«Новые» перспективы Европы (Часть первая)
Меня пригласили к разговору о новых перспективах Европы, но я даже не знаю, как к ним подступиться: трампистский распад, влияющий даже на центр Европы, заставляет меня всерьез ставить под сомнение собственные представления о старых ее перспективах. Разумеется, риски, связанные со знаково меняющимся состоянием всего мира, дают о себе знать и в общественных настроениях, и в восприятии перспектив Европы. Они направляют фокус общественного внимания на глобальный контекст, благодаря которому страны Европы долгое время так или иначе не имели особых проблем. Среди наций Европы растет убеждение, что новые вызовы влияют на каждую отдельную страну тем же образом, что на другие, — а значит, противостоять им лучше сообща. В действительности это дает единый вектор доселе многовекторной заинтересованности в политически эффективной Европе.
На сегодняшний день либеральные политические элиты громче прежнего заявляют, что прогресс европейской кооперации может осуществиться в трех ключевых сферах: под эгидой «Европейской внешней политики и политики безопасности» они требуют создания стимулов для военного самоутверждения ЕС, которое позволит Европе «выйти из тени США»; под эгидой «Общеевропейской политики представления убежища» они намерены дать фору масштабной защите европейских границ и открытию сомнительных центров приема беженцев в Северной Америке; под эгидой лозунга о «свободной торговле» они продвигают «общеевропейскую торговую политику» как в переговорах относительно Брексита, так и в переговорах с Трампом. Еще не очень понятно, будет ли Европейская комиссия, участвующая в каждом из этих переговоров, иметь в них хоть какой-то успех, или же, в случае ее неудач, общая почва для совместных решений европейских правительств будет попросту разрушена. Такова одна часть пока еще оставляющего надежды уравнения. Вторая часть уравнения — в том, что националистический гонор в мире пока никто не отменял: он только подогревается тупиковыми утверждениями нового Интернационала в лице набирающих силу правых популистов.
Националистическая недальновидность
Сомнительный прогресс переговоров по «Общеевропейской политике безопасности» и «Общеевропейской политике представления убежища», которые уже в который раз опрокидываются дискуссиями по проблемам перераспределения, демонстрируют, что правительства отдают приоритет сравнительно краткосрочным национальным интересам. И это тем более усиливается, чем меньше они защищены от откатов к правому популизму. В некоторых странах и вовсе не остается зазора между пустыми проевропейскими декларациями, с одной стороны, и недальновидным, опровергающим кооперацию поведением — с другой. В Венгрии, Польше, Чешской республике, а теперь в Италии и, думаю, вскоре в Австрии, любой такой зазор испаряется в силу открыто еврофобского национализма.
Все это подбрасывает современному аналитику два вопроса:
— Как в течение последней декады во главу угла встает противоречие между формальным (остаточным) признанием и реальной блокировкой искомой европейской кооперации?
— Как еврозона несмотря ни на что остается единой, если в большинстве стран заметен рост правопопулистской оппозиции «Брюсселю», а собственно в центре Европы, т.е. в одной из стран-основательниц Европейского экономического сообщества, он привел к союзу право- и левопопулистских сил, в основу которого легла общая антиевропейская программа?
В Германии вопросы-близнецы, миграция и политика убежища, с сентября 2015 года поглотили и СМИ, и общественное мнение — в ущерб всему прочему. Этот факт подсказывает мгновенный ответ на вопрос об определяющих причинах евроскептицизма — и этот ответ подкрепляется своими аргументами в стране, до сих пор не пережившей психополитические последствия расколов между неравноправно воссоединенными частями одной нации. Но если вы посмотрите на Европу в целом и особенно на еврозону в ее совокупности, вы увидите, что миграция не может быть главным объяснением волны правого популизма. В других странах тот же поворот общественного мнения произошел куда раньше на волне противоречий политики преодоления Европейского долгового кризиса, порожденного кризисностью банковского сектора. Как мы знаем, в Германии возникновение партии «Альтернатива для Германии» (АдГ) инициировалось группой экономистов и бизнесменов, сконцентрированной вокруг профессора экономики Бернда Лукке и пришедшей в ужас от перспективы вогнать процветающую, главную страну-экспортера в западню «долгового союза», в цепочку его взаимосвязей. Именно они возглавили широкомасштабную и эффективную полемическую кампанию против угрозы «перераспределения долга». Недавняя десятая годовщина банкротства Lehman Brothers вновь напомнила об аргументах о причинах кризиса — было ли все это обрушением рынка или обрушением правительственной политики? Или свою роль сыграл фактор девальвации? Тогда как в других странах дебаты оказывали существенное влияние на общественное мнение, в Германии они замалчивались как правительством, так и прессой.
Одинокая Германия
Относившиеся к англосаксонскому мейнстриму критические голоса экономистов в ходе международных дебатов, направленных против «политики экономии» в стиле Шойбле и Меркель, едва ли были замечены или оценены на бизнес-страницах лидирующих германских изданий. Социальные и гуманитарные издержки политики экономии, ее политические «сервировки», коснувшиеся, без сомнения, прежде всего Греции и Португалии, были так или иначе проигнорированы и на политических их страницах. В ряде европейских регионов уровень безработицы до сих пор удерживается примерно в районе 20%, тогда как безработица среди молодежи — вдвое выше. Если сегодня мы действительно волнуемся относительно демократической стабильности в стране, мы обязаны помнить о судьбе так называемых «стран финансовой помощи». Чем не скандал? В недостроенном «доме» Европейского союза драконовская политика, столь глубоко затронувшая «сети» социальной безопасности других наций, не имела базовой легитимности, по крайней мере в сравнении с нашими привычными демократическими стандартами. И все это уже сидит в печенках, осточертело европейским народам. С учетом того, что общеевропейское общественное мнение о политике формируется исключительно в рамках национальных границ и неоднородные публичные сферы еще не готовы к беспрепятственному контакту «один на один», взаимное противоборство нарративов в последнюю декаду поразило различные страны еврозоны. Эти нарративы в значительной степени отравили политический климат ЕС, коль скоро каждый из них делал особый акцент на собственной национальной судьбе и противодействовал налаживанию понимания общности судеб наций. А без этого знания другого и усилий к его пониманию трудно что бы то ни было сформировать, если только не помянуть «чувства относительно общей угрозы», влияющие равно на всех нас, и, более того, создающие перспективы действенной политики, имеющей выходы на общие темы: на кооперативные усилия и общую ментальность. В Германии этот тип поглощенности собой заметен по избирательности интереса к причинам отсутствия кооперативного духа в «большой Европе». Меня приводит в изумление самонадеянность германского правительства, верящего, что оно может взять верх над партнерами, чуть только дело доходит до политики «значимой для нас»: беженцев, безопасности, зарубежной, внешней торговли, — но в тот же самый момент отмалчивающегося по поводу центрального, но не до конца политически проработанного вопроса — EMU, Европейского экономического и валютного союза.
Внутри ЕС ближний круг стран-участниц EMU так тесно спаян, зависим друг от друга, что возникают еще более тесные взаимодействия ключевых стран, пусть и по чисто экономических вопросам. Тем самым страны еврозоны могут, если я смею советовать, естественным образом предложить свои кандидатуры в качестве пионеров дальнейшей интеграции. Одновременно, как ни взгляни, та же самая группа стран испытывает давление проблем, способных нанести вред Европейскому проекту. Мы — и особенно экономически развивающаяся Германия — находимся под игом того простого факта, что евро вводился с тем предположением или даже политическим обещанием, что улучшение стандартов жизни будет конвергентным во всех странах ЕС. Однако случилось прямо противоположное. Мы замалчиваем реальную причину отсутствия кооперативного духа, более значимого сегодня, чем когда-либо прежде, — в частности тот факт, что валютный союз в долгой перспективе может выжить только благодаря еще более расширяющейся дивергенции разных национальных экономик и, соответственно, дивергенции стандартов жизни населения разных стран-участниц.
Помимо этого факта, сегодня в результате ускоренной капиталистической модернизации мы обязаны справляться с социальным беспокойством относительно социальных изменений. Я считаю антиевропейские настроения, распространяемые и лево-, и правопопулистскими движениями не столько феноменом, дающим представление о современном ксенофобском национализме. Евроскептические аффекты и атитюды имеют многообразные корни, лежащие в неудачах процесса европейской интеграции — процесса как такового. Они проявляются независимо от недавних, бьющих на ксенофобские настроения, популистских всплесков как итога миграций. Например, в Италии евроскептицизм создал единую ось между левым и правым популизмом, т.е. между идеологическими лагерями, глубоко расколотыми во всем, что касается «национальной идентичности». Независимо от вопросов миграции, евроскептицизм — свидетельство для любого маломальского реалиста. Валютный союз больше не представляет стратегию победы (a ‘win-win’) для всех членов ЕС. Юг Европы против Севера Европы — и наоборот. И тогда как «лузеры» ощущают себя неправомерно обиженными и несправедливо обойденными, «победители» отметают страхи и требования противоположной стороны.
Источник: Jürgen Habermas. “New” Perspectives For Europe // Social Europe. October 22. 2018.