Молчание элит
Как превратить «высшее общество» из распилочного цеха в субъект политического процесса
Протестное движение преподнесло очередной сюрприз. В новый сто-или пятидесяти- тысячный (кому как хочется) митинг не верили ни власти, ни сами его организаторы. Посрамлены были те, кто считал, что московская публика ходит на акции забавы ради — за «фаном», и после трех-четырех прогулок увянет. А уж побывав в автозаке или получив дубинкой по голове, – и вовсе попрячется по боулингам. Протест не рассосался. А его накал и мотивированность вновь оказались гораздо выше, чем принято было предполагать.
Нет. Владимир Путин вошел в Кремль, если не «хромой уткой», то каким-то подстреленным селезнем. Формально выиграв выборы, он так и не решил проблемы легитимности своего возвращения. Поистине эпической визуализацией этого факта стал инаугурационный проезд двух черных кортежей по абсолютно безлюдному городу 7 мая. Увольте меня: инаугурация законно избранного президента так не может выглядеть! Ни в демократической стране, ни даже в Северной Корее и коммунистическом Китае, где свободы нет, но политический режим надежно контролирует ситуацию.
Путин вступил в должность, находясь в состоянии войны со столицей. Ему пришлось наводнить город войсками в ночь выборов, а за неделю до инаугурации начать репетиции зачистки центра. В результате, растянувшаяся на три дня – 6, 7 и 8 мая – инаугурация стала не демонстрацией легитимности (т.е. признания населением законности наличного порядка), а чем-то прямо противоположным. Праздником дубинок, ОМОНа и автозаков.
Уличная активность сломала сценарий триумфального возвращения. Но вопрос «что дальше?» тревожит и нервирует значительную часть общества, не симпатизирующего Путину. Как правило, на этом месте начинают говорить о недостаточной организованности оппозиции, отсутствии у нее лидеров и четкой программы. Это верно лишь отчасти. И главное – в этих разговорах скрыта важная подмена.
Поражение элиты
Пустота и тревожная неопределенность возникают не из-за незрелости оппозиции. Они возникают из молчания элит. Именно там, не на улице, не в сквере у Абая (здесь никакой пустоты пока нет), а там, где кончается уличный митинг, начинается зона пустоты.
Как подобный процесс развивается в теории? Уличное протестное движение обозначает градус общественного недовольства и его нерв. Противостояние власти и оппозиции становится дестабилизирующим фактором общественной жизни, оттесняет все прочие вопросы куда-то далеко на обочину. Страсти накаляются. – Это все у нас есть.
В этот момент часть представителей элиты, даже вполне системной, начинает все громче выступать за компромисс между митингующими и правительством. На самом деле именно эта часть элиты и формулирует возможные рубежи и алгоритмы такого компромисса, его «дорожную карту». Своей вполне ясной позицией она удерживает власти от крайних шагов и чрезмерной жесткости. Она же принуждает и уличную оппозицию более внятно сформулировать свои требования, ввести их в какое-то общее, операционное русло. Она выступает инициатором и модератором компромисса. Она твердит о его необходимости в официальных СМИ, куда доступ оппозиции наглухо закрыт. Без нее оппозиция не имеет шансов на приемлемый для общества исход событий (там – либо бунт, либо выдохнувшийся протест).
Те люди, которые возмущенно говорят сегодня о недостатках оппозиции, отсутствии позитивной программы — это весьма часто как раз те, кто по логике вещей должен был бы занять пространство между баррикадами. То есть, грубо говоря, поддержать оппозицию в системном поле. Но российские элиты пока отсиживаются в кустах, прячась за упреками в адрес улицы. В крайнем случае – полутайно заходят на митинги или предлагают деньги их организаторам.
Такой оппортунизм элит имеет две причины. Во-первых, это тяжелое наследие путинского принципа «коррупция в обмен на лояльность», ставшего основной моделью делового и бюрократического успеха и определившего критерии «отрицательного отбора» деловой и политической элиты. Вторая причина – собственно г-н Путин.
Владимир Путин инфицирован доктриной, согласно которой вступать в диалог с обществом и тем более идти ему на уступки совершенно то же самое, что вступать в диалог и идти на уступки террористам. Для него тут, по сути, нет разницы. Само существование общественного мнения он рассматривает как своего род экстремизм – угрозу «власти» — в свойственном ему архаическом понимании этого термина.
Более того, в представлении г-на Путина жесткость в отношении уличной оппозиции – это демонстрация, адресованная в значительной степени элитам. Она призвана показать бессилие митингующих, бесполезность их натиска и, соответственно, сочувствия им со стороны элит. Именно стремление к такой демонстрации так переклинило инаугурационные торжества г-на Путина. Пугая и подкупая элиты, создавая вокруг уличной оппозиции зону пустоты, г-н Путин надеется постепенно маргинализировать ее. Что ему в прошлом и удавалось.
Призрак будущего
Однако стоило походить на митинги, чтобы понять, что эти 100 тысяч человек – другая история. Дело даже не в них конкретно, но в каком-то духе времени, в новых ценностных координатах и стандартах. А убить дух времени – это реально довольно дорогая затея. Стабилизационного фонда не хватит однозначно.
И то же самое обстоятельство стоило бы понять и элитам. Им стоило бы понять, что на арену выходит новое политизированное поколение. Хотя эта политизация совсем не похожа на политизированность 1980-х. И нам, видимо, предстоит политическая эпоха.
Что меня поразило больше всего в лагере у Абая, это существование там трех подлагерей – левых, националистов и либералов. Они мирно уживаются и делают общее дело. Но их именно три, раздельных. Я бы глубоко задумался над этим фактом. Сегодня этим захвачена московская элитарная публика, послезавтра это разойдется постране. И сегодняшний страх, который испытывает элита перед г-ном Путиным, может показаться ей совершенными цветочками по сравнению с тем, с чем ей придется тогда столкнуться. Если только не задуматься сегодня над тем, чтобы ввести эту игру в рамки каких-то правил. Собственно, это и есть функция элиты. Это только и может превратить ее из распилочного цеха в субъект политического процесса.
Я слышал, будто в своей инаугурационной речи г-н Путин сказал, что ближайшие несколько лет определят пути развития России на десятилетия. Разумеется, совершенно не в том смысле, какой хотел вложить сюда г-н Путин, но – что-то в этом есть. И возможно даже, что речь идет не о годах, а о месяцах.
Источник: Новая газета