Выводы
Полученная нами информация о поведении и установках городского населения России свидетельствует о том, что значительная часть горожан в своей повседневной экономической практике руководствуется не только или даже не столько декларативными принципами юридического права, сколько рациональными нормами права обычного, отдающего предпочтение частным интересам перед общественными. Хотя свидетельства респондентов не дают оснований для того, чтобы судить о количественных параметрах явления (этому, как мы уже упоминали, будет посвящена следующая глава книги), однако картина, представшая перед нами, не позволяет сомневаться в том, что нелегальные экономические отношения пронизали все основные сферы жизнедеятельности россиян. При этом субъектами теневого порядка выступают не только производители товаров и услуг, но и их потребители. Речь, таким образом, идет не просто о злоупотреблениях в отдельных ведомствах и группах населения (среди чиновников, предпринимателей, работников милиции, высшей школы, образования и т. д.), но о « всеобъемлющей плотной социальной материи, о коррупционно-теневой среде, которую нельзя быстро изменить никакими законодательными и репрессивными мерами хотя бы потому, что для реализации таких мер в обществе нет соответствующих субъектов. По крайней мере, на это указывают свидетельства наших собеседников о поведении и нравах людей, работающих в системе исполнительной власти, включая органы охраны правопорядка.
Если полученная нами картина соответствует положению дел в обществе (или хотя бы в его значимых сегментах), то особенность переживаемого страной периода заключается не столько в недостаточном развитии рыночных отношений, сколько в чрезмерно широком распространении принципов рыночного поведения. В частности, объектом рыночной конкуренции становятся все без исключения общественные блага, доступ к которым по закону должен быть равным для всех граждан — в силу равенства их конституционных прав. В этих условиях исполнительная власть, бюрократия, в чьи прерогативы входит распоряжение общественными благами, получает важные рыночные преимущества. Как показывают наши собеседники, чиновничество реализует эти свои преимущества на многообразных и связанных между собой теневых рынках. Такие рынки, генетически и исторически восходящие к советской эпохе, после легализации частной собственности получили новые импульсы для расширения и развития именно потому, что расширилась область самих конституционных прав, являющихся главным объектом теневой приватизации и основным товаром на нелегальных рынках. Информация, представленная в данной главе, может рассматриваться как убедительное эмпирическое подтверждение этой мысли.
Превращение общественных благ в рыночный товар происходит при сочетании формально-юридических деклараций о максимально широких конституционных гарантиях с их острейшим дефицитом в правоприменительной практике. Имеющиеся у нас материалы показывают, что ни один из респондентов, чьи законные права нарушаются, не предпринимал и не собирается предпринимать никаких попыток защитить их в судебном порядке. В сложившихся условиях их выгоднее выкупить, осуществив теневую сделку с их фактическим держателем (чиновником, милиционером и др.), чем отстаивать в законном порядке. Проявляя готовность вступать в такого рода сделки, наши собеседники фактически дают понять, что существующие в обществе механизмы обеспечения их прав они считают ненадежными, а потому в своей деловой и частной повседневной жизни попросту не принимают их в расчет. Но если есть принципиальная возможность рыночных операций с таким нерыночным товаром, как конституционное право, то воспользоваться этой возможностью могут не только те, кто хочет получить (за деньги) свои законные права, но и те, кто стремится купить товар, названный нами «разрешением на правонарушение». В полученных нами свидетельствах эта закономерность тоже получила выразительное эмпирическое подтверждение. Вместе с тем в них отчетливо проявилась и главная линия социальной дифференциации, проходящая сегодня между теми, чья платежеспособность позволяет им оперировать на теневых рынках, и теми, чьи доходы для этого недостаточны.
Еще один результат исследования, который представляется существенным, заключается в обнаруженной нами тенденции институционализации теневых рынков, к выработке определенных норм и правил их функционирования, обладающих той или иной степенью обязательности. Речь идет, иными словами, о формировании своего рода теневого порядка, существующего параллельно официальному и во многом вопреки ему. Этот порядок в разных сферах жизнедеятельности проявляется по-разному и находится на разных стадиях развитости. В одних случаях (система здравоохранения) теневой рынок стихиен и хаотичен, в других (высшая школа, в значительной степени — милиция) имеет место внутрикорпоративная горизонтальная кооперация или вертикальная иерархическая самоорганизация, в третьих (государственный аппарат и бизнес) — налицо вполне развитые формы межкорпорационной ин-ституционализации. Последний случай представляется наиболее интересным и важным. С одной стороны, он свидетельствует о том, что возможности упорядочивания нелегальных отношений выше тогда, когда сами партнеры являются структурированными легальными субъектами, и ниже тогда, когда один или оба партнера выступают в роли стихийных (и разовых) индивидуальных поставщиков и покупателей тех или иных услуг. С другой стороны, межкорпоративные постоянные отношения бюрократии и бизнеса, при которых в рыночный оборот вовлекаются нередко значительные ресурсы, связаны с повышенным риском, причем для обеих сторон: чиновнику угрожают юридические санкции за взяточничество и злоупотребление служебным положением, а предприниматель не может быть до конца уверен в том, что чиновник его не «кинет», отказавшись предоставлять оговоренную и заранее оплаченную услугу. Вот почему возникновение института посредничества, неоднократно упоминаемого нашими респондентами, представляет значительный интерес для понимания происходящего сегодня на российских теневых рынках и тенденций их развития. Уже сама легализация этого института (введение в штатное расписание специальных должностей, создание посреднических фирм) свидетельствует о том, что и на нелегальных рынках, как выразился один из наших собеседников, вполне возможно движение от «дикости» к «цивилизованности».
Процессы, происходящие сегодня в пространстве «бизнес — бюрократия», чрезвычайно важны для понимания реальнных, а не иллюзорных перспектив перехода от теневого беспорядка и вырастающего из него теневого порядка к порядку правовому. Полученная нами информация укрепила нас в мысли, что внутри этого пространства такой переход невозможен: какие бы законы ни принимались, взаимосвязанные и вполне рациональные интересы чиновников и зависимых от них предпринимателей их исполнение заблокируют. Однако, судя по нашим данным, перспектива начинает просматриваться в пространстве «бизнесмен — потребитель». Мы выяснили, что единственным источником ресурсов, поступающих на теневые рынки непроизводственной сферы, является сфера производственная. В свою очередь, познакомившись с одним из ее сегментов, в котором производятся потребительские услуги, мы могли убедиться в том, что теневые рынки в этой сфере возникают и существуют лишь постольку, поскольку они соответствуют экономическим предпочтениям потребителя. Тем самым именно население (не только городское, но, как было показано в предыдущей главе, и сельское) поддерживает нелегальный рынок потребительских услуг, а значит, в конечном счете, и всю систему российских теневых рынков. Экономическая природа этой поддержки проста и очевидна: возникающая на данном рынке конкурентная среда — не в последнюю очередь благодаря присутствию на нем производителей-неформалов — вполне соответствует интересам потребителя. Поэтому легализация деятельности неформалов — посредством предоставления им льготных условий существования — могла бы стать естественным и логичным шагом на пути от теневого порядка к правовому. Это, разумеется, не панацея от коррупции и всего, что с ней связано. Это — наряду со снижением налогов для легальных фирм — всего лишь первый шаг в данном направлении, но зато такой, который подготовлен стихийным течением экономической жизни, а не бесконечно далекими от нее умозрительными решениями, которые готовятся и принимаются в начальственных кабинетах.
(1) Последнее обстоятельство, быть может, объясняется тем, что в деревне процесс теневой либерализации и коммерциализации в непроизводственной сфере идет значительно медленнее, чем в производственной, что, в свою очередь, связано, видимо, с весьма низким жизненным уровнем большинства сельского населения. На теневые платежи здесь просто не хватает денег, а потому и вопроса — платить или не платить — чаще всего не возникает.
