Михаил Фишман: Эпигоны челюскинцев
Накануне президентских выборов Кремль в ловушке. Смена повестки дня со временем потребует более цивилизованных маневров на мировой арене и даже шагов навстречу. Но единственная на сегодняшний день работающая модель российского политического успеха – устроить большой скандал.
За российских полярников во главе с депутатом Чилингаровым можно было бы только радоваться. Организовали научную экспедицию. Приплыли к Северному полюсу. Нырнули вниз. Довольные, вернулись домой и были приняты наверху. Результат – очередной мини-кризис в отношениях миром Запада.
Здесь, внутри, всем все можно объяснить. Общественное сознание готово к любым интерпретациям, изображающим Россию жертвой либо – реже – победительницей заведомо недружественных мировых порядков. Когда решалась судьба сочинской олимпийской заявки, на ТВ заняли свои места эксперты, вооруженные версиями, почему мир опять прокатил Россию. Но в тот момент они были лишними. Генеральная линия противостояния обеспечивает Владимиру Путину поддержку внутри страны, а вовне формирует образ ненадежного, непонятного и неадекватного в реакциях партнера.
Ничего ведь особенного вроде бы не произошло в Арктике. На самом деле никто ничего не захватил. Претензии Москвы на континентальный шельф будут рассмотрены в рабочем порядке в положенное время некой специальной морской комиссией. Аналогичные претензии у Канады и у Дании. Процедура эта описана. Но российские полярники вернулись и утверждают: у нас право первой ночи. Как бы там иностранные деятели ни смотрели. Мы там были. Шельф наш. Канадцы отвечают: XV век закончился.
Погружение у полюса могло быть научной экспедицией или даже просто приятным приключением. А стало – с точки зрения стилистической – монументальным советским подвигом.
Подводников встречали оркестр, Путин и юные активисты. Примерно так плясали на столах Георгиевского зала герои-челюскинцы под песни Утесова и аплодисменты Сталина. С практической точки зрения победа России в Арктике в том же ряду, что и недавняя война с Эстонией вокруг бронзового памятника: символическая внешнеполитическая экспансия, не имеющая отношения к реальной жизни.
Можно много говорить о ревнивом отношении к России других держав, но нельзя не видеть: в настоящей жизни зона российского политического влияния на мировой арене, наоборот, сужается. И чем громче звучит агрессивная риторика из Москвы, чем решительнее и внезапнее жесты, чем громче общественная им поддержка, тем более сомнительной выглядит перспектива продвижения вовне реальных политических интересов.
С полярниками тут просто пример хороший. Россия на полуофициальном уровне говорит: полюс наш. Хотя это не так. Тут же – по щелчку – следует конфликт с Америкой и Канадой. Вот есть сложная нерешенная ситуация и несколько амбициозных игроков. Речь идет о ресурсах и о деньгах. Вдруг один выходит в центр круга и говорит то ли всерьез, то ли не совсем: я тут встал – значит, мои ресурсы. Как должны реагировать остальные? Даже если им понятно, что это почти что шутка.
Они сразу же объединятся против. Так и формируются альянсы и репутации.
Можно сравнивать ЮКОС и Enron. Можно констатировать преимущества прямых президентских выборов перед выборами через штаты и формальных выборщиков. Или что масштабы свободы на ТВ примерно одинаковые. Или что Березовский отравил Лугового с Ковтуном. Что изнутри кажется удачной шпилькой, политическим успехом (спасибо, нам не нужна демократия как в Ираке), снаружи слишком часто выглядит прямой агрессией и влияет на результаты переговоров. Не только важно, что вы хотите. Еще существенно, как вы держитесь.
Мобилизация вокруг асимметричных внешнеполитических выпадов, вокруг подмены понятий, будь то удар килькой по Прибалтике или Луговым по англичанам, за последние два года стала основным внутренним ресурсом команды Путина.
Эти легальные демарши эффективны внутри страны ровно в той степени, в какой они являются чисто политической демонстрацией: сам по себе запрет на ввоз шпрот вещь неприятная. И ровно так же разрушительны на направлении вовне.
Источник: Газета.Ру