ГЛОБАЛЬНЫЙ КОНТЕКСТ. ЭКОНОМИКА В ОБМЕН НА ЖИЗНИ: СТРАТЕГИИ, РЕШЕНИЯ, ПОСЛЕДСТВИЯ
ГЛОБАЛЬНЫЙ КОНТЕКСТ
ЭКОНОМИКА В ОБМЕН НА ЖИЗНИ: СТРАТЕГИИ, РЕШЕНИЯ, ПОСЛЕДСТВИЯ
Олег Вьюгин[1]
Пандемия поставила все страны мира перед выбором между спасением людей и спасением экономики: надо было реализовать такой вариант ограничительных мер и понести соответствующие финансовые затраты, при которых количество жертв вируса не было бы чрезмерно большим, а ущерб экономике не был бы чрезмерно разрушительным и долгосрочным. Страны с моделями политического управления, способными осуществлять достаточно эффективный контроль за гражданами и бизнесом (прежде всего – Китай) относительно удачно прошли эпидемию с точки зрения как масштаба жертв (даже с учетом их намеренного занижения), так и экономических последствий, а потому готовы записать опыт борьбы с ковидом себе в актив. В странах с развитыми демократическими режимами, где правительства не могли рассчитывать на аналогичный уровень принуждения и дисциплины и даже сталкивались с протестами против ограничений, результаты оказались существенно хуже.
Масштаб урона, нанесенного пандемией, как с точки зрения смертности, так и ущерба для экономики пока выглядит лучше пессимистических прогнозов начала года. В то же время вполне обозначились долгосрочные вызовы и тренды, сформированные или усиленные пандемией и опытом борьбы с ней: (1) ускорение цифровизации экономики и социальных практик, с одной стороны, и усиление «государственного контроля за информационной оболочкой граждан», с другой, (2) долгосрочные ограничения для роста мировой экономики и дальнейший рост экономического неравенства, (3) упрочение авторитарных режимов и серьезные вызовы либеральным порядкам, провоцирующие поиск новых форм и стратегий либерализма.
Вызов пандемии: экономика в обмен на жизни
Весной 2020 года, когда многие страны стали вводить локдауны и карантины, чтобы предотвратить коллапс систем здравоохранения, не готовых к валу короновирусных пациентов, ожидания по экономическим последствиям этих мер были более чем мрачные, если не сказать панические. Чтобы разъединить людей, предотвратив тем самым неуправляемое распространение вируса, потребовалось остановить производственную деятельность во многих секторах экономики, где люди должны взаимодействовать друг с другом. Необычность происходящего и полное непонимание, чем может закончится эта борьба за жизни людей в «обмен» на угнетение экономической деятельности, стали источником глубоко негативных прогнозов.
Действительность второго квартала подтверждала глубокий пессимизм экономистов. Так, по предварительным данным, при измерении квартал к кварталу того же года, экономика США провалилась за три месяца весны на 9,5% (это минус 33% SAAR[2]), ВВП ЕС – на 12%. ВВП Китая, который ввел карантин раньше других, – еще в первом квартале, по официальным данным рухнул на 7%, что, конечно, было очень непривычным фактом на фоне десятилетий высоких темпов роста. При этом МВФ 13 мая 2020 года опубликовал свою оценку падения Китайского ВВП в первом квартале приведя, оценив его колоссальной цифрой – минус 36,6% (SAAR). А 22 июля 2020 года Минэкономразвития России оценивал падение ВВП России во втором квартале в 9,5% в годовом выражении при падении к четвёртому кварталу 2019 года почти на 20% (по SAAR). Похожие цифры падения ВВП наблюдались и в других странах, попавших в эпицентр пандемии.
Правительства и Центральные банки всех стран, которые были вынуждены закрывать деятельность бизнесов, одновременно принимали меры поддержки граждан, лишившихся из-за локдауна источников доходов. Массированные программы финансовой помощи через механизмы фискального стимулирования и радикального смягчения денежно-кредитных стимулов в той или иной мере применялись всеми странами, ограничившими деятельность бизнеса и призвавшими или директивно потребовавшими граждан самоизолироваться. Денежные выплаты преследовали две цели – удержать граждан в изоляции, обеспечив их единовременными денежными выплатами вместо привычного заработка, и сохранить бизнесы до того момента, когда ограничения будут сняты.