При постановке соответствующей задачи и применении соответствующего инструментария участие в теневой экономике городских предприятий промышленности и торговли может, конечно, стать объектом специального изучения, о чем свидетельствует ряд весьма успешно проведенных исследований. См.: Долгопятова Т. Г. и др. Указ. соч.; Косалс Л., Рывкина Р. Указ. соч.; Радаев В. Указ. соч. Однако мы перед собой такую задачу не ставили, в том числе и потому, что используемый нами социологический инструментарий не позволяет подступиться к ней сколько-нибудь основательно.
(2) В научной литературе подобные явления иногда рассматриваются как бюрократическая рента, присущая любым административным системам, См., например: Buchanan J.M. Rent Seeking and Profit Seeking // Toward a Theory of the Rent-Seeking Society / Ed. J.M. Buchanan, R.D. Tollison, G. Tullock. Texas: A&M University Press, 1980. P. 3.
(3) Теоретический вопрос, который здесь возникает, чрезвычайно важен для правильного понимания эмпирического материала, содержащегося в рассказах наших собеседников. Если бы мы оценивали ситуацию с точки зрения формального права, то должны были бы признать, что де-юре разрешение на открытие бизнеса, которое чиновник продает за взятку, не является товаром, но относится к категории «общественных благ», равный доступ к которым имеют все без исключения граждане (в том числе и любой предприниматель). Но при рассмотрении реальной экономической практики разговор о том, кому права принадлежат де-юре, имеет абстрактно-академический характер, тогда как де-факто правами распоряжается тот, кто имеет возможность вынести их на рынок в качестве товара. И потребитель, соглашаясь купить этот товар, на деле подтверждает факт его принадлежности чиновнику. В конце концов, рыночная сделка в том и заключается, что продавец и покупатель к взаимной выгоде договариваются о том, кого они считают настоящим владельцем товара и кого будут считать владельцем в будущем..
(4) К возможности защиты своих прав в суде предприниматели вообще относятся весьма скептически. Вот, например, суждение москвича К.В, работника агентства недвижимости, имевшего в прошлом собственный бизнес: «Открыть уголовное дело даже в очевидных случаях явного мошенничества или, скажем, невозврата долга, подтвержденного расписками, стоит полторы-две тысячи долларов. Ты как заявитель можешь еще и пострадать, если не заплатишь».
(5) Гастрономические поборы приобретают иногда и вовсе абсурдную форму Например, один из наших респондентов таким образом вынужден выкупать.-собственную зарплату! «Работаю я в пароходстве, — рассказывает Р.И., судоводитель-механик из Уфы. — Это не работа, а песня. Как мы зарплату получаем? Звонишь в выплатной пункт: «Есть деньги?». Говорят: «Заезжай, может, будут». Идешь покупаешь гостинец: духи, водку, рыбу, колбасу — тогда дадут деньги; если нет, то получишь после всех, через месяц. Все уже привыкли к этому, почти и не замечаем».
(6) Отдел по борьбе с экономическими преступлениями. — Прим. ред.
(7) Некоторое подтверждение нашим предположениям находим в интервью военного комиссара г. Москвы М. Сорокина, опубликованного под весьма содержательным заголовком «Служить пойдут больные, бедные и неграмотные». Среди прочего г. Сорокин замечает: «Сейчас даже в Москве призываем много полностью безграмотных ребят. В основном из неблагополучных семей, до 30% — сыновья матерей-одиночек» (Коммерсантъ. 2000. X» 173. 16 сентября.) Очевидно, что речь идет о семьях, никак не способных купить своим детям освобождение от воинской обязанности на теневом рынке.
(8) О том, что подозрения респондента по меньшей мере не безосновательны, косвенно свидетельствуют появляющиеся в печати материалы о прямом участии работников милиции в торговле нелегально произведенной водкой и коньяком. См.: Шишкин А. Майор Пронин стал полковником и теперь дружит с Моней // Российская газета. 1999. 7 августа.
