ФБ-дневник. Октябрь
О ВСТРЕЧЕ В ПАРИЖЕ (3 ОКТЯБРЯ)
О результатах вчерашней встречи
нормандской четверки в Париже ничего определенного сказать нельзя. И не только
потому, что никакого совместного документа принято не было. Путин (как,
впрочем, и Порошенко) после завершения встречи к журналистам не вышел, хотя до
встречи собирался. Меркель и Олланд сообщили, что одним из главных в ходе
обсуждения был вопрос о донбасских местных выборах, и высказали свое к нему
отношение: выборы эти должны быть проведены в соответствии с украинским законодательством и согласованы с
Киевом. Но так как на это требуется время, то голосование, назначенное в ДНР и
ЛНР на 18 октября и 1 ноября, предстоит перенести на более позднее время.
Против чего
Порошенко, как можно предположить, не возражал. Путин же, как следует из слов
его пресс-секретаря, о переносе выборов не высказывался, делая акцент на их
соотнесении с другими пунктами минских соглашений (политической реформе и
амнистии), а по словам Меркель, пообещал содействовать созданию условий для
проведения выборов в соответствии с этими соглашениями. Остается напомнить, что
эти самые условия, включая «соотнесение с другими пунктами», и были до сих пор
камнем преткновения для переговорщиков из контактной группы и ее политической
подгруппы, обсуждавшей вопрос о выборах.
Дала ли
вчерашняя встреча четверки какие-то импульсы для сближения позиций? Не знаю,
это прояснится 6 октября, когда соберется контактная группа. Насколько понимаю,
отмена уже назначенного голосования в ДНР и ЛНР произойдет лишь в том случае,
если будет достигнута договоренность о том, что конкретно означает проведение
выборов «в соответствии с украинскими законами». Именно это пока и не
получалось.
О ВОРОНКЕ ИМПРОВИЗАЦИЙ (3 ОКТЯБРЯ)
Не исключено, что имя нынешнего
российского президента будет соотнесено в учебниках истории с таким феноменом, как воронка военно-политических импровизаций.
Это когда непросчитанные последствия одной импровизации приходится гасить
импровизацией другой.
О МЕНТАЛЬНОМ (4 ОКТЯБРЯ)
Из Дугина:
«Мы богоносные. Мы святые, мы должны
быть святыми. Мне кажется, что в отношении нашего народа надо говорить не какие
мы, а каким мы должны быть. Мы очень моральная нация. Мы всегда говорим не о
том, какие мы есть. Мы смотрим не на то, какие мы сейчас, а каким мы должны
быть. И в этом отношении даже простой кривоватый, трусоватый мужичонка мыслит
себя русским героем. И он таким становится, когда приходит критическая
ситуация».
То есть «мы,
какие мы есть», не есть «мы». То есть
«мы» — это то, чего в текущих повседневных проявлениях нет, есть только в
потенции, которая свято-богоносно-героическая и ждущая, чтобы проявиться,
своего часа. То есть «мы» — это когда, навоевавшись в снах, начинаем воевать наяву. А когда не воюем, «мы» — это не «мы».
Такая вот
сакрализация атомизированного социума, не знающего иного понятия об общем
интересе, кроме военного, и иной солидарности, кроме как в войне. С упованием
на пролонгацию в вечность.
ЕЩЕ О МЕНТАЛЬНОМ (5 ОКТЯБРЯ)
Написал вчера несколько строк о Дугине.
Доминирующий пафос комментариев был: как можно тексты этого писателя читать, а
тем более, их тиражировать, учитывая, в том числе, и его проблемы с психическим
здоровьем. Насчет здоровья я не в курсе, но насчет смысла его сочинений, как
мне кажется, что-то понимаю.
Смысл этот в том, что в здешнем социуме
не было, нет, не может, а потому и не должно быть иного представления об общем
интересе, кроме военного, а также не было,
нет, не может, а потому и не должно быть иного принципа государственного
устроения, чем верховенство власти над правом. Я полагаю, что это самое
откровенное обоснование властного и низового «крымнашизма», на которое другие
его идеологи не решаются. И потому есть хороший повод для умственной
мобилизации у тех, кто дугинское «иного не может и не должно быть» возмущенно и
раздраженно отвергает.
Вы считаете,
что может и должно быть иначе? Тогда поясните, откуда это «иначе» выскочит,
почему и как сможет перепрыгнуть через то, что «было и есть». Я, например,
испытываю в данном отношении трудности, но отдаю себе отчет и в том, что
возмущением и раздражением с ними не справиться. Допускаю, что трудности только
у меня, но как их одолевают другие, мне, увы, не известно. Потому что не
говорят
О ТЕКУЩЕМ И НЕТЕКУЩЕМ МОМЕНТЕ (6 ОКТЯБРЯ)
Из дискуссий двух последних дней в сухом
остатке два вопроса относительно переживаемого периода российской истории.
Первый: может ли и дальше быть так, как было и есть? Второй: может ли быть
иначе, чем было и есть?
О НЕИЗЖИВАЕМОМ (6 ОКТЯБРЯ)
Главная особенность мышления большинства людей, недовольных
происходящим и ждущих перемен: вопрос о том, каким может и должно быть
государство, как оно может и должно быть устроено, вытеснен вопросом о том,
кому должна или не должна принадлежать власть. А может быть, и не вытеснен.
