ВЕСНА 2001-ГО: ДЕЛА И СИМВОЛЫ
Если сравнивать первую и нынешнюю, вторую весну президентства Владимира Путина, бросаются в глаза существенные отличия в обстановке, стиле и правилах поведения всех субъектов, действующих на социальном поле. Чем меньше реальных успехов (экономических, международных, «военно-чеченских»), тем большее значение приобретают такие символические акции, как продвижение «александровско-михалковского» гимна и «покорение» НТВ. Примечательно, что в обоих случаях была примерно одна и та же расстановка действующих сил, схожие попытки сопротивления; использовались, правда, разные средства давления со стороны «наступающей» стороны. Победители — по крайней мере на данном этапе — определились, первые страсти несколько улеглись, приходит время «считать раны» и анализировать уроки и последствия. Как известно, скорее, именно дальними, не всегда учитываемыми последствиями в конечном счете определяются различия между победами историческими и пирровыми, между событиями трагическими и фарсовыми, между повторением и имитацией пройденных образцов.
Традиции социологического анализа вынуждают рассматривать общественные события прежде всего в плане действий и переживаний социально значимых групп. За рамками внимания остаются, как правило, намерения и мотивы отдельных действующих лиц, распределение ролей между инициаторами, вольными и невольными исполнителями, виновниками, подставными фигурами и пр.
СРАЖЕНИЕ ЗА «ЧЕТВЕРТУЮ КНОПКУ»: ИТОГИ И УРОКИ
Для переподчинения НТВ потребовался почти целый год атак, маневров, интриг с использованием обширного набора разнородных и противоречащих друг другу средств. За прокурорским нажимом следовало предложение теневой сделки (пресловутый «протокол # 6» — свобода в обмен на молчание), за ее провалом — подготовка «акционерского» переворота. При столь же многообразных и противоречивых приемах прикрытия. Президент хвалил коллектив непослушного канала и восхищался даже сердитыми «Куклами», утверждая, что его беспокоит только финансовое положение компании. В то же время «загонщики» из журналистского цеха, не щадя сил, обличали злонамеренность действий энтэвэшной команды и корыстолюбие ее лидеров. А кто-то из услужливых социологов спешил сообщить о падении популярности канала. Оставив политологам грядущих времен разбираться в пропорциях простого лукавства и неупорядоченного разноголосья в этом хоре, займемся более интересной проблемой — социальными итогами происшедшего и содеянного.
Отметим, прежде всего, что длительная борьба вокруг НТВ оказалась серьезным испытанием для всех сил, так или иначе к этому действу причастных. В значительной мере ристалище носило скрытый характер, все стороны — не всегда, пожалуй, сознательно — использовали ложные ходы, прикрытия, маски.
Помимо непосредственных участников противостояния, в действии участвовали различные группы сочувствующих, злорадствующих, наблюдателей и т.д. Подлинный баланс приобретений и потерь всех сторон (речь идет о влиянии, доверии, имидже, иллюзиях; финансовые проблемы обсуждать не берусь) подсчитает время; пока можно подвести лишь предварительные итоги.
«Власть» (отнесем к ней все ее ветви и разновидности — от президентской до прокурорской и судебной, явно, хотя и не в унисон, действовавших заодно) заплатила за свою победу довольно дорогой ценой. Вряд ли можно усмотреть в ее акциях на протяжении года наличие заранее продуманного плана, скорее всего — насколько, это, конечно, видно с интересующей нас стороны — имели место сменяющие друг друга серии силовых импровизаций, сочетаний грубого наката и довольно изощренного лукавства. Президенту пришлось неоднократно использовать и отставлять в сторону маску нейтрального гаранта законности, ценителя талантов киселевского коллектива. «Свита» еще раз показала, как она может играть президента (или за президента).
Как это принято у нас, власть оправдывается за свои действия только перед чужими. И только так, как это она делала встарь. Официальный мидовский ответ на озабоченные голоса западных дипломатов: у вас самих сокращают работников ТВ. Проще говоря: «от такой и слышу»… Невыигрышные последствия применения таких аргументов придется долго заглаживать.