(9) Свидетельства о покровительстве такого рода также время от времени появляются в печати. Вот, например, характерный случай: «…При получении взятки в $500 был задержан начальник ОБЭП УВД Новомосковского района майор милиции Валентин Нестеров… Майору стало известно, что в Новомосковске работает подпольный цех по производству фальсифицированного стирального порошка под торговой маркой «Проктер энд Гэмбл». Для изготовления продукции использовался дешевый сорт отечественного порошка, куда добавлялись ароматизаторы и красители. Нестеров за взятки покровительствовал мошенникам…» (Парамонова И. Начальник ОБЭПа покрывал подделку стиральных порошков // Коммерсантъ. 1999. 25 мая).
(10) «Волки» — друзья респондента, байкеры. — Прим. ред.
(11) М ДМ — Московский дворец молодежи. — Прим. ред.
(12) Среди наших респондентов не было, правда, людей, достаточно хорошо знакомых с практикой милицейских поборов на шоссейных трассах, по которым следуют грузовые автомобили (если не считать ростовчанина Н., сбывающего мелкие партии овощей, у которого гаишники «то в наглую бензинчика попросят отлить, то помидоров отсыпать»). Однако в печати время от времени появляются факты такого рода: известен, например, случай, когда хозяин фуры, груженой свежими цветами, отказался платить автоинспектору, вымогавшему пять тысяч долларов, и в результате потерял весь груз, стоивший 25 тысяч, — цветы увяли. (Хлыстун В. Жадный мент // Труд. 1999. 6 августа.) Из этой же публикации узнаем, что если в России какой-либо груз перевозится автотранспортом на дальнее расстояние, то перевозчик включает в смету расходов определенную сумму (не менее двухсот долларов на поездку) на взятки работникам ГИБДД, — эта практика хорошо знакома не только российским предпринимателям, но и их западным коллегам, имеющим бизнес у нас в стране.
(13) Показательно, что некоторые респонденты убеждены в коррумпированности не только низших чинов, но и высоких должностных лиц в интересующей нас сфере. «Да вы только посмотрите на дачи бывших генералов МВД и ФСБ, которые расположены в пригородах Ростова, — восклицает Ю.Н, двадцатисемилетний менеджер торговой фирмы из Ростова. — Законно заработать такие хоромы на зарплату в несколько тысяч рублей, включая все льготы, плюс имея на содержании семью, — невозможно. И не сможет на законную зарплату тот же высокопоставленный чин ездить на «джипе» и обучать детей за границей или оплатить свою собственную избирательную кампанию. Понятно, что такие люди в погонах, которые идут на выборы, либо связаны с криминалом, либо являются его организаторами». В данном случае респондент имеет в виду конкретные лица — начальника управления МВД по г. Ростову и бывшего начальника ГУВД Ростовской области, которые выдвигали себя кандидатами в депутаты Госдумы на прошлых выборах по одномандатным округам. Заметим также, что респондент склонен полагать, что коррупция характерна и для ФСБ, которая многими считается последним неподкупным оплотом закона. Он даже охотно набрасывает схему коррупционных отношений, характерных для этой спецслужбы: «Это же видно: любой генерал или полковник ФСБ, который выходит на пенсию, устраивается на престижную работу, строит себе особняк и пр. Понятно, что во время службы он является негласным учредителем коммерческих фирм, имеет свою долю, но получает ее после увольнения из спецслужб. На зарплату такие дома не построишь. Да и после выхода на пенсию эти офицеры сохраняют достаточно теплые отношения с банкирами, чиновниками, которые предоставляют фирме, в которой работает отставник, и кредиты, и льготы».
(14) Под «афилиированной структурой» понимается, видимо, некто, выражающий частные интересы как раз той силы, которая угрожает респонденту. — Прим. ред.(15) Заметим, что данный тип сознания в принципе мало чем отличается от тех же неправовых представлений о поисках защиты в условиях опасности, которые выразил, например, наш собеседник Д., двадцативосьмилетний врач-анестезиолог из Костромы: «Я думаю, если бы мне или моим близким что-нибудь или кто-нибудь угрожал, то, к сожалению, больше пользы могло бы принести обращение к уголовному миру, чем, скажем, к милиции. Это быстрее, надежнее и справедливее».
