Праздник только для своих
Почему общество не замечает юбилея Конституции
«Уважение к духу и букве закона — не самая
сильная черта россиянина». Такого рода формулы обыкновенно звучат как самооправдание.
— Мы же
знаем особенности нашего национального характера, — говаривал Дмитрий Медведев
в бытность свою президентом. — Мы действительно незаконопослушные люди, это
правда. В нас это проявляется в массе бытовых привычек. У нас это есть и на
самом верхнем уровне. Мы все правовые нигилисты до мозга костей.
Среди
известных современной медицине врожденных пороков неуважение к закону не
значится. Это воспитывается, формируется. Разве в последние сто лет
воспитывалась привычка жить по закону?
Большевики
начали с того, что отменили в стране все законы. Потом ввели новые, свои. Сразу
обозначили место Конституции. Нарком просвещения Луначарский констатировал:
«Законы Конституции не распространяются на ЦК». Один из видных партийных
секретарей говорил на партсъезде:
— Всяким
разговорам о действительной демократии мы противопоставляли твердый военный
режим и даже уклон от Конституции. Но все это во имя победы. И мы победили…
Стало ясно:
Конституция — вовсе не Основной закон, обязательный для всех. Какое значение
имеет, что записано в тексте Конституции? Сталинскую превозносили как образец
демократизма. Кто-то всерьез воспринимал дарованные сталинской Конституцией
права и свободы?
Особоуполномоченный
УНКВД по Омской области младший лейтенант госбезопасности Елизаров написал
рапорт начальству:
«Начальник
отдела Болотов в период всенародного обсуждения проекта Конституции СССР
встретился с областным прокурором Рапопортом, который говорил:
— Вы бросьте
теперь заводить дела по статье 58-10, теперь свобода слова.
Вышеизложенное
сообщается на ваше распоряжение».
58-я статья
Уголовного кодекса предусматривала самое суровое наказание (вплоть до смертной
казни) за все виды политических преступлений. Она состояла из множества
пунктов. 58-10 — антисоветская пропаганда и агитация; по этой статье можно было
посадить за самое невинное критическое замечание. Принявшего всерьез сталинскую
Конституцию прокурора Омской области Евсея Лазаревича Рапопорта арестовали…
Так и
установилось: закон можно принять любой, но к реальной жизни он отношения не
имеет. Скажем, в феврале 1944 года Сталин распорядился поменять Конституцию, и
союзные республики неожиданно получили право вступать в отношения с другими
государствами, заключать с ними прямые соглашения, обмениваться посольствами и
консульствами. В республиках появились собственные наркоматы иностранных дел.
Но делать им ничего не позволялось. Республики по-прежнему шагу не могли
ступить без санкции Москвы. В чем же смысл изменения Конституции? Тогда
создавалась Организация Объединенных Наций. Сталин надеялся ввести в ООН все
советские республики (потому наделил их атрибутами самостоятельности), чтобы
получить больше голосов на Генеральной Ассамблее. Но приняли только Украину и
Белоруссию.
Но и после
смерти Сталина, и после ХХ съезда, осудившего сталинскую практику, не была
осознана самоценность правосознания и законности.
— Под
непосредственным руководством Центрального комитета КПСС, его президиума и
лично товарища Хрущева в стране полностью восстановлена революционная
законность, а виновники нарушения ее наказаны, — гордо говорил председатель КГБ
Александр Шелепин, недавний вожак комсомола. — И каждый советский человек может
быть уверен, что больше это позорное дело — нарушение революционной законности
— у нас не повторится.
Заметим: не
законность, а «революционная законность». Это разные вещи. 17 июня 1961 года
Хрущев на заседании Президиума ЦК обрушился на Генерального прокурора:
— Я вчера
читал в газете заметку «Из зала суда». Я возмущен! Как это можно: дали
пятнадцать лет?!
Иначе
говоря: почему обвиняемых не расстреляли? Генеральный прокурор Руденко
объяснил, что таков закон: по этой статье Уголовного кодекса максимальное
наказание — пятнадцать лет лишения свободы. Ссылку на закон Никита Сергеевич не
принял.
— Да пошли
вы к чертовой матери, простите за грубость! — взорвался Хрущев. — Грабители
грабят, а вы законы им пишете! Ишь, какие либералы стали, чтобы их буржуазия
хвалила, что они никого не расстреливают…
Распорядился
немедленно изменить закон. И пригрозил:
— Руденко мы
накажем. Если вы не осуществляете надзор, тогда вы просто либералом стали.
Верховный суд — товарищ Горкин, мы вас накажем за это дело и новых людей
назначим. Вы боитесь, что у нас варварские законы? Я за варварские законы.
Когда не будет убийств, тогда и не будет варварских законов, а сейчас — надо…
После
Хрущева так откровенно никто не высказывался. Торжествовало лицемерие: на
торжественных собраниях Конституция почиталась как святыня, а делалось то, что
считалось целесообразным.
Законодательный
орган, то есть Верховный Совет, был совершенно безвластным. Законы принимались
партийным руководством. Но в протоколах Политбюро и секретариата ЦК делали
пометку: «оформить в советском порядке». Это и означало, что формально закон
будет принят Верховным Советом СССР. Решение Политбюро оставалось секретным, а
в газетах печатался текст закона, единогласно одобренного товарищами
оформителями, то есть депутатами.
Страна
привыкла: закон — нечто показное, предназначенное для широкой публики. В
отличие от реальной воли начальства, которая устно излагается подчиненным в
тиши кабинетов. Или в письменном виде рассылается доверенным лицам по узкому
списку.
Некоторым
странам хватило одной Конституции. В других она менялась, когда совершались
революции. А у нас чуть ли не каждый властитель заводил собственную. Первую
приняли при Ленине. Сталин предпочел свою. Хрущев захотел ее поменять, но не
успел. Зато Брежнев себя порадовал. Андропов и Черненко правили слишком
коротко. Горбачеву быстро стало не до Конституции. Зато Ельцин обзавелся своей.
А сейчас уже звучат голоса юристов, что и этот текст устарел, пора менять…
Вот и
сложилось представление, что Конституция — не более чем атрибут действующей
власти. Никого же не удивляет, что новому хозяину в служебном кабинете
перекрашивают стены и меняют мебель. Приносят аквариум — если его не было. И
уносят — если он служил прежнему хозяину. Почему Конституция 1993 года,
написанная правоведами высшей квалификации, не изменила ситуации? Она тоже
воспринималась как личная Конституция президента Ельцина, не подтвержденная
практикой жизни. Демократия — не только свобода и власть закона. Это лишение
властителя права управлять жизнью и имуществом людей. Разве это произошло?
Демократическое
устройство формируется постепенно, когда различные социальные группы осознают,
что нуждаются в согласовании интересов и определении жестких правил, общих
решительно для всех. И для них самих — тоже! Закон лишь закрепляет нормы и
правила, разделяемые обществом в целом.
А какие
нормы и правила господствовали в нашем обществе?
Лауреат Нобелевской
премии экономист Василий Леонтьев писал в перестроечные годы: «У вас семьдесят
лет учили людей халтурить, увиливать от работы. Большая часть энергии
употребляется на воровство, на халтуру, на обман, на уклонение от работы». Вот
с таким багажом и вошли в новую жизнь. Многие тогда голосовали за
демократически настроенных политиков вовсе не от того, что разделяли их
политические и моральные ценности, а потому, что те обещали быстро наладить
жизнь ко всеобщему удовольствию!
Образованная
публика полагала, что миллионные толпы, выходившие на улицы в перестроечные
годы, желают демократии и равных возможностей. В реальности страна жаждала
социального равенства. А перестройка и последовавшие перемены в политике и
экономике, напротив, привели к еще большему расслоению. Причем как никогда
очевидному, зримому, больно ранящему. Истеблишмент перестал таиться, привык
жить на широкую ногу. И не стесняется это демонстрировать.
Пока
чиновники наслаждались своими привилегиями за непроницаемым забором, общество
как бы ничего не ведало. На тайное неравенство не обижаются. А когда разница в
уровне жизни колет глаза, это рождает злобу и ненависть. И жажду справедливости
в самом архаическом его понимании. Дайте доброго и справедливого начальника,
пусть он будет какой угодно самовластный — лишь бы следил за тем, чтобы соседу
не доставалось больше!
Принято
считать, что люди, которые разбогатели и обзавелись имуществом, принципиально
меняются: хотят жить по твердо установленным правилам, чтобы накопленное не
отобрали и его можно было оставить в наследство детям…
Да, люди с
деньгами и имуществом желают установить правила. Но вот самое удобное для них
правило: если начальник мне друг, то у меня все хорошо. Не это ли и есть
основной закон нашей жизни?..
В такой
системе Конституция остается элементом оформления. Люди привыкли: не
Конституция определяет систему власти, а начальники решают, какая Конституция
им удобна. Скажут наверху снисходительно: «Не надо ничего менять» — и юристы
будут гордо повторять: «Основной закон незыблем!» А прозвучат слова: «Надо
учитывать веяния времени» — и с тем же рвением примутся его перекраивать.
Это
повторялось из поколения в поколение: молодой человек у себя в деревне, районе
или городе видит, как устроена реальная жизнь. Берет пример с преуспевших сограждан,
ушлых и умелых, и быстро усваивает все неписаные правила и нормы.
Какое,
спрашивается, отношение к его жизни имеет какая-то Конституция?
http://www.mk.ru/specprojects/free-theme/article/2013/12/11/958479-prazdnik-tolko-dlya-svoih.html
Источник: Московский комсомолец