Рациональность экономических воззрений сельского жителя

Вопрос о том, почему люди иногда или даже часто предпо­читают действовать в теневой сфере, сам по себе тривиален. Ответ на него прост и лаконичен: потому что так выгоднее. Но что есть выгода и как люди представляют ее себе? Почему одному человеку выгоднее легализовать все свои финансовые операции, а другой тщательно скрывает доходы? Почему один стремится получить банковский кредит, а другой предпочита­ет занять деньги у частного лица? Почему один везет произ­веденную продукцию в государственные или, по крайней мере, в легально зарегистрированные заготовительные учреждения, а другой сбывает урожай первому попавшемуся нелегалу-пе­рекупщику? Почему, наконец, один упорно (и часто безуспеш­но) требует, чтобы власти соблюдали закон, а другой дает взятку и в обход закона покупает у властей нужное ему решение? Понятие о выгоде можно различить за любой из этих операций, но точ­но ли, что содержание этого понятия будет каждый раз одина­ковым?

Все эти и некоторые другие вопросы мы имели в виду, при­ступая к изучению того, как теневые экономические отноше­ния отражаются в сознании сельских жителей современной России. Немаловажным был также и более определенный вопрос:  при каких условиях и в какой степени современный крестья­нин считает для себя возможным собственное участие в тене­вых экономических операциях?

Скажем сразу, что мы не собираемся давать нравственные характеристики тем, кто выразил очевидную готовность дей­ствовать в теневой сфере и даже предъявил свой опыт такого участия. Нас интересовали лишь экономические и связанные с ними правовые мотивы и предпочтения, проявляющиеся тогда, когда человек выбирает между легальным и нелегальным. В соответствии с элементарными требованиями экономической теории мы должны были задаться вопросом: каковы экономи­ческие предпочтения современных сельских жителей и как эти предпочтения определяют выбор того или иного способа по­ведения?

Сначала несколько общих слов о тех людях, которые оказа­лись в сфере нашего внимания. Стремясь охватить как можно более широкий круг экономических интересов населения, мы обратились к представителям самых различных социальных слоев современной российской деревни. Среди полусотни наших рес­пондентов есть и руководители коллективных и государствен­ных хозяйств, и фермеры, и члены кооперативов, и работники бюджетной сферы, и другие категории сельских жителей. Од­нако при всей разнице социального положения и экономичес­кого благосостояния всех их без исключения объединяет одна общая мировоззренческая особенность: каждый вполне осоз­нает себя участником рыночных экономических отношений. Заметим, что мы никак не стремились подобрать респонден­тов по этому признаку. Он проявился сам по себе — уже при анализе полученного материала.

За основной критерий «рыночного самосознания» имеет смысл принять рациональность выбора: на рынке человек всегда осоз­нанно выбирает тот вариант обмена, который сулит ему наи­большую выгоду. Система взаимных и добровольных обменов, которые приносят выгоду всем участникам («игра с положительной суммой»), — и есть рынок в широком экономическом смысле этого слова. Сельские жители, с которыми были про­ведены интервью, понимают, что от того, когда, как, с кем и на каких условиях они вступят в эти обменные отношения, зависит большая или меньшая выгода, которую они смогут получить. И это общее понимание совершенно не зависит ни от соци­ального положения, ни от способа ведения или величины хо­зяйства: и руководитель крупного агропромышленного пред­приятия, и пенсионер, выращивающий на продажу лук и укроп на своем приусадебном огороде, одинаково озабочены тем, чтобы их хозяйство давало максимальную выгоду или, говоря язы­ком современной микроэкономической теории, чтобы они по­лучали максимальную полезность. То есть все наши респон­денты ведут себя вполне рационально.

Более того, даже в тех случаях, когда крестьянин произвольно (в силу тех или иных объективных обстоятельств или каких-то властных административных решений) оказывается лишен реального выбора, мышление его продолжает перебирать воз­можные варианты поведения, и этот чисто умозрительный вы­бор также оказывается рациональным.

Можно сказать, что сельские жители России ведут посто­янный «диалог с судьбой» по поводу того, как в жизни посту­пать выгодно, а как — невыгодно. Судьба предстает перед каж­дым в виде конкретной рыночной ситуации, которая требует определенного решения. Правильное решение сулит успех, неверное — неудачу. Вот всего несколько наугад выбранных суждений:

«В позапрошлом году со своими овощами доезжал до Ле­нинграда. А так и в Тулу, и в Москву, Волгоград и пр. Ну и по области. Особенно на северо-восток. У них в этом году неуро­жай на овощи, цены выгодные для нас…» (Н.К., сельский жи­тель, ведущий интенсивное личное подсобное хозяйство, Ро­стовская обл.).

 

«Сейчас вот мясо надо сбывать — а куда? На мясокомбинат ~ невыгодно» (К.П., директор совхоза, Новгородская обл.).

 

«Можно ведь и обменять семечку на зерно с тем же «пере­купой» — это будет выгоднее, чем покупать зерно по полной стоимости» (А., работник фермерского хозяйства, Ростовская обл.).

 

«Пусть и корм дорогой, но все равно птицу выгоднее выра­щивать, чем покупать» (Е., техслужащая в сельской школе, Ростовская обл.).

 

«Заготовительной конторе райпо продаем мясо живым ве­сом, нам это выгодно, потому что у нас упитанность низкая. Расплачиваются они с нами или деньгами, или продуктами» (А.В., председатель коллективного хозяйства, Новгородская обл.).

 

«Выгоднее всего работать с картошкой, потому что ее мож­но полностью механизировать» (Д.М., глава крестьянского хо­зяйства, Новгородская обл.).

 

«Вот у меня сейчас годовалый бык, я не знаю, куда деть его. Поехать сдать на мясокомбинат за 25 рублей килограмм, я считаю, для меня это невыгодно, все равно, что за так мясо отдаю. Если посчитать, сколько кормил я его… так я в убыт­ке» (В.У, шофер краеведческого музея, Рязанская обл.).

 

«Всегда выбираешь, где дешевле и получше» (Е., фермер, Ростовская обл.).

Как видим, выгоду все наши респонденты уверенно отли­чают от убытка. Но точно ли все они одинаково понимают само содержание понятия о выгоде? Поскольку предметом нашего интереса является экономическая деятельность за пределами официально признанных юридических норм, то уместно по­ставить вопрос, существует ли разница в понимании выгоды и, соответственно, в отношении к теневой экономической дея­тельности у различных категорий сельских жителей.

Для удобства исследования мы разделили всех наших рес­пондентов на три группы — в зависимости от статуса в общей хозяйственной системе.

В одной — руководители крупных коллективных (или госу­дарственных) хозяйств, это люди, которые в прежние времена были бы причислены к знаменитому «председательскому корпусу». Хозяйства, которыми они управляют, юридически не принадлежат им. За свой труд они должны получать установ­ленное вознаграждение, и уровень их личного достатка дол­жен бы зависеть от экономических успехов всего хозяйства в целом. В случае же неуспеха они рискуют потерять место ра­боты. Юридически хозяйство продолжает существовать и после их ухода с должности. Несколько схематизируя положение дел, мы могли бы сказать, что эти люди выступают в качестве на­нятых менеджеров, действующих от имени «хозяина», владельца собственности. Однако на самом деле при нечетких, размы­тых отношениях собственности в бывших колхозах и совхозах руководители хозяйств, выступая от имени коллектива владельцев (или от имени государства), в большинстве случаев являются, по сути, единоличными распорядителями всех ресурсов хозяй­ства (1).  На рынок они выходят в качестве крупных собственни­ков и в значительной степени определяют состояние рынка, что позволяет им рассчитывать на поддержку со стороны вла­стных администраций различного уровня, заинтересованных в стабильности экономической ситуации.

На деле личное благосостояние руководителей такого рода далеко не всегда прямо связано с официально объявленным успехом или неуспехом вверенных им хозяйств. Право распо­ряжаться значительными объемами общественных ресурсов создает возможность теневой приватизации некоторых долж­ностных полномочий, и тогда общественная собственность может быть использована к выгоде частного лица — руководителя. Как увидим в дальнейшем, общественное мнение довольно проч­но связывает личное благосостояние таких руководителей именно с их теневыми возможностями.

В другой группе — фермеры, главы крестьянских хозяйств и прочие сельские жители, чье частное право собственности на производственные ресурсы, вовлеченные ими в хозяйственный оборот, закреплено юридически. Как правило, эти люди име­ют в собственности и арендуют несколько десятков гектаров земли и ведут на свой страх и риск среднее или мелкое товар­ное хозяйство. Эти сельские предприниматели — весьма активные рыночные операторы. Их личное благосостояние целиком и полностью зависит от успеха их производственной деятельно­сти и от выгоды, полученной в результате рыночных обменов. И торгуют они — как на легальных рынках, так и на теневых — только тем, что сами произвели.

