторической ситуации понять, что нам нужно что-то брать в свои руки. И решение некоторых социальных вопросов тоже, хотя мы привыкли к тому, что это – прерогатива государства.
В данной ситуации у нас есть два пути. Первый — мы видим, что государство не выполняет каких-то своих базовых функций. Тогда нам нужно идти и требовать, чтобы эти функции были выполнены. Второй – мы понимаем, что базовые функции не дают решения проблемы на местах. И надо либо требовать, чтобы государство их на себя взяло, либо брать их на себя. И я считаю, что не нужно просить, чтобы их взяло на себя государство. Их надо обществу принимать, то есть часть функций брать на себя. В виде развития НКО, прежде всего. Их должно быть достаточно в любом регионе, в любом сообществе, чтобы на этом уровне какие-то местные проблемы могли решаться. А для этого нужен анализ таких проблем: для того, чтобы было понятно, что является проблемой для этой территории. Но это зависит, на самом деле, от каждого.
Реплика.
Здесь, скорее всего, идет разговор об отсутствии гражданского общества.
Елена Альшанская:
Совершенно верно, об отсутствии чувства, что я за что-то отвечаю. Это самое главное, что делает добровольчество социальным.
Вопрос.
Не кажется ли Вам, что увеличение групп социального добровольчества – это результат неисполнения государством своей функции по социальному обеспечению? Хотя по Конституции у нас социальное государство.
Елена Альшанская:
Очень многие говорят, что не надо никому помогать, потому что государству это выгодно, и оно перестает что-либо делать. Так ли это?
Реплики.
-Пример, который вы приводили с организацией «Город без наркотиков». Передали борьбу с наркоманией обществу, и без участия государства люди стали решать эту проблему не правовым путем, а так, как они себе это представляют. На мой взгляд, нужно найти баланс, когда государство выделяет средства для создания площадки, на которой бы общество решало свои социальные проблемы.
-Государство в рамках социального обеспечения должно создавать такие условия, чтобы НКО и волонтерские организации являлись вспомогательным элементом для реализации социальных качеств государства. Нормально, когда эти функции берет на себя общество, но только если государство создает ему для этого условия.
-Общество должно работать совместно с государством.
Елена Альшанская:
На самом деле, понятно, что у нас механизмы взаимодействия и обратной связи государства и общества совершенно нарушены. И в каждой ситуации надо придумывать свои методы взаимодействия, а в каждом регионе есть какие-то свои точки влияния.
Когда мы говорим о государстве, мы забываем, что это – некий договор, и общество, все-таки, достойно того государства, которое оно имеет. Это взаимодействие, которое приводит к определенным результатам. Общество у нас тоже специфическое, и отсутствие толерантности к людям, которые ведут себя иначе, очень распространено.
У нас в Москве недавно произошел скандал, когда из арендованного помещения выгнали Центр помощи детям с инвалидностью. Потому что в этом же здании арендовала кабинет турфирма, которая написала жалобу, что им дети с инвалидностью мешают работать. У нас вообще такое общество, что инвалиды мешают. Это индикатор уровня нашего развития.
Мы можем меняться, но очень важно прямое действие и информационная составляющая. Если о добровольчестве не будут писать, если о помощи людям не будут постоянно говорить, это будут вот такие маргинальные процессы.
Поэтому основная задача государства – осуществлять базовые социальные гарантии. Потому что есть вещи, которые связаны с налогообложением, которые должны работать на поддержку населения. То есть есть базовые гарантии, которые государство должно в обязательной мере всем обеспечить. То есть какие-то вещи, которые невозможно сделать только общественными усилиями. Но огромное количество функций, которое связано с прямой помощью людям, с их взаимодействием гораздо лучше делается общественными организациями по одной простой причине: самая большая беда нашей страны – ее размеры. И все процессы, чтобы ими как-то управлять и как-то контролировать, нужно сводить к единообразному принципу четко определенных процессов. И эти помогающие функции должно взять на себя общество. А чтобы оно это сделало, государство должно давать ему возможность, то есть режим максимального благоприятствования.
Для этого надо менять налоговую базу, принимать законы, потому что на Западе, когда мы говорим о добровольчестве, огромная поддержка этого всего на государственном уровне. В Германии есть совершенно замечательная вещь – принцип субсидиарности. Когда любая проблема – это принцип, закрепленный в Конституции, и она должна решаться максимально близкими к ней средствами на местах. А для того, чтобы у человека все было на местах, государство вкладывается в развитие общественных организаций и доступных услуг, в развитие местных сообществ, групп и центров взаимопомощи. И это очень серьезная поддержка. И любая общественная инициатива поддерживается органами местного самоуправления. И если режима зеленого света НКО не будет, все будет как сейчас. Но мне кажется, что со временем станет лучше. Самое главное — перестать думать, что от вас ничего не зависит.
У нас добровольчество, волонтерство, гражданская активность и попытка развить иное гражданское общество, чем у нас есть, стоят рядом. Это вещи, которые на данном этапе развития очень связаны. Очень часто прямую помощь можно оказать, если есть поддержка какой-то гражданской активной организации, не только правозащитной. У нас необходимость двух линий одновременно – во всем, потому что все, что мы делаем, связано с пробелами в нормативно-правовой базе. Нет сейчас решения здесь и сегодня, чтобы завра можно было изменить все разом. Но если мы не начнем делать то, что рядом, маленькими шагами, но очень активно в каждой ситуации, ничего никогда не изменится.
Вопрос.
Насколько СМИ охотно оказывают поддержку благотворительным акциям и инициативам?
Елена Альшанская:
Из того, что мы видим, есть очень большая проблема в том, как СМИ воспринимает все, что происходит вокруг как некий набор информационных поводов. Благотворительность, чаще всего, таким информационным поводом не является. Это неинтересно большинству людей. К сожалению, закон о рекламе построен так, что, когда описывается какая-то акция, они не имеют права указывать название организации. У нас на телевидении вышло огромное количество сюжетов с нашим участием, где вообще непонятно, что это за организация.
СМИ очень часто не чувствуют себя частью гражданского общества. Но для того, чтобы писать о какой-то акции, нужна мотивация, потому что это реально неинтересно большинству людей. Чаще всего можно сотрудничать с журналистами, которые лично проникаются этими проблемами.
Вопрос.
Нужно ли широкое освещение благотворительных дел, или это неприлично — хвастаться тем, что ты помогаешь?
Елена Альшанская.
На нашей точке развития нам очень нужен пиар, потому что это — распространение информации о конкретном виде деятельности. Если необходимо развитие любой сферы деятельности в обществе, важно, чтобы было как можно больше информации об этом. У добровольчества есть определенная, очень весомая общественная роль, и этот элемент пиара здесь работает как элемент распространения информации о конкретной деятельности.
Реплика.
Я считаю, что каждый, кто занимается благотворительностью, просто обязан рассказывать об этом всем. Но в России такой менталитет — не высовываться, но я думаю, что постепенно все придет в норму.
Елена Альшанская:
Я тоже надеюсь. Знаете, может я не права, но люди не хотят слышать о том, что кто-то занимается благотворительностью, потому что это говорит им о том, что они чего-то не делают. Немой укор. Им от этого неуютно.
Вопрос.
Проводите ли вы какие-то акции?
Елена Альшанская:
Крайне редко, потому что у нас другой тип работы. Мы не проводим сбор пожертвований. Основные программы в форме концертов не работают. У каждой работы есть свой способ получения средств, и мы обходимся без таких мероприятий.