Перестройка продолжается
Как о кончине Леонида Брежнева первым известили «преемника»
Юрия Андропова, так и вечером 10 марта 1985-го, четверть века тому назад, о
смерти Константина Черненко академик Евгений Чазов первым делом сообщил Михаилу
Горбачеву, человеку, который вел секретариат ЦК, а потому мог считаться второй
персоной в партии. В ночь с 10-го на 11-е партийные интеллектуалы Вадим
Загладин, Андрей Александров-Агентов, Анатолий Лукьянов, Вадим Медведев уже
сочиняли текст для будущего генсека, которого должно было на следующий день
утвердить Политбюро и «вынести» на пленум. Судя по тому, каким оказался
текст (там появилось то самое «ускорение»), его адаптировали не для
Виктора Гришина или Григория Романова, а для Горбачева: за него тогда было
большинство членов ЦК, да и сама партия, утомленная политическим скелетоном – «гонками
на лафетах». Среди горячих сторонников Горбачева был энергичный Егор Лигачев,
который потом станет вторым лицом в партии. А в начале перестройки, когда она
еще не была названа по имени, считалось, что триумвират – это
Горбачев–Лигачев–Долгих, тот самый ветеран-истребитель, который покончил с «Антисоветской»
шашлычной и борется ныне за доброе имя Сталина. Ключевую роль в выборе на
Политбюро Горбачева сыграл Андрей Громыко, который твердо знал, что сможет
рассчитывать на высокий пост. А Виктор Чебриков, вознагражденный потом
членством в Политбюро, выразился в том духе, что чекисты за Горбачева, а, как
все знают, голос чекистов и есть глас народа… (Что красноречиво
подтвердила более поздняя российская история 1999–2010 годов.)
Таким вот образом, на руках весьма своеобразных персонажей и
при поддержке партийной массовки, Горбачев въехал в перестройку и большую
Историю.
С тех пор миновало 25 лет. А перестройка все никак не
закончится, и вообще дела пошли наперекосяк.
На днях Михаил Сергеевич подвел промежуточный итог: «Единая
Россия» как КПСС, только хуже», «Перестройка показала, что демократизация
невозможна без гласности, свободы слова и информации. Сейчас эти права
урезаются под различными предлогами», «У нас есть институты, у нас есть
парламент, хотя я не знаю, можно ли это назвать парламентом, у нас есть суды.
Кажется, что у нас есть все, но это не так. Это как декорации».
Сейчас действительно продолжаются процессы, начатые 25 лет
назад и движущиеся в логике другой, предыдущей, 25-летки – от оттепели к
заморозкам, от реформы к контрреформе. Цикличность российской политической
истории как раз сейчас, во времена очередных заморозков и нового застоя, должна
была бы привести к оттепели. Поэтому Медведева часто сравнивают с Горбачевым,
за которым, правда, как написал один западный наблюдатель, «присматривает
Леонид Брежнев».
При всем очевидном несходстве ситуаций (и не имеющий
контрольного пакета в сегодняшнем «Политбюро» Медведев – не Горбачев, и
чрезмерно энергичный Путин – не Брежнев) есть какая-то безысходная живучесть
политической мифологии и повторяемость исторических сюжетов.
И еще зависимость современного развития от колеи,
проложенной не вчера и не позавчера, а много десятилетий (если не веков)
тому назад.
И 25 лет назад, и сейчас люди, заинтересованные в переменах,
жадно ловят сигналы сверху. (Тогда, правда, эта система была куда более
четкой, на манер морского семафора: когда Горбачев первым вошел в зал пленума
11 марта 1985 года, все немедленно поняли, кто будет новым хозяином.) Михаил
Сергеевич начал с «ускорения социально-экономического развития» и «научно-технического
прогресса». Ровно то же самое понимается под нынешними ярлыками «инновации»
и «модернизация». Тогда считалось, что достаточно соединить социализм с
научно-техническим прогрессом – и все волшебным образом заработает. Теперь
схожие иллюзии, только на месте социализма теперь госкапитализм, что по
технологии ручного управления то же самое. Поразительно, что и тогда, и сейчас
Россия измеряла себя Сталиным, а политические линии и настроения делились и
делятся на сталинистские и антисталинистские. Политическая история страны
окончательно превратилась в порочный круг.
Ожидания в марте 1985 года, можно сказать, были «обамообразными»
– завышенными и захлебывавшимися. Причем и внутри и вовне страны, где почти
сразу, без предисловий, началась «горбимания», граничившая с истерией.
Многолетний помощник Горбачева Анатолий Черняев записал в те дни (тогда он
еще не работал с генсеком) в своем дневнике: «…от Горбачева многого ждут,
как начали было ждать от Андропова… А ведь нужна «революция сверху». Не
меньше. Иначе ничего не получится. Понимает ли это Михаил Сергеевич?»
С народом у Горбачева получилась любовная химия, но именно
поэтому от него ждали белой магии: чтобы все было по-прежнему, чтобы можно было
гонять целыми днями чаи, но при этом прилавки ломились от товаров, и вообще
жизнь была бы хотя бы как в ГДР или Венгрии, а лучше, как в Западной Европе.
Оказалось, что так не бывает. Горбачеву этого народ простить не может до сих
пор. Как не простили Борису Ельцину обещанного 28 октября 1991 года изобилия и
стабильности к концу 1992-го. Как не простили Егору Гайдару того, что он взял
ответственность за непопулярные решения на себя.
У нас любят популярные решения и людей, не готовых брать на
себя ответственность.
Горбачев любил повторять, что перестройка – это революция.
Что было правдой. Только он думал, что она социалистическая, соединяющая
дедушку Ленина и демократию. А она оказалась буржуазной – прямой дорогой к
рыночной экономике и политической демократии западного образца. Правда, с «суверенной»
изюминкой, что потом обернулось новым 1968 годом, только вместо танков в Праге
был арест Ходорковского. (Я не о масштабе событий, которые слабо
сопоставимы, а об их знаковости или, если хотите, «сигнальности».)
Процесс, начатый Горбачевым, давно закончился для всего
мира, включая страны Восточной Европы, воссоединившиеся с Западом. Он не
закончился только в России и в сопредельных странах. То есть на территории того
самого Советского Союза. Так что, как говорил Михаил Сергеевич, «перестройка
продолжается».
Источник: Газета.Ру