Длительная осада «крепости НТВ» придала ее защитникам своего рода терновый венец. Упрекать их стоит за многие ошибки и слабости, за ложные надежды, за неверные шаги, за напыщенность и пр. Не время сейчас этим заниматься: пинать поверженных — не самое достойное занятие. Предметом яростных атак все последние месяцы служили скорее не слабые, а сильные стороны работы энтэвэшной команды — то, что им часто удавалось (или, может быть, точнее, приходилось) говорить на всю страну вещи, которые не решались или не умели сказать другие. И совершенно неважно при этом, какие мотивы в большей или меньшей степени определяли поведение отдельных участников — престижные, карьерные, денежные и т.д. В любом человеческом поступке можно отыскать мелкие или случайные факторы: кого-то недохвалили, кому-то недоплатили, кому-то припомнили прошлые грехи, на кого-то действует мотив «страшной» (в смысле мелкой личной) мести и т.п. Не столь уж интересно, по какому поводу рассорились такие-то Иван Иванычи с такими-то Иван Никифорычами, важно, какие общественнозначимые последствия это имело или будет иметь. И не так существенна чистота помыслов и дальновидность замыслов каждой стороны конфликта, важно, что из этого получилось для общества.
Сердитую — или, как у нас принято выражаться, «неконструктивную» — критику мало кто любит. Если оставаться в рамках закона, ее можно терпеть, на нее можно отвечать, наконец, ее можно обжаловать в судебном порядке. Но если следовать нашим историческим традициям, набор возможностей оказывается иным от безжалостных расправ до показного безразличия (последнее — при Ельцине). Поминать знаменитую фразу Вольтера («Ваши взгляды мне неприятны, но я готов отдать жизнь за то, чтобы вы могли их высказывать») практические политики не склонны, а уж тем более не готовы следовать этому принципу. Возможно, какая-либо будущая власть в нашей стране признает не только допустимость, но и необходимость открытой политической оппозиции.
В пылу полемики «старое» НТВ иногда называли «оппозиционным», на деле оно бывало порой лишь трибуной для выражения несогласия с официальной «линией», не более того. К тому же несогласия неорганизованного и слабого; чтобы приписать ему роль оппозиции — к сожалению, не существующей, — требуется большая доза сугубо «придворного» воображения.
Но здесь имеется еще одна, и довольно существенная, деталь. Как известно, никакие, пусть самые резкие выпады против президента в «Итогах», «Куклах» и пр. ни в какой мере не поколебали уровень его электоральной поддержки и его рейтинги в общественном мнении, равно как критическое отношение к чеченской кампании, выраженное в ряде передач НТВ, не уменьшило — до поры до времени — ее массового одобрения. Это значит, что проблема не столько в массовом воздействии телевизионной критики, сколько в уровне — или стиле — отношения к ней со стороны влиятельных элитарных групп. (А возможно, и в отношениях «внутри» оных.)
Тем самым «дело» НТВ превращается в «дело» самой власти, в показатель восприятия действительности со стороны разных групп и персон из числа власть имущих.
Борьба за «четвертую кнопку» высветила такой угол нашего бытия, как состояние журналистского сообщества, да и прочих групповых и коллективных образований. Оказалось, что это сообщество с удивительной быстротой разлагается от одного строгого взгляда «сверху», а каналы, газеты, авторы, недавно пользовавшиеся репутацией солидных, легко — повинуясь черной профессиональной зависти или инстинкту самосохранения — вовлекаются в «общий» поток заказных поношений. А попытки противостоять этому напору с помощью дружных «коллективок» («возьмемся за руки, друзья…»), как всегда, оказываются ненадежными и недолговечными.
В этом, впрочем, мало нового. Мы получили еще одно свидетельство закономерного конца той гласности, в которой экранные и газетные персонажи представлялись лидерами общества, а телевидение было не только «важнейшим из искусств», но и рычагом переворота (отчасти — воображаемого) в массовом сознании. И которая, увы, держалась доброй волей или безразличием высшего начальства, а потому и была обществом не заслуженной, не соответствующей уровню его «гражданственности». Если перефразировать известную формулу, общество получило больше гласности, чем могло (политически и экономически) удержать. В конечном счете независимо от чьих бы то ни было заявлений и намерений именно этот предмет, а не «команда» НТВ, не союз Киселева с Гусинским, подвергся трудному испытанию на прочность. Результаты испытаний — если судить по данным опросов общественного мнения — неоднозначны.
Говорить о массовом равнодушии в данном случае не приходится. В марте этого года 36% опрошенных по России были обеспокоены наступлением на НТВ. В апреле, уже после перехода канала под газпромовский контроль, 50% россиян выражали недоумение, тревогу, возмущение, страх, и только 5% (пять!) отметили свое удовлетворение по этому поводу. Более высокий уровень беспокойства демонстрировали москвичи: здесь более половины, 55%, высказывали тревогу (против 11% довольных ситуацией вокруг НТВ), Почти половина столичных жителей выразили симпатии митингам в поддержку компании. Да и сам факт проведения столь массовых митингов — явление примечательное. Правда, в данном случае можно говорить лишь о кратковременной вспышке митинговой активности. Когда стало ясно, что дело проиграно, явные признаки общественного протеста как будто исчезли, ушли вглубь.
Давно, очень давно не видели исследователи столь высоких показателей общественной тревожности по внутриполитическому поводу. Еще один важный момент: впервые за последние годы наиболее встревоженными оказались самые молодые. (Кстати, активность молодежи была заметна простым глазом — тоже впервые — и на митингах поддержки.) Развитие событий показало, однако, что «власть» — при всех реверансах в адрес интеллигенции — может спокойно игнорировать мнение наиболее образованной части населения. Во всяком случае, до поры до времени.
Но теперь о другой стороне медали. Почти половина (46%) опрошенных в апреле (это относится, хотя и в несколько меньшей мере, и к москвичам, и к высокообразованным, и к молодым) приняли на веру «финансовую» версию объяснения ситуации вокруг НТВ, еще 11% усмотрели источник кризиса в амбициях Киселева. 36% сочли главным инициатором скандала Гусинского и Киселева, 20% — Коха, Йордана, а также Путина и его окружение.
Это значит, что общество наше готово тревожиться в связи с ситуацией вокруг НТВ, но далеко не готово понимать ее. Слишком сильны фобии в отношении «олигархов» и слишком велико доверие к официальным источникам информации, особенно если они освящены авторитетом первого лица.
На уровне деклараций общественное мнение (в большинстве своем) как будто неизменно признает ценность свободы слова и критики, ограничения такой свободы поддерживаются реже, хотя не так уж редко. Так, в нынешнем апреле 53% опрошенных согласились с тем, что для понимания происходящих событий нужно знать различные точки зрения; по мнению 36%, «разноголосица сбивает с толку, СМИ должны освещать события с одной, правильной позиции». Отвечая на другой вопрос, лишь 11% сочли, что пресса должна поменьше пугать людей всякими разоблачениями, а больше говорить «о хорошем, о наших успехах». Но 42% согласны в том, что следует говорить народу всю правду о нашей жизни, какой бы она ни была, и столько же (41%) предпочли бы, чтобы критическая информация была «взвешенной» и «не наносила вреда стране»… Получается, что и свобода слова, и ограничения ее могут найти определенную массовую поддержку. Здесь есть очевидная основа для манипуляции мнениями людей.
В дни самого напряженного — как казалось иногда — общественного противостояния вокруг судьбы НТВ от зарубежных коллег приходилось слышать вопрос-упрек: почему российская публика не действует, как «Прага» (имеется в виду борьба за контроль над чешским государственным телевидением осенью 2000 г.). Ответить можно довольно просто: потому, что не может так действовать, а не может потому, что за плечами «Праги-2000» стояли и «Прага-1989», и «Прага-1968»; нам же школу ответственного общественного протеста проходить не довелось. Сумеем ли мы ее когда-нибудь пройти или будем искать утешение в бессмертном «проекте о введении единомыслия в России» — вопрос открытый, и надолго таким останется.
Можно предположить, что торжественный разгром НТВ и других информационных средств «Медиа-МОСТа» на время затруднит публичное выражение сомнений и несогласий во всем корпусе наших СМИ, но вряд ли сможет с ним покончить. Как-никак до всеобщего единомыслия и пароксизма страха нам пока далеко…
ЧЕЧНЯ: БУДАНОВ И ДРУГИЕ
Вялотекущее развитие событий в Чечне и вокруг нее как будто не принесло за последние месяцы ничего неожиданного. Но именно эта почти «привычная» обстановка неумолимо поворачивает общественное внимание к тем сторонам событий, которые до недавнего времени оставались в тени или о которых просто не хотелось думать.
| Военные действия или переговоры в Чечне? | ||||
| 2000 г. | 2001 г. | |||
| Апрель | Октябрь | Январь | Апрель | |
| Военные действия | 69 | 49 | 38 | 36 |
| Переговоры | 21 | 47 | 50 | 54 |
| Затруднились ответить | 10 | 4 | 12 | 10 |
| В % от числа опрошенных. Опрашивалось каждый раз 1600 человек по всероссийской репрезентативной выборке. |
||||
Сначала — несколько цифр из последних исследований. Во-первых, никогда еще за время нынешней чеченской кампании не выражалось так сильно массовое неприятие войны. Вот довольно наглядная картина изменений в общественных настроениях за последний год (распределение ответов на вопрос, как следует поступать в Чечне — продолжать военные операции или вступить в переговоры с противной стороной):
Как видим, за год сторонников продолжения военных операций стало почти в два раза меньше, а число сторонников переговоров возросло более чем вдвое.
