Маховик дела о беспорядках 6 мая разворачивается планомерно и размашисто. К работе привлечено около 200 следователей. Число намеченных жертв тоже исчисляется, видимо, по меньшей мере десятками. Следователи откровенно в разговорах называют дело политическим. Очевидно, что речь идет о подготовке самого крупного процесса путинского правления, по своим последствиям сопоставимого или даже более серьезного, чем «дело ЮКОСа». Как и в случае ЮКОСа, исход процесса, если он состоится, обозначит необратимый переход политического режима в новое состояние. В состояние репрессивной или полутоталитарной диктатуры.

212-я: механика политических репрессий

Обвинения задержанным по «болотному делу» предъявляются по 212-й («массовые беспорядки») и 318-й («применение насилия в отношении представителя власти») статьям Уголовного кодекса.

Правда, квалифицирующие признаки массовых беспорядков, приведенные в 212-й статье («насилие, погромы, поджоги, уничтожение имущества, применение огнестрельного оружия, взрывчатых веществ или взрывных устройств, а также оказание вооруженного сопротивления представителю власти»), не очень подходят к событиям на Болотной. Налицо лишь «насилие». Но статья эта очень важна, так как предусматривает такие составы, как «организация массовых беспорядков» и «призывы» к ним. То есть позволяет распространить круг обвиняемых на тех, кто не совершал никакого насилия и очевидных противоправных действий.

Статья нужна для того, чтобы дотянуться до лидеров протестного движения, уверены многие. Но дело не только в этом. Дело еще и в принципе: возможность предъявлять обвинения в «призывах» и «организации» позволяет размыть грань между словами и делами, между политическими убеждениями и конкретными правонарушениями.

То, как запускается этот механизм, хорошо видно по работе бастрыкинской следственной бригады. Вот, например, на видео активистка Маша Баронова кричит: «Держите цепь, мужики, давите сюда». Если организованных массовых беспорядков не было, то Маше как будто нечего предъявить. Но если допустить, что беспорядки были организованы, а следовательно, состоялись «организация» и «призывы», то вот они — призывы, и вот она — организаторша. И тогда Машу за эти четыре слова вроде как можно тащить в тюрьму и невзначай называть «боевиком».

6 мая, Болотоная площадь /фото Евгения Фельдмана

Или, например, у той же Маши Бароновой во время обыска изымают куски белой материи длиной 36 см. Это вчера вы думали, что можете безопасно носить и хранить дома запас белых ленточек, указывающих всего лишь на ваши политические убеждения (у нас же еще действует Конституция!). Но если на Болотной имели место организованные массовые беспорядки, то факт вашей подготовки к митингу и хранения белой материи (для раздачи?) становится уже как бы уликой вашей неблагонадежности, вероятной причастности к организации митинга, а значит — и беспорядков.

Нет, не зря г-н Бастрыкин вдруг увлекся идеями Вышинского. Это и есть самое существо механизма политического террора. Этот механизм призван размыть грань между политическими убеждениями и преступной деятельностью.Как бы сами собой на наших глазах политические убеждения становятся уликой преступных действий. Так что задача не только в том, чтобы притянуть к делу лидеров оппозиции. Она еще в том, чтобы создать у граждан ощущение, что высказывание оппозиционных убеждений, политический активизм, любое выражение протестных настроений помещает тебя в опасную зону, где цепочка не зависящих от тебя допущений и подстав может легко и прямо привести в тюрьму.

Как известно из заявлений задержанных, следователи стараются выбить или выудить из арестованных именно признание того факта, что их «организовывали». Предлагают даже не называть имен. Просто подтвердить сам факт. А кто «организовывал», дескать, найдут сами. От задержанного Луцкевича требовали показаний, что за участие в беспорядках ему обещали деньги. Ну да, тогда ведь сразу станет ясно предназначение «конвертиков» Ксении Собчак. Комбинируя лжепризнания и вполне невинные факты, можно слепить не то что организацию беспорядков, но и настоящий шпионский заговор.

Собственно, в работе наших правоохранительных органов такой практики фабрикации политических дел не было, кажется, непосредственно со сталинских времен. Именно тогда была осознана важность для социалистического правосудия самого понятия «организация»: вменение участия в «организации» превращает политическое убеждение в заговор. Именно тогда была изобретена и широко внедрена модель: «допускал антисоветские высказывания? — допускал — обсуждал с таким-то и таким-то? — обсуждал — знаком с таким-то и таким-то? — знаком — ну вот, а отпирался, что состоишь в террористической организации!» Допросы по болотному делу в большой мере воспроизводят эту схему.