(16) Знания, как и некоторые другие блага, могут быть получены бесплатно в «домашнем хозяйстве», если, например, они преподаны родителями, или при минимальных затратах, как это бывает при самообразовании или при заочном обучении. Однако эти возможности не меняют самой сущности знаний как рыночного товара. Более подробно о рыночных свойствах знаний см.: Hayek F.A. von. The Use of Knowledge in Society (1945) // The Essence of Hayek / Ed— Ch. Nishiyama & K. R. Leubu. Stanford; California, 1984. P. 211-224.(17) Авторы не имеют каких бы то ни было иных данных, подтверждающих факты коррупции в тех или других названных анонимными респондентами конкретных вузах.(18) Впрочем, межрыночный обмен происходит не обязательно на высоком уровне «ректор — городское начальство». В него могут быть вовлечены и рядовые операторы различных теневых рынков. Вот соответствующее свидетельство Е.П., женщины — научного работника из Уфы: «Когда сына в саадик устраивали, тоже долго не могли добиться, чтобы нас приняли, пока не проскочило в случайном разговоре, что у нас папа в университете преподает, а кому-то из детей детсадовского начальства как раз поступать надо было. После этого нам путевку прямо домой принесли. Я не знаю, муж потом, наверное, помог, потому что в садике все было в порядке».
(19) Наш всезнающий респондент Д. рассказывает и о вовсе экзотических формах теневых платежей: «Была у нас и… расплата натурой. Это, понятно, распространялось на девчонок и начиналось обычно с подготовительного отделения. На подготовительное обычно поступали такие девочки, у которых с мозгами не очень. Препод начинает их зондировать, готовы ли они на Уступки в обмен на оценку. Потом девочки поступают, а информация о тех, кто сдался, сообщается преподавателям, работающим с первым курсом. Девочек, если они упрямятся, здесь уже начинают валить — как это так, там давала, а здесь не дает — и многие девчонки так до шестого курса и спят со всеми, кому это надо. Я знаю один случай, когда девочку на подготовительном постоянно валили. Она работала лаборантом на кафедре, понравилась профессору, он начал ее добиваться, она его послала. Ее при окончании подготовительного заваливали три раза, пока она не согласилась. Обычно, правда, все было более мирно: хочешь — давай, не хочешь — сдавай на общих основаниях».
(20) Один из наших респондентов делает и вовсе курьезное признание: «У нас настолько отвратительная система, что даже скорую помощь приходится через знакомых вызывать» (И.М., технический специалист, работающий в милиции, Уфа).
(21) В некоторых случаях суждения респондентов о диагнозе выглядят явно некомпетентными, но мы, понятно, не чувствовали себя вправе вносить какие-либо изменения или уточнения. — Прим. авт.
(22) Зависимость мнения от возраста здесь весьма симптоматична: общественное представление, что медицинское обслуживание может и даже должно быть бесплатно — один из наиболее устойчивых общественных предрассудков, унаследованных от советских времен. На самом деле теневые расчеты пациентов за медицинские услуги были настолько широко распространены в Советском Союзе, что именно к тем временам следует отнести — и хронологически, и генетически — сам факт возникновения соответствующего теневого рынка. Давние наблюдения подтверждаются также и в ходе данного Исследования суждениями некоторых наших собеседников, еще не забывших советские порядки: «В советские времена в медицине теневых отношений было гораздо больше, — вспоминает пятидесятилетняя москвичка Е.Л., финансовый работник. — Сейчас есть возможность официально заплатить – и не волноваться: возьмут — не возьмут, кому дать, сколько дать, как… На самом деле наша медицина никогда бесплатной не была, во всяком случае, если касалось чего-то серьезного».
