Заметки о пограничной ситуации
Теперешняя эпи- или пан-демия отличается от других тем, что огромное множество людей оказалось в ситуации, которую Карл Ясперс когда-то назвал пограничной: явная и непосредственная угроза здоровью, благополучию и даже самой жизни налицо, а что-либо сделать, чтобы от неё защититься, нельзя.
В своей давней уже книге «Психология переживания» Ф.Е.Василюк предложил модель развития пограничной ситуации, которую я с некоторыми изменениями заимствовал, излагал своим студентам и кратко представил в книге «Синдром Вертепа»: пограничная ситуация, или ситуация кризиса (для индивида это одно и то же) начинается с какого-то отказа систем жизнеобеспечения, вследствие которого человек оказывается в ловушке. Желающим проследить развитие таких ситуаций, не впадая в пафос и не выпадая из контекстов повседневной рутины, предлагаю перечитать роман Ильфа и Петрова «12 стульев», главу о злоключениях инженера Щукина, некстати решившего принять ванну.
Обычно таких отказов два, что создаёт классическую double bind, для инженера Щукина это была авария водопровода и захлопнувшаяся дверь в квартиру, вследствие чего он оказался в положении, когда для совладания с бедствием сделать нельзя ничего (это, собственно, и есть пограничная ситуация). Сегодня примерно такую же ситуацию создаёт одновременное развитие глобального экономического кризиса и пандемии.
Существует такое понятие — performativity. Русскоязычного эквивалента нет, но можно использовать кальку. Это показатель, характеризующий способность человека к целенаправленному успешному действию. В чисто правовых контекстах эту переменную именуют «дееспособность», в контекстах социологии науки — «продуктивность». Так вот — развитие пограничной ситуации можно представить как изменение этой величины от некоторого исходного значения (дееспособность индивида в норме) к ограниченному экспоненциальному росту, затем перегибу и постепенному асимптотическому приближению к никакой, как у покойника. Что интересно, эта кривая практически совпадает с кривой изменения числа заболевших и умерших при эпидемии. Собственно, эпидемия с достаточно высокой вероятностью как заражения, так и смертельного исхода представляет собой образцовую пограничную ситуацию — её эталон, можно сказать.
Самое начало пограничной ситуации редко опознаётся в истинном своём качестве, предполагается, что «отказ» — это временная неприятность, поломка, которую можно будет устранить, понадобится только потратить время, прану и, возможно, социальный капитал или деньги. Личная или групповая «перформативность», т.е. дееспособность и вменяемость, при этом не снижается. Более того, совладать с пограничной ситуацией на этой стадии (назовём её условно «ремонт») в большинстве случаев удаётся, никто ничего даже не успевает заметить. Умный и опытный человек, однако, как раз в таких случаях говорит «спасибо, что взял деньгами». Собственно, на этот раз «отказом» явилась вовсе не эпидемия как таковая, что-то такое действительно случается каждый год, «отказом» явилась очень быстро ставшая очевидной недостаточность имеющихся технологий, а также ограниченная способность здравоохранения как социального института реагировать на развитие эпидемии сколько-нибудь эффективным образом.
Чтобы совладать с пограничной (она же чрезвычайная) ситуацией, необходимо, конечно, и это главное, устранить «отказ», который её порождает. Если это не удаётся сразу или вообще не во власти индивида (вот как сейчас), необходимо её растянуть, чтобы выиграть время (вот как сейчас «власти предержащие» посредством карантина растягивают кривую заболеваний). Этого можно достичь как самостоятельно, посредством всякого рода уловок (типа логотерапии Виктора Франкла), так и с помощью психотерапевта, но прежде всего необходимо ясно себе представлять её динамику, сценарий её развёртывания во времени.
