Андрей Рябов: Осада частной жизни
Разрыв пакта о ненападении между государством и обществом ведет к упразднению былых вольностей.
Введение запрета на распитие пива в общественных местах на самом деле выходит далеко за пределы конкретной попытки законодателей оздоровить устои нашего общества, сделать их более цивилизованными и вместе с тем — навести порядок на улицах. Конечно, за «пивной инициативой» думцев могли скрываться и происки конкурирующих с «пивниками» лобби. Но в данном случае разговор о тенденции, затрагивающей интересы не узких групп лоббистов, а отражающей гораздо более глубокие изменения в российской политике.
Во многих авторитарных и даже некоторых тоталитарных режимах, власти, дабы не создавать излишнего напряжения в отношениях с основной массой населения, идут на отдельные послабления, затрагивающие глубоко укоренные в обществе традиции, привычный образ жизни. Людям оставляют кусочки их частного пространства, на которые нормы государственного регулирования не распространяются, чтобы ограниченная рамками частной жизни свобода компенсировала бы ее дефицит в масштабах всего общества. На Кубе, например, режим Фиделя Кастро не стал в угоду официальным принципам коммунистической морали пытаться ограничивать весьма вольные отношения между мужской и женской частью населения. Во многих авторитарных странах ситуация на автодорогах зачастую напоминает броуновское движение молекул при равнодушном созерцании стражей порядка, отстраненно наблюдающих, как каждый водитель сам устанавливает себе правила.
Наша традиция свободного распития пива в общественных местах сложилась недавно. Она была частью договора, негласно заключенного между властью и обществом в самом начале рыночных реформ.
Власть, не желавшая брать на себя ответственность за социальные результаты преобразований, предоставила гражданам право и возможность выживать так, как они умеют.
Это предполагало, что она фактически отказывалась от попыток контролировать их повседневный образ жизни, доходы, да и способы их получения тоже. Да и как, собственно, можно было требовать этого, если в бюджетных учреждениях работникам месяцами в то время не платили заработную плату? В ответ на предоставленные свободы общество, по сути, отказалось от участия в политике, от попыток влиять на власть, особенно в таких щекотливых вопросах, как приватизация. Массы проявляли полное безразличие и к весьма чувствительной для любой современной страны теме коррупции. Словом, это был своеобразный пакт о ненападении. Мы не трогаем вас, живите, как хотите, но и вы не вмешивайтесь в наши «дела».
Пакт действовал на протяжении всех 90-х и в первые годы нашего века. Но с той поры, как мускулы российской власти и правящей элиты стали наливаться нефтедолларами, у верхов стали просыпаться «воспоминания о будущем». Стремление все и вся контролировать, возникшее из желания сохранить монополию на власть и собственность надолго, если не навсегда, и из опасений потерять эту монополию при нормальной конкуренции в политике и бизнесе, нашли точку опоры в общественном мнении. Еще с коммунистических времен в обществе глубоко укоренились представления, что чем больше контроля, чем шире его охват разных сфер, включая и частную жизнь граждан, тем полезнее и лучше для самого общества.
При Ленине и Сталине государство возвело в систему право контролировать не только общественную деятельность «индивидов», но и их частную жизнь.
Правда, до совершенства в этом деле наши коммунистические вожди, как выяснилось позднее, не дошли. Их перещеголяли камбоджийские товарищи («красные кхмеры»), для которых и ужин в семейном кругу был несомненным пережитком индивидуализма и буржуазности. Оттого-то «прием пищи» в «Демократической Кампучии» осуществлялся по команде и в общем лагерном коллективе.
У нас же в начале нынешнего века традиция тотального контроля пересеклась с запросом властной элиты, нашедшем понимание и в низах, на, восстановление не тотального, но плотного контроля государства над обществом.
Поэтому власть, правящие элиты стали шаг за шагом выходить из «пакта о ненападении» 90-х гг. В этом ряду меры самого разного характера. Тут и стремление жестко регламентировать некоторые стороны частной жизни (например ремонт в квартире), намерение снова поставить под контроль доходы граждан, протолкнуть проект воссоздания единой детской организации, чтобы подрастающее поколение было под присмотром, запрет употребления пива в общественных местах и много тому подобных «мелочей». Все предлагаемые и уже осуществленные меры обосновываются ссылками на передовой мировой опыт, задачами укрепления государственности и общественного порядка и прочими высокими мотивами.
Возможно, в ситуации усиления ответственности государства за взятые им же эксклюзивные обязательства эти меры и воспринимались бы как правомерные. Однако российское государство совсем не хочет брать на себя «повышенной социальной ответственности». Напротив, очевидно его желание побыстрее избавиться от социальной ответственности на уровне макрополитики, спихнуть на «самофинансирование» (то есть на плечи самих граждан) здравоохранение, образование и жилищно-коммунальную сферу. Да еще и жилища граждан «поприжать» новым налогом на недвижимость, чтоб не сильно о себе и собственном значении воображали.
Но и «в мелочах» происходит то же самое. Ремонт в квартирах государство желает контролировать, а само санкционирует постройку бесконечных элитных домов и развлекательных комплексов, где хочет и когда хочет, совершенно не интересуясь мнением граждан об этом, да и деньги на капитальный ремонт домов согласилось дать только в разовом порядке. Доходы пытается контролировать, но по-прежнему жмется, когда речь заходит о достойном повышении зарплат бюджетников (не чиновников федеральных ведомств – тут все в порядке) и пенсий. Хочет, чтобы пиво не пили на улицах, но проявляет полное безразличие к тому, что янтарный напиток в барах Москвы уже стоит дороже, чем во многих столицах Европы. Активно, с помощью запретов, продвигает нормы цивилизованного поведения на улицах, но защитить эти улицы от шпаны, обеспечить безопасность жизни и собственности граждан не в состоянии.
Да, наверное, особо и не желает, раз снова вынимает из архива обанкротившиеся хрущевские идеи типа «народных дружин».
Увеличение количества «сокращенных свобод», затрагивающих мелочи, постепенно ведет к росту потенциального общественного недовольства на массовом уровне. Отсутствие эффективных каналов представительства интересов, через которые можно было бы транслировать это недовольство и добиваться снижения напряженности, лишь ухудшает ситуацию. Квазипредставительные институты вроде общественных палат и общественных советов различных уровней проблему решить не могут, поскольку у них изначально другая функция – как бы изображать настоящее представительство и спорить с властями лишь тогда, когда другая, более высоко расположенная власть даст на это свое согласие. Подобные «мелочи» в условиях спокойного развития, равно как и начавшийся выход власти из упоминавшегося выше «пакта о ненападении» с обществом, сами по себе не являются угрозой для стабильности общественной системы. Но вот при первых же признаках кризиса их разрушительный потенциал увеличивается многократно.
Во второй половине 80-х гг. ведь никто не рассматривал бессмысленную борьбу власти с производством и продажей алкоголя как угрозу коммунистическому строю.
Однако уже несколько лет спустя, когда в советском обществе стали проявляться новые общественные альтернативы, алкогольные ограничения, затронувшие большинство семей, для многих стали мощным дополнительным аргументом в пользу окончательного отказа в доверии коммунистической системе.
Источник: Газета.Ру