Президентская власть по новой Конституции
Инициированные в начале прошлого года президентом В.Путиным конституционные поправки и их внесение в текст Конституции были и остаются одной из основных наших тем («Деконструкция Конституции«, «Царь, народ и конституция«, «Новая (не)легитимность. Как происходило и что принесло России переписывание Конституции«, «Тамара Морщакова — Как работает и как не работает конституционная охрана судебной власти?«). До сих пор внимание наших экспертов было сосредоточено, в основном, на перераспределении полномочий и его влиянии на политическую систему. О том, как скажутся поправки на механизме принятия решений и управления, речь если и заходила, то в самых общих чертах – не было еще опыта, на основании которого об этом можно было бы судить. В последнее время практические коррекции этого механизма, ставшие возможными благодаря коррекции Конституции, тоже становятся заметными, а потому появляются и первые суждения о нем и его оценки.
Смысл 46 текстовых вставок общим объемом примерно четыре тысячи слов, известных как «поправка к Конституции Российской Федерации», сегодня обычно сводят к так называемому обнулению. Действующий глава государства может править Россией до 2036 года, когда ему самому исполнится 84. В остальном же считается, что или «пока ничего не изменилось», или мы «застряли в феврале 2020 года», то есть грандиозные политические перемены из-за новой конституции будут, но не сейчас. А пока ничего не изменилось.
Поправки, в общем, дали России новую Конституцию, поскольку изменили основы государственного строя в стране. В лекции, прочитанной в мае на XI Петербургском международном юридическом форуме, председатель российского Конституционного суда Валерий Зорькин рассказал, ссылаясь на новую статью Конституции 67 прим, о нарождающейся доктрине приоритета «права конкретного государства». По словам Зорькина, несмотря на универсализм всеобщих правовых деклараций, «суверен России – многонациональный народ – имеет право на уважение своей самости, на признание права отличаться и, будучи при этом членом мирового сообщества, выражать своё несогласие, если ему пытаются навязать чуждые представления об устройстве государства и общественных институтов» . Это новое право российского народа утверждено и защищено поправками в Конституцию.
Помимо больших сдвигов, значение которых еще не вполне прояснилось, поправки изменили баланс полномочий между ветвями и институтами власти и создали новые институты. Принято несколько законов, уточняющих и разъясняющих этот новый баланс, в том числе новый закон «О правительстве». Вне зависимости от взглядов на приводные механизмы конституционного права – сила экспрессии нормы или гравитация накопленных толкований – новая (де-факто) Конституция и разъясняющие ее новые законы работают и меняют облик того, что принято называть российским политическим режимом
Поскольку управленческие практики здесь сцеплены с политическими действиями, это само по себе – существенная черта «режима», даже незначительные изменения порядка правления могут привести к большим переменам внутри политической системы. Порядок правления за год стал другим и эти изменения, в отличие от возвышенной (и довольно медленной) эволюции esprit d’etat, можно зафиксировать. Я сосредоточусь на а) трансформации отношений правительства и президента, б) изменениях в работе центрального аппарата исполнительной власти, в) новом социальном мандате так называемой единой системы публичной власти, г) новом конституционном полномочии президента РФ по защите мира и согласия в стране.
Министры короны
Один из авторов старой версии Конституции известный российский правовед Сергей Алексеев писал, что она дала президенту «пусть и не достаточно строгую, но все же известную предпосылку для осуществления определенной исполнительно-распорядительной деятельности» . Эта не достаточная строгость, видимо, и смущала Путина, как и относительная конституционная независимость правительства, о которой он сам знает не понаслышке. Слухи о том, что в Кремле хотели бы дать ему в руки больше рычагов воздействия на правительство, ходили с 2017 года.
Грубо говоря, пожелания президента, выраженные письменно в виде резолюции или поручения, не исполнялись правительством в том виде и с той скоростью, на которою рассчитывал глава государства. Подход президента Путина к законам и правилам известен: их нужно исполнять, когда они помогают, и быстро менять, если этого требует момент. Эта готовность к изменению регулирования любого вопроса постоянно наталкивалась на препятствия, выросшие на почве упомянутой конституционной нестрогости подчинения кабинета президенту: закон «О правительстве» и некоторые другие документы, прежде всего, «Регламент Правительства Российской Федерации» и «Положение об Аппарате Правительства».
Благодаря им, правительство, не отдельные ведомства, работа которых сильно зависела и зависит от стиля руководства и сложившейся аппаратной культуры, а правительство в целом как институт было самым близким подобием рациональной веберовской бюрократии в России. Из-за этих же документов и процедур премьер оставался лишь политическим, а не административным подчиненным президента. Все изменилось после того, как пункт б) статьи 83 Конституции, описывающей полномочия президента страны, был дополнен фразой «осуществляет общее руководство Правительством Российской Федерации».
Сегодня собеседники в правительстве и госбизнесе называют премьера «заместителем президента в правительстве». Это значит, что премьер больше не представляет коллегиальный орган исполнительной власти в отношениях с главой государства и другими ветвями власти. Все наоборот: он представляет главу государства в коллегиальном органе исполнительной власти, и только там. Поэтому премьер Мишустин, судя по разговорам в правительстве, ревниво относится к прямым контактам своих подчиненных с президентом и еще в прошлом году потребовал предварительно согласовывать с ним и его секретариатом всю исходящую почту своих заместителей и даже руководителей ведомств на имя главы государства, хотя раньше это не было до такой степени формализовано.
За спиной премьера стоит новый закон «О правительстве», который возводит требование немедленно исполнить любое желание президента в ранг высшего приоритета кабинета. Согласно этому закону, помимо собственно Конституции и законов Российской Федерации, которыми должно руководствоваться правительство, оно также обязано исполнять все его поручения (например, ст. 13, 18, 27), то есть те самые письменные резолюции. Президент может дать поручение так или эдак решить какой-то вопрос, причем этим же поручением потребовать сделать это в особом порядке, то есть с нарушением действующих регламентов, что полностью лишает правительства защиты от вмешательства в бюрократические процедуры его работы. Закон «О правительстве» создает, таким образом, интересную политико-юридическую коллизию – он наделяет поручения президента пара-конституционным статусом, хотя они не являются публичными документами, в отличие от указов.
Административное подчинение правительства президенту не заканчивается на требовании исполнять все его поручения. В некоторых новых нормативных документах кабинета используется формулировка «поручения и указания президента». Речь об устных указаниях, пожеланиях президента, высказанных на совещаниях с правительством, в публичных выступлениях, вплоть до интервью и ответов на «Прямой линии» с гражданами.
Часто говорят, что новая Конституция усилила политическую связь правительства с Государственной думой и шире – законодательной властью. Дума теперь утверждает не только премьера, но и его замов и министров. Это называют «повышением политической субъектности». Повышение вышло не за счет полномочий президента, а за счет политического статуса премьера, который раньше утверждал состав своего кабинета в ходе закулисных торгов с президентом и его окружением, а теперь, чисто теоретически, может получить от контролирующего Думу президента публичный реприманд. Не включение в список «Единой России» на выборы в Госдуму лидера партии Медведева и одновременно премьера Мишустина означает, что новая конституция не укрепила, а ослабила политическую связку Думы и правительства, опосредовала их отношения решениями президента. Она сломала действовавшую с 2007 года традицию – премьер должен быть лидером правящей партии и сходить с ней на выборы, чтобы стать премьером.
Президентский мандат
Эта система, если ее можно так назвать, отбросила исполнительную власть в России на 300 лет в прошлое, во времена, когда коллегии и первый министр короны были не бюрократами на службе абстрактного государства-принципа, а подданными монарха, которым делегирована малая толика его личной (и безграничной) власти. Как и абсолютизм, новая российская Конституция таким образом поощряет фаворитизм. Если премьер в фаворе у президента, президент не будет вмешиваться в работу кабинета, поднимая авторитет первого министра в глазах подчиненных. Когда премьер выйдет из фавора, президент может с помощью поручений и указаний руководить министерствами и ведомствами напрямую, ожидая, когда у премьера не выдержат нервы и он сам уйдет в отставку. Новая Конституция позволяет в этом случае не отправлять в отставку все правительство целиком, а просто прислать на Краснопресненскую набережную нового начальника.
Раньше неформальное влияние окружения президента на кабинет заключалось в назначении своих людей на должности министров и вице-премьеров. Правительство было набором клиентельных цепочек, при этом каждый вице-премьер имел в окружении президента «дублера», неформального представителя курируемой им отрасли. Но без автономии института правительства в целом это схема сбоит. Министры и вице-премьеры, чтобы поспевать за поручениями и указаниями президента и не портить отношения с ревнивым премьером, рады любой поддержке, даже если она исходит от чужого патрона. К проникнутой фаворитизмом системе отношений между Кремлем и «министрами короны» таким образом нужно добавить нестабильность системы политического покровительства. Жесткая неформальная лояльность становится препятствием для политического выживания в кабинете.
Президент Путин, с одной стороны, стремится решать все, с другой, часто медлит с принятием решений. Теперь между этим рваным ритмом работы главы государства и мерной работой правительства как механизма нет никаких перегородок. Говоря в социологических терминах, получилось, что правительство должно работать в других режимах агентности, должно быть способно действовать не так, как раньше. Агентность президентской власти двойственна: он может быть пассивным стабилизирующим началом государства, а может – активным, атакующим, принимающим стремительные решения. Министры и вице-премьеры тоже привыкают действовать волюнтаристски, часто нахрапом. В начале этого года вице-премьер Марат Хуснуллин на видеосовещании дал устное указание министру строительства отменить на территории Российской Федерации действие карт сейсмического зонирования, что и было немедленно сделано. До поправок так произойти не могло.
Приняв условия игры, премьер Мишустин тоже экспериментирует с разными агентностями. То выдает поручения с неисполнимыми сроками: основные идеи и блоки стратегии экономического развития страны – на стол за двое суток, как в поручении от 30 января 2021 года. То пытается вернуть кабинету автономию, но в другом масштабе. создавая вокруг правительства паутину из непрозрачных для Кремля институций, вроде Координационного центра правительства и проектных офисов. Их сотрудники часто не госслужащие, а функционал прописан таким образом, что заниматься они могут, чем угодно. Так Мишустин выносит важные для себя лично направления работы из кабинета в собственные мини-правительства, где бегом будут исполнять уже не путинские, а его поручения и указания.
Алексеев писал, что до вмешательства администрации Ельцина в написание старой Конституции, ее авторы ориентировались не на французскую, а на немецкую модель, в которой вся полнота исполнительно-распорядительной власти сосредоточена в руках канцлера, премьера. Принятая в декабре 1993 года Конституция таким образом была политическим компромиссом между администрацией Ельцина, желавшей дать президенту больше полномочий, и правоведами, склонявшимися к тому, что президент должен быть символом и выражением государства, но не распорядителем общественных ресурсов. Поправки 2020 года покончили с этим компромиссом, а заодно и с правительством как таковым.
Фискальный социализм
За несколько дней до 20 января 2020 года руководители кремлевской администрации рассказали на встрече с главными редакторами ведущих изданий, что президент в послании скажет о поправках в Конституцию. Но речь тогда шла только о «социальных» поправках, все остальное было тайной и для руководителей. Эти социальные поправки: дополнения в статью 75 об индексации пенсий, социальных выплатах и минимальном размере оплаты труда, и новая статья 75 прим, которую проще процитировать.
«В Российской Федерации создаются условия для устойчивого экономического роста страны и повышения благосостояния граждан, для взаимного доверия государства и общества, гарантируются защита достоинства граждан и уважение человека труда, обеспечиваются сбалансированность прав и обязанностей гражданина, социальное партнерство, экономическая, политическая и социальная солидарность.»
На первый взгляд может показаться, что речь про популистскую декларацию. Путин попросил администрацию написать поправку про пенсионеров, поскольку это его ядерный электорат, и, чтобы два раза не вставать, еще одну для всех, звучащую красиво и загадочно, тоже социальную, о солидарности и росте. Судя по последним событиям в экономической жизни страны, это не просто риторика.
Во время Питерского экономического форума вице-премьер Белоусов заявил, что металлурги в пандемийном 2020 году «нахлобучили» бюджет примерно на 100 млрд рублей , цены на внешнем рынке выросли и металлурги подняли их и в России. Основной инвестор инфраструктуры, которая делается преимущественно из металла, это государство. Российские металлурги вслед за иностранцами подняли цены в 2020 году и государство переплатило им за продукцию, а налогов взяло, как обычно.
Вопрос, защищала ли старая Конституция капитализм в должной мере, является, как минимум, дискуссионным. В 7 статье написано, что Россия является социальным государством, в 35 статье, что в России защищается и никак не ограничивается частная собственность, их формулировки в 2020 году не меняли. Однако, несмотря на статью 7, старая Конституция не требовала искоренить капитализм, обобществить ренту или поделить крупную собственность. Этого вполне хватило, чтобы за 10 лет после ее принятия в России появился очень крупный бизнес с миллиардерами и гигантскими финансово-промышленными группами. Затем доходы и ренту этого бизнеса стали перераспределять в пользу государства и его представителей и окружения президента, но все же и тогда никто не говорил, что государство может просто их взять и изъять.
Иначе понималось и «партнерство». Если внимательно прислушаться к тому, что говорил Олег Дерипаска на заседании Наблюдательного совета Института экономики роста имени Столыпина, станет понятно, как именно изменились эти представления. Цитируя неназванного чиновника, Дерипаска говорит, «вы видите доходы раньше нас». То есть бизнес – это не самостоятельный крупный игрок, а часть бюджетной системы, администратор, а не собственник извлекаемых доходов и ренты. Бизнес не извлекает прибыль, а «видит» доходы бюджетной системы, соответственно, его можно попросить пораньше ими делиться.
Раньше социальное партнерство, оно же «частно-государственное», выглядело иначе. Компания или ассоциация производителей просит государство отменить или снизить экспортную пошлину на их ресурс. А в обмен обязуется построить новый современный завод и создать много рабочих мест. Губернатор обещает помочь нефтяной компании с нужными разрешениями, а в обмен просит не закрывать трамвайную линию до завода, которая с советских времен находится на балансе предприятия, а не города. И так далее. Раньше партнерство понималось как сделка.
Президент Путин на форуме выступил примирителем и попросил бизнес не обижаться на слова Белоусова, что, мол, не скажешь в шутейном разговоре? Никто не будет изымать у компаний их честные доходы, а чтобы государство не переплачивало за скачки цен на мировых рынках, можно подумать о долгосрочных контрактах на поставку государству продукции металлургов. Спустя две недели правительство наказало металлургов на те самые 100 млрд, временно увеличив экспортные пошлины с августа по декабрь 2021 года.
Правительство по новой Конституции и новому закону о себе лишилось общего полномочия «регулирования в социально-экономической сфере», вместо этого оно лишь «регулирует экономические процессы», да и то не самостоятельно, как раньше, а с разрешения президента. Но, вооружившись мандатом на насаждение социального партнерства, который по доброте душевной выдал президент статьей 75 прим, и разящей агентностью высшей инстанции власти, которая теперь может затекать и в кабинеты Дома правительства, кабмин изъял у другого администратора бюджетных доходов (у бизнеса) их часть, как изымают лишние деньги у регионов-доноров.
Когда пресс-секретарь президента Дмитрий Песков говорит, что его босс – либерал, кажется, что он лукавит. Но в каком-то экзистенциальном смысле это было правдой. Если говорить о взглядах президента на мотивацию людей, то они правда либеральные или даже утилитаристские. Людей нельзя расхолаживать, Путин говорил это много раз и публично, и за закрытыми дверями. Поэтому, например, он долго противился созданию федерального фонда алиментов. «Мы вообще можем лишить мотивации людей заниматься детьми», сказал Путин на заседании Совета по реализации национальных проектов 26 февраля 2013 года. Поэтому же в целом обычно возражал против быстрого роста социальных выплат. В 2009 году президент Медведев хотел резко повысить пенсии, а Путин сопротивлялся.
То же касалось и олигархов, своих или чужих, но наоборот. Бедным людям нужен стимул, чтобы работать, поэтому нельзя давать им слишком много. Богатым тоже нужен стимул, им нельзя давать слишком мало. Если хочется, чтобы в стране были большие промышленные проекты, нужно поощрять жадность бизнеса, даже если потом олигархи потратятся на яхты, а не церкви, школы или детские дома. Масштабы коррупции и масштабы неравенства – отсюда, чтобы большая страна работала, нужно много жадных людей.
Статья 75 прим не только создала предпосылки для изъятия у олигархов того, что раньше считалось их по праву, но и как-то помогла Путину примириться с мыслью о прямых денежных раздачах. В спорах о ковидных выплатах семьям с детьми эта статья была аргументом в пользу выплат, хотя идея, как говорят, поначалу вызвала у президента возражения. Новые предложения заместителя Путина в Совете безопасности Дмитрия Медведева о введении в России безусловного базового дохода прямо связаны, как говорят знающие его люди, с размышлениями Медведева над новым социальным мандатом власти.
Было бы ошибкой, однако, сказать, что победа солидарности над жадностью богатых и нежеланием поощрять иждивенчество бедных означает в то же время победу авторитарной версии социализм в России. Социальное пока выглядит исключительно как фискальное на стороне обобществления доходов и популистское на стороне их распределения. После грубоватой реплики Белоусова в воздухе повис вопрос: а что правительство сделает с этими деньгами? Для раздачи семьям с детьми маловато, как и для Олимпиады. Едва ли хватит даже на метро в Челябинске, которое Путин пообещал жителям города уже дважды, его достройка предварительно оценивалась в 90 мдрд рублей, но это было еще до подорожания металлов, которое и подарило бюджету изымаемые 100.
На службе мира и согласия
Новации, связанные с суверенитетом и безопасностью, разбросаны по нескольким статьям, в том числе тем, что вводят ограничения на занятие государственных и выборных должностей лицами, имеющими жизненные интересы заграницей. К ним можно отнести и вставку в статью 80, описывающую базовые полномочия президента как гаранта Конституции и главы государства, эта вставка наделяет президента полномочием по «поддержанию гражданского мира и согласия». В пункте ж) статьи 83 говорится, среди прочего, что президент формирует Совет безопасности, чтобы тот способствовал главе государства в «поддержании гражданского мира и согласия». Та же формулировка прописана в измененном в конце 2020 года законе «О безопасности» среди других полномочий Совета.
В политической философии есть школа мысли, где считают, что гражданская война как реальность не устранима из пространства политического, все дело в интенсивности. Эта война или тлеет или разгорается, но она всегда есть. Авторы пункта ж) статьи 83 тоже как будто не верят в полное изгнание stasis’а из российского государства. Гражданский мир нужно поддерживать, это работа, а не данность. Нужно усилие Совета безопасности, чтобы мы продолжали жить друг с другом в мире и безопасности. Причем уже понятно, о каком усилии речь. Подпункт 1) пункта 2 статьи 14 закона «О безопасности» относит к полномочиям Совета «рассмотрение вопросов, касающихся… поддержания гражданского мира и согласия», то есть согласие обеспечивается прежде всего бюрократически и процедурно: подготовка вопроса аппаратом Совбеза, рассмотрение, принятие коллегиального протокольного решения.
Здесь мы видим любопытную инверсию истории с правительством. Там новая Конституция устранила бюрократические и процедурные преграды для прямого вмешательства президент в работу кабинета. Указание президента – закон, но в то же время и мандат, делегирование кусочка особой президентской агентности министру или вице-премьеру. Тут наоборот. Новая Конституция добавила посредника между президентом и гражданским миром в стране, причем посредника бюрократического.
Сложно обсуждать, как работает институт, все решения которого априори секретны и разглашение которых, теоретически, само по себе является преступлением. Но можно пофантазировать. Специфически новой чертой политического насилия, осуществляемого властью с начала 2021 года, стала его «списочность», если так можно сказать. Решения о признании нежелательными или экстремистскими организациями выдаются на-гора пачками. Раньше каждое такое решение было событием.
Теперь, кажется, вместо работы «телефонного права» и кремлевских теневых посредников, вроде Виктора Иванова, в середине нулевых отвечавшего в Кремле за важные политико-полицейские операциям, действует логика бюрократического решения. Возможно, хотя нельзя знать наверняка, списки нежелательных и экстремистских голосуются на Совбезе, а потом спускаются в Генпрокуратуру или другие силовые отсеки вертикали уже в виде оформленных указаний, аналогично расстрельным спискам Политбюро?
Коллегиальность решений о политическом насилии увеличивает их масштаб, кажется, так можно сформулировать новый закон «гибридологии». Вопрос, как далеко можно зайти, принимая такие решения коллегиально, пока остается открытым. Как и вопрос, есть ли какая-то политическая разница между спецоперациями внутри страны против российских граждан и серийными судебными решениями, списочно поражающими в правах оппозицию и иностранные «центры влияния».
Однако пока нельзя сказать, что эта новая рамка «поддержания» мира и согласия стала не только бюрократическим, но и правовым ориентиром. Решение Мосгорсуда о признании структур Алексея Навального (ФБК, ФЗПГ и так называемы Штабы Навального) экстремистскими проникнуто старой логикой понимания общественной опасности. По решению суда, они признаны экстремистами, поскольку разжигали нетерпимость к «работникам правоохранительных органов, сторонникам действующих политических партий», пропагандировали «идеи подрыва общественной безопасности», преследовали цели «изменения основ конституционного строя».
Эта логика, насколько ее вообще можно обобщить, подразумевала, что объектом совершения преступления экстремистов должны быть органы власти, экстремисты настраивают граждан против их родного государства и атакуют его – людей, места власти и так далее. Но полномочие по поддержанию «гражданского мира и согласия», теоретически, значительно расширяет понятие экстремизма. Любой, пытающийся нарушить мирный сон граждан, экстремист: хулиган, художник-акционист, театральный режиссер или кинематографист.
Также эта поправка значительно усиливает связь государства с обеспокоенными нарушением гражданского мира россиянами. Популярное медиа «Медуза» было признано иноагентом по жалобе такого гражданина – Александра Ионова. По его же жалобе Бард-колледж был признан нежелательной организацией. Известно, что он написал еще одну жалобу – на «Новую газету». Получается очень удобная и почти республиканская схема: активные граждане жалуются на нарушенные мир и согласие, правоохранители обобщают их жалобы и готовят вопрос для рассмотрения на Совбезе, а тот голосует новый список нежелательных и экстремистских организаций и физических лиц. Который потом возвращается правоохранителям уже в виде коллегиального решения. Главное, чтобы в государстве не переводились неравнодушные, мотивированные и политически грамотные граждане.
Президент везде и нигде
До сих пор мы почти ничего не знаем о том, как и при каких обстоятельствах готовились изменения в российскую Конституцию. Сразу ли планировалось «обнуление»? Были ли альтернативные варианты, например, существует ли версия новой Конституции бывшего премьера Медведев, превращающая президента в формального главу исполнительной власти? Почему президент Путин все же взялся переписывать Конституцию после нескольких лет закулисных обсуждений, что послужило толчком?
Эти загадки, разумеется, мешают исчерпывающе ответить на вопрос о политическом смысле новой Конституции – мы пока не вполне понимаем, зачем все это было сделано. Но, с другой стороны, конституции – это особые тексты, которые лучше других показывают, что такое материальная сила семиотики. Слова Конституции – это слова, которые значат сами по себе. Таким образом, не обязательно знать, что думал Цезарь, достаточно знать, что он подписал.
Конституция 2020 изменила баланс политической власти в России. Исполнительно-распорядительная власть не защищена собственными процедурами, но, с другой стороны, постоянно гальванизируется перекачкой в нее части чрезвычайной власти президента. Политическое насилие рутинизируется, бюрократизируется и опубличивается в качестве регулярной, нормальной функции государства, направленной на защиту уже не самого государства и его служащих (старая Конституция), а повседневной жизни всех граждан страны (новая Конституция). Сложнее всего с экономикой. Новая Конституция выписывает два векселя: гражданам на неопределенные блага и публичной власти на перераспределение национальных доходов. Роль президента в этом перераспределении еще предстоит выяснить.
Устойчива ли такая конструкция? Конституция не переписана полностью, поэтому, например, хотя премьер является лишь замом президента в кабинете, а не главой исполнительной власти, именно он в случае отставки или кончины президента будет исполнять его обязанности до выборов. Премьером теперь можно назначить кого угодно без отставки правительства, им может оказаться, любой, на кого президент покажет пальцем, все можно обстряпать за час. Это большой риск для всех – случайный человек, волей судьбы получивший в руки ядерную кнопку.
Не меньший риск – новые масштабы фаворитизма, когда члены кабинета, вооружившись, скажем, противоречащими друг другу «поручениями» и «указаниями» президента, пойдут войной друг на друга. Или, когда коллективный Совбез, вооружившись жалобами граждан, пойдет на членов правительства или Центральный банк, если они начнут мешать поддержанию мира и согласия, например, меняя условия пенсионного и социального обеспечения, задерживая льготы для стратегических отраслей экономики, не своевременно помогая курсу рубля.
Если душой, средоточием и приводным механизмом единой системы публичной власти является президент страны и только он, его особые полномочия будут постепенно растворятся в ней, как сахар тает в горячем чае. Пока сложно сказать, что будет опаснее. Превращение государства в сложный ансамбль комиссарских чрезвычайных полномочий, выданных каждому элементу этой системы лично президентом. Или рутинизация этой чрезвычайной власти, которая приведет к тому, что в нужный момент найти инстанцию принятия политического решения будет уже невозможно.