«Большая восьмерка»: не съем, так понадкусываю
От Окинавы до Хоккайдо. В июле 2000 года наблюдатели следили за саммитом Группы «7 1» на Окинаве, куда прибыл тогда новый президент России Владимир Путин. Ровно восемь лет спустя уже «восьмерку» и следующего президента — Дмитрия Медведева принимал другой японский остров, Хоккайдо. Трудно удержаться от сравнений
Федор Лукьянов, главный редактор журнала «Россия в глобальной политике» — специально для The New Times
От Медведева ждут противоположного тому, что восемь лет назад ждали от Путина. Когда в конце 1999-го и начале 2000-го мир всматривался в нового российского лидера, в нем искали преемственность. Не Борису Ельцину (в нем Запад к тому моменту разочаровался), а движению в «правильном» направлении, на которое страна вроде бы вырулила в предшествующие годы. В Дмитрии Медведеве сегодня, напротив, очень хотят разглядеть отличия от предшественника и, соответственно, от курса, который тот проводил.
Два президента Путин резко отличался от Ельцина, и казалось, внешняя политика совершила разворот. На самом деле цели практически совпадали. Ельцин не меньше преемника жаждал вернуть стране место среди великих держав, не случайно он так добивался кресла в «восьмерке». И добился, хотя по объективным показателям Россия того не заслуживала. Благодаря ему и Путин, и Медведев, и будущие президенты получили доступ в главный клуб. Исключить Россию теперь уже никто не сможет, что бы ни говорили в запале предвыборной кампании кандидаты в президенты США.
Путин воплощал в жизнь стремление Ельцина, благо появились ресурсы и возможности, которых не было раньше. И хотя результаты внешней политики второго президента неоднозначны, статус России за время его правления заметно повысился. Медведев похож на Путина, и у него нет оснований менять базовые подходы. Зато есть необходимость добиться результатов, которых так и не добился его предшественник. Ведь изначальной целью Владимира Путина было не напугать общественное мнение Запада призраком воинственного русского экспансионизма, а обеспечить интеграцию в мировую систему на равноправных условиях. В силу разных причин — отчасти персональных, отчасти объективных — не получилось. Обратить статус в дивиденды для страны и общества — задача, требующая изощренности, выдержки и целеустремленности.
По первым шагам Дмитрия Медведева на международной арене трудно судить о его курсе. Но диалоги с ведущими партнерами, в том числе и на саммите в Японии, стали более предметными. Жесткость, присущая Путину, может из самоцели превратиться в средство достижения результата. И если в Европе и США будут понимать, чего конкретно добивается Москва, атмосфера станет более деловой.
Две страны
После первого дня заседания «Большой восьмерки» в июле 2000-го журналисты спросили Владимира Путина, затрагивалась ли проблема долга. Он любезно разъяснил, что «Россия является кредитором значительного числа развивающихся стран, таких, как Танзания, Мозамбик и другие». А «проблемы долгов затрагивались в самом общем виде, они касались развивающихся стран». Вопрос, естественно, был не об Африке, а о том, обсуждал ли Путин с западными коллегами огромные долговые обязательства самой России — наследие предшествующих десятилетий. Президент предпочел сделать вид, что этого не понял. Потому что неудобно признаваться, что на встрече самых развитых государств Россия — не то проситель, не то и вовсе предмет интерьера. Со времени дефолта-98 прошло неполных два года. После зубодробительной череды скандалов вокруг Ельцина и аллергической реакции Запада на выбранного им преемника — 10 месяцев. В Чечне грохотала канонада, сокрушительное эхо которой отзывалось в общественном мнении Запада.
Кстати, из всех двусторонних встреч Путина журналистов больше всего интересовала его беседа с Жаком Шираком. Отношения Москвы и Парижа не клеились. Кремль был обижен, что французские СМИ и интеллектуальная элита занимали непримиримую позицию по чеченской кампании. А Елисейский дворец, хотя и страдал от того, сколь активно остальные европейцы налаживали контакты с наследником Ельцина, не торопился пойти вразрез с настроем интеллигенции. Кто мог вообразить, что через восемь лет Ширак удостоится российской Государственной премии, зато отношения с Тони Блэром, который еще в марте 2000-го, сразу после выборов, примчался в Москву знакомиться, скатятся до откровенной вражды? А самым напряженным моментом саммита на Хоккайдо станут переговоры Дмитрия Медведева с преемником Блэра Гордоном Брауном?
Сегодня странно вспоминать идеи 2000 года. Кто-нибудь помнит российско-германский план «долги в обмен на инвестиции»? Или искреннее желание догнать Португалию, самую бедную (на тот момент) страну Европейского союза? Или даже первое послание Владимира Путина Федеральному собранию (в конце июля 2000-го), лейтмотивом которого была поддержка частной инициативы и частного бизнеса? Нефтяной бум, начавшийся через три с лишним года после Окинавы, изменил все. Россия-2000 внимательно следила за поведением других, адекватно оценивала собственные возможности и осторожно нащупывала свой путь, очень опасаясь оступиться. На дискуссиях о глобальных проблемах выступала статистом. Россия-2008 уверена в себе, имеет довольно низкое мнение о партнерах, способна на равных обсуждать глобальные проблемы, но участвовать в их решении собирается лишь в той степени, в какой ей выгодно.