В третью группу входит большинство сельских жителей Рос­сии — те, кто не ведет собственного товарного хозяйства, — или наемные работники, или пенсионеры, или люди, занятые в ос­новном производством продуктов питания для собственного домашнего потребления. В качестве рыночных операторов эти люди появляются редко или не появляются совсем. Их благо­состояние — впрочем, всегда весьма невысокое — связано с уровнем заработной платы, величиной трансфертных платежей из бюджета, а также с интенсивностью ведения домашнего хозяйства и ве­личиной его товарной составляющей.

Может возникнуть вопрос, точно ли, что и в этой группе, которая слабо участвует в непосредственной практике рыноч­ных обменов, «рыночное самосознание» проявляется достаточно четко? Материалы, полученные нами в ходе исследования, по­зволяют ответить на этот вопрос положительно. Даже в тех случаях, когда человек по каким-то причинам лишен возмож­ности вести выгодные рыночные операции, он расценивает само это отсутствие возможности как недоступную выгоду (причем не абстрактную, а вполне конкретную) и выражает по этому поводу определенное сожаление. Вот характерное суждение сельской жительницы, основной доход которой составляет заработок в совхозе: «Скот не держу. Коров у нас люди вообще мало дер­жат, потому что нечем кормить, негде скотину пасти. Пастби­ща все далеко. Держат больше поросят. Но с ними тоже моро­ки много, а главное — корма дорогие. А вот соседка моя хорошо приспособилась: она хряка держит, так к ней со всей деревни бегают. И с каждого помета она получает поросенка… Или свекровь у меня держит четыре огорода, у них свой трактор. Она всю зиму ездит на рынок продавать картошку. Этим жи­вет. А мне на рынок не на чем ехать, да и смысла нет — сколь­ко там у меня есть на продажу?! Я если и продаю, то только излишки: картошку, лук. Продаю здесь же, по соседству — тем, кто не держит хозяйства и работает в городе. В этом году кар­тошка была 120-150 рублей мешок. Продала два мешка. Я, может, и хотела бы расширить подсобное хозяйство, да куда ж мне одной, без мужика… А фермером стать? Да вы что! Все сей­час очень дорого, фермерам не прожить. Помощи от властей никакой нет. Затраты огромные: техника нужна, горючее…» (А., доярка госптицесовхоза, Новгородская обл.). Подобный пере­бор альтернативных вариантов поведения, конечно же, свиде­тельствует о рациональной оценке каждого из них, даже если У человека нет реальных возможностей соответствующим об­разом приспособиться (2)

 

Таковы три группы сельских жителей, взятые в их отноше­нии к правам собственности и к рыночной активности. Мы прекрасно понимаем, что провести четкую границу между каждой из этих групп в некоторых случаях может быть чрезвычайно трудно. Но мы и не ставим перед собой задачу строгой соци­альной типологизации. Например, разница между сельскими предпринимателями и теми, кто не ведет товарного хозяйства, во многих случаях чисто количественная: женщину, продаю­щую два мешка картошки в год, мы предпринимателем счи­тать не будем, а вот ее свекровь, которая держит четыре ого­рода, трактор и всю зиму ездит торговать картошкой, все-таки стоит причислить к предпринимателям. Известно, что в иных случаях в крупных хозяйствах стирается различие между «на­нятым» руководителем-менеджером и собственником: наибо­лее дальновидные и расторопные председатели, скупив паи у своих односельчан, сами становятся владельцами всех колхоз­ных активов — не только де-факто, но и де-юре… В нашем случае дело вообще не в четкости границ. Тут нам важнее лишь на­метить тенденцию в экономическом поведении различных ка­тегорий сельского населения, с тем чтобы найти ответ на ос­новной интересующий нас вопрос: кто, в какой степени и по каким мотивам готов принять участие в теневых экономичес­ких отношениях или, напротив, решительно отвергает такую возможность.

Для того чтобы не потеряться в сложном переплетении ле­гальных и теневых экономических связей, мы схематизирова­ли структуру современного аграрного производства и представили ее в виде системы легальных и теневых рынков: здесь и рын­ки различных производственных факторов (земля, труд, производственные ресурсы и орудия, капитал), и рынки готовой продукции, и рынки административных решений, и даже те­невой рынок социальных гарантий. Таким образом, мы полу­чили возможность понять, каково отношение каждой из инте­ресующих нас групп к теневым экономическим связям и какова степень их собственной вовлеченности в такие связи внутри каждого из рыночных сегментов современного аграрного про­изводства.

Надеемся, что такое взаимное пересечение социально-ста­тусных и экономических характеристик даст возможность мак­симально полно увидеть, как теневые экономические отноше­ния отражаются в сознании современных сельских жителей России.

Поделиться ссылкой: