ДЭГ ПРОТИВ УГ: ЧТО МЫ ПОНЯЛИ ПРО ЭЛЕКТРОННОЕ ГОЛОСОВАНИЕ В РОССИИ?

Серия "Либеральная миссия - экспертиза" под редакцией Кирилла Рогова

Первый опыт широкого использования электронного голосования на выборах в Государственную Думу вызвал масштабный скандал. В Москве, где абсолютное большинство обычных участков контролируется наблюдателями, результаты реального и электронного голосования оказались принципиально различными: если на обычных участках в 8 из 15 округов кандидат Умного голосования выигрывал у административного кандидата, то при добавлении голосов электронного голосования все они проиграли. Анализ данных и процедур электронного голосования показал, что, во-первых, никаких способов проверки системы подсчета голосов не существует — она закрыта не только для наблюдателей, но и для избирательной комиссии; во-вторых, что система никак не защищена от вмешательства в результате наличия не одного, а двух блокчейнов, второй из которых является непубличным; и, в-третьих, что в динамике голосования наблюдались необъяснимые статистические аномалии, указывающие на вероятные организованные «вбросы» голосов в систему.

Таким образом, существуют две проблемы. Во-первых, система электронного голосования и в московском, и в немосковском варианте не соответствует требованиям Конституции и закона о гарантиях избирательных прав граждан, то есть не обеспечивает прозрачность и защищенность процедур голосования и подведение его итогов. Во-вторых, московская платформа для голосования не была защищена от внешнего вмешательства, и установить или верифицировать реальные итоги голосования не представляется возможным.

 

ДЭГ: ГЛАВНЫЕ ВОПРОСЫ И ИССЛЕДОВАНИЯ

Первый опыт широкого использования дистанционного электронного голосования (ДЭГ) на выборах в Государственную Думу в 2021 году вызвал масштабный скандал. В Москве, где абсолютное большинство обычных участков для голосования контролируется наблюдателями, результаты реального и электронного голосования оказались прямо противоположными: если на обычных участках в 8 из 15 округов кандидаты «умного голосования» выигрывали у административных кандидатов, то по результатам электронного голосовании все они проиграли (см. графики 1 и 2). Никакие эмпирические данные не давали основания предполагать, что сторонники провластных кандидатов настолько предпочитают голосовать онлайн, а оппозиционные избиратели — причем различные: сторонники КПРФ, СР, Яблока — объединены радикальным предпочтением голосовать на участках.

Графики 1–2. Сравнение результатов голосования на реальных участках и в ДЭГ

Скандальный характер также носило поведение избирательных комиссий ДЭГ, в ходе голосования отстранившихся и отстранивших общественных контролеров от наблюдения за происходящим на серверах ДЭГ. Наконец, перед голосованием не было утверждено нормативным актом исчерпывающее описание программно-технических средств ДЭГ. Попытки СМИ до голосования выяснить, как же будет проходить подсчет голосов, были безуспешны.

Эти обстоятельства ставят следующие вопросы:

  1. Как был устроен механизм приема и подсчета голосов ДЭГ?
  2. Какими уязвимостями обладает этот механизм?
  3. Соответствует ли этот механизм закону?
  4. Есть ли прямые доказательства фальсификаций в ходе ДЭГ?
  5. Если да, то через какую из уязвимостей они были реализованы?

Отчасти до, но в основном после подведения итогов дистанционное электронное голосование было подробным образом изучено в исследованиях специалистов в области информационных технологий и статистики и в журналистских расследованиях. Еще летом 2021 года, когда часть московской системы ДЭГ (так называемый «регистратор» — блок аутентификации пользователей) использовалась для проведения праймериз Единой России, Сергеем Шпилькиным было выявлено массовое использование ботов[1]. Исследование программиста Петра Жижина выявило значительные незадокументированные возможности ДЭГ, которые ставят под сомнение прозрачность выборов и потенциально нарушают тайну голосования[2]. Фактические обстоятельства голосования: ограничение доступа к ноде наблюдателей, приостановка подсчета, возможное вмешательство ФСБ — были задокументированы в отчетах членов избиркома московского ДЭГ и наблюдателей[3]. Убедительные свидетельства фальсификаций на московском ДЭГ были представлены в исследовании физика Максима Гонгальского[4]. В отчете так называемой «технической группы»[5] были предприняты, в свою очередь, неубедительные попытки опровержения эмпирических данных Гонгальского. Дополнительные свидетельства в пользу фальсификаций представлены в работе Александра Богачева и Бориса Овчинникова[6]. На запросы СМИ, направленные представителям правительства Москвы[7] и ЦИК[8],  получены, по моему убеждению, нерелевантные или не соответствующие действительности ответы.

Далее я опираюсь на результаты этих исследований и, если не оговорено иное, имею в виду «московское ДЭГ», как наиболее исследованное. Подчеркну при этом, что «федеральное ДЭГ» уже в силу его большей закрытости таит еще больше угроз и уязвимостей.

 

МЕХАНИЗМ ДЭГ И ВТОРОЙ «БЛОКЧЕЙН»

Алгоритм ДЭГ не был известен и понятен участникам выборов в должной мере, покуда имеющиеся куски исходного кода программного обеспечения и выгрузки базы данных уже по завершении голосования не были проанализированы Петром Жижиным. В ходе его исследований было установлено, что голосование функционирует следующим образом. С помощью ключа организатора голосования (далее — «ключ 1») создаются «блоки избирателей» — списки идентификаторов избирателей (voter_id), имеющих право голоса и зарегистрированных на данных выборах. Избиратель совершает «вход» (логин) на сайте mos.ru. Выдается бюллетень, при этом в базу данных-1 (БД1), «публичный блокчейн»[9], записывается транзакция «выдача бюллетеня» с идентификатором избирателя. Избиратель совершает волеизъявление и направляет его результат в виде зашифрованного сообщения.

При осуществлении транзакции «прием бюллетеня» в БД1 записывается зашифрованное публичным ключом («ключ 2») волеизъявление избирателя и хэш голоса избирателя. Хэш образуется из зашифрованного волеизъявления и подписи избирателя. Хэш также записывается в «тайный блокчейн» («база данных 2», БД2) вместе с временем транзакции и несколько раз перехэшированным и зашифрованным (с помощью «ключа 3») идентификатором группы бюллетеней (group_id), который однозначно строится по идентификатору избирателя (sudir_id) на mos.ru. Наличие БД2 не было предусмотрено нормативными правовыми актами и не было предметом широкой общественной дискуссии вплоть до завершения голосования. «Тайный блокчейн» может быть подменен организаторами в любой момент, поэтому блокчейном не является ни в каком смысле слова (мы оставим, однако, неправильную терминологию в силу ее популярности).

В течение дней голосования выгрузка из «публичного блокчейна» помещается в интернет раз в полчаса. Блокчейн содержит, помимо хэшей голосования, также хэши, которые приводят к ошибке, если из блокчейна будет удалена какая-либо информация. Приватный (тайный) «блокчейн» в общий доступ не выкладывается. Его полная структура неизвестна. Помимо этих баз данных в ходе голосования создается таблица p_ballot, в которую заносится порядковый номер бюллетеня в открытом виде, зашифрованный group_id избирателя, зашифрованное содержимое голоса и хэш транзакции с волеизъявлением из БД1.

Система предусматривает возможность изменить свой голос до конца голосования в течение 24 часов с его подачи, не чаще 1 раза в 3 часа. Транзакция «выдача бюллетеня» при этом не осуществляется заново. Акты голосования и переголосования записываются в БД1 и БД2 так, что по самой записи невозможно определить, является ли запись голосованием или переголосованием. По окончании голосования приватным ключом – 2 (хранившимся в разделенном виде в том числе у СМИ и наблюдателей) расшифровывается волеизъявление в «публичном блокчейне». При помощи ключа расшифрования 3 расшифровывается поле group_id в «тайном блокчейне». Из строк с одинаковым group_id по записанному в них времени голосования выбирается «последний голос». По публичному блокчейну производится суммирование голосов, в котором участвуют только «последние голоса».

Таким образом, утверждение, что результаты голосования устанавливаются на основе использования блокчейна и не могут быть изменены в результате постороннего вмешательства, не соответствует действительности. Результаты голосования вообще не могут быть установлены без использования второго, «тайного» блокчейна, который в силу своей непубличности не является блокчейном.

 

ОБЩИЕ ПРОБЛЕМЫ ПРАВОВОГО РЕЖИМА ДЭГ

 В силу части 15 статьи 64 закона «Об основных гарантиях избирательных прав…» (ФЗ-67) ЦИК обладает правом делегированного законодательства в отношении ДЭГ. ДЭГ в регионах России на выборах в Госдуму 2021 года было введено постановлением ЦИК от 25 мая 2021 года (№7/49-8 «О дистанционном электронном голосовании на выборах 19 сентября 2021 года»), а «Порядок дистанционного электронного голосования на выборах, назначенных на 19 сентября 2021 года» (далее — «Порядок ДЭГ») был утвержден постановлением ЦИК РФ от 20 июля 2021 года (№26/225-8). Между тем нормы «Порядка ДЭГ» существенно (до неузнаваемости) изменили правовой режим «ящика для голосования», бюллетеня, участка для голосования и правовой статус избирательной комиссии и общественных контролеров.

 Правовой режим «ящика для голосования» и бюллетеня ДЭГ

Из «Порядка ДЭГ» следует, что в отношении ДЭГ был нормативно отрегулирован в лучшем случае user-end (пользовательская сторона), но не back-end программного обеспечения и не «железо» (серверы и т. п.). Ни одним нормативным документом не было предписано использование какого-либо конкретного программного обеспечения, или даже — в более общих терминах — использование конкретных структур данных и алгоритмов. Поэтому теоретически оно могло быть заменено в любой момент (что и случилось: публиковавшийся ДИТ Москвы код предполагал переголосование допустимым в течение календарных суток, а на деле запускался код, допускавший переголосование в течение 24 часов с момента голосования).

Главной особенностью московского ДЭГ стало использование схемы с двумя «блокчейнами» — «публичным» и «тайным». Причем без тайного «блокчейна» подсчет голосов невозможен. Публичный блокчейн при некоторых условиях (синхронная публикация в интернете, задокументированная возможность проверки своего голоса) мог бы приблизиться к режиму оффлайн-ящика для голосования (наблюдаемость и проверяемость учета голосов, анонимность[10]). А вот тайный блокчейн исключает контроль со стороны наблюдателей и членов избирательной комиссии.

Согласно ч. 3 ст. 64 все того же закона «Об основных гарантиях избирательных прав…», «председатель участковой комиссии предъявляет к осмотру членам участковой комиссии, присутствующим лицам… пустые ящики для голосования (соответствующие отсеки технического средства подсчета голосов…)». Аналогом «осмотра» и «опечатывания» для «электронного ящика» мог быть запуск общественными контролерами программного обеспечения ДЭГ на «чистом» оборудовании, с полным доступом к системе, который позволил бы удостовериться, что запускается именно то программное обеспечение, которое предписано законом, а никакое другое.

На прошедшем голосовании наблюдатели и члены комиссий не могли физически осмотреть сервера ДЭГ и убедиться, что к ним не добавлено никакое непредусмотренное законом оборудование, не могли ознакомиться с серверной частью программного обеспечения ДЭГ, не имели доступа в качестве пользователей на сервер ДЭГ, чтобы в режиме реального времени убедиться в «стерильности» программного обеспечения. Более того, такой осмотр, как следует из ответов ЦИК и ДИТ на запросы «Новой газеты», был запрещен «из соображений безопасности». В переводе на язык оффлайн-голосования это означает, что ящик для голосования или КОИБ перед голосованием запрещено предъявлять для освидетельствования избирательной комиссии и наблюдателям.

Статус членов избиркомов ДЭГ с правом решающего голоса

Согласно ч. 5 ст. 3 все того же закона «О гарантиях избирательных прав граждан…», «деятельность комиссий при подготовке и проведении выборов, референдума, подсчете голосов, установлении итогов голосования, определении результатов выборов, референдума осуществляется открыто и гласно». Согласно ч. 7 ст. 3 закона, «выборы и референдумы организуют и проводят комиссии. Вмешательство в деятельность комиссий со стороны законодательных (представительных) и исполнительных органов государственной власти, органов местного самоуправления, организаций, должностных лиц, иных граждан не допускается».

Согласно «Порядку ДЭГ», роль комиссии в ходе голосования, по сути, исчерпывается тремя нажатиями кнопки. В нем предусмотрены следующие действия комиссии ДЭГ:

  1. «Председателем ТИК ДЭГ с автоматизированного рабочего места (далее — АРМ) председателя ТИК ДЭГ ПТК ДЭГ дается команда о формировании в электронном виде списков участников ДЭГ».
  2. «Председатель ТИК ДЭГ с АРМ председателя ТИК ДЭГ ПТК ДЭГ запускает процедуру расшифрования результатов волеизъявления участников ДЭГ».
  3. «Председатель ТИК ДЭГ при помощи ПТК ДЭГ формирует в электронном виде протокол ТИК ДЭГ об итогах дистанционного электронного голосования».

Способа проверить, что после нажатия кнопки указанные избирательные действия были совершены правильно, у членов УИК ДЭГ нет. Таким образом, роль УИК ДЭГ сведена к церемониальной. У него отсутствует контроль за содержанием и результатом тех процессов, которые запускаются его действиями. Эти процессы запрограммированы и контролируются органом исполнительной власти (или его агентом). Поэтому следует говорить о полной утрате УИК субъектности в отношении ДЭГ.

Общественные контролеры лишены возможности в каком бы то ни было смысле присутствовать на «виртуальном избирательном участке». По соображениям «безопасности» им запрещен доступ к серверам ДЭГ и физически (для осмотра помещений), и электронно (в качестве пользователей, которые имели бы право просматривать все протекающие на сервере процессы). Фактические ограничения деятельности независимых членов избирательных комиссий и наблюдателей в день голосования были еще строже, чем предписано «Порядком ДЭГ», как следует из отчетов Николая Колосова, Анны Лобонок и Ильи Сухорукова. Отсюда следует, что в ходе ДЭГ общественные контролеры юридически и фактически не могут исполнять свои обязанности и лишены тех прав, которые предусмотрены для них в законе «Об основных гарантиях избирательных прав граждан…».

Напротив, ДИТ Москвы и ПАО Ростелеком в этой конструкции приобретают несвойственный им статус избиркома. При «обычном» голосовании также существует «технический организатор» — организация, которая обеспечивает жизнеобеспечение, охрану и уборку помещения для голосования. Однако он полностью лишен права совершать какие-либо избирательные действия. Более того, когда такое вмешательство в редких случаях происходит, то, как правило, это приводит к нешуточным скандалам.

 

СВИДЕТЕЛЬСТВА ФАЛЬСИФИКАЦИЙ НА ЭЛЕКТРОННОМ ГОЛОСОВАНИИ В МОСКВЕ

«Скручивание» голосов

На выборах в Госдуму 2021 года в ходе электронного голосования были обнаружены существенные фальсификации посредством вброса голосов за кандидатов «собянинского списка» и последующего «скручивания» голосов оппозиции. Об этом позволяют сделать вывод следующие эмпирические данные:

  1. Синхронное, сильно коррелированное на всех 15 одномандатных участках «разочарование в оппозиции» — утрата за счет переголосования 40–50 % голосов всех неадминистративных кандидатов, поданных участниками ДЭГ в субботу вечером и воскресенье утром.
  2. Аномальный, синхронный и сильно коррелированный рост процента голосов за «собянинских кандидатов» в воскресенье на всех 15 одномандатных участках.
  3. Резкий, в течение 5 минут спад и такое же резкое возобновление аномальной активности на всех 15 одномандатных участках («обеденный перерыв»).
  4. Сильно коррелированный, синхронный, одинаковый по величине «зазор» (расхождение между голосами за провластных одномандатников и голосами за «Единую Россию») на всех 15 одномандатных участках в течение одного часа в воскресенье.

Количество голосов, «скрученных» у оппозиции и переданных «административным» кандидатам в рамках данной схемы, оценивается приблизительно в 250 тыс.

Один из механизмов этих фальсификаций был, видимо, устроен следующим образом. В публичный блокчейн изнутри системы ДЭГ записывались транзакции «прием бюллетеня» с голосом за «собянинского кандидата» от «никаких» избирателей (то есть не прошедшие через авторизацию на Госуслугах живых пользователей); в «тайный блокчейн» не записывалось ничего. По окончании голосования из «тайного блокчейна» извлекались group_id реальных избирателей, которые проголосовали за оппозиционного кандидата. После этого в «тайный блокчейн» дописывались «химерические» сообщения, состоящие из хэша голоса за «собянинского кандидата», group_id оппозиционного избирателя и времени транзакции большего, чем любое другое время транзакции того же group_id. Результат подводился по публичному блокчейну, но с учетом переголосований, данные о которых брались из «тайного блокчейна».

Аргументы для объяснения этих аномалий в отчете так называемой «технической группы» выглядят голословными и неубедительными. Анализу временных рядов с тысячами значений по 15 избирательным участкам противопоставляются три скриншота рассылки мэрии с уведомлениями о продолжении голосования. В отчете технической группы не анализируются время и объем рассылки, зависимость интенсивности отклика реципиентов рассылки от времени, длительность эффективного отклика, конверсия рассылки в голоса. Не приводится аргументов, почему рассылка должна была побудить к голосованию исключительно сторонников «собянинского списка». Наконец, не дается никакого, даже гипотетического объяснения резкого спада отклика во время «обеденного перерыва».

Эти недостатки отчета технической группы восполнил анализ, проведенный Борисом Овчинниковым и Александром Богачевым, который на эмпирических данных показал, что рассылка в самом деле «светится на радарах», то есть ее влияние на поведение избирателей известно, она действует в равной степени на оппозиционных и провластных избирателей, и она не имеет отношения к аномальной воскресной активности в пользу «собянинского списка», «обеденному перерыву» и «зазору» (расхождению количества голосов за одномандатников в сравнении с голосами за ЕР).

Административный ресурс

Не менее важен, хотя меньше обсуждается, другой механизм фальсификаций на ДЭГ — административное принуждение.

Если предполагать, что ДЭГ защищает избирателя от административного давления именно возможностью переголосования, то неправильно объяснять аномалии результатов электронного голосования этим самым «административным ресурсом». В этом случае мы должны были бы увидеть на электронном голосовании в среднем те же результаты, что и в офлайне. Эмпирические доказательства того, что провластные избиратели добровольно предпочитают голосовать электронно, отсутствуют.

Напротив, если мы признаем, что результаты ДЭГ искажены в пользу провластных кандидатов из-за принуждения бюджетников к явке и их подконтрольного голосования, то, значит, именно ДЭГ стал инструментом для фальсификаций — электронных по форме и глубоко архаичных по содержанию (принуждение голосовать за компьютером под контролем начальника).

На графике мы хорошо видим в течение рабочего дня в пятницу наплыв лояльных к прокремлевским кандидатам избирателей, статистические свойства которых пока что не дают оснований утверждать, что перед нами боты. При этом доля поданных за административных кандидатов голосов существенно превышает то, что мы видим в «нерабочее время» — с вечера пятницы до вечера воскресенья (за исключением утренней воскресной аномалии). Эти пятничные голоса с высокой вероятностью можно считать поданными под принуждением.

График 3. Динамика голосования за административных кандидатов в ходе ДЭГ

Автор графика: Максим Гонгальский и соавторы его исследования. Опубликовано в Новой Газете (№ 114 от 11 октября 2021 года). Голоса «админресурсных» избирателей — в левой части графика; аномальное воскресное голосование — в правой.

 

ПРАВОВЫЕ ПОЗИЦИИ ЕСПЧ ПО ОТНОШЕНИЮ К ПОДОЗРЕНИЯМ В ФАЛЬСИФИКАЦИЯХ

ЕСПЧ при рассмотрении жалобы на нарушение права на свободные выборы сравнивает национальные нормы права с Кодексом лучших практик по избирательным вопросам Венецианской комиссии и фактическими обстоятельствами конкретного голосования и выясняет уровень детальности разбора предполагаемых нарушений со стороны национальных избирательных и судебных инстанций.

«Кодекс лучших практик по избирательным вопросам» Венецианской комиссии содержит ряд рекомендаций, в частности:

  • «электронное голосование должно использоваться, только если оно безопасно и надежно; в частности, избиратели должны иметь возможность получить подтверждение своих голосов» (п. 3.2.iv);
  • «процедура голосования должна оставаться простой» (п. 31);
  • «прозрачность системы должна быть гарантирована в том смысле, что должна существовать возможность проверить, что система функционирует правильно» (п. 44).

Утвержденный российским ЦИК «Порядок ДЭГ» соблюдение этих рекомендаций в части простоты, надежности и прозрачности исключает.

            Как следует из дела «Давыдов и другие против России»[11], ЕСПЧ серьезно относится к статистическим аргументам в пользу массовых фальсификаций. Уровень детальности изучения нарушений национальными инстанциями является ключевым тестом, дающим ЕСПЧ возможность признать, что справедливого разбора жалобы не последовало. ЕСПЧ многократно подчеркивал в решениях по делам о нарушении права на выборы, что не является «судом факта». Однако если национальные судебные и избирательные инстанции не проводили «разбора полетов» по уровню детальности, фактологичности, конкретности сопоставимого с предъявленными статистическими аргументами, ЕСПЧ всякий раз признавал нарушение права на свободные выборы.

            В деле «Каримов против Азербайджана» заявитель Каримов выиграл выборы на обычных участках, но проиграл с учетом специальных участков, образованных при военных частях. Эти участки были организованы в последний момент перед голосованием и фактически полностью контролировались Минобороны Азербайджана. ЕСПЧ нашел в деле Каримова нарушение рекомендаций Венецианской комиссии, явные признаки статистических аномалий (суждение о которых было вынесено на основе экспертного доклада ОБСЕ), отсутствие детального разбора этих аномалий избиркомами и судами и проведение выборов неуполномоченным субъектом. Совокупность этих признаков позволило ЕСПЧ определить эти выборы как «нелегитимные».

            Все перечисленные признаки наблюдаются в отношении российского ДЭГ: фактическая организация голосования неправомочным субъектом (ДИТ/Ростелекомом, а не избиркомом); отстранение членов комиссии и наблюдателей от контроля над всеми избирательными действиями; явные признаки аномалий (субботнее «отречение оппозиционеров», воскресное «пробуждение провластных избирателей», «обед роботов» и «одномандатный зазор»); непроведение разбора свидетельств фальсификаций по существу с той же детальностью, с какой их доказательства представлены в исковых заявлениях потерпевших кандидатов и заключениях специалистов.

 

ВЫВОДЫ

Дистанционное электронное голосование в Москве использовало для переголосований так называемый «тайный блокчейн» («базу данных 2»), в силу чего его результат не может быть проверен или пересчитан. Именование этой «базы данных 2» блокчейном некорректно, поскольку она непублична, и в силу этого может быть подменена в любой момент.

Как в Москве, так и на федеральном ДЭГ члены избирательных комиссий и общественные контролеры не могли контролировать избирательные действия (регистрацию избирателя, выдачу бюллетеня, прием бюллетеня), они не имели права удостовериться в том, что запущено именно то программное обеспечение, которое надлежало запустить, и что никаких непредусмотренных программно-технических средств в ходе ДЭГ не используется. При «обычном» голосовании такое ограничение прав общественных контролеров и избирательной комиссии было бы эквивалентно их недопуску на участок, неосвидетельствованию и неопечатыванию ящика для голосования. Голосование фактически проводилось не комиссиями, а неуполномоченными субъектами — ДИТ Москвы и Ростелекомом.

Исчерпывающее техническое описание фактически применявшегося программно-технического комплекса федерального и московского ДЭГ не было введено в действие нормативными актами и не было опубликовано. Информация о ряде фактически применявшихся компонентов программно-технического комплекса ДЭГ была отнесена ЦИК РФ и ДИТ Москвы к информации для служебного пользования; в ее предоставлении по запросу СМИ было отказано. Частично публиковавшийся неоткомментированный код московского ДЭГ стал до некоторой степени понятен широкой публике только после длительного экспертного исследования. Этот частично публиковавшийся код не вполне соответствовал фактически применявшемуся коду. Помимо этого, он содержал ряд недокументированных функциональностей, которые могут быть использованы для деанонимизации пользователей.

Код московского ДЭГ не был защищен от вписывания организатором голосования изнутри системы в «публичный блокчейн» голосов ботов с помощью ключа организатора голосования (не путать с торжественно разделяемым публичным ключом шифрования голосов!). Эти голоса могли учитываться как «переголосования» против оппозиционных кандидатов по схеме «химерических записей»: в «тайный блокчейн» могли заноситься строчки с хэшем голосования бота, но с «идентификатором группы бюллетеней» реального избирателя, голосовавшего за оппозицию.

В ходе московского ДЭГ обнаружены свидетельства «скручивания» как минимум 250 тыс. голосов за оппозицию и приписывание такого же количества голосов провластным кандидатам. Доказательствами этого являются массовое субботнее «отречение» избирателей от оппозиционных кандидатов (до 50 % «отрекшихся»!), «воскресная аномалия» (резкий синхронный рост популярности провластных кандидатов на всех участках), «обед роботов» и воскресный «зазор» (синхронный, скоррелированный на 15 участках внезапно появившийся дефицит голосов у провластных одномандатников по сравнению с голосами за ЕР). Попытки объяснить эти явления смс-рассылками и пуш-уведомлениями опровергнуты эмпирически.

Существующее нормативное регулирование и фактические обстоятельства ДЭГ входят в противоречие как с российским законом «Об основных гарантиях избирательных прав…» (ФЗ-67), так и с «Кодексом лучших практик по избирательным вопросам» Венецианской комиссии. Проведение голосования неуполномоченным субъектом, отсутствие прозрачности голосования, недостаточно детализированное рассмотрение национальными инстанциями признаков нарушений при голосовании, в том числе статистических — все это в практике ЕСПЧ служит основанием признать нарушение права граждан на свободные выборы, а сами выборы — нелегитимными.

 

[1] https://novayagazeta.ru/articles/2021/06/10/velikolepnaia-semerka

[2]  https://habr.com/ru/post/579350/ ; https://novayagazeta.ru/articles/2021/10/17/poshli-na-krainie-khimery

[3] https://novayagazeta.ru/articles/2021/09/27/boty-s-pravom-reshaiushchego-golosa ; https://novayagazeta.ru/articles/2021/09/28/nastoiashchie-golosa-popali-v-chernyi-iashchik ; https://novayagazeta.ru/articles/2021/09/21/mazhoritarnaia-sistema-vyborov

[4] https://novayagazeta.ru/articles/2021/09/30/mandaty-polzuiutsia-vbrosom

[5] https://novayagazeta.ru/articles/2021/10/01/sol-protsentov

[6] Готовится к печати; предварительное изложение аргументов доступно у Бориса Овчинникова и Александра Богачева в блогах: https://www.facebook.com/bogachev11/posts/1966591053515343 , https://www.facebook.com/boris.ovchinnikov/posts/10158295512737304

[7] https://novayagazeta.ru/articles/2021/10/09/artem-kostyrko-o-distantsionnom-elektronnom-golosovanii

[8] https://novayagazeta.ru/articles/2021/10/10/0-otvetov-na-29-voprosov

[9] Мы будем употреблять эти термины как синонимичные, не входя в рассуждение, насколько эта база отвечает определению «блокчейна».

[10] Существует фундаментальное противоречие между соблюдением анонимности и проверкой легитимности избирателя в любом электронном голосовании, поэтому мы формулируем утверждение именно о приближении к режиму нормального голосования, а не о достижении тождества с ним.

[11] https://hudoc.echr.coe.int/eng#_Toc482114334

Поделиться ссылкой: