Дети мигрантов
30 марта в Кремле состоялось заседание Совета по межнациональным отношениям при Президенте Российской Федерации, на котором одной из главных тем для обсуждения стали дети мигрантов. Информационные заголовки по итогам этого обсуждения прозвучали очень тревожно и вызвали волну обсуждений в социальных сетях. Публика услышала, что Кремль предлагает «следить за долей детей мигрантов в школе», «ограничить количество детей мигрантов в школах», «регулировать количество таких детей в российских школах». Кто-то, конечно, встретил новость в такой интерпретации с радостью – наконец-то! Кто-то воспринял её с тревогой – неужели опять разыгрывают антимигрантскую истерику!
Давайте попробуем разобраться. К сожалению, точных данных о количестве несовершеннолетних детей официальная миграционная статистика нам сегодня не даёт. Существуют только данные 2012-2016 гг., которые публиковала распущенная позже Федеральная миграционная служба. Согласно ей, например в 2016 году в России находилось около 1,1 млн детей в возрасте от 17 лет и младше (около 630 тысяч мальчиков и 465 тыс. девочек). С этой цифрой есть несколько проблем. Во-первых, число детей иностранцев в России не является постоянным и колеблется из года в год по целому ряду разных причин, экстраполировать их прямо в 2020-2021 год надо осторожно. Во-вторых, эта цифра показывает всех детей, из всех стран, находящихся в России постоянно или временно, даже проездом. Из них на 2016 год около 1 млн – это граждане стран СНГ, из которых почти 410 тыс. из Украины и Беларуси, почти 40 тыс. из Молдовы, почти 100 тыс. из Казахстана, 125 тыс. из Азербайджана и Армении, около 310 тыс. из Кыргызстана, Таджикистана и Узбекистана. Я назвал страны происхождения, чтобы показать разнообразие проблем, например с русским языком, добавлю также, что в этих случаях речь идёт о гражданстве, но не этничности и языковой компетенции, многие дети из Южного Кавказа и Центральной Азии вполне могут быть русскоязычными. В-третьих, поскольку нас интересует школа, то из указанной цифры нужно вычесть все возможные дошкольные возраста и тех детей, кто школу уже успел закончить и приехал в Россию в качестве фактически трудовых мигрантов. Сколько остаётся в итоге собственно детей школьного возраста, живущих в России постоянно или длительно, — сказать сложно, но ясно, что их несколько сотен тысяч, условно 0,5 млн.
С этими сотнями тысяч детей возникают две проблемы. Первая – доступ к образованию. Согласно конституции РФ, закону «Об образовании» и ратифицированной в России конвенции «О правах ребёнка», дети иностранных граждан имеют право на получение бесплатного среднего школьного образования в Российской Федерации. Однако на практике не все они имеют доступ к такому образованию. Есть немало случаев, когда родители-мигранты сами отказываются отдавать своих детей в российские школы. Но есть также немало случаев, когда школы под разными предлогами не берут детей мигрантов на обучение. Основаниями для отказа являются обычно переполненность классов и отсутствие мест, а также не вполне легальный статус нахождения их родителей в России – это касается и тех мигрантов, которые живут и работают без каких-либо документов, и даже тех, кто имеет рабочие патенты и право на временное проживание, в последнем случае закон не оговаривает статус их детей. На заседании Совета по межнациональным отношениям была озвучена цифра 140 тысяч детей мигрантов, которые всё-таки учатся в российских школах, но если мы вспомним общую возможную цифру несовершеннолетних детей в России, которую я привёл выше, то очевидно, что значительное, если не преобладающее, их число лишены возможности учиться (и очень небольшое число которых пользуется возможностями частных школ или неправительственных благотворительных центров).