Если и когда с «отказом» не удаётся совладать и даже становится очевидно, что средств для этого нет или они неизвестны, пограничная ситуация продолжает развиваться. Наступает стадия, которую я обычно называю «стресс», потому что именно в этом состоянии находятся её субъекты. «Перформативность» на этой стадии сначала возрастает по так называемой логисте (это S-образная кривая) в результате чего индивид либо получает спасительный «инсайт», либо совершает какой-нибудь героический поступок, на который никогда бы не решился в «штатной» ситуации.
В результате с последствиями «отказа» опять-таки удаётся совладать: удаётся либо покинуть зону поражения, либо осуществить какую-то инновацию, либо найти убежище, либо, на крайний случай, отыскать лидера, следование за которым позволяет решить проблему. Сколько могу судить по сообщениям медиа и личным наблюдениям, для большинства тех, кто застигнут теперешним кризисом, развитие событий находится именно на этой стадии.
Достигнув максимума на стрессе, «перформативность» индивида, т.е. его/её вменяемость и дееспособность, начинает снижаться по кривой, которую обычно называют «обратная гипербола», и в какой-то момент опускается ниже уровня, который для данного конкретного индивида является нормой, с этого момента развитие пограничной ситуации вступает в третью стадию, которую я обозначаю как «фрустрация», потому что именно в этом состоянии находится действующий субъект.
Попросту это состояние можно описать таким образом, что «руки трясутся, мысли путаются», именно в таком состоянии индивид начинает обзванивать знакомых или писать им письма с просьбой о помощи, затевать конфликты, устраивать истерики и впадать в панику, иногда даже совершает суицид (вот как в фильме «Меланхолия»), иногда такое тоже даёт результат, например, кто-то реально оказывает помощь, однако в условиях пандемии на это рассчитывать не приходится, в отчаянном положении практически каждый.
Много лет назад я по неисповедимому капризу судьбы получил приглашение в ИМЛИ, с которым никогда ни прежде, ни потом не имел никаких контактов, на конференцию, посвящённую понятию судьбы. Там я узнал, что «судьба» — это отглагольное существительное, образованное по той же парадигме, что и «ходьба» или «молотьба». Судьба — это когда человека судят, отсюда уже идиома «приговор судьбы», который, понятное дело, обжалованию не подлежит, что суждено, то и будет. Ещё на той же конференции я узнал, что в древнем греческом языке существует точный эквивалент русскоязычному слову «судьба» — это «кризис». Этим словом я обозначаю заключительную, четвёртую стадию развития пограничной ситуации, на которой «перформативность» снижается до уровня полной беспомощности. Судорожная активность, характерная для предыдущей стадии, сменяется телесным оцепенением и апатией. Спасение, конечно, возможно и на этой стадии, но это уже если повезёт и кто-то придёт на помощь.
Изнутри пограничной ситуации, которую порождает пандемия, очевидно, что философия и литература экзистенциализма рассказывает вовсе не о героизме, она о ситуации заложника или, что то же самое, суда Божия над человеком, в которой сейчас оказались многие, если не практически все поголовно, о классической пограничной ситуации, когда рассчитывать не на что и не на кого, не стоит даже и пробовать, если только чисто на удачу: авось, как-нибудь.
События в таких случаях развиваются настолько быстро, а их сценарий оказывается настолько неожиданным и непривычным, что никто ничего не успевает понять, работают только рефлексы, которые далеко не у всех «заточены» под стремительные и безоглядные или, тем более, уместные действия. Судя по всему, в условиях пандемии несколько более благополучными оказываются сообщества, более или менее сохранившие традиционный образ жизни: эпидемия начинается позже и развивается медленнее, возможно даже, унесёт относительно меньше жизней.
В такой ситуации естественной и даже неизбежной реакцией на данные, которые сообщают по телевизору или в социальных сетях (прежде всего, в ежедневных выпусках новостей и всякого рода комментариях), оказывается диффузное общее повышение уровня тревожности, а вместе с ним и перспектива достаточно эффективного мифогенеза, включая прежде всего представления о скверне и классическую теорию заговора.