Сами по себе, повторимся, события 6 мая не очень похожи на массовые беспорядки в описании Уголовного кодекса. Но если предположить, что события эти были заранее организованы, то они и становятся автоматически массовыми беспорядками. Прочувствуйте магию этого способа установления «объективной истины»: если были массовые беспорядки, то должны быть и организаторы, а если есть организаторы, значит, массовые беспорядки — точно были.

6 мая, Болотная площадь /фото Евгения Фельдмана

318-я: механика провокации

А вот без «организаторов беспорядков» дело, над которым трудятся 200 бастрыкинских следователей, выглядит довольно тухло. Да, помимо 212-й статьи всем арестованным предъявляют также 318-ю, ч. 1-ю. Но, во-первых, у следователей, кажется, довольно плохо с доказательной базой. Арестованные не выглядят убедительными злодеями. И доказывать вред, нанесенный ими конкретным представителям власти, будет по большей части довольно хлопотно (поэтому их и уговаривают писать явки с повинной).

Но самое главное, что с самой 318-й статьей есть проблема. Верховный суд неоднократно разъяснял, что «ответственность… за применение насилия в отношении представителя власти наступает тогда, когда насилие является противодействием законной деятельности представителя власти, в том числе и работника милиции по охране общественного порядка» (постановление судебной коллегии Верховного суда от 8 апреля 1997 г.). То есть действия сотрудника полиции должны быть законными, чтобы противодействие им могло быть квалифицировано по 318-й.

Но являлись ли действия представителей власти 6 мая на Малом Каменном мосту законными? На схеме проведения митинга, помещенной на сайте МВД, хорошо видно, что рамок металлоискателей и оцепления в этом месте не должно было быть. Более того, вся схема проведения митинга была изменена. О чем участники его не были поставлены в известность. Оцепление и рамки, выставленные в ненадлежащем месте, создавали эффект бутылочного горлышка, и колонна 50-тысячного шествия просто не могла не упереться в цепь ОМОНа, не прийти с ней в соприкосновение.

Кстати, в Уголовном кодексе имеется также статья 149: «Незаконное воспрепятствование проведению собрания, митинга, демонстрации, шествия, пикетирования или участию в них…, если эти деяния совершены должностным лицом с использованием своего служебного положения либо с применением насилия или угрозой его применения…», а также 286-я статья: «Совершение должностным лицом действий, явно выходящих за пределы его полномочий и повлекших существенное нарушение прав и законных интересов граждан» с применением насилия и специальных средств.

6 мая, Болотная площадь /фото Евгения Фельдмана

Иными словами, и по смыслу, и по букве закона действия полиции, перекрывавшей подход к месту проведения согласованного митинга, не могут считаться законными и правомерными. Так это и было на самом деле: в глазах митингующих перекрытие полицией подхода к месту проведения митинга выглядело актом вопиющего беззакония. Люди были возмущены ограничением своих законных прав и насилием отвечали на насилие.

Надо сказать, что в этой коллизии нет ничего нового. 318-я статья уже давно используется правоохранительными органами как эффективный рычаг провокации. Она используется против политических активистов: достаточно вывести человека из себя какими-то жесткими несправедливыми действиями, спровоцировав ответное, почти рефлекторное сопротивление, и вот уже борец за права превращается в обвиняемого по уголовной статье с перспективой получить 6 лет тюрьмы (самые известные дела такого рода — дело Сергея Мохнаткина, дело Ивана Большакова и др.). Применяется 318-я и против людей, подающих в прокуратуру заявления об избиении в милиции, — в ответ появляется заявление сотрудника УВД, что это, наоборот, избитый применил насилие в отношении него. (Подробную справку о том, зачем и какиспользуется 318-я статья, «Новая газета» публиковала еще в 2010 году:http://www.novayagazeta.ru/politics/2344.html.) Особая прелесть таких процессов в том, что основной доказательной базой служат показания самих правоохранителей.

Но если обратиться к тому случаю, который и стал поводом постановления Верховного суда 1997 года, то мы увидим, что он мало чем отличается от событий на Болотной. Мужчина в компании родственников ждал электричку; милиционеры потребовали предъявить документы, которых у него не было; когда мужчину потащили в отделение, брат задержанного попытался преградить путь, милиционер замахнулся на него дубинкой, а обвиняемый бросился на того и повалил на асфальт. Суд признал его невиновным по 318-й статье, указав, что у милиционеров не было оснований для проверки документов, а следовательно, их действия были незаконными. Точно так же сопротивление сотрудникам полиции, препятствовавшим проходу граждан к месту согласованного митинга, не может квалифицироваться по 318-й статье.