И, во-вторых, никогда еще не были столь пессимистическими мнения россиян о результатах этой войны:
| Как, по вашему мнению, завершится конфликт в Чечне? |
||||||
| 1999 г. | 2000 г. | 2001 г. | ||||
| Окт. | Дек. | Янв. | Июнь | Март | ||
| Боевики будут
разгромлены, и вся Чечня будет возвращена в состав РФ |
24 | 45 | 39 | 27 | 21 | |
| От Чечни будет отторгнута
и возвращена в состав России ее часть севернее Терека |
7 | 6 | 6 | 6 | 7 | |
| Конфликт приведет
к огромным потерям и окончится так же как в 1996 г. |
19 | 13 | 15 | 18 | 19 | |
| Конфликт приобретет
затяжной характер и распространится на другие регионы Северного Кавказа |
30 | 22 | 24 | 32 | 35 | |
| Затруднились ответить | 20 | 14 | 16 | 17 | 18 | |
| В % от числа опрошенных. | ||||||
Комментарии, как говорится, излишни. Замечу лишь, что в полученных ответах речь идет только о непосредственных, «военно-территориальных» последствиях, притом ограниченных рамками собственно Чечни и Северного Кавказа. Между тем видимые сейчас последствия чеченской войны далеко выходят за эти рамки. Объявленное около года назад окончание крупномасштабных военных действий на территории мятежной республики не принесло ей ни мира, ни порядка, но выдвинуло на передний план проблемы экономических, политических, нравственных последствий — притом долговременных. Согласно февральскому опросу, только 15% надеются, что в ближайшие годы удастся наладить мирную жизнь в Чечне; по мнению 45%, для этого потребуется много лет; 33% вообще не видят шансов на мир. По данным апрельского опроса, улучшение положения в Чечне за последние полгода отметили 20%, ухудшение — 15%, отсутствие изменений — 55%.
С самого начала кампании было ясно, что она затрагивает не Чечню только, но всю Россию уже потому, что с ней связывались политические расчеты и карьеры всероссийского масштаба. Новые измерения этот масштаб приобрел тогда, когда во всех российских регионах стали считать свои людские потери, сталкиваться с проблемами беженцев, положения чеченской диаспоры и т.д. Чисто экономическая «цена» войны (по данным российско-чеченской администрации, на полное восстановление хозяйства республики требуется около 100 млрд. руб., которые можно вычесть только из госбюджета России). Но еще больше не поддающаяся измерениям «моральная цена» войны, которую приходится и придется платить российскому обществу.
Даже самые последовательные «ястребы войны» не решаются говорить сейчас о скором ее окончании (если, конечно, речь не идет о переименовании «контртеррористической» операции, скажем, в «миротворческую» или какую-нибудь еще). В послании парламенту Путин предположил, что на окончание конфликта потребуется не меньше времени, чем ушло на его разжигание. Начало конфликта, правда, можно отсчитывать по-разному — и с 1994 г., и с 1944-го, а в забытом сейчас договоре Ельцина — Масхадова говорилось даже о 400-летнем противостоянии Чечни с Россией. Важнее представить, что можно было бы считать действительным окончанием конфликта. Для реинтеграции Чечни в РФ (ограничимся этим вариантом исхода) недостаточно установить военно-милицейский контроль над территорией, даже дополненный какой-то авторитетной местной администрацией, восстановить инфраструктуру и хозяйство, обеспечить занятость и нормальный доход населения, вернуть и устроить беженцев и т.д. Надо еще, чтобы чеченцы, а также их дети и внуки (минимум три поколения) считали себя достойными гражданами России, а жители других регионов признавали их таковыми. Сейчас трудно даже представить себе, с какого момента, с какого из будущих поколений можно было бы начать такой отсчет времени.
В марте этого года 58% опрошенных жителей России соглашались с тем, что чеченцы — «такие же граждане России, как и русские», не согласны с этим 34%. К сожалению, у нас нет возможности проверить, какая часть жителей Чечни сейчас готова считать себя российскими гражданами.
Здесь-то и возникает проблема тягчайшего «морального» счета войны, который придется оплачивать нынешним и будущим поколениям. Всякая война закрепляет в людях злобу, ярость, насилие — в том числе неконтролируемые. Это относится и к войнам, которые считаются вынужденными, освободительными, оборонительными. Об этих сторонах той, «большой» войны у нас стали писать лет через 20-30 после ее окончания (Василь Быков, Вячеслав Кондратьев, «ранний» Валентин Распутин…). Разбираться в нравственных последствиях войны чеченской куда сложнее хотя бы потому, что это война внутренняя, — и заниматься этим придется сегодня, завтра и много лет спустя.
Из всех событий, связанных в последние месяцы с чеченским узлом, самым значимым в этом плане представляется не очередная серия взрывов, не переезд временной администрации из одного укрепрайона в другой, не дискуссии в ПАСЕ и пр., а «дело» полковника Буданова и то, что за ним стоит. Массовые страсти вокруг Буданова — и со стороны обвиняющей, и со стороны, защищающей его, — накалены потому, что его поступок (убийство чеченки) никак нельзя считать исключением, выходкой садиста, пьяного и т.п. Бессудная расправа (в ходу более осторожный термин «внесудебное разбирательство») с реальным или предполагаемым виновником — непременная принадлежность накаленной обстановки и соответствующей психологии. Особенно если речь идет о войне партизанской, колониальной, где отсутствуют различения «фронта» и «тыла», воюющего и мирного населения и где, конечно, не действуют никакие законы и конвенции. За историей Буданова стоит сейчас тень массовых расправ с предполагаемыми боевиками и их «пособниками», следы которых обнаружены в Ханкале и других местах Чечни. Осудить сурово одного преступника и не осудить обстановку, которая плодит преступления, нелепо; осудить «мягко» — скандально. Судебная история «дела» Буданова поэтому вряд ли имеет разумную перспективу.
Чрезвычайно показательно, на мой взгляд, распределение мнений россиян о том, как поступить с Будановым (опрос проведен в марте). Только 11% опрошенных считают, что полковника нужно «осудить по всей строгости закона», 27% — что следует проявить снисхождение, учитывая «обстоятельства военного времени и боевые заслуги Буданова», 16% — что он должен быть признан невиновным, «поскольку в борьбе с бандитами оправданы любые средства», еще 24% полагают, что его просто оклеветали. 22% затруднились ответить. Чаще всего предлагают снисходительно отнестись к Буданову более молодые респонденты (до 40 лет). За суровое наказание высказываются 19% имеющих высшее образование и только 9% с образованием ниже среднего.
А практику «внесудебных разбирательств» (читай: бессудных расправ) с чеченцами, задержанными в ходе «зачисток», считают оправданной более трети, 35%, не оправданной — 45%. Причем ни возраст, ни образование опрошенных почти не влияют на распределение суждений: так, у наиболее образованных одобряют расправы 32% против 51%.
Напомню, что это мнения «всероссийские»; у распаленных ненавистью участников боев и «зачисток» (а также у жителей соседних российских регионов) уровень одобрения расправ куда выше. И еще одно напоминание: речь идет о Чечне, но кто не знает, что «внесудебные разбирательства» с обвиняемыми и подозреваемыми по разным поводам происходят достаточно часто и далеко от Кавказа? И, чаще всего, не встречая ни юридического, ни массового осуждения… На этом фоне все официальные отмежевания от недавнего призыва Бислана Гантамирова уничтожать террористов «на месте преступления» кажутся по меньшей мере лукавыми. На наше массовое сознание (да и на официальное тоже) все еще действует доисторическая традиция «око за око», «со злодеями по-злодейски», и т.д. со всеми остановками. Гнойник чеченской войны питает и подкрепляет эту пагубную традицию, вбрасывая в российское общество потоки неутоленной ярости, насилия, бесправия. И оружия тоже. Давно замолкли голоса тех, кто рассчитывал (или делал вид, что рассчитывает) на «возрождение» армии и патриотического сознания в ходе усмирения мятежной провинции.
Конечно, дикие жестокости, насилия, показательные расправы в обстановке войны без правил, подобной нынешней чеченской, совершаются всеми сторонами, и каждая приписывает себе право на возмездие. Такие войны, как показывает опыт минувшего века, выиграть нельзя, их можно только преодолеть, переведя взаимные отношения в иную плоскость. Задача неимоверно, немыслимо трудная, но все же — в дальней перспективе — разрешимая.
В заключение чеченской темы небольшое замечание о международных аналогиях. Можно отыскать немало параллелей между действиями сепаратистов и экстремистов в Чечне, в Афганистане, в Палестине, в Косово, в Македонии и пр., правомерно говорить об очагах опасной напряженности вдоль южных границ «европейского» мира (это, наверное, одна из труднейших проблем всего наступившего века). Но аналогии редко объясняют реальные ситуации и еще реже помогают решению этнополитических проблем. Представлять конфликт в Чечне результатом какого-то «всемирного исламского заговора» — нелепо и заведомо бесперспективно, в том числе для российского федерализма. Экстремистов и авантюристов разных стран правильнее и полезнее разделять, чем соединять в некий воображаемый интернационал. Избавиться от их влияния на массы населения можно лишь с изменением почвы и ситуации, питающих экстремистские течения.
Не лучше обстоит дело и с аналогиями из отечественной истории. С партизанской войной в Западной Украине и в Балтии советские власти справились только к середине 50-х гг., когда вернули ссыльных и перешли от усмирения к налаживанию мирной жизни. Но заложенная в годы противостояния национально-политическая «бомба» взорвалась в следующем поколении, примерно через 35 лет, — и последствия хорошо известны.
РЕЙТИНГИ — РЕАЛЬНЫЕ И СИМВОЛИЧЕСКИЕ
Согласно расхожей байке, нынешний обыватель, проснувшись, выясняет три показателя: погоду, курс доллара и рейтинг первого лица; убедившись в их стабильности, поворачивается на другой бок… Торжественно отмечавшаяся годовщина инаугурации Путина дает лишний повод присмотреться внимательнее к оценкам президента в общественном мнении. Здесь на первый взгляд немало странного, даже как будто фантастического.
Самый высокий из регулярно наблюдаемых показателей (рейтингов) — уровень одобрения деятельности Путина на посту президента. За 2000 г. среднее его значение — около 70% (пик — 80% в январе, сразу после вступления в должность и.о. президента), за четыре месяца 2001 г. — примерно 73%. Неодобрение деятельности президента выражают в среднем менее 20% опрошенных. Заметные (на несколько процентов) колебания этого показателя отмечались редко. В прошлом году катастрофа «Курска» на короткий срок «уронила» президентский рейтинг на 10%. Апрель принес небольшое снижение уровня одобрения — с 75% до 70%, что даже взволновало некоторых комментаторов. Скорее всего, напрасно. Небольшие колебания рейтинга отмечаются каждые два-три месяца и не изменяют общей картины. Прямое влияние «дела НТВ» на отношение населения к президенту сравнительно невелико: на протяжении всей кампании Путин не воспринимался большинством населения как ее активный участник. «Широкие спины» прокуроров и судейских, а также Альфреда Коха, Бориса Йордана и др. в этой ситуации надежно прикрыли авторитет президента. 37% опрошенных в апреле (против 14%) оценили его поведение в скандале как «достойное» или «в основном достойное», при том, что остальные 49% затруднились ответить.
Более важными — и в то же время более загадочными — представляются некоторые особенности стабильно высокого одобрения деятельности президента.
Бросается в глаза, что действия практически всех лиц и институтов власти, которые окружают президента, назначены им, реализуют его решения, — оцениваются общественным мнением в основном негативно: правительство — 37% одобряющих против 48% не одобряющих, прокуратура — 26% против 51%, представители президента в округах — 30% против 38%. Единственное исключение — премьер-министр, на которого как бы отчасти падает тень президента (его деятельность одобряют 42%, не одобряют 40%). Позитивно оценивается населением, кстати, и работа «своих» губернаторов (53% против 37%). Президент оказывается одиноким на волне общественного одобрения.
Более того, конкретные действия самого президента почти во всех сферах из месяца в месяц получают преимущественно отрицательные оценки в глазах населения. Так, в марте деятельность Путина по наведению порядка в стране за прошедший год сочли успешной 45%, безуспешной — 50%, успехи в подъеме экономики и повышении благосостояния людей отметили 31% против 63%, в разгроме боевиков в Чечне — 28% против 65%, в политическом урегулировании в Чечне — 21% против 71%. И только в укреплении международных позиций страны большинство (55% против 38%) сочло действия президента успешными.
Подводя итоги за год, 45% опрошенных (в апреле) отметили, что их надежды, связанные с приходом к власти Путина, оправдались, 49% — что эти надежды не оправдались или их вообще не было. В большей мере оказались оправданными надежды людей старших возрастов (соотношение мнений 55:41 у тех, кто старше 55 лет), в меньшей — в средних и младших возрастных группах: 44:52 среди самых молодых (до 25 лет) и 39:53 среди 40-летних. Чаще всего выражают свое разочарование высокообразованные (34:62) и москвичи (25:63).
В то же время практически во всех общественных группах сохраняется весьма высокий уровень надежд на будущее, связанных с деятельностью президента. Возьму лишь один пример. Успехи Путина в наведении порядка в стране отмечают менее половины (45%), но в марте 2001 г. надеялись, что президент сможет этого добиться, почти три четверти (73%) населения. Причем из числа самых молодых — 85%, из пожилых — 71%, из имеющих высшее образование — 76%, среднее образование — 73%.
Напрашивается предположение: высокий уровень одобрения деятельности президента Путина связан не столько с опытом минувшего года (практически, конечно, более чем полутора лет) его пребывания у власти, сколько с надеждами на будущее. Напомню, что самый высокий рейтинг (показатель одобрения деятельности) Путина пришелся на момент его вступления в должность и.о. президента, когда решающим компонентом массовых оценок могли быть только надежды, притом символические, то есть не опирающиеся на опыт каких-то реальных достижений. Видимо, этим в значительной мере и объясняется «непотопляемость» высокого рейтинга при всех колебаниях общественно-политической атмосферы в стране.
Это — далеко не новое — предположение сейчас можно подтвердить данными об изменении ряда показателей отношения к президенту за последнее время. С октября 2000 г. по апрель 2001 г. показатель «успеха» (средняя величина по серии вопросов о том, как президент справляется с проблемами страны) колеблется в пределах от 33% до 37%, показатель «надежд» (тоже средняя величина по серии вопросов) — 64-67%, уровень одобрения в целом деятельности Путина как президента — 64-70%. Таким образом, уровень одобрения довольно близок именно к «линии надежд», но не к «линии успеха».
Другое обстоятельство, заслуживающее внимания в этой связи, — изначальная неопределенность программы Путина, которая как будто давала различным политическим направлениям возможность надеяться на то, что президент рано или поздно будет действовать в соответствии с их установками. На первых порах это можно было считать признаком политической неопытности, позже — своего рода военной хитростью, рассчитанной на то, чтобы получить поддержку и правых, и левых, и консерваторов, и прогрессистов, и т.д. И сейчас то, что Путин до сих пор не предложил никакой политической и экономической программы, вызывает беспокойство 56% опрошенных. Характер действий президентской команды за все эти месяцы не позволяет предположить, что первое лицо государства умеет или хотя бы стремится стоять «над схваткой», выше узкополитических интересов, отстаивая высшие ценности государства и закона; принятую позицию вернее было бы представлять в иных терминах — лавирования, манипулирования, порой просто шараханья и т.п. Но, как и ранее, неопределенность собственной позиции все еще является скорее выигрышной для Путина.
За минувший год в наибольшей мере оправдались надежды на президента у избирателей «Единства» и ОВР (по голосованию на выборах 1999 г.), несколько реже указывают это сторонники ЛДПР и СПС; в основном не оправдались или отсутствовали ожидания в отношении Путина в электоратах «Яблока» и КПРФ. Однако надежду на то, что Путин сможет навести порядок в стране, в электорате «Единства» разделяют 90%, ОВР — 94%, СПС — 88%, КПРФ — 63%, «Яблока» — тоже 63%!
И, наконец, едва ли не самым сильным фактором остается отсутствие видимой альтернативы Путину — как политической, так и личностной. В свое время Путин пришел к власти как долгожданная «стилевая» альтернатива Борису Ельцину. (Замечу, что в предыдущие годы взлет популярности таких деятелей как Александр Лебедь, а потом Евгений Примаков, также был связан со стилем поведения каждого.) Сейчас этот начальный капитал практически израсходован, «путинский» стиль воспринимается массой населения как нечто привычное. Но другой лидерский имидж не предложен никем. Ни в каких опросах никто из действующих политиков даже не приближается к Путину по уровню одобрения, доверия, «избираемости». Не видно не только влиятельных союзников или соратников, с которыми ему приходилось бы считаться, но и серьезных конкурентов или соперников ему на нашем политическом поле.
Не видно не только влиятельных союзников или соратников, с которыми ему приходилось бы считаться, но и серьезных конкурентов или соперников ему на нашем политическом поле. Наконец, не видно сейчас и шансов на «собственную» альтернативу, то есть на «другого Путина», набравшегося нового опыта, освободившегося от влияния «старого» окружения и пр. Это, конечно, особенности самого российского политического поля, его «групповой» структуры.
В этих условиях никакие просчеты правящей команды, никакие разочарования целых групп населения, тем более никакие критические выступления, не влияют на символически-высокий уровень рейтингов президента. В воображаемой ситуации близких выборов он без особого труда вновь оказался бы победителем (получив около 40% голосов от общего числа избирателей; на выборах 2000 г. их было 36%).Однако состояние символических рейтингов не дает никаких гарантий реальных успехов и стабильности положения. В практической ситуации постоянных коллизий с различными группами и факторами политической жизни действуют силы, а не символы. Массовые иллюзии и надежды никого не спасают от необходимости маневрировать, уступать, выдвигать и тут же снимать собственные предложения (см. судьбу предложений по внешнему долгу, изменениям в УПК, выводу войск из Чечни…). Если вспомнить историю последнего полувека, нетрудно видеть, что лидеры, стоявшие у власти (Хрущев, Горбачев) или стремившиеся к ней (Лебедь, Примаков), оказывались в трудном положении вовсе не потому, что утрачивали символический ресурс поддержки со стороны общественного мнения. Этот ресурс важен, пока и поскольку он опирается на определенную расстановку властных групп и структур.
* * *
Человек, социальная организация, государство нуждаются в символах, закрепляющих порядок и направление движения, способных сплачивать и вдохновлять людей. Символические аспекты человеческого действия приобретают особое значение в период перемен и потрясений, неопределенности социальных ориентиров и нестабильности ценностных регуляторов. Символическую роль могут приобретать термины, имена, тексты, даты, флаги, ритуалы и т.д. Позитивные (в контексте определенного движения, изменения) символы восполняют разрыв между реальным и желаемым положением вещей, мобилизуют активность, заменяют аргументацию. Негативные — отталкивают, демобилизуют и т.д. Советская эпоха создала, а потом дискредитировала целую череду собственных (часто заимствованных) символов — словесных, изобразительных, ритуальных, праздничных. Эпоха перемен (после 1985 и 1991 гг.) в значительной мере обесценила советскую символику, в том числе идеологическую, но не создала никакой собственной. Попытки придать символически-мобилизующий смысл терминам «перестройка», потом «реформа» давно провалились. Не удалось сделать символом «новой России» (тоже, по существу, дискредитированный термин) Август 1991 г., его надежды и жертвы. Даже введенный в те дни в обиход российский триколор был позже символически перекодирован как принадлежность к петровской исторической традиции. Позднейшее (характерное для ельцинского периода) обращение к российско-монархической символике (орлы, ордена, украшения, «придворные» нравы и т.д.) не привлекло общественного внимания и не играло никакой заметной роли в ориентации настроений и мнений. Другое дело — архаические по своему происхождению, но не утратившие влияния на значительную часть населения символы (в основном, словесные) державного величия, национальных интересов, военной мощи, порядка, противостояния «козням» внешних врагов и т.п. Для команды нового президента, пообещавшего, в частности, устранить «разрыв» с прошлым (то есть советским), было естественным обращение к призракам советской госсимволики (военное знамя, музыка и стиль гимна). При выборе между (абсолютно нереальной) русской «Марсельезой» и (тоже нереальным) «Боже, царя храни» государственный и массовый разум солидарно остановились на привычной многим александровско-михалковской «середине». В декабре 2000 г. около 75% опрошенных одобрили решение о гимне, принятое Думой с президентской подачи.
Эту уже давнюю историю можно было бы считать маловажной страницей в политической игре, попыткой (удачной или не слишком) безболезненной символической консолидации общества, если бы в ней не просматривался характерный признак стиля нынешнего правления — тенденция заменять реальные действия символами. К тому же символами мертворожденными, не способными поднимать людей.
В нашей истории были периоды, когда торжественно праздновались успехи, каждая официальная годовщина служила поводом для рапортов о «свершениях» (действительных или выдуманных). А потом периоды, когда праздновали уже не успехи, а «годовщины», «юбилеи» прошлых успехов. Нынешние майские дни обнаружили несколько странную для нового, как будто еще неоперившегося, стиля правления черту — стремление отмечать даже не годовщины событий, а годовщины церемоний по поводу событий… Еще одна иллюстрация проблемы соотношения дел и символов.
Источник: Независимая Газета