Двоечники
Ежедневный
журнал
Мне уже
маячит семьдесят; не завтра, но и не за горами. В этом возрасте, и при
некотором жизненном опыте, начинаешь понимать, что искать правых и виноватых в
каком-либо конфликте – дело, как правило, бесперспективное. Я, например,
искренне уверен, что если бы Ельцин распустил Съезд и Верховный Совет народных
депутатов в мае, то осенью никакой трагедии не было бы, как и весной. Значит,
он и виноват, что долго тянул. Не уверен, что смогу найти много сторонников. Но
дело не в этом. Трагедия произошла. Гражданская война – это всегда трагедия. Я
так считаю сейчас, и так считал тогда. Конечно, я был по одну сторону баррикад,
считал ее правой и надеялся на ее победу. А теперь я вижу, что моя сторона
проиграла, не тогда, а сейчас. Проиграли все. А кто победил в результате
Великой французской революции, какая политическая сила? Жиронда? Якобинцы?
Директория? Никто. Точнее – никакая из противостоящих сторон. Можно рассуждать
и по-другому: если двигаться в прошлое, начиная с некоторого конфликта, то
можно попеременно находить обоснования вины любой из сторон.
Знаете,
через 20 лет, а давайте считать, что мы все стали мудрее на 20 лет, можно уже
думать о другом: что привело к этой трагедии? Что получилось в результате? И
каковы выводы для всех нас?
Возможно, я
не прав, но мне представляется, что конфликт, подобный произошедшему двадцать
лет назад, был почти предопределен. И дело не в последовательности конкретных
событий и действиях отдельных фигур, а в среде, которая возбуждала эти фигуры и
формировала эти события. Напоминаю: семьдесят лет большевизма приучили нас, что
«кто не с нами, тот против нас!». Поиск компромисса – это проявление слабости.
Большевики методично формировали в нас конфликтную политическую культуру. То,
что я скажу, может показаться бредом, но я готов обосновывать это перед любыми
оппонентами: двадцать лет назад Ельцин был одним из самых компромиссных
политиков в России. Именно поэтому не распустил Съезд в мае, когда у него во
внутреннем кармане пиджака уже лежал первый вариант указа о роспуске. Но для
компромисса одной стороны мало. Вместе с тем взгляд на политику как на игру с
нулевой суммой был свойственен всем. Давайте помнить также, что я назвал только
одну из деформаций мышления из числа свойственных хомо-советикус.
Второе
обстоятельство, которое мы должны учитывать и которое отличало Россию от
большинства постсоветских стран: в России не было общества и элиты,
консолидированных вокруг идеи реформ и отказа от советского прошлого. Мы были
расколоты. Причем на несколько кусков, и либеральные реформаторы никогда не
были большим куском. Добавьте к этому глубочайший финансово-эконмический
кризис, обостряющий противостояние. Приправьте это всеобщим идеологическим
возбуждением – всеобщей тризной по почившей советской идеологии, и вы получите
атмосферу постоянного остервенелого конфликта.
Да, конфликт
был неизбежен. Это подтверждается не только тем, что ему предшествовал
августовский путч 1991 года, но и всей цепочкой событий с начала 1992 года. Он
мог произойти и в марте 1993 года, но тогда нашли выход в референдуме. Конфликт
мог произойти и позже – в ноябре, когда мог состояться очередной съезд
депутатов, на котором они вновь планировали подвергнуть Ельцина импичменту. Но
последнее маловероятно, поскольку в августе Ельцин получил информацию о том,
что в Парламентском центре на Трубной площади (сейчас снесен) нелегально
концентрируется оружие. Дальше президент отступать не мог.
Закономерен
вопрос: а возможно ли было поражение Ельцина и что было бы тогда? На первую
половину вопроса ответить трудно. Ясно, что такой исход не был исключен. А со второй
половиной вопроса – все очевидно. Мы имели бы кровь и репрессии по всей стране.
Это была бы власть свирепой фашистской хунты, возглавляемой смесью Макашовых и
Баркашовых. Я помню, как в конце сентября, начале октября видный правозащитник
и видный демократический политик взывали (по отдельности) к Ельцину: «Раздавить
фашистскую гадину!». Призыв был оправдан. В Белом доме власть уже перешла к
Макашовым и Баркашовым; депутаты, Хасбулатов и Руцкой, ничего уже не решали, а
служили ширмой; уже были составлены стартовые, победные расстрельные списки.
Ельцин раздавил гадину. И на совести тех, кто взывал, последующие упреки.
Именно он, в очередной раз взяв на себя ответственность, спас множество людей
по всей стране от гибели или лагерей, а страну от очередного исторического
позорища. Он взял на себя ответственность, и он за все, понятное дело,
отвечает. У него так всю жизнь и было.
Но проиграли
все равно все. Зрелище конфликта в Москве привело многих в России к
разочарованию в демократии. Именно тогда началось: граждане начали оставлять
страну на поток и разграбление политикам, уходя от политики в свое выживание
или в свою жизнь – как кому везло. Именно равнодушие граждан привело к власти
Путина и отдало ему и его кооперативу Россию, со всеми потрохами и минералами.
Вот тогда и состоялось поражение тех, кто стоял по разные стороны баррикад в
90-х. Как, впрочем, и поражение совершенно непричастных, которые тогда ничего
не знали про эти баррикады или даже еще не родились.
Но и это все
– не самое страшное. А вот что страшно: никто ничему не научился. Россия –
страна уникальной топологии. В какой бы ее сколь угодно малой окрестности она
не разделилась на две конфликтующих части, любая из этих частей может снова
разделиться на две – по поводу другого конфликта. Страна разделена на ворующих
и обворовываемых. Ворующие бесконечно делимы внутри себя. Обворовываемые – то
же самое. Страна идет к взрыву, спор вокруг которого может быть только один:
это последний? После него ничего не останется? Или это еще не все? Страшны не сами
трагедии, а мы – не извлекающие из них уроков.
http://www.ej.ru/?a=note&id=13337
Источник: Ежедневный журнал