Может быть, отсутствовал изначально. Так
было и в начале 90-х. И пока такое будет в головах, все будет так, как было и
есть.
ОБ ОТЛОЖЕННЫХ ДОНБАССКИХ ВЫБОРАХ (7 ОКТЯБРЯ)
Итак, выборы в ДНР и ЛНР, порывавшие с
Минском-2, после парижской встречи нормандской четверки все же отменены. Или,
как предпочитают говорить в Донецке и Луганске, перенесены. Предстоит
договариваться о том, как и когда выборы проводить. Смотрим исходные и уже
заявленные позиции сторон.
Позиция Киева, озвученная украинским
президентом:
«вывод
иностранных войск безотносительно к дате выборов»;
участие в
выборах всех украинских партий и свободная деятельность в предвыборных
компаниях украинских СМИ;
участие в
выборах находящихся на территории Украины донбасских беженцев (перемещенных
лиц) по месту их проживания на момент выборов.
Все это должно
найти отражение в специальном законе, который предстоит принять Верховной Раде.
Позиция представителей ДНР и ЛНР:
еще до выборов
Украина должна «предоставить Донбассу особый статус» (Киев готов сделать это
только после выборов);
амнистировать
«участников событий на территории Донецкой и Луганской областей» (Киев согласен
только на амнистию тех, кто не совершал преступлений);
«переголосовать
поправки в Конституцию в новой, согласованной с нами редакции» (ни
переголосовывать, ни согласовывать Киев не собирается, считая вопрос закрытым).
И еще
выставлено условие процедурного характера: «проект особого закона о выборах,
как и проект поправок в Конституцию Украины и других актов, должны
парафироваться всеми участниками минских переговоров». В случае же, «если в
ходе голосования в Верховной Раде или по иным причинам согласованный текст
будет изменен, считать это грубым и неприемлемым нарушением Комплекса мер»,
намеченных Минском-2.
Не знаю, как
эти позиции можно согласовать. Желаемое Донецком, Луганском и Москвой не имеет
шансов найти отклик в Киеве, учитывая, в том числе, и настроения в Верховной
Раде. А принятие Донецком, Луганском и Москвой желаемого Киевом будет означать
конец ДНР-ЛНР, которым не отведено места и в самих минских соглашениях.
Об этом до сих
пор предпочитали не говорить, но скоро, возможно, заговорят. Более того, первая
ласточка уже вылетела: пресс-секретарь Кучмы, представляющего Украину в минской
контактной группе, Дарья Олифер заявила от его имени, что «для возвращения в
правовое поле отдельных районов Донецкой и Луганской областей» требуется
«отмена результатов выборов 2 ноября 2014 года». Напомню, это те самые выборы, которые были проведены
для легитимации нынешних руководителей ДНР и ЛНР в обход исходных минских договоренностей.
Посему поэтому
сомневаюсь, что по вопросу о выборах позиции могут сблизиться. Вчера он первый
раз после Парижа обсуждался в контактной группе, однако, о чем там говорили,
неизвестно. Но если, несмотря на все это, удастся все же отвести от линии
соприкосновения сторон все вооружения, о чем договорились в Париже, то можно
будет сказать, что Минск-2 был не зря.
О ПОЛИТИЧЕСКОМ СОЗНАНИИ И ПОДСОЗНАНИИ (8
ОКТЯБРЯ)
В Фейсбук вброшен старый, 2003 года,
текст Коха, где он высказывался в том смысле, что Крым наш. И что Херсон,
Николаев, Одесса – тоже наши.
Это интересно только потому, что
последние два года он высказывается в смысле противоположном. Может, передумал,
но публику в детали проделанной умственной работы посвящать не стал. А может
быть, империализм из сознания ушел в подсознание. Как и у кого-то еще среди
тех, кто был когда-то за «либеральную
империю», а теперь возмущается кремлевским и прочим «крымнашизмом», об
имперской идее не вспоминая, но от нее и
не отрекаясь.
Перетекание
политических позиций из сознания в подсознание и обратно может диктоваться
отношением к действиям власти, которая этими позициями руководствуется, или к
самой этой власти. Тем, воспринимается она социально близкой или социально
чужой. Впрочем, какая мотивация имеет место в случае с Кохом, пока известно
одному Коху.
ОБ АЛЕКСИЕВИЧ И СВЕРХДЕРЖАВЕ (9 СЕНТЯБРЯ)
От авторов хорошо информированной и
замечательной во всех других отношениях газеты «Известия» узнал, что
Нобелевская премия Светланы Алексиевич – знак признания сверхдержавного статуса
России теми, кому этот статус не мил. Ответом на его признанное возрождение и
стало награждение пишущей по-русски писательницы, которой он не по нраву тоже.
В порядке гуманитарной интервенции против этой самой сверхдержавы на манер
аналогичных интервенций, позволивших одолеть Советский Союз.
Два года назад, напомнили информаторы-известинцы,
Алексиевич уже выдвигали, но тогда держава была еще не «сверх», и именно поэтому,
по их сообщениям, премию и не дали.
Тогда, поясняют они, не было еще ни крымского успеха, ни триумфа сочинской
олимпиады, ни высокоточных ударов по Сирии. То есть тогда противник в лице
России свое могущество миру еще не явил, оснований для наделения сверхдержавным
статусом не предъявил, а потому и награждать его литературных недоброжелателей было
не за что, или, что то же самое, незачем. А теперь решили, что час контрнаступления
пробил.
Таковы последние сводки с гуманитарного
фронта от военно-патриотического
информбюро.
ОБ ИГРЕ В ВЫПОЛНЕНИЕ НЕВЫПОЛНИМОГО (11 ОКТЯБРЯ)
Игра, именуемая выполнением минских
соглашений, после парижской встречи нормандской четверки переходит, похоже, в
новую фазу. Позавчера в ДНР указом ее руководителя Захарченко местные выборы
были назначены на 20 марта 2016 года. Вчера указ был отменен, а в новом указе
голосование назначено на 20 апреля. Возможно, потому, что в Киеве, с которым
это должно согласовываться, до апреля проведение выборов считают невозможным.
Но, насколько можно понять, никаких согласований не было, а правовая
несостоятельность указа с точки зрения украинского законодательства, по
которому выборы назначаются Верховной Радой, очевидна. И это первый симптом
того, что новая фаза станет воспроизведением прежней.
ДНР (как и ЛНР) в официальных документах
называет себя «страной», называет себя «государством», которое готово быть в
составе Украины только при условии легализации ее политической и
административной субъектности, а местные выборы на неконтролируемых Украиной
территориях рассматривает как важный шаг в движении к цели. Под этим углом
зрения и интерпретируются в Донецке, Луганске и, соответственно, в Москве
минские договоренности. А Киев видит в них инструмент ликвидации этих никем не
признанных и управляемых извне республик. Причем с полным на то основанием, ибо
они в договоренностях не фигурируют.
Можно ли представить себе, что Москва
согласится на самоликвидацию своих сателлитов, а Киев согласится их признать
хотя бы косвенно, легализовав выборы на не контролируемых им территориях? А
если нет, то весь минский процесс предстанет игрой в примирение непримиримого,
в которой судьи (Меркель и Олланд) не могут обеспечить соблюдение правил по
причине их, правил, изначальной двусмысленности. Единственное, что в них
однозначно, — требование прекращения огня и отвода вооружений от линии
соприкосновения сторон. И в случае его выполнения (а оно начало выполняться)
конфликт может быть заморожен.
Вопрос, однако, в том, как выйти на этот
вариант, учитывая, что все стороны повязаны минскими соглашениями, и ни одна из
них, включая европейских миротворцев, не хочет быть обвиненной в их срыве или
ему содействии. И еще, конечно, в том, как быть при таком
варианте, останавливающем войну, но не перекрывающем Москве возможность
сохранить не признаваемое ею военное
присутствие на Донбассе, с санкциями против России. Пока ответов нет (а их
нет), игра в выполнение невыполнимого будет, скорее всего, продолжаться.
ОБ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ И ЦИНИЗМЕ (12 ОКТЯБРЯ)
Просматривая материалы старых семинаров,
проходивших в «Либеральной миссии», наткнулся на тезис Владимира Мау, который
не стал еще (дело было в 2001-м) ректором Российской академии народного
хозяйства и государственной службы при президенте РФ. Тезис о том, что
«фундаментальная проблема заключается во внеисторичности, и потому –
недостаточной циничности нашей интеллигенции».
Внеисторичность, насколько я тогда
понял, – это самовозвышение над историей,
желание перехитрить ее вместо того, чтобы быть с ней и внутри нее, следуя ее
ходу, а циничность – это способ приспособления к той истории, которая и какая
есть. Не питая иллюзий насчет возможности ее обмануть и обманом заставить стать
другой. И не предаваясь мечтам о противостоянии ей по принципу «лучше быть
бедным, но умным и честным, чем наоборот». Если умный, но бедный – значит не
умный. Образцовым в понимании таких вещей был назван британский «интеллектуальный
класс», и высказано предположение, что именно ему российская интеллигенция со
временем уподобится.
Насчет
историчности я согласился. Однако возражал в том смысле, что исторически
обусловлены все общественные и государственные системы, но некоторые из них, в
отличие от британской, требуют от встраивающихся в них в обмен на безбедную
жизнь не только ума. Они требуют такой
степени циничности, при которой этические мотивации и этические ограничители
должны быть отключены вообще. И потому вопрос в том, к любому ли исторически
обусловленному общественно-государственному состоянию даже при развитом
«чувстве историзма» непременно следует адаптироваться и содействовать
реализации его потенций.
Владимир
Александрович не счел это соображение достойным возражения. А я, оживив в
памяти ту давнюю дискуссию, думаю о том, приблизилась российская интеллигенция
за последние почти пятнадцать лет по своему самоощущению и социальному
поведению к британскому «интеллектуальному классу» или еще больше от него
отдалилась. А может быть, в чем-то уже превзошла?
О РЕФОРМАХ И КАДРАХ (13 ОКТЯБРЯ)
Еще один штрих к образу
олигархо-властезависимого социума. Министр экономического развития Украины
Айварас Абрамовичус, известный своей реформаторской активностью, инициировал
проведение конкурсов на должности руководителей госкампаний. Чтобы вытеснить с
этих должностей ставленников олигархов и бывших чиновников. И столкнулся с тем,
что документы на конкурс подают…ставленники олигархов и бывших чиновников,
которых министр назначать не хочет. А других претендентов не обнаруживается. Почему так, судить не возьмусь, а на
украинском портале «Третья республика», где об этом прочитал, тоже обошлись без
объяснений. Могу разве что лишний раз констатировать: реформирование постсоветской системы упирается
в тип постсоветской социальности. Любой постсоветской социальности, а не только
украинской. В которой, в отличие от социальности советской, между (или над) чиновником
и среднестатистическим человеком нашла себе место третья фигура в лице «олигарха».
О ПАМЯТНИКЕ В ПОЛТАВЕ (14 ОКТЯБРЯ)
В Полтаве сегодня появится большой
памятник Мазепе. Тот, кто для империи был предателем, для Украины – символ
противостояния империи и ее жертва. То, что для империи было (и по инерции
остается) «нашей общей историей», историей «одного народа», для Украины –
разные истории разных народов с общими для них событиями, но разной об этих
событиях памятью. Имперскому сознанию примириться с этим трудно, но примиряться
придется. Хотя бы потому, что иначе не обретается сознание национальное.
ОБ ИДЕНТИЧНОСТИ ПОЕХАВШЕЙ КРЫШИ (17
ОКТЯБРЯ)
Глеб Павловский написал тезисы о том,
что есть нынешняя государственная Система в России. Изложил, как у него порой
случается, сложновато, но, насколько мог понять, это нечто приспособленное к
массовому человеку с поехавшей крышей. Раньше ей Система съехать не позволяла
разными ценностными инъекциями, а теперь отпустила во внеценностное свободное
плавание, обнаружив в этом антропологическом материале и свою собственную
идентичность, которую наконец-то обрела, и ресурс для продления своей
исторической жизни. Она поощряет в
человеке («населенце»), изнутри и извне ничем не мотивированном, самоощущение
безоглядно рискового глобального игрока, «магически правящего миром», выступая
таким игроком сама.
Насчет
будущего Системы, достигшей, по мнению Глеба Олеговича, своей финальной стадии,
когда ради спасения приходится рисковать не только «поселенцами», но и собой
вместе с миром, он, кажется, осторожно
сомневается, и, если так, я готов его сомнения разделить. Впрочем, перспектива
воспроизведения этой Системы посредством
очередной смены ее формы не исключается
им тоже — притом, что пригодного субъекта для этого пока не обнаруживается. А
мне трудно понять, почему и откуда он может и должен появиться.
О ПРИРОДЕ РЕЖИМА (19 ОКТЯБРЯ)
Некоторые исследователи
российской политической динамики (Л.Гудков, Э.Паин), полагают, что в стране
формируется тоталитарный режим. На мой взгляд, использование понятия
«тоталитаризм» для описания современных российских реалий означало бы ревизию
той теории тоталитаризма, которую имеем, и которая описывает режимы ХХ века.
Может быть, понятие это и нуждается в переосмыслении, но пока его использование
применительно к сегодняшней российской ситуации кажется неубедительным.
Тоталитарные режимы прошлого
века были модернизаторскими, соответствующими индустриальной стадии
технико-экономического развития. Это были режимы, у которых была осознанная и
мобилизующая историческая функция. А нынешняя мобилизация, о которой говорят
Гудков и Паин, — это и не мобилизация вовсе, в ней не просматривается никакого
мобилизующего коллективного целеполагания. Да, есть солидарная поддержка
политики властей, но это солидарность демобилизованных. В значительной степени
она создана искусственно, хотя и опирается на определенные структуры массового сознания.
Что это за режим? Я думаю, что
можно оставаться в границах понятия авторитаризма, отдавая себе отчет в его
индивидуальном российском своеобразии. Это не просто авторитарный режим, а
режим постимперский, сохраняющий имперские черты. И что особенно существенно,
это авторитаризм посттоталитарный. Это формирует те его особенности, которые мы
в Латинской Америке и других регионах не обнаруживаем, а именно – апелляции к
исторической памяти об имперском досоветском и советском прошлом в сочетании с
реанимацией тоталитарной символики сталинского периода. Это режим
постмодернистского цитирования прошлых феноменов вкупе с феноменами западных
демократий, но это не авторитарная (и не тоталитарная) диктатура развития, а
постмодернистская диктатура самовыживания.
Характер эволюции режима в
последнее время определялся тем, что с 2012 г. для его легитимации начали
использоваться элементы, похожие на идеологию. Но это не доктринально
оформленная государственная идеология, а некий набор предписываемых ценностей.
Официальная идея «альтернативной цивилизации», государственный патриотизм,
православная риторика стали реакцией на внутренние события – на выборы 2011 г.
и Болотную площадь. Массовое сознание этот поворот приняло, но глубоко в себя
поначалу не впустило. Оно внутренне прониклось им только в 2014-м, когда память
об имперском прошлом была актуализирована и материализована «возвращением»
Крыма, и когда внутренний политический вызов был переформулирован как вызов внешний,
когда стал насаждаться образ американского «большого врага».
Однако, повторю, я не вижу
здесь перехода к мобилизационному обществу. Люди прониклись «крымнашизмом», но
продолжают жить частной жизнью и на патриотические митинги не рвутся. Более
того – хотят, чтобы им за посещение этих митингов еще и заплатили или дали
отгул. Тоталитарную инерцию в «крымнашистской» солидарности демобилизованных
обнаружить при желании можно, но – не более того. Это солидарность без образа
будущего и без солидарного отклика на идущие сверху целеполагания уже в силу
самого отсутствия таковых.
Перспективы такого режима, на
мой взгляд, надо анализировать не только исходя из внутренних факторов, но и в
связи с тем внешним контекстом, в котором он существует. Он не изолирован, он
находится в принципиально новой ситуации внешней войны на трех фронтах –
украинском, сирийском и западном (торгово-экономическом). И главный вопрос
– выдержит ли режим давление созданной им самим внешнеполитической ситуации? В
случае ее затягивания выдержать это давление можно будет только посредством
ужесточения внутри страны (социально-экономического, а быть может, и
политического) с неопределенными перспективами. Но перспективы тоталитарной
мобилизации я и в данном случае не вижу.
А если не выдержит, то это
будет сопровождаться падением легитимности. В чем оно может проявиться?
Серьезного давления снизу я не жду. А в верхах может возникнуть настрой на
некоторое видоизменение режима в направлении его большей приемлемости для
Запада, но при сохранении его авторитарности. На серьезную демократизацию после
пугающего опыта Горбачева вряд ли кто решится.
О ДЕРЖАВНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ (21 ОКТЯБРЯ)
Размышляю над высказыванием Александра
Ивановича Гучкова, лидера либерально-косервативной партии окябристов. «Мы не
дожны закрывать глаза на то», говорил он в 1913 году, что любые поражения
России, будь-то военные или дипломатические, «глубоко оскорбляют народное чувство,
в особенности среди общественных кругов и народных масс, для которых роль
России как Великой Державы – главное в их политических убеждениях и важнее
любых вопросов, касающихся внутренней политики». Так он (и не только он)
представлял себе ядро российской народной идентичности, так многие думают и
сегодня. Но достаточно ли для такого представления оснований? Есть доводы, его
подтверждающие, но есть и понуждающие в нем усомниться. Желающие могут
поразмышлять вместе со мной.
О ВЫБОРАХ И СМИ (21 ОКТЯБРЯ)
Судя по скудной информации о вчерашнем
обсуждении в Минске вопроса о местных донбасских выборах, обнаружилась
непримиримость позиций относительно допуска к их проведению общеукраинских СМИ.
Представители РФ, ДНР и ЛНР настаивают на создании специальной аккредитационной
комиссии, которая будет решать, кого допускать или не допускать. Позиция Киева:
никакой такой комиссии быть не может, ибо деятельность средств массовой
информации регулируется действующим украинским законодательством.
Это
показательно в том смысле, что Москва, Донецк и Луганск рассматривают
возвращение отчужденных от Украины территорий в ее состав без интеграции в ее
информационное пространство. Не уверены, очевидно, что такая интеграция
совместима с сохранением политического контроля над населением. Напомню,
кстати, что референдуму в Крыму предшествовало отключение там украинских СМИ
О ВСЕСИЛИИ ПУТИНА (24 ОКТЯБРЯ)
Послушал Андрея Илларионова на
«Свободе». Сквозная мысль: Путин всесилен, а все прочие в мире перед ним
бессильны. Потому что соглашаются быть бессильными.
Применительно к Украине это выглядит
так, что Путин при попустительстве Обамы, Меркель и Олланда и содействии
Порошенко, предавшего якобы национальные интересы Украины и поступившегоя ее
государственным суверенитетом, решил на Донбассе все свои проблемы. Поэтому,
мол, и согласился на прекращение огня и
перенес его в Сирию. Какие же проблемы он решил? Оказывается, он добился
включения ДНР и ЛНР в политическое пространство Украины с сопутствующим
изменением украинской Конституции и предоставлением этим республикам права
влиять на внешнеполитический курс страны, включая вопрос об ее
евроатлантической интеграции. В подтверждение Андрей Николаевич ссылается на
Минск-2, из которого все это якобы проистекает и строгого следования которому
от Украины требует Запад, а Порошенко соглашается.
Во-первых, не
проистекает – о ДНР и ЛНР, вынужден напомнить, в минских соглашениях речи нет,
а потому ни в Киеве, ни в Вашингтоне, ни в Берлине с Парижем никто не говорит и
об их легализации в Конституции. Так что к текстам документов хорошо бы
относиться более добросовестно.
Во-вторых,
предлагаемое Илларионовым Киеву отсечение неконтролируемых донбасских
территорий от Украины, т.е. установление государственной границы по нынешней
линии разделения сторон, как раз и означало бы добровольный официальный отказ
от принципов суверенитета и территориальной целостности, чего ни один вменяемый
политик позволить себе не может.
Другое дело,
что это может произойти и помимо такого рода заявлений, но только в результате
обнаружившегося и ставшего для всех очевидным желания Путина использовать
Минск-2 для достижения целей, им не предусмотренных. Что, похоже, как раз и
проявляется сейчас в обсуждении вопроса о донбасских местных выборах, где
Москва категорически отвергает участие в этих выборах украинских партий и
украинских СМИ, а Киев, наоборот, категорически настаивает, руководствуясь
именно принципами суверенитета и территориальной целостности. Для Андрея
Николаевича согласие на такие выборы – уже чуть ли не предательство. А что Киев
готов согласиться только на вариант, который Кремль устроить не может, — этого
как бы и нет.
Обстоятельства
так сложились, что замораживание конфликта с отсечением донбасских территорий,
как «временно оккупированных», целесообразно для Украины только в
минско-нормандском формате при сохранении образа договороспособного и
договороисполняющего игрока и своего преимущества в данном отношении над
оппонентом. А официальный отказ от неконтролируемых территорий в ситуации,
когда контролирующие их силы декларируют не сепаратизм, а приверженность
территориальной целостности, был бы, на мой взгляд, авантюрой.
Написал об
этом только потому, что очень уж смущает подхватывание российскими противниками
Путина державно-патриотической песни об его глобальном всесилии.
О ЗАКОНЕ И ПРИКАЗЕ (24 ОКТЯБРЯ)
ОЧЕНЬ ИНТЕРЕСНЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ СЕРГЕЯ
АДАМОВИЧА КОВАЛЕВА – В ТОМ ЧИСЛЕ, ДЛЯ ПОНИМАНИЯ МИЛИТАРИСТСКОЙ ПРИРОДЫ
РОССИЙСКОГО ГОСУДАРСТВА И РОССИЙСКОГО СОЦИУМА, В КОТОРОМ РАЗМЫТА ГРАНИЦА МЕЖДУ
ЗАКОНОМ И ПРИКАЗОМ.
ВОТ ВЫРАЗИТЕЛЬНЫЙ ФРАГМЕНТ:
«Я приехал
однажды в Пермь-36, где сидел прежде, где знаменитый, недавно уничтоженный,
музей. Там немцы-волонтеры помогали реставрации. Они расспрашивают нас (мы
втроем приехали). А потом позвали Ивана Кукушкина, бывшего мента. Он помнит
меня в зоне, и я его помню. Он был неплохой мент. Хороший мент — это ленивый
мент. Он не напишет на тебя рапорт без приказа. Вот он после зоны (да еще
отсидев короткий срок за драку) стал работать в музее, сперва на пилораме, а
потом в охране. Привычное дело — сидит, охраняет, только уже не зэков, а
территорию.
Пришел Иван.
«Здравствуйте». — «Здравствуйте». Он тянет руку, я ее пожал. Немцы наседают с
вопросами, каждый из нас что-то рассказывает. И вот наконец кто-то из немцев:
«Как же вы, господин Кукушкин, позволяли себе нарушать закон?» «Этого не было,
— говорит Ваня и показывает на меня, — им жилось здесь, конечно, несладко, но
закон мы не нарушали». Я ему говорю: «А за что в ШИЗО таскали?» Он отвечает:
«Какое же нарушение закона? Вот зам по режиму майор Федоров вызывает меня,
спрашивает, написал ли я рапорт на Ковалева. – «Не написал, я не заметил, чтобы
он что-то нарушал». — «Иван, тебя не спрашивают, что ты заметил, — говорит
Федоров, — тебе велели рапорт написать — вот и пиши, а про что напишешь — это
уже твое дело». Как же вы считаете, что я закон нарушал? Начальник приказал, я
должен делать».
Он искренен в
этой логике. Советское представление о том, что закон, а что не закон».
О ВЫСШИХ И НИЗШИХ СИЛАХ (25 ОКТЯБРЯ)
Из выступления Путина в Валдайском
клубе, без внимания не оставленного:
«Вы знаете, если посмотреть на рассуждения наших мыслителей,
философов, представителей классической русской литературы, то они видят причины
разногласий между Россией и Западом в целом, в широком смысле этого слова в
разнице мировоззрений. В основе российского мировоззрения лежит представление о
добре и зле, о высших силах, божественное начало. В основе западного мышления —
я не хочу, чтобы это прозвучало как-то
неловко, но все-таки в основе лежит интерес, прагматичность, прагматика».
Теперь буду
знать, что интерес всех моих соотечественников, включая президента и его
друзей, а также чиновников, полицейских и других уважаемых людей, опосредован
представлением о небесно высоком. А у западных людей не опосредован ничем. То
есть у них сам интерес и есть высшая сила, она же божественное начало. Однако я
все же припоминаю, что «в рассуждениях наших мыслителей, философов,
представителей классической русской литературы» с одобрением либо без оного
говорится и о соотнесении в западном мировоззрении интереса с ПРАВОМ. А если в
какой-то стране такого соотнесения не обнаруживает даже глава государства, а
обнаруживает только соотнесение интереса с высшими силами, они же божественное
начало, то что это значит?
Давно уже
написано (например, Максом Вебером), что мораль, апеллирующая к высшим
ценностям, без права, апеллирующего еще и к надличной норме, в государственно
организованном социуме очень даже комфортно совмещается с такими феноменами,
как властный произвол и воровство. Но советники президента не сочли, очевидно,
полезным посвящать своего руководителя в описанные Вебером различия между
ценностно-рациональным (это как раз когда мораль без права) и целерациональным
социальным порядком. То ли потому, что никакого интереса в этом ни для себя, ни
для него не находят, то ли потому, что соотносят свои советы с высшими силами.
О ДВУХ ДОСТОИНСТВАХ (26 ОКТЯБРЯ)
Олег Хархордин написал в «Ведомостях»
интересную статью о том, как соотносятся достоинство страны и достоинство
живущего в ней человека. Его вывод: «Нельзя поднять страну с колен, держа
отдельного гражданина на коленях». То есть в положении, наглядно
представленном, по мнению автора, в фильме Звягинцева «Левиафан», на который
Хархордин, в основном, и опирается.
Мне кажется, что на этот вопрос нет
общего ответа применительно ко всем временам и ситуациям. Если достоинство страны измеряется признанием
ее субъектности другими и готовностью этих других считать ее себе равной, то
оно производно от ее экономической и военной конкурентоспособности, а последняя
может обеспечиваться и странами, в которых гражданина, как субъекта, нет
вообще, а есть только подданные. История России вряд ли оставляет на сей счет
какие-либо сомнения.
Другое дело,
везде ли и, главное, всегда ли стране дано «подняться с колен», удерживая
социум в подданническом или сходном с ним состоянии. Сегодня Россия переживает
ситуацию, когда властвующей «элите» кажется, что такое по-прежнему возможно,
причем в варианте, когда приниженное повседневностью достоинство отдельного
человека пробуют компенсировать его причащением к достоинству «встающей с
колен» и диктующей миру свою волю державы. Пока получается — на внешней арене,
правда, с большим скрипом, но на внутренней без заметных неприятностей.
А получается,
в том числе, и потому, что у этого отдельного человека никакого желания
превращаться в новоевропейского гражданина, как правило, не обнаруживается,
никакого запроса на это в его сознании не оформилось, никакого иного понимания
гражданственности, кроме унаследованного от советских времен понимания
военно-патриотического, у него нет. И вопрос только в том, сколь успешной при
таком объектном социуме окажется «элита» в обеспечении достоинства страны в
его, достоинства, прежнем державном понимании. Учитывая, в том числе, и
исчерпанность прошлых (петровско-сталинских) способов догоняющих
модернизаций-мобилизаций.
Однозначного
ответа у меня, в отличие от Хархордина, нет. Но в его вневременном «нельзя» я
вижу лишнее подтверждение того, что в данной конкретной ситуации ответ «можно»
проблематичен, как никогда.
О НОВОМ МЭРЕ ГОРОДА ГЛУХОВА (27 ОКТЯБРЯ)
Мишель Терещенко — украинский европеец и
европейский украинец, как он себя называет, наследник известной украинской
династии предпринимателей, родившийся и выросший во Франции, а 12 лет назад
поселившийся в родовом гнезде семьи городе Глухове, что в Сумской области, —
стал мэром этого города, собрав 65 процентов голосов избирателей. Он намерен «показать
людям, что даже маленький город в Украине может жить, как в Европе». И если, добавляет,
«я не смогу очистить город от
коррупции, привлечь инвестиции и предложить перспективы, это будет говорить о
том, что никто это сделать не может».
С огромным
интересом, насколько доступно издали, буду следить за тем, как европейская
правовая культура нового градоначальника будет в отталкиваниях и притяжениях
взаимодействовать с постсоветской олигархо- и чиновнозависимой социальностью,
от европейской, мягко говоря, несколько отличной. Очень хочется, чтобы у
Терещенко получилось не хуже, чем на выборах, где народный сегмент этой
социальности ему удалось в жестком противостоянии с действующим мэром и
глуховской бюрократией перетянуть на свою сторону.
ЕЩЕ О РОССИЙСКИХ ДРУЗЬЯХ УКРАИНЫ (28
ОКТЯБРЯ)
Стала известной официальная позиция
Украины относительно донбасских местных выборов. Условия их проведения: участие
всех украинских партий, свобода деятельности украинских СМИ, восстановление
государственного контроля Киева над территорией, т.е. вывод с нее иностранных
войск и разоружение незаконных вооруженных формирований. А сразу после этих
выборов – «полное дезавуирование результатов того, что происходило 2 ноября
2014», т.е. результатов выборов глав ДНР и ЛНР и их законодательных собраний,
что означает завершение истории этих самопровозглашенных
республик. Останутся только избранные институты местного самоуправления в
городах, районах, поселках и селах Донецкй и Луганской областей, наделенные
дополнительными полномочиями, которые определены специальным законом –
существующим, но в действие не приведенном.
Я пишу это, помимо прочего, для сведения
тех российских друзей Украины, вроде Андрея Николаевича Илларионова, которые
обвиняют Киев в том, что он под давлением западных лидеров поступается якобы
государственным суверенитетом страны. Что соглашается на сохранение в составе
Украины подконтрольных Кремлю ДНР и ЛНР, полномочных влиять на внутреннюю и
внешнюю политику Киева, включая возможность блокирования курса на
евроинтеграцию. Что, в свою очередь, и было изначальной целью Путина. Ради
этого, мол, он и вел войну на Донбассе, которую прекратил, когда проблему
решил.
Да, цель была именно такая. Но из чего
следует, что он ее достиг или хотя бы приблизился к ее достижению за восемь с
половиной месяцев после Минска-2? В чем его донбасская победа? Киев, следуя
минским договоренностям, соглашается на предоставление дополнительных
полномочий отдельным муниципалитетам двух украинских областей, но эти
полномочия не включают в себя возможность влиять на решения центральной власти.
Какая ж тут победа?
Вчера Андрей Николаевич еще раз
отмежевался от приписываемой ему мной (и не только мной) мысли о «всесилии»
Путина. Не о «всесилии», поясняет он, идет речь, а об «умении» пользоваться
малыми ресурсами для достижения побед над обладателями ресурсов бОльших, но
умением пользоваться ими обделенных. Не стану останавливаться на том, что
умение побеждать за счет умелого распоряжения наличными ресурсами, которое
(умение), не есть, надо полагать, ресурс, при неумении всех других чем-то все
же напоминает всесилие. Однако нет ведь ее, повторяю, самой этой победы на
Донбассе, если понимать под ней достижение намечавшейся цели. Позиция Киева по
тем же местным выборам сомнений на сей счет, как мне кажется, не оставляет.
Андрей Николаевич сделал Путина победителем без, мягко говоря, достаточных на
то оснований. А почему и зачем, судить не возьмусь. Как и о том, каков в ЭТОМ
контексте смысл его призыва «обсуждать сильные качества противника».
Конечно, Кремль с заявленной позицией
Украины не согласится. Именно потому, что согласие будет означать признание
поражения. Но и Киев существенно не уступит, как после Минска-2 никогда не
забывал о границах такой уступчивости до сих пор. И после Минска-1, кстати, не
забывал тоже, на что Кремль и ответил в январе возобновлением войны.
Каким образом события могут развиваться
дальше – вопрос другой, я о нем неоднократно высказывался, сейчас об этом
говорить не буду. Могу понять недовольство Андрея Николаевича недостаточной
решимостью Обамы, Меркель, Олланада и Порошенко в противостоянии Кремлю. Но не
уверен, что дефицит у них политических умений и их профицит у Путина можно
убедительно обосновать апелляциями к мнимым достижениям последнего. По крайней
мере, к его якобы успехам на Донбассе. А еще больше возвысить его в глазах
соотечественников таким образом, наверное, можно.
О ДВУХ ТРАДИЦИЯХ (29 ОКТЯБРЯ)
В России две устойчивые
институциональные традиции, временами
противоборствующие, временами, как сейчас, взаимодополняющие, —
военно-полицейской государственной организации и криминальной самоорганизации,
одинаково враждебные самоорганизации гражданской.
О ДЕЛЕ БИБЛИОТЕКАРЯ (30 ОКТЯБРЯ)
О задержании Натальи Шариной почти все
пишущие об актуальном уже отписались. И насчет того, зачем и почему с ней так
обошлись, высказались тоже. От себя могу добавить следующее – гипотетически,
разумеется.
Украина ушла от России. Война на
Донбассе ее не остановила, пришлось останавливать войну, целей ее не достигнув.
И теперь, возможно, стали готовиться и к тому, чтобы с этой ушедшей соседней
Украиной «мирно сосуществовать», как с цивилизационно чужой. А мирно сосуществовать – значит надежно
заблокировать идущее из нее влияние чужого. Прежде всего, культурно чужого.
Когда-то нечто
подобное называлось изменением формы классовой борьбы – с вооруженной на
идеологическую. Теперь вместо «классовой» предстоит подобрать более подходящее
слово. Возможно, уже подбирают.
Наталья Шарина
– не русофоб и не украинофил (судя по некоторым публикуемым сведениям, скорее,
наоборот). Не украинка, а русская. И потому ее задержание воспринимается сигналом
– проникновение украинства в Россию допущено не будет. Ни осуществляемое
сознательно, ни по неведению либо служебному недосмотру. Ни в виде украинских
представлений о «нашей общей истории», ни в каком-либо другом. В любом случае
будет квалифицироваться как экстремизм либо ему пособничество.
Гипотеза, повторяю.
О ВСТРЕЧНЫХ ПЛАНАХ (31 ОКТЯБРЯ)
Российский социальный порядок включает в
себя не только возможность произвола
центральной и местной власти, как его, порядка, вспомогательного ресурса. Он не исключает и произвол особого свойства,
проистекающий из желания властей нижестоящих угадать смысл исходящих сверху
сигналов, не дожидаясь соответствующих распоряжений. Это порядок «встречных
планов» и прочих встречных инициатив, демонстрирующих служебные годность и
рвение. Причем, даже тогда, когда никаких «планов» не спущено, любая громкая
«упорядочивающая» акция в центре, в том числе, и ситуативная, воспринимается на
разных этажах властной вертикали как тест на должностное соответствие и
руководство к упреждающему действию.
Центральная власть, бывает, такое
поощряет, а бывает, что наблюдает, не препятствуя. Бывает даже, если дело оборачивается хозяйственным либо
политическим худом, что каток инициатив останавливает. «Перегибы», мол,
случились, инициаторы или их подчиненные умом не вышли. Но за это, как правило,
никого не наказывают – дабы не порушить устои социального порядка.
Это я по
поводу информации в сети об изъятии из Первой научно-популярной библиотеки
монографии профессора Сергея Абашина («Национализмы в Средней Азии в поисках идентичности») после
задержания директора другой библиотеки Натальи Шариной. Кто-то «вежливо
попросил убрать». Притом, что в списках «экстремистской литературы» книга не
значится. Интересно бы узнать, каков ранг попросившего и кто его просил (и
просил ли) попросить.