Так или иначе — ключевым моментом в развитии событий 6 мая стало несогласованное изменение места и схемы проведения митинга, и в результате — создание помех движению колонны. Не было никакого «прорыва ОМОНа» с целью похода на Кремль, которым бредили и пугали друг друга путинские правоохранители. Вместо этого был спровоцирован прорыв к месту проведения согласованного митинга.

Последствия: Болотная и ЮКОС

Были ли цепь поперек движения колонны и перенесение рамок сознательной провокацией, мы вряд ли узнаем точно. Во всяком случае, профессионалам, планирующим безопасность митингов, провокационность такой расстановки с узким горлышком не могла не быть очевидна.

С другой стороны, вполне ясно сходство событий 6 мая и «болотного дела» с событиями 19 декабря 2010 года в Минске. Во время стихийного митинга против фальсификации президентских выборов были разбиты окна и двери Дома правительства. Это дало повод Лукашенко, объявив митинг массовыми беспорядками и попыткой штурма, жестоко разогнать его, арестовать около 700 человек и вынести затем суровые приговоры лидерам оппозиции. На видео хорошо видно, что события у Дома правительства разворачиваются на периферии митинга, а активисты пытаются отвести людей от здания, и это им удается, но в этот самый момент некие личности начинают бить стекла в здании. Характерно, что личности эти так и остались неустановленными.

В отличие от Лукашенко, нанесшего стремительный и широкий удар по своим противникам, Владимир Путин разворачивает репрессивный фронт медленно и постепенно, прощупывая почву и приучая население и элиты, а также международное сообщество к неизбежности процесса и его «законности». На данном этапе самое главное — приучить к мысли о законности применения 318-й статьи и под угрозой ее применения выбивать из задержанных показания, свидетельствующие о наличии «организации». Вспоминая уроки «дела ЮКОСа», можно ожидать открытия против лидеров оппозиции дел, как бы не связанных напрямую с 6 мая. Оппозицию надо «криминализировать» в общественном мнении, приучая его таким образом к неизбежности посадки ее лидеров.

«Марш миллионов»

Точно так же, как в ходе «дела ЮКОСа» миллион раз повторялось, что оно не означает «начала репрессий против бизнеса», а является «единичным случаем» наказания противозаконных практик олигархов, в ходе «болотного дела» будет тысячу раз сказано, что речь идет о преследовании конкретных лиц, преступивших закон, а не оппозиции и политического инакомыслия в целом. И точно так, как дело ЮКОСа в результате кардинально изменило взаимоотношения бизнеса и правоохранительных органов, открыв целую эпоху «правоохранительного беспредела» в отношении бизнеса, «болотное дело» станет стартом широких гонений инакомыслящих и гражданских активистов.

Впрочем, у «болотного дела» и «дела ЮКОСа» есть и ряд важных отличий. «Олигарх» был хорошо известной и понятной обществу мишенью, не вызывающей сочувствия. Нынешнего врага идентифицировать в народном мнении довольно сложно. Все тот же одиозный «посланец Госдепа»? Эта пластинка фонит и почти заезжена. Сажать-то придется мальчишек-студентов. Во-вторых, цена на нефть в ходе «дела ЮКОСа» (с весны 2003 года по весну 2005-го) выросла вдвое — с 25 до 50 долларов за баррель. В этот раз, скорее всего, все будет прямо наоборот. Это подстегнет снижающуюся лояльность элит.

Наконец, «дело ЮКОСа» разворачивалось на фоне высокого кредита доверия и безусловного признания легитимности г-на Путина. Сегодня легитимность эта подвергается сомнению в самых разных стратах и слоях общества. Рейтинги после предвыборного вздутия опять пошли вниз. А результатом весеннего наступления оппозиции стало то, что недовольство, сфокусированное зимой на «власти вообще» («партии жуликов и воров»), теперь достаточно быстро переносится на самого Путина. Он не ассоциируется более в народном мнении со справедливостью и законностью, и псевдолегалистская риторика репрессивного процесса может сработать на сей раз в обратную сторону, навсегда поставив на нем клеймо народной нелюбви и презрения.