Вторая проблема – отсутствие в средних школах системной работы именно с детьми мигрантов. Эти дети сразу на общих основаниях попадают в классы с другими детьми и проходят общую для всех образовательную программу того уровня, к которому они подходят по своей прежней, в стране происхождения, схеме. Незнание или плохое знание русского языка, как и недостаточная подготовка по тем или иным предметам, при этом не учитываются, школа, конечно, может предложить таким ученикам либо какие-то внеурочные дополнительные занятия, либо учёбу в классе на возраст меньше, но всё это оставлено на усмотрение и возможности руководства каждой школы. Учителя при этом сталкиваются нередко с неуспеваемостью детей мигрантов, что вызывает разного рода жалобы родителей других учеников и фрустрации в самой школе, для которой важны отчётные показатели успехов. Собственно, именно эта вторая проблема, её предвосхищение, и стимулирует отказ под теми или иными предлогами принимать к себе детей мигрантов. Существуют ещё два альтернативных пути: это школы с этническим профилем, которые создаются при содействии соответствующих национально-культурных сообществ или неформальных национальных активистов, или школы с «плохой репутацией», куда попадают дети мигрантов или дети, считающиеся по каким-то причинам «проблемными». Если говорить в целом, то существующая российская школьная система воспринимает детей мигрантов некомплиментарно и вместо их интеграции воспроизводит структурную маргинализацию или вовсе выталкивает детей за пределы образовательной среды.
Итак, вернусь к заседанию Совета по национальным отношениям. Что на нём прозвучало действительно важного относительно описанной проблематики?
Начальник Главного управления по вопросам миграции МВД России Валентина Казакова в ответ на выступление члена Совета, бывшего чиновника миграционных служб и ныне профессора Государственного университета управления, эксперта по миграции Владимира Волоха, который справедливо указал на проблемы статуса детей мигрантов, заверила, что в закон об иностранных гражданах будут скоро внесены поправки, которые создадут механизмы документирования/легализации статуса детей мигрантов в России и, соответственно, откроют им доступ в средние в учебные заведения.
Министр просвещения Сергей Кравцов назвал обучение детей, приезжающих вместе с родителями мигрантами в Россию, «задачей для нашей системы образования, актуальным вызовом для нас». В частности, он упомянул готовящуюся комплексную систему оценки индивидуальных образовательных потребностей детей мигрантов, которая должна будет сформировать для каждого ребёнка необходимую образовательную траекторию и сопроводить последнюю психолого-педагогической помощью. Это, судя по всему, предполагает создание в школах подготовительных классов, где дети мигрантов должны будут получить необходимые языковые навыки для того, чтобы перейти в обычный режим учёбы в классах.
Похоже, правозащитники, юристы, неправительственные активисты и все, кто боролся годами за принятие мер для того, чтобы дети мигрантов получили возможность, гарантированную им законами, учиться в России, должны быть рады этим заявлениям чиновников. Конечно, не все подробности тех решений, которые планируются, известны сегодня, вполне возможно, что, как это часто бывает, по ходу разработки и принятия в них будут внесены какие-то нормы, которые дезавуируют правильные идеи. Но всё-таки озвучены были именно правильные задачи и пути из решения.
Но что же случилось с информационной реакцией на эту дискуссию? Почему в СМИ и социальных сетях её восприняли совершенно противоположным образом – как пример очередной мигрантофобской риторики? Причина в том, что главным ньюсмеркером этой новости были не Кравцов и не Казакова, а сам президент Владимир Путин, глава Совета, который комментировал все выступления и наделял их собственным осмыслением, которое потом и перекочевало в общую информационную среду. Высказываясь на тему детей мигрантов, президент объявил её «малоприятной сферой», вспомнил, что в Европе и Америке «когда уровень детей мигрантов в школе достигает, местные жители своих детей из этих школ забирают» и «образуются школы, которые чуть ли не на 100 процентов… укомплектованы только детьми мигрантов», чего, по мнению президента «ни в коем случае не допустить в России». «Количество детей мигрантов в наших школах должно быть таким, чтобы это позволяло… фактически глубоко адаптировать к российской языковой среде. Но не только к языковой – к культурной вообще, чтобы они могли погружаться в систему наших российских ценностей. И для них это будет на пользу, и, соответственно, не будет задевать наши семьи, не будет создавать проблем для образовательных учреждений». Другими словами, президентский язык изобиловал стигматизацией мигрантов как «опасных» и предлагал вместо гуманитарной перспективы обеспечения прав самих детей ассимиляционистскую перспективу борьбы с этой «опасностью», подтверждая ставшей популярной мудрость «что бы мы ни делали, у нас всегда получается автомат Калашникова».
Эта вся история подтверждает в общем простую мысль, что прагматика включения мигрантов в российскую жизнь необязательно совпадает с политической риторикой, основывающейся, как правило, на их исключении как «чужих». Проблема мигрантов – это не только проблема статусов и институтов, это ещё и проблема того, как мы в обществе говорим о мигрантах, какими их видим и какой понимаем свою задачу по отношению к людям, которых называем «мигрантами».