1. Есть ли основания соглашаться с распространенным мнением, что 2000 год стал временем упущенных возможностей для проведения реформ в различных сферах (естественные монополии, пенсионная система, трудовые отношения, банковская сфера, налоговая система, т
Е.Г. ЯСИН:
Сегодня мы собрались, чтобы определить, что сделано за 2000 год в области экономики,
какова в этом роль правительства и других институтов и каковы дальнейшие перспективы.
О.В. ВЬЮГИН (исполнительный директор компании «Тройка-Диалог»):
«Кризис будет только в том случае, если частный сектор не пойдет путем
структурных реформ»
Мне хотелось бы сначала сказать о ситуации в целом. Если за прошедший год действительно
было что-то упущено, то тогда Илларионов прав: через некоторое время — не обязательно
в этом году — нас снова ждет кризис. Он может проявиться в том, что не будет
роста производства, в девальвации курса рубля, внешней неплатежеспособности
и падении реальных доходов населения. Соответственно, мы опять перейдем к дефицитному
бюджету. Страх перед наращиванием внутреннего долга настолько велик, что, скорее
всего, бюджет будет финансироваться монетарными способами. Я полагаю, что это
основные параметры возможного кризиса. Каких-либо симптомов катастрофического
развития событий я не вижу.
Е.Г. ЯСИН:
Можно ли из ваших слов сделать заключение, что кризис через два-три года вполне
возможен, но масштабы его не будут столь велики, как в 1992 или 1998 годах?
О.В. ВЬЮГИН:
Отличие в том, что если не будет дефолта по внутреннему долгу (а его, скорее
всего, не будет), то ситуация будет менее скандальной. Внешний долг — это вопрос
политический, не влияющий на внутреннее положение в стране. Также возможны проблемы
в банковской системе, но опять-таки не такие катастрофические, как это было
в 1998 году, когда в активах банков отсутствовало равновесие между валютными
и рублевыми обязательствами.
Кризис будет только в том случае, если частный сектор не пойдет по пути структурных
реформ, т. е. если владельцы предприятий и фирм не будут готовы к снижению или
к контролю над долларовыми издержками. А это напрямую зависит от того, как поведут
себя владельцы очевидно неплатежеспособных крупных предприятий-банкротов. Сейчас
они еще не банкроты благодаря огромным субсидиям на энергетическую составляющую.
Пример такого предприятия — «АвтоВАЗ», который в определенном смысле
типичен для этого сегмента нашей экономики. Мне кажется, что либо этот завод
в ближайшее время кто-то купит, все там переделает и начнет выпускать на «АвтоВАЗе»
машины конкурентоспособные не только в данный момент, но и через десять лет,
либо через два-три года предприятие подойдет к неизбежной ликвидации. Подобным
примером был «Россельмаш», но там не стояла так остро социальная проблема.
Повторяю свой тезис: если частный сектор адаптируется (а это происходит: слияния,
поглощения, реструктуризация предприятий), в результате чего экономика станет
более конкурентоспособной, то — что бы тогда ни предпринимало правительство,
— кризиса не будет. Тем не менее, не зря в программе правительства первый пункт
посвящен естественным монополиям. Это очень важно, потому что это как раз вопрос
конкурентоспособности и издержек. Я считаю, что в реформировании естественных
монополий время еще не упущено. Кроме того, я уверен, что нельзя в течении двух-трех
месяцев реструктуризировать РАО «ЕЭС» или «Газпром». Этот
процесс должен быть распределен во времени. Если в этом году будут найдены и
приняты конкретные решения, это будет означать, что прошлый год не прошел даром.
По пенсионной реформе время тоже еще не упущено. И в чем-то обвинять правительство
здесь нельзя, потому что оно приняло все необходимые решения. Теперь вопрос
заключается в том, чтобы выстроить механизмы, необходимые для работы пенсионной
системы.
Е.Г. ЯСИН:
Мне только вчера сказали, что у Зурабова в Пенсионном фонде в резерве пять миллиардов
долларов, и он не знает, куда их деть. В то же время персональные накопительные
пенсионные счета не вводят, без чего все новшества в налоговой системе, в том
числе плоская шкала, социальный налог и т. д., могут просто провалиться, и не
будет ожидаемого выхода экономики из «тени».
О.В. ВЬЮГИН:
Дело не только в персональных счетах. Кроме того, это вопрос финансовой политики
в целом. Чтобы всерьез рассуждать об этом, нужно иметь больше информации: идет
ли работа по подготовке введения персональных пенсионных счетов или это решение
саботируется и его отложили в сторону.
Е.Г. ЯСИН:
Но ведь в свое время говорилось, что проблема перехода к накопительной системе
крайне затруднена, потому что нет денег, нужно иметь финансовый резерв хотя
бы на первое время. Теперь же мы видим: резерв есть, а реформы нет…
О.В. ВЬЮГИН:
Я бы сказал, что решение проблемы еще возможно, не все еще потеряно, как и в
ситуации с естественными монополиями и Трудовым Кодексом. Мы знаем, что есть
правительственный вариант Кодекса, все упирается в то, удастся ли протолкнуть
его через Думу. С самого начала ясно, что подготовка и последующее лоббирование
закона занимает не месяц и не два, а полгода. Такова существующая система.
Время для реформирования банковской сферы, к сожалению, упущено. Это можно было
сделать после кризиса. Теперь идет уже эволюционное развитие, вмешаться в которое
крайне трудно, для этого нужен большой политический ресурс. Возникает соблазн
вообще ничего не делать в этой сфере, потому что и такая банковская система
сгодится на некоторое время. Что будет дальше? Есть разные сценарии, но они,
честно говоря, пока никого не интересуют.
В налоговой реформе, я бы сказал, частично время потеряно. Можно было принять
более серьезные решения. Например, ликвидировать оборотные налоги. Если бы правительство
работало юридически более грамотно, если бы специалисты были более квалифицированными,
то, наверное, можно было бы быстрее принять закон о налогообложении доходов
предприятий. Теперь этот закон в лучшем случае будет действовать с 2002 года.
В таможенной политике серьезных, содержательных решений практически не принято.
Агрегирование таможенных тарифов по сути не меняет институциональной основы
поведения таможенников. Но здесь не совсем ясно и то, что можно было бы сделать.
Существующие предложения недостаточно продуктивны.
Также не ясно, какова участь бюджета 2001 года. Не понятно, что будет с накопленным
правительством бюджетным профицитом. Министерство финансов тщательно скрывает,
что произошло с этими деньгами. А против этих денег выставлены резервы Центрального
банка. Они были накоплены только благодаря тому, что проводилась профицитная
бюджетная политика. Правительство приняло решение эти деньги истратить: на 40%
увеличены расходы Министерства обороны, примерно на такую же сумму — правоохранительных
органов. Но тогда должны быть сокращены и резервы Центрального банка, чудес-то
на свете не бывает. И если это будет сделано в условиях резкого сокращения денежной
ликвидности, падения цен на нефть, сокращения торгового баланса, — тогда, может
быть, все обойдется. Иначе это решение просто не соответствует политике жесткого
бюджета. В этом случае бюджет 2001 года будет или дефицитным, или с нулевым
балансом. А это — отход от политики профицитного бюджета на много лет вперед,
которая была провозглашена в правительственной программе. Причина этого мне
не ясна. Президент и правительство не выглядят политически слабыми. Не похоже,
что Путин прогибается под влиянием лоббистов из Министерства обороны. Но, тем
не менее, такое решение было принято.
С.С. ХАБИРОВ (председатель правления АКБ «Кроссинвестбанк»):
«Правительственный проект Трудового Кодекса — это плохо переписанный КЗоТ»
Вопросы сформулированы таким образом, что мне хочется на них ответить, как на
референдуме 1993 года: «Да, да, нет, да». Если пройтись по списку,
исходя из определенной классификации, то в один ряд с естественными монополиями
я бы поставил и таможенную политику, и, отчасти, банковскую систему. На мой
взгляд, основные препятствия в реформировании этих сфер — интересы лоббистских
групп и рентополучающей элиты. В то же время там что-то происходит. Наивно было
бы ожидать каких-то реальных сдвигов во всех этих сферах в течение одного года.
В пенсионной системе есть опасность вновь вернуться к исходной точке. Это вопрос
не только денег, но и политической конкуренции разных решений. В данный момент
мы видим, как часто индексируются пенсии по распределительной системе, что не
может не привести к конкуренции с системой накопительной. Нынешнее поколение
пенсионеров будет протестовать против введения накопительной системы, поскольку
она будет снижать для них возможность получения все более увеличивающейся пенсии
по распределительной системе. Очевидно, что пенсионная реформа технически не
доработана. В парламенте нет ни одного закона, внедряющего принятую уже двумя
правительствами программу пенсионной реформы.
Говоря о сфере трудовых отношений, мы должны задаться вопросом, что нам предлагают:
подмену понятий или промежуточный вариант. Если прочесть проект Трудового Кодекса,
представленный правительством, как проект реформаторский, то, на мой взгляд,
это — плохо переписанный КЗоТ. Структура трудового законодательства принципиально
не изменена, и основная цель трудовой реформы — выведение взаимоотношений работника
и работодателя из «тени» — просто не будет достигнута. Это походит
на косметический ремонт, дающий работодателю возможность более легкого увольнения
работника, что на данный момент не является ключевой проблемой. Проблемы же
структурных издержек, которые вынужден нести работодатель в связи с законодательством,
проблемы различных льгот и поблажек в этой сфере, сохранявшиеся в нерешенном
виде во всех советских КзоТах, не решены и в нынешнем правительственном варианте.
Попыток реформирования банковской сферы не было, хотя, как позитивный сдвиг,
можно отметить уменьшение раздачи денег под видом стабилизационных кредитов.
Это вполне можно признать за максимально возможную реформу, исходя из психологического
и политического климата в этой сфере на данный момент.
Налоