Дмитрий Орешкин: Понятия как атмосфера
Слова — воздух культуры. Если они лишаются смысла, культура задыхается. А вместе с ней и народ. Перестает понимать, что происходит. Пытается сопоставить жизнь со словами и чувствует, что не склеивается. И постепенно сходит с ума.
СССР был коллективным безумцем. Каждый сам по себе вроде вменяем. Но государство в целом — маразматик. Владимир Высоцкий (ну не только он один, конечно), вдохнувший живые слова в нашу жизнь, уберег нацию от полного растворения в жиже бессмыслицы. За что было остро нелюбим советским официозом. Чисто инстинктивно — ведь прямой антисоветчины у него не было. Была антимертвечина. Государство-зомби чуяло угрозу и рычало тухлой пастью, не очень соображая, что, собственно, делать. Кислород нужен для жизни, а для покойного гниения требуется анаэробная среда.
Немедленно закрыть форточку!
У путинской России явные признаки возвратной языковой чумы. Слова дохнут и скверно пахнут. Смысл в них разлагается, из пустых скорлупок складываются какие-то выморочные конструкции. План Путина. Предвыборная речь Медведева. О чем это все? Да черт их разберет. «Решающий, определяющий, завершающий годы пятилетки…» Бессмыслица.
Наверное, здесь и проходит грань между эпохами. При Ельцине можно было сформулировать и услышать на нормальном русском языке нормальные человеческие высказывания. Которые могут нравиться или не нравиться, вызывать раздражение, злить, возмущать — но остаются понятными. Тогда у нас было реальное пространство языка. Ну или оно начинало формироваться. Само собой, на основе свободы, конкуренции и идейных конфликтов, потому что нормальный язык в неволе не размножается. В неволе пухнут только его кастрированные пропагандистские клоны, к самостоятельному развитию неспособные.
Когда состоялся наезд на газету «Завтра» со стороны правящей либеральной бюрократии, Борис Немцов выступил с публичным письмом в защиту этого малосимпатичного ему издания. Когда был аналогичный бюрократический наезд на КПРФ, Анатолий Чубайс потребовал партию коммунистов сохранить. Неважно, из каких соображений. Важно, что на простом и понятном всем языке было сказано: «Я против».
Сейчас все иначе.
Касьянова душат в совершенно иной стилистике: «да» и «нет» не говорите, черного и белого не называйте. Никто ничего не говорит, все пожимают плечами и отводят глаза. Когда Л. Радзиховский пишет в «ЕЖе» «Не понимаю, зачем?!», он прав, но называет только часть проблемы. Эка невидаль, я тоже не понимаю, зачем. Но дело-то глубже. Радзиховский пытается честно, на хорошем языке, логично объяснить или осознать истоки своего непонимания. Излагает интеллигентские сомнения. А не надо! Это все тщета и либералистическая гордыня. Ишь, чего захотел — понять высшие государственные содрогания! Не по чину. Наоборот, следовало бы гордиться непониманием как знаком принадлежности к особой зомбийской цивилизации. Которая, подобно Атлантиде (позволю себе позаимствовать метафору А.А. Проханова) поднимается из пучин Мирового океана… Атлантида, правда, наоборот, провалилась в пучины, но то ж Проханов. То ж его смыслы.
Короче, так теперь у нас принято. Такая мода. Такой у нас теперь политический язык — не предназначенный для понимания и описания реальности. Предназначенный, скорее, для содроганий.
Помню, я в 18 лет мучился над «Материализмом и эмпириокритицизмом» В.И. Ленина. Раз пять прочитал — не понимаю! Ну, думаю, какой я кретин. Все читают и восторгаются глубиной, а я один такой вот урод… Недавно, уже после своих 50, рискнул перечитать. Боже мой, какой плоский текст, какие убогие полемические приемы. Нет нормального человеческого стремления понять логику и сомнения этих вовсе неглупых Маха, Авенариуса и Богданова, но есть нечеловеческое стремление втоптать их в грязь, как врагов на митинге, свести их честные сомнения к нечестной черно-белой схеме «материя против идеи». «Наши» против «ненаших».
Хрена лысого там было понимать, как выяснилось. Рычание слепого зомби, чующего кислород интеллектуальной свободы. Кто бы мне, первокурснику, тогда это объяснил на нормальном русском языке…
Похоже, у власти с русским языком опять, по Синявскому, чисто стилистические расхождения. То, что сегодня происходит с нашей политической речью, ощущают, может, несколько тысяч человек из так называемой интеллигенции. Над шакальими стонами (бабьими воплями? либерастическими бреднями?) которой ныне модно смеяться здоровым смехом победителей, крепко стоящих на ногах. Которые только-только поднялись с колен и еще не выплюнули изо рта могильную землю.
Свежеизбранный депутат М. Бабич подал в суд на журналистов за оскорбление президента посредством использования слова «путинг». Ладно. Однако есть два чисто стилистических вопроса.
Первый. Язык развивается таким образом, что для новых явлений предлагает новые понятия. Заказные митинги, собираемые за казенные деньги в поддержку власти, для нас явление настолько хорошо забытое, что его можно счесть новым. И почему бы журналистам не предложить новый синтетический термин — по аналогии с рейганомикой или горбиманией? В конце концов, это их функция — расширять понятийный аппарат масс-медиа. То, что в словечке есть оттенок насмешки — абсолютно здоровая реакция постмодернистской языковой среды на натужный пафос мероприятия. Тут, вроде, и спорить нечего. Для нормального человека бороться с языком, что плевать против ветра. Однако не таков депутат Бабич! Язык и его законы ему без разницы. А вот собственную правоверность зафиксировать в глазах начальства — это куда как важно.
Вот он и поднимается на задние конечности. С целью показать кулак и запретить.
Второй, более важный вопрос. Все они, конечно, патриоты. Требуют, чтобы вокруг был порядок и люди говорили на их патриотическом языке. Очень хорошо. Но позволю напомнить, по одному из федеральных каналов идет цикл передач «Наша Раша», где над страной по имени Россия смеются гораздо резче, с использованием гораздо более… э-э-э смелых терминов, чем «путинг». Весьма часто — талантливо смеются. Хотя на мой патриархальный вкус, можно было бы и воздержаться от шуток на уровне «Раша – параша». Но вольному воля, от России не убудет, и не мне, многогрешному, судить их разудалую команду.
Но отчего же бдительный патриот Бабич с его лингвистическим пуризмом проглядел это ежедневное, позволю себе опять позаимствовать терминологию А.А. Проханова, глумление и кощунство? Иль ему Путин дороже России? Иль, может, он (как, кстати, и телевизионная бригада) лучше понимает неявные правила игры, когда про Россию можно, а про Путина — ни-ни?
В самом деле. В тяжкие и мрачные девяностые годы на НТВ бытовала программа «Куклы», уж никак не менее смешная, чем «Наша Раша». Там, однако, смеялись как раз над начальством, но я ни разу не слышал, чтобы над страной по имени Россия. Улавливаете разницу? Она, в самом деле, чисто стилистическая. Странно, но авторов «Кукол» при разгоне обвиняли именно в отсутствии патриотизма. Как и давешних журналистов с «путингом».
«Наша Раша» прокламирует полную отвязность, безграничные амбиции и только одно требование: чтобы любой ценой — смешно. А на самом деле — вовсе не любой. Про пидарасов — будьте любезны. Про Рашу — все что угодно в любом виде. Но про начальство — вы что, рехнулись?!
Таков, если вернуться к проблемам языка, современный дискурс. Когда можно все, кроме того, что нельзя, а что нельзя — вы сами прекрасно понимаете. Мы что, г-н Радзиховский, вам разъяснять должны?!
Вот это и есть их настоящий, «внутренний», очень несложный язык. Который они тщательно маскируют под «внешним» языком, где слова не значат ровно ничего и используются в качестве дымовой завесы. Это целенаправленное удушение живого контекста, замена его бессмысленным флудом и есть, в их понимании, патриотизм. Защита встающей с колен Родины.
А в моем понимании — труположество. Бюрократическая зомби-страсть, в понятиях которой Бенкендорф для великой России важнее Пушкина.
Патриотизм — в строгом переводе — суть любовь к Отечеству. Любовь к Путину или, шире, к государству — это по другому ведомству. За последние сто лет Отечество пронесло на хребте три совершенно разных государства с десятком начальников. Монархию, социалистический Советский Союз и вот теперь капиталистическую Российскую Федерацию. По их извращенным понятиям, настоящий патриот в своем развитии до 1917 года должен быть монархистом, до 1953 года сталинистом, потом коммунистом-ленинцем, затем демократом-ельцинистом и, наконец, восстать с колен половозрелым путинистом, венцом творения.
И ведь это не просто теоретическая схема! Взять, например, предводителя Московской городской думы г-на Платонова. Никто не усомнится в его глубокой и последовательной любви к Державе. В СССР он был членом Коммунистической партии, при Ельцине — членом СПС, сегодня является членом «Единой России». И не он один такой. Его шеф, Ю.М. Лужков, в ельцинские времена с присущим ему напором заявлял, что у него всего три любви: Президент, Москва, жена. Но прошло время и, оказывается, все было сложнее. Президента Ельцина, как выяснилось, державник Лужков так не любил, что даже отказался от соседней с ним квартиры в элитном доме на Осеннем бульваре. Такую, оказывается, он к президенту Ельцину испытывал личную неприязнь — просто кушать не мог. В связи с чем был вынужден ютиться в скромном подмосковном имении, купленном на деньги родственников. Где, впрочем, держал две коровы и не забывал ежеутренне посылать любимому (до поры) президенту Ельцину на завтрак парного молочка…
А потом вдруг перестал. Видно, надои упали.
Ну как тут быть бедной русской речи? Как извернуться для описания столь тонких оттенков патриотизма? Где уловить момент его перехода в безразмерное начальстволюбие, сопровождающееся чувством глубокого удовлетворения? Возможно ли, пользуясь заскорузлым языковым материалом, обозначить многоцветную, переливчатую страсть наших политиков к родному пепелищу, к отеческим гробам, к креслам в Государственной Думе и к персональным автомобилям?
Право, не знаю. Чисто конкретно нет слов. Их чувства выше, тоньше, острее, чем просто любовь к Отечеству. Здесь помощнее нашего потребны умы и перья. Сказать «патриоты» — значит, почти ничего не сказать. Может, отталкиваясь от прецедента г-на Бабича, это новое (не так уж хорошо забытое старое, верно?) социальное явление обозначить новым термином? С целью обогащения родной речи. Скажем, в дополнение к патриотизму, ввести понятие путиотизма. Годится? Звучит вроде, неплохо: «Шеренги молодых путиотов выходят на Красную площадь под звуки путиотических песен…»
Или нет, чего-то все-таки не хватает… Черт его разберет, этот вечно живой русский язык.
Послушайте, уважаемые обитатели форума! Чем друг с другом собачиться, помогли бы лучше нам, несчастным авторам, в изобретении адекватной терминологии. Дайте нам атмосферы, в конце концов!
Источник: Ежедневный журнал