Несмотря на то, что власти всех суверенов в той или иной мере субсидировали граждан и бизнес во время карантина, а центральные банки снижали ставки и применяли количественное смягчение, реакция экономик разных регионов была неоднородной, как с точки зрения уровня смертности, так и по экономическим результатам. Основными факторами различий в уровне смертности во время первой волны пандемии были способность национальных систем здравоохранения обеспечить квалифицированной медицинской помощью валом поступающих в госпитали зараженных вирусом пациентов и способность властей своевременно ввести и необходимое время удерживать жесткий карантин и мониторинг. Различия в реакции экономических параметров на пандемию и карантины можно, прежде всего, можно объяснить различной структурой национальных экономик и в меньшей мере программами помощи, которые были скорее на стороне социальной ответственности государства по отношению к своим гражданам.
Сегодня можно сделать следующие выводы:
— чем больше доля услуг в ВВП национальной экономики, тем сильнее был провал во время карантина;
— чем больше был вклад в ВВП малого бизнеса, тем более болезненной оказалась реакция на ограничительные меры и глубже экономический спад во время действия карантина;
— однако эти факторы сыграли в плюс, когда карантины были смягчены или вовсе отменены, а именно, в большинстве стран с высокой долей услуг и вклада малого бизнеса в третьем квартале наблюдалось V-образное восстановление экономической активности (например, в США ВВП в годовом выражении после падения на 33% во втором квартале, подскочил на 34% в третьем, после того как большинство ограничений было отменено);
— чем значительней и более адресной была помощь со стороны правительств бизнесам и домашним хозяйствам, тем более быстрым и существенным было восстановление в периоде до второй волны пандемии;
— имели значение глубина и качество самих карантинов и пост карантинных мер: там, где реализовались карантины по радикальному сценарию, а затем, после их снятия проводился глубокий мониторинг остаточной передачи вируса и оперативная локализации зараженных, итоговый ущерб для экономики был меньше
Последнее, пожалуй, наиболее важно для понимания того, какие модели противостояния с вирусом оказались наиболее действенными. Самое распространенное мнение относительно выбора модели заключалось в том, что властям надо было реализовать такой вариант ограничительных мер и понести соответствующие финансовые затраты, при которых количество жертв вируса не было бы чрезмерно большим, а ущерб экономике не был бы чрезмерно разрушительным и долгосрочным. С этой точки зрения пандемия оказалась определенным вызовом для всех существующих политических режимов. Мотив консолидации политического режима – имманентен любой власти вне зависимости от её природы. Если весь «театр» борьбы с вирусом в 2020 году представить как борьбу политиков за консолидацию и адаптацию действующих режимов к экстраординарной ситуации, то можно предположить, что именно исходя из этого власти по-разному вводили и отменяли локдауны, залезали в долги перед будущими поколениями или экономили на помощи и безразлично относились к растущим жертвам пандемии.
Стратегии противостояния: триумф контроля и фактор помощи
Нет необходимости напоминать, что с точки зрения количества человеческих жертв и экономического ущерба, относительно удачно период пандемии прошли страны с моделями политического управления, способными осуществлять достаточно эффективный контроль за гражданами и бизнесом. Прежде всего это относится к странам Азиатско-тихоокеанского региона. В Китае, по данным Университета Джонса Хопкинса, число жертв составило к настоящему времени около 5 тыс. человек при заболевших 95 тысячах. Скорее всего эти цифры многократно (даже 100-кратно) занижены, но даже с учетом этого относительные показатели по Китаю остаются одними из лучших в мире. Хорошие показатели и у других стран региона — Японии, Южной Кореи, Тайваня, Сингапура, где контролю заболеваемости способствовал фактор социальной дисциплинированности граждан. У стран с развитыми демократическими режимами, где при введении ограничительных мер правительства не могли рассчитывать на подобную дисциплинированность и даже сталкивались с протестами против ограничений, результаты оказались существенно хуже. Если в Китае эффективность авторитарных методов борьбы с короновирусом упрочила сам режим и уверенность властей в его эффективности как способа политического и экономического правления, то для западных демократий итоги борьбы с пандемией могут стать поводом для поиска новых форм либерализма, сознательного вовлечения граждан в процессы консолидации национальных интересов на базе равенства и справедливости.
Экономическая цена ограничительных мер и локдаунов похоже не следовала формуле «чем жестче и продолжительнее карантины, тем больше в итоге экономический ущерб». Скорее наоборот. По данным МВФ, в Китае, который в начале эпидемии отличился брутальными действиями, изолируя граждан, по итогам 2020 года скорее всего мы увидим рост, хотя и в пределах 2% (оценка Всемирного банка реконструкции и развития). В странах с развитой экономикой, где действия властей были не столь жесткими и больше апеллировали к сознательности граждан, падение темпов роста ВВП ожидается на 5,8%, для развивающихся стран этот показатель оценивается в минус 3,3%, (оценки МВФ). В целом, там, где власти обладали возможностью оперативно отслеживать контакты зараженных и мгновенно купировать распространение вируса, не считаясь с правами граждан, экономика пострадала меньше.
Насколько эффективны эти меры с точки зрения экономики можно было бы с уверенностью оценить, если бы после первых карантинов распространение вируса было полностью остановлено и после снятия ограничений люди смогли бы вернуться на рабочие места, самолеты начали летать как до пандемии, а люди стали беспрепятственно перемещаться по миру. Однако чистого «эксперимента» не получилось — после небольшого перерыва волна заражений вернулась и оказалось более мощной, чем первая. Тем не менее статистика III квартала показывает, что снятие ограничений в этот период сопровождалась тенденцией к быстрому, по сути, V-образному восстановление экономической активности у большинства крупных экономик. Третий квартал 2020 года, когда происходило повсеместное ослабление ограничений, показал мощное восстановление экономической активности прежде всего в странах с высокой долей услуг и вклада малого бизнеса в ВВП, оказавших значительную финансовую помощь этим секторам. Это видно из таблицы, если посмотреть падение во втором квартале и отскок в третьем (для Китая – сдвиг на первый и второй кварталы, соответственно). Исходя из этого можно было ожидать, что если бы второй волны пандемии не случилось, то для всех стран восстановление продолжилось бы в четвертом квартале и предположительно завершилось бы к концу 2021 года.
Динамика ВВП в I—III кварталах 2020 г. по отдельным крупным странам
| США | |||
| Q1 | Q2 | Q3 | |
| В годовом выражении | +0,3 | -9,0 | -2,9 |
| К соответствующему кварталу предыдущего года | +3,2 | -9,0 | +7,4 |
| ЕС (еврозона) | |||
| В годовом выражении | -5,0 | -14,7 | -4,3 |
| К соответствующему кварталу предыдущего года | -3,8 | -11,7 | +11,6 |
| Россия | |||
| В годовом выражении | +1,6 | -8,0 | -3,4 |
| К соответствующему кварталу предыдущего года | -18,3 | -1,9 | +13,0 |
| Китай | |||
| В годовом выражении | -6,8 | +3,2 | +4,9 |
| К соответствующему кварталу предыдущего года | н.д. | н.д. | н.д. |
Российские власти действовали примерно в рамках той же парадигмы борьбы с эпидемией, что и большинство других стран. Однако в структуре её экономики велика роль крупных предприятий, в том числе с государственным участием, которые не останавливали свою деятельность даже в период, когда были объявлены нерабочие дни. Практически карантин не коснулся деятельности предприятий, работающих на оборонный госзаказ или финансируемых из бюджета. Сам механизм ограничительных мер был построен таким образом, что препятствовал свободному перемещению граждан по делам, не связанным с производственной деятельностью, но давал возможность перемещаться в связи с производственной деятельностью. Поэтому спад ВВП во втором квартале оказался не таким глубоким как в странах западной Европы и во многом был вызван судорожным сокращением спроса. Сфера услуг, представленная в основном самозанятыми, ИП и малыми предприятиями, аренда недвижимости, розничная торговля, а также туризм и авиасообщение, оказались наиболее пострадавшими, поскольку их деятельность попала под прямые или косвенные запреты.
Финансовая помощь по всем прямым и косвенным (за счет отсрочек и списания некоторых налогов, льгот по кредитам на выплату заработной платы, выплат на детей и др.) источникам оценивается Минфином России в 4,5% ВВП, при этом прямая помощь в виде выплат наличными и возврата налогов была около 2% ВВП. Большинство сопоставимых или больших, чем Россия по размеру экономики стран оказали более существенную помощь своим гражданам и бизнесам. Подобный показатель в США составил 12,4%, в Германии 37%, в Японии 20%, в Великобритании 16%, во Франции 14%, в Италии 20% ВВП. Страны с развивающимися рынками и примерно одинаковым по сравнению с Россией ВВП потратили на помощь от 3,3% ВВП в Бразилии до 1,0% ВВП в Мексике. Китайские власти использовали преимущественно косвенные методы поддержки экономики, которые во многом по составу мер были заимствованы Россией. В целом на поддержку малого бизнеса, который был в центре внимания властей, Китай направил около 900 млрд. долларов или 6% ВВП.