Изменение, безусловно, связано с обрушившимся нефтегазовым богатством. Но не только.Преобразился мир. Два мира Итоговое коммюнике саммита-2000 на Окинаве — памятник самоудовлетворению. Участники серьезно обсуждают информационное общество, затрагивают различные аспекты проблемы здоровья, говорят о старении, о перспективах биотехнологий, и в особенности о геноме человека. Лишь последний, самый лаконичный, раздел посвящен политическим и стратегическим вопросам: предотвращение конфликтов (два абзаца), разоружение, контроль над вооружениями и нераспространение ядерного оружия (через запятую), наконец, терроризм — три коротеньких пункта. Мировой истеблишмент полагает, что политические проблемы в целом решены, пора заняться более серьезными вещами, геномом, например. Пункт 2 поразителен: «Мировая экономика достигла беспрецедентного уровня благосостояния, холодная война закончилась, и вследствие глобализации в сообществе нарастает чувство здравого смысла». До 11 сентября 2001-го остается чуть больше года…
Встреча на Окинаве была своего рода «съездом победителей» — жизнь удалась. Россия на этом празднике жизни скромно сидит в уголке. А чтобы приняли лучше, Путин приехал с подарком. За два дня до саммита «восьмерки» российский президент побывал в Северной Корее и привез остальным участникам благую весть: пхеньянский затворник — нормальный мужик, с ним можно договариваться, а еще он обещал свернуть ракетную программу. Тогда всерьез обсуждался вопрос о том, что Россия могла бы занять скромную, но полезную нишу — стать посредником между цивилизованным миром и «изгоями», с которыми уважающим себя державам говорить не пристало. Впрочем, два месяца спустя Ким Чен Ир публично заявил: странный, мол, Путин, я же про ракеты пошутил… С тех пор в урегулировании корейской ядерной проблемы достигнут явный прогресс, правда, роль Москвы невелика: КНДР слушает либо самого сильного (США), либо того, от кого зависит (Китай). Зато в целом Россия чувствует себя совершенно по-другому. На Хоккайдо-2008 на первый план вышли классические темы: глобальный финансовый и экономический дисбаланс, дефицит продовольствия, энергетическая конкуренция. Увеличивается значение фактора силы, растет роль ресурсов в мировой политике. Даже изменение климата приобретает геополитический оттенок: таяние льдов в Арктике провоцирует конкуренцию за тамошние кладовые.
Россия в таком мире чувствует себя увереннее, чем в мире генома и информационных технологий. Тем более что с 2000 года и в Европе, и в Северной Америке принято множество решений, серьезно подорвавших позиции тех, кто в 2000-м был настолько доволен происходящим. И вот Дмитрий Медведев уверенно говорит о зерновых саммитах и рубле как резервной валюте. А за пару дней до этого министр финансов США, будучи в Москве, предлагает вложить часть огромных валютных резервов России в американскую экономику. Собеседники обещают подумать…
Две восьмерки
Когда в середине 70-х президент Франции Валери Жискар д’Эстен и канцлер ФРГ Гельмут Шмидт придумали форум, ставший затем «Большой семеркой», мир переживал череду кризисов: финансово-экономический, энергетический, политический (во многих странах Запада). Откровенное и непубличное обсуждение проблем и путей их решения стало полезной возможностью. С годами форум утрачивал прикладной характер, превращаясь в демонстрацию политической мощи, а потом и просто в глобальный пиар. Сегодня условия толкают к тому, чтобы вернуться к изначальным идеям. Для этого нужен другой формат (странно обсуждать мировые проблемы как минимум без Китая), меньше рекламы и, самое главное, больше самокритики. Способность к последнему совсем не очевидна.
правда, роль Москвы невелика: КНДР слушает либо самого сильного (США), либо того, от кого зависит (Китай). Зато в целом Россия чувствует себя совершенно по-другому.
На Хоккайдо-2008 на первый план вышли классические темы: глобальный финансовый и экономический дисбаланс, дефицит продовольствия, энергетическая конкуренция. Увеличивается значение фактора силы, растет роль ресурсов в мировой политике. Даже изменение климата приобретает геополитический оттенок: таяние льдов в Арктике провоцирует конкуренцию за тамошние кладовые. Россия в таком мире чувствует себя увереннее, чем в мире генома и информационных технологий. Тем более что с 2000 года и в Европе, и в Северной Америке принято множество решений, серьезно подорвавших позиции тех, кто в 2000-м был настолько доволен происходящим. И вот Дмитрий Медведев уверенно говорит о зерновых саммитах и рубле как резервной валюте. А за пару дней до этого министр финансов США, будучи в Москве, предлагает вложить часть огромных валютных резервов России в американскую экономику. Собеседники обещают подумать…
Две восьмерки
Когда в середине 70-х президент Франции Валери Жискар д’Эстен и канцлер ФРГ Гельмут Шмидт придумали форум, ставший затем «Большой семеркой», мир переживал череду кризисов: финансово-экономический, энергетический, политический (во многих странах Запада). Откровенное и непубличное обсуждение проблем и путей их решения стало полезной возможностью. С годами форум утрачивал прикладной характер, превращаясь в демонстрацию политической мощи, а потом и просто в глобальный пиар.
Сегодня условия толкают к тому, чтобы вернуться к изначальным идеям. Для этого нужен другой формат (странно обсуждать мировые проблемы как минимум без Китая), меньше рекламы и, самое главное, больше самокритики. Способность к последнему совсем не очевидна.
Источник: New Times