(23) Широкий анализ теневой деятельности российских промышленных предприятий и предприятий торговли не входил в задачи данного исследования -тем более, что работа эта отчасти уже проделана другими экономистами и социологами. См., например: Долгопятова Т.Г. и др. Указ. соч.
(24) Хронологически и генетически следовало бы начать с сантехника из ЖЭКа (или ДЭЗа), чья фигура хорошо известна с советских времен. Но проблематика, связанная с этой фигурой, теперь уже слишком очевидна, чтобы останавливаться на ней специально. Приватизация не коснулась службы эк—плуатации жилых зданий — она осталась в ведении муниципальных властей и в ней мало что изменилось за последние годы. Здесь нет ни рынка, ни конкуренции. А потому, как ни покажется странным, «проблема сантехни-имеет совершенно ту же природу, что и уже знакомая нам проблема бюрократической ренты. Сантехник — муниципальный служащий, мельчайшая молекула административной системы. Хоть это и выглядит печальным парадоксом, его услуги следует отнести к разряду «общественных благ», и доступ к ним должен бы быть открыт всем (жильцам) в равной степени. Но поскольку налицо дефицит возможностей (и желания) всем услужить одинаково, то он назначает за услуги такую дополнительную цену, какую посчитает нужной, и продает их на теневом рынке — то есть получает за них неучтенными наличными. Как указывают многие респонденты, другим теневым рынком, доставшимся нашему времени в наследство от советских порядков, является рынок ритуальных услуг. Поскольку и земля, и система ритуальных учреждений остаются муниципальной собственностью, то, естественно, становятся объектом интенсивной теневой приватизации и распродажи на теневых рынках. «На кладбище всегда приходилось платить дополнительные деньги за хорошее место; за хорошую бригаду гробовщиков, за ритуал, — свидетельствует ростовчанин Ю.Н. — Новые кварталы, которые находятся далеко от центра кладбища или в низине, дают охотно, но за хорошее место приходилось платить довольно много кладбищенским работникам. Бригаде могильщиков платят за то, чтобы они не были пьяными во время процессии, чтобы могила была на нормальной глубине и нормальной ширины, чтобы гроб не уронили, чтобы его нормально заколотили. Но, конечно, платят те, у кого есть деньги, а те, у кого их нет, довольствуются ритуалом за сумму, которую определил собес».
(25) Как видим, уровень правосознания российского гражданина таков, что не побуждает его во всех случаях потребовать от производителя услуги обязательного соблюдения закона. Вместе с тем в российском законодательстве нет норм, которые создавали бы соответствующие экономические стимулы, что было бы возможно, например, если бы расходы на некоторые виды потребительских услуг хотя бы частично списывались с общей суммы налогов, которые платит гражданин.
(26) Говоря о неформальной экономике, мы имеем в виду не принятое некоторыми исследователями расширительное толкование этого термина, согласно которому «неформальный сектор экономики — это любая экономическая деятельность, сознательно укрываемая ее субъектами от государства с целью минимизации издержек, в частности — за счет ухода от налогообложения» {Допгопятова Т.Г. и др. Указ. соч. С. 22.). Смысл, который мы вкладываем в это понятие, соответствует лишь инициативной незарегистрированной (и потому остающейся вне официального налогообложения) деятельности мелких предпринимателей в сфере производства потребительских услуг (а также строительства и торговли). Такая дефиниция подразумевает также, что содержание неформальной экономической деятельности повторяет содержание официально регистрируемых операций на соответствующих легальных рынках. Впрочем, по нашей информации, тот факт, что предприниматели-неформалы не охвачены системой официального фиска, означает лишь, что они вынуждены платить различные «теневые налоги» коррумпированным представителям власти или криминальным элементам. И поэтому многие из них выражают готовность при первой же возможности легализовать свой бизнес, особенно при условии либерализации системы налогообложения и гарантированной защиты бизнеса со стороны государства. Отметим, что к подобным выводам приходят и западные исследователи неформальной экономики в других странах. См., например: Сото Э. де. Указ. соч. С. 197-198.