Завершённый ресентимент в фатальных циклах русской истории
Андрей Заостровцев — к.э.н., профессор департамента государственного администрирования НИУ «Высшая школа экономики»
Исследование петербургского историка и политолога Даниила Коцюбинского «Структура завершённого ресентимента (на примере российской истории)». Ч. I–IV, опубликованное в декабре 2024 г. на сайте «Либеральной миссии», относится к тем сравнительно немногочисленным работам, которые не просто описывают, а объясняют ход истории. В данном случае — истории России. В этом плане работа Коцюбинского становится в один ряд с такими как: Ахиезер, Клямкин, Яковенко, 2005; Бессонова, 2015; Нуреев, Латов, 2010, 2016; Hedlund, 2005 [полный список литературы — в конце статьи].
Используя терминологию институциональной экономики, можно сказать, что в работе Коцюбинского раскрывается зависимость России от её предшествующего развития (т.н. path dependence). Но не только. Показываются и истоки этой зависимости. Всё это делает необходимым критический и всесторонний анализ предложенной концепции, претендующей на новый подход к пониманию российской истории.
Для начала попытаемся сформулировать, что составляет несомненные достоинства рассмотренного текста.
Во-первых, дано развёрнутое обоснование становления и эволюции русской политической культуры как культуры ресентимента особого типа: автор называет её культурой завершённого ресентимента.
Во-вторых, на этой основе раскрывается маятниковый характер происходящих в России изменений: циклы либерализации и, напротив, делиберализации.
В-третьих, удаётся теоретически обосновать неизбывное стремление России к конкурентному противостоянию с Западной цивилизацией и конфликтам с ней.
В-четвертых, отторгается взгляд на историю России как на некий набор случайных событий, которые почему-то (неизвестно почему) раз за разом складываются в циклические цепочки потрясений и последующих самодержавных реставраций.
В-пятых, последовательно развивается видение России как отдельной цивилизации со своими внутренними закономерностями, что исключает альтернативное восприятие ее истории. А именно, как некоего движения в русле теории модернизации, выводящего, в конечном счёте, на плато либерального мира (правового порядка).
Стоит напомнить, что модернизационная парадигма помещает Россию в пространство европейской (т.е. западной) цивилизации. При этом Россия рассматривается как временный неудачник, обречённый на неизбежное, «раньше или позже», соединение с европейской цивилизацией в единое целое. На этой теории, в частности, выстроены работы А. Янова и Д. Травина [Янов, 2008, 2009, 2017; Травин, 2021, 2023].
Прочтение работы Коцюбинского позволяет увидеть источник такого ошибочного восприятия. Сторонники теории модернизации принимают циклические стадии либерализации за генеральную линию российской истории, а прерывания этой «генеральной линии» — как отставание от «передовых стран», но не более того. При этом данных авторов не смущают XX-XXI вв., в которых короткие либерализации и демократизации сочетались с длительными периодами существования в России авторитарных/тоталитарных систем.
Подход Коцюбинского отличается оригинальностью. Нам впервые представлена, если так можно выразиться, целостная психологическая история России. Все крупные исторические события вписаны в канву доминирующей ментальной модели. Россия всё время позиционирует себя по отношению к «своему иному». То активно пытаясь его разрушить, заместить собой; то временами притворяясь им и усваивая его черты. При этом и в том, и в другом случаях российским обществом движет ресентимент по отношению к «моральному господину»: Западу.
Из такой концепции можно сделать, как представляется, очень интересный вывод, далеко выходящий за рамки предмета исследования, — хотя сам Коцюбинский и ограничивает свою теорию завершённого ресентимента исключительно российской историей, исходя из того, что только в России, в силу её «подордынных» корней, возник феномен «элиты второго сорта», без которого завершённый ресентимент как цивилизационный фундамент развиться бы не смог. Тем не менее, есть основания полагать, что не только российская, но все незападные цивилизации не развиваются в Новое время без ресентиментной оглядки на внешнего «морального господина», что и позволяет трактовать предложенную автором концепцию расширительно.
Что же касается России, то уже в силу своего географического положения она, с момента становления как более-менее суверенного государства (эпоха Ивана III), постоянно находилась в тесном взаимодействии с Европой, воспринимая её как институциональный конкурентный вызов. По контрасту — Китай оказался втянут в столкновение с Западом лишь в XIX в. До этого китайская цивилизация много веков и даже тысячелетий стагнировала, в сущности, не меняясь с момента своего образования. Лишь после «столетия унижений» (как это формулируют китайские историки) и, добавим, относительно короткого периода маоизма (авантюрного социализма, также явившегося своего рода ресентиментной реакцией на западный вызов) Китай вышел на путь планомерной индустриально-постиндустриальной погони за Западом. России же судьба такой роскоши — в плане многовековой стагнации — не предоставила. Как только застой начинал в России доминировать над развитием, следовал внутренний разворот: глубокие реформы, затем смуты, затем реставрации — и всё по новой.
