ГОД КОВИДА: ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ИТОГИ И ВЫЗОВЫ ДЕСЯТИЛЕТИЯ

Очередной доклад Фонда Либеральная миссия «ГОД КОВИДА: ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ИТОГИ И ВЫЗОВЫ ДЕСЯТИЛЕТИЯ» посвящен анализу итогов прошедшего года. Пандемия Ковид-19 не просто изменила казавшиеся естественными и незыблемыми стандарты и привычки жизнедеятельности, но ее социальные, экономические и политические вызовы обнажили и обострили формировавшиеся в последние годы и даже десятилетия тенденции. Поэтому анализ промежуточных результатов и последствий произошедшего далеко выходит за рамки дежурного подведения годовых итогов. В настоящем докладе анализируются экономические, политические и социальные итоги этого года в контексте долгосрочных тенденций развития России, мира и постсоветского пространства.

ОСНОВНЫЕ ВЫВОДЫ

Несмотря на то, что мировая экономика пережила, вероятно, крупнейшее сокращение со времен Второй мировой войны (-4.5% мирового ВВП), последствия первого года пандемии оказались несколько лучшими и в отношении смертности (2 млн. зарегистрированных смертей), и в экономическом смысле, чем это представлялось в начале.

Характер реакции разных стран на пандемию определялся их экономическими возможностями и типом политического режима. Страны располагавшие широким аппаратом принуждения, делали ставку на жесткость карантинных мер, в то время как развитые страны с демократическими традициями и широкими возможностями заимствований сопровождали более мягкие ограничения широким пакетом помощи населению и бизнесу.

В целом, последствиями пандемии и опыта борьбы с ней станут: (1) ускорение цифровизации экономики и социальных практик, с одной стороны, и усиление государственного контроля за информационной оболочкой граждан, с другой, (2) долгосрочные ограничения для роста мировой экономики и дальнейший рост экономического неравенства, (3) упрочение авторитарных режимов и серьезные вызовы либеральным порядкам, принуждающие их к поиску новых форм и стратегий консолидации национальных интересов.

Размер поддержки экономики в России (3.5% ВВП) был существенно меньшим, чем в развитых и крупных развивающихся странах (в частности – в Китае). Это связано с тем, что российское правительство стремилось сохранить резервы перед лицом неопределенности на нефтяном рынке и возможных ограничений на рынке заимствований. При этом сокращение российской экономики (минус 4 – 4.5% ВВП) оказалось умеренным, что свидетельствует об эффективности антикризисных мер. Однако ограниченность пакета поддержки и зависимость от нефтегазовых доходов не позволяет рассчитывать на энергичное восстановление.

В целом, российская экономика гораздо лучше проходит повторяющиеся кризисы, связанные с падением внешнего спроса (2009, 2015, 2020), однако они не становятся стимулом структурных изменений, как это должно быть. В итоге, экономика растет более низкими темпами, нежели страны с аналогичным уровнем развития (стагнирует), Россия опускается в мировом рейтинг по уровню подушевого дохода, а к 2030 г. не только не войдет в пятерку крупнейших экономик, но и уступит свое шестое место Индонезии.

Правительство фактически смирилось с перспективой второго десятилетия стагнации, о чем свидетельствует «девальвация» «целей развития»: подписанный в июле 2020 г. указ не только переносит на 2030 г. цели, заявленные на 2024 год в предыдущем указе 2018 г., но еще и корректирует их в сторону понижения.

В целом благоприятные показатели рынка труда и динамики доходов, демонстрирующие умеренный рост безработицы (6.4%) и умеренное снижение реальных доходов (4%) преимущественно отражают ситуацию в более благополучном бюджетном и корпоративном секторе, в то время как в «плохо видимом» секторе малого бизнеса и самозанятости ситуация, скорее всего, гораздо хуже.

В региональном разрезе особо пострадавшими оказались регионы с большой долей ТЭК и автомобилестроения в экономике и крупные города, где услуги играют ключевую роль. Риски этого года определяются угрозой банкротств малых и средних предприятий и ухудшением положения домохозяйств в связи с их закредитованностью. На фоне скупости в отношении граждан и бизнеса, щедрая помощь была оказана региональным бюджетам: объем трансфертов значительно превысил объем выпадающих доходов. В то же время отсутствие у регионов свободы бюджетного маневра снижало эффективность этой помощи, не позволив перераспределять ее в пользу наиболее уязвимых зон, в частности – здравоохранения.

В региональной политике Кремль остался верен принципу приоритета целей контроля над целями развития, избавляясь от располагающих политическим капиталом губернаторов, и продолжал политику, направленную на подчинение региональных элит варягам-технократам. Получила продолжение и тенденция «вертикализации» региональных правительств: в этом году обязательное согласование с руководством федерального ведомства охватило глав систем образования и здравоохранения. В этой ситуации передача губернаторам дополнительных полномочий по борьбе с пандемией не могла привести к увеличению их политического веса.

Система госуправления в стрессовой ситуации проявила свои системные недостатки: невысокий инфраструктурный потенциал на фоне высокого силового, «зарегулированность» и широкую дискрецию контрольно-надзорных ведомств, а также склонность к подмене реального решения проблем манипулированием отчетностью, информацией и общественным мнением.

Приятие конституционной поправки, отменяющей ограничения по срокам для действующего президента, обозначило окончательный переход России от конкурентного авторитарного режима к режиму авторитарной гегемонии, для которого характерны более высокий уровень репрессивности и более широкие ограничения прав и свобод граждан.

Эффективность репрессивных практик режима, не консолидированность антиавторитарной повестки и низкий организационный потенциал не позволили оппозиции мобилизовать противников «обнуления», при том, что, согласно опросам, к ним относились 40 – 45% населения. Несмотря на это, сочетание экономической стагнации, ослабления харизматической легитимности, усиления протестного регионализма и существенных изменений в структуре медиа-потребления населения формирует серьезный вызов режиму и провоцируют его на расширение политического контроля и репрессивных практик, проявлением чего стали покушение на Алексея Навального и новый пакет репрессивных законов.

Масштабные протесты в Беларуси, выборы в Молдове, очередная «революция» в Киргизии и Карабахская война отразили набор новых вызовов для пост-советского пространства: ослабление влияния Запада, выход на политическую сцену новых поколений, стремящихся дистанцироваться от общего советского и постсоветского прошлого, а также возвращение российской политики к ее историческому «имперскому» функционалу, проявлением чего, вероятно, станет попытка строительства нового Союза под протекторатом России, включающего Беларусь и ряд непризнанных территорий.