Размер финансовой помощи также неоднозначно повлиял на способность и темпы экономического восстановления, хотя пример США, ЕС и Китая указывает на положительное влияние помощи на скорость восстановления. В России, где финансовая помощь была весьма умеренной, восстановление в третьем квартале против второго составило +13%, однако этот прирост скорее закрывал характерный для её экономики провал первого квартала, в котором падение ВВП составило минус 19% (обычно этот провал компенсируется во втором квартале). Поэтому динамика ВВП вышеупомянутых регионов и России скорее подтверждает, что размер и направленность финансовой помощи может влиять на последующие темпы восстановления. Следует добавить, что развитые демократии прибегли к финансовой помощи и по причине сознания социальной ответственности перед своими гражданами.
Долгосрочные последствия
Промежуточный итог 2020 борьбы с короновирусом в мире оказался пока лучше ожиданий, погибло пока менее двух миллионов человек (история пандемий знает совсем другие беспрецедентные цифры смертности во время «испанки» или «чумы»), ожидаемое сокращение мирового ВВП составит порядка 4-4.5%, при том, что в следующем году можно ожидать дальнейшего восстановления, по оценкам ведущих международных финансовых организаций более, чем на 5%. Тональность прогнозов и их количественные оценки для следующего года постепенно меняются на спокойные и более позитивные.
Было не раз справедливо заявлено, что пандемия уйдет и экономические ограничения потеряют свою актуальность только после достижения критического уровня коллективной иммунной защиты от вируса, а до этого власти всех стран будут вынуждены вводить локдауны и искать оптимальные формы запретов и экономической помощи своим гражданам. Ответ на вопрос, как долго это будет продолжаться, зависит от эффективности вакцин, применение которых в массовом порядке только начинается, а в конечном счете от времени необходимого для приобретения человечеством стадного иммунитета.
Долгосрочные последствия этой пандемии менее определенны, однако можно предположить, что она запустит новые или ускорит существовавшие глобальные тренды в политической и экономической жизни, к которым в сегодняшнем понимании можно отнести:
- Упрочение авторитарных режимов;
- Ускоренный переход к информационной экономике, информатизации человека;
- Усиление государственного контроля за информационной оболочкой граждан;
- Ограниченные возможности для состоятельного роста мировой экономики;
- Рост экономического неравенства;
- Болезненный поиск новых форм либерализма.
Быстрый рост публичного и корпоративного долга скорее всего будет иметь дефляционные последствия. Монетарная экспансия центральных банков, программы количественного смягчения, льготное кредитование – все это факторы, способствующие формированию значимого удельного веса компаний, которые действуют вне зоны конкуренции. Накопление неэффективности может служить фактором крайне медленного роста, который в основном будут вытягивать инновационные компании. Альтернатива в виде прекращение мягкой денежно-кредитной политики и повышения ставок в этой ситуации будет чревата сокращением занятости, падением доходов и спроса, и затем экономической рецессии.
Современные механизмы монетарной экспансии центральных банков не приводят к трансмиссии денег к массовому потребителю. Как отмечалось в обзорах МВФ, существенная часть эмиссии резервных валют оказывается на счетах управляющих активов. Если учесть, что доход от активов принадлежит достаточно ограниченному кругу людей, то современная фискальная и монетарная политика развитых стран запада и растущих экономик АТР постоянно усиливает рост экономического неравенства в мире. Монетарные власти развитых стран начали проекты эмиссии цифровых денег центральных банков, в моделях которых рассматривается вариант привязки цифровых кошельков граждан и юридических лиц непосредственно к сети блокчейн центрального банка, минуя коммерческие банки. То есть технически закладывается модель, при которой эмиссия будет происходить непосредственно на счета нефинансовых компаний и граждан. Это касается и современной России с её низкоэффективным сектором промышленного производства, слабого развития инновационного сектора экономики и несправедливой политики распределения ресурсов.
Очевидно, что обозначенные выше тенденции ставят перед западными демократиями задачу переосмысления существующей модели либерализма. Тем более, что испытание пандемией упрочило уверенность сторонников антилиберализма в эффективности тоталитарных и авторитарных моделей управления китайского типа. Если отвлечься от общечеловеческих ценностей, то эффективность той или иной модели общественно-политического устройства в конечном счете определяется её экономическим результатом, способностью конкурировать с другими моделями. Вызов конкуренции уже стал и будет ведущим мотивом модернизации общественно-политической модели западной демократии. К чему она приведет можно только догадываться.
[1] Автор – профессор Школы экономических наук НИУ ВШЭ.
[2] В пересчете на сезонно скорректированную годовую динамику.