В рецензируемом исследовании прекрасно раскрыты истоки российской истории: формирование основ общества завершённого ресентимента под влиянием ордынского завоевания и реакции на него со стороны Северо-Восточной Руси, прежде всего в лице Александра Невского. Столь же убедительно развёртывается на основе завершённо-ресентиментного подхода и картина дальнейшего хода истории: от Ивана III до Петра I. В дальнейшем можно посоветовать автору обратить столь же пристальное внимание на последующие этапы, которые в работе даны «пунктиром»: особенно на прорыв к коммунизму и на посткоммунистическую Россию. Они пока что выглядят как проанализированные явно недостаточно.
Российскую цивилизацию Коцюбинский справедливо относит к тому культурно-историческому укладу, который автор этих строк обозначает как властнособственнический [Заостровцев, 2020].
В терминологии же Коцюбинского властнособственник — это «физический господин», по отношению к которому со стороны социума действует внутренний ресентимент. Однако, поскольку этот ресентимент не может быть реализован в форме открытого сопротивления физическому господину, то (по законам психологического замещения) он трансформируется во внешний ресентимент, адресованный «моральному господину» — Западу. Причём в этом внешнем ресентименте и сам физический господин, и подвластные ему элиты, а впоследствии и широкие народные массы сливаются в некоем единстве сверхцели — противостоянии-преодолении «морального господина» и, главное, получении от него признания превосходства России над ним. По мысли Коцюбинского, именно это устремление к по сути недостижимой сверхцели является мотором как всех циклов российской истории, так и их восходящего формата: стремления ко всё более масштабному вызову, адресуемому Россией — Западу.
В данном случае хотелось бы обратить внимание автора на то обстоятельство, что борьба с Западом ведётся на два фронта, в том числе против «внутреннего Запада» (внутреннего врага, «пятой колонны»). Картина в итоге получается сложная и довольно противоречивая. Если следовать логике Коцюбинского, то можно, по всей видимости, утверждать, что внутренний российский ресентимент обретает институциональное антизападное качество. И является обязательной реакцией на любые попытки модернизации в форме вестернизации.
Первый такой «большой ресентиментный взрыв» произошёл в форме устранения старых элит и рыночной экономики в ходе утверждения коммунизма (в российской интерпретации — построения социализма). Революционно-тоталитарный взрыв советской эпохи стал реакцией на Великие реформы 1860-70-х гг. и последующие реформы Витте и Столыпина. Эти реформаторские преобразования были необходимы для погони за Западом, но одновременно они, в силу наличия в них элементов западной общественной модели, спровоцировали мощную контрреакцию со стороны традиционного общества. В свою очередь, она вызвала к жизни и контрэлиты, которые в своих программах и действиях отразили и воплотили антимодернистский характер российского ресентимента.
Социализм в России (СССР) был удивительным явлением. Он решал задачи индустриализации не через капитализм, а вопреки ему, создав невиданную ранее властнособственническую модель индустриальной эпохи. Её появление можно объяснить взрывом антизападного ресентимента в России в первой половине XX в. Тогда же появилась и соответствующая теоретическая основа: идеология глобальной коммунистической экспансии (на ранних этапах — мировой социалистической революции). Для практической реализации этого масштабированного (по сравнению с предыдущими версиями прорыва цивилизации завершённого ресентимента к её сверхцели, о которых упоминает в своей работе Коцюбинский) внешнего ресентимента и потребовалась командная экономика, концентрирующая в кратчайшие сроки все ресурсы на военном противостоянии странам с гораздо большим экономическим потенциалом. Однако для ресентиментной экономики имеет значение не весь потенциал (первая туалетная бумага была произведена в СССР только в 1969 г.), а лишь военно-промышленная сфера, в которой «цивилизация завершённого ресентимента» успешно противостоит коллективному Западу («зато мы делаем ракеты…»).
Внешний ресентимент выполняет также одну очень важную для системы внутреннюю функцию: обеспечивает сохранность властнособственнического порядка и встроенной в него элиты. Внешнее противостояние рождает то крайне необходимое внутреннее напряжение, которое не дает этому порядку рухнуть под давлением рыночных реформ.
Логика этого механизма выглядит следующим образом.
С одной стороны, рыночные реформы создают более жизнеспособную экономику (кризис командной экономики в СССР в 1970-80-е гг. был очевиден и требовал выхода), которая может интегрировать в себя новейшие достижения Запада через открытую внешнюю торговлю. Эти инновации позволяют оживить «святая святых» — военно-промышленный комплекс.
Однако, с другой стороны, жизнь в условиях открытого рынка ослабляет внешний ресентимент — как у части элиты, так и у части массовых слоёв населения. В итоге появляется угроза и для самодержавия, являющегося политическим каркасом цивилизации завершённого ресентимента. Наиболее вестернизированные в ходе реформ категории населения могут начать активно требовать даже представительного образа правления (события в России 2011-2012 гг.), абсолютно несовместимого с неопатримониальной государственной властью.
100-тысячный митинг на Болотной площади в Москве 10 декабря 2011 года
Поэтому возрождение новой волны внешнего ресентимента со временем становится задачей номер один для власти и для цивилизационной системы в целом, стремящихся себя сохранить. В эту схему вполне укладывается история России конца XX — первой четверти XXI вв.
В работе Коцюбинского российской историей движут психологические мотивы. А именно, мотивы ресентимента, порождающие соответствующие идейные построения и политические устремления.
Людвиг фон Мизес (1881–1973)
Надо сказать, что такое понимание истории перекликается с представлением о ней Людвига фон Мизеса: «Мысли и идеи не являются фантомами. Они реальны. Несмотря на неосязаемость и нематериальность, они являются движущей силой, вызывающей изменения в царстве осязаемых и материальных вещей» [Мизес, 2007, 84-85]; «Подлинная история человечества суть история идей. Именно идеи отличают человека от других существ. Идеи порождают общественные институты, политические изменения, технологические методы производства, и всё, что называется экономическими условиями» [там же, с. 167].
В предисловии к рассматриваемой работе И. Клямкин заключил, что «интерпретация автором настоящего [т.е. текущей российской современности, – А.З.] как максимального за всю историю приближения к российской “сверхцели” представляется сомнительной…» [Клямкин, 2024]. Сомнениям тут, конечно, место есть. В то же время отметим, что Запад ещё никогда не был так слаб в своём противостоянии цивилизации завершённого ресентимента, поскольку погруженный в начале XXI в. в «новую реальность», он отрицает сам себя. Это медленное харакири Запада рассматривается Коцюбинским в монографии «“Новый тоталитаризм” XXI века. Уйдёт ли мода на безопасность и запреты, вернётся ли мода на свободу и право?» [Коцюбинский, 2022].
А ведь в любом противостоянии значение имеет не абсолютная, а относительная сила соперников.
Теперь, под конец, касательно «альтернатив» ресентиментного проекта. Вся история России показывает, что будущего у них нет, но при одном условии: если Россия сохраняет свою целостность как государственное образование. Утрачивая ее, Россия утрачивает и себя, и свои завершённо-ресентиментные цивилизационные основы, цементировавшие её, как отмечает Коцюбинский, на протяжении столетий и позволявшие ей возрождаться после самых жестоких и саморазрушительных смут. Иными словами, если предположить, что Россия утрачивает себя, то в этом случае речь пойдёт уже о других странах и других политических культурах. Выход из «исторической колеи» в этом случае состоится, но ценой исчезновения российской цивилизации. Именно поэтому современная власть так жёстко пресекает даже намёки на территориальную автономию. По этой же причине очень многие российские граждане, дорожащие сохранением России как единого целого, находятся в этом отношении с властью на одной волне. И «верхи», и «низы» понимают, где «спрятано кощеево яйцо».
В целом можно без всякого преувеличения сказать, что работа Даниила Коцюбинского вполне адекватно описывает завершённый ресентимент в разных его проявлениях и на разных этапах его становления и развития как безупречно выстроенную логическую цепочку русской истории. И даже не столь важно, в какой мере этот институциональный ресентимент «ответственен» за последнюю. Значимо то, что имеется общая концепция происходящего, на базе которой можно судить о настоящем и в какой-то мере строить гипотезы о будущем.
Литература
Ахиезер А., Клямкин И., Яковенко И. (2005). История России: конец или новое начало? М.: Новое издание.
Бессонова О.Э. (2015). Рынок и раздаток в российской матрице: от конфронтации к интеграции. М.: Политическая энциклопедия.
Заостровцев А.П. (2020). Полемика о модернизации: общая дорога или особые пути? СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге.
Коцюбинский Д. А. «Новый тоталитаризм» XXI века. Уйдёт ли мода на безопасность и запреты, вернётся ли мода на свободу и право? СПб: ООО «Страта». 2022.
Клямкин И. (2024). Предисловие. Коцюбинский Д.А. (2024). Структура завершенного ресентимента (на примере российской истории). Ч.I-IV. https://liberal.ru/povestka/struktura-zavershyonnogo-resentimenta-na-primere-rossijskoj-istorii.
Мизес Л. фон. (2007). Теория и история: Интерпретация социально-экономической эволюции. Челябинск: Социум.
Нуреев Р. М., Латов Ю. В. (2010). Россия и Европа: эффект колеи (опыт институционального анализа истории экономического развития). Калининград: Издательство РГУ им. И. Канта.
Нуреев Р. М., Латов Ю. В. (2016). Экономическая история России (опыт институционального анализа). М.: КНОРУС.
Травин Д.Я. (2021). Почему Россия отстала? СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге.
Травин Д.Я. (2023). Русская ловушка. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге.
Янов А. Л. (2008). Россия и Европа. 1462–1921: в 3 кн. Кн. 1. Европейское столетие России. М.: Новый хронограф.
Янов А. Л. (2009). Россия и Европа: в 3 кн. Кн. 3. Драма патриотизма в России. 1855–1921. М.: Новый хронограф.
Янов А. Л. (2017). Спор о «вечном» самодержавии: от Грозного до Путина. М.: Новый хронограф.
Hedlund S. (2005). Russian Path Dependence. London and New York: Routledge.
*Андрей Павлович Заостровцев, кандидат экономических наук, профессор департамента государственного администрирования Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики»; Санкт-Петербург, Россия, zao-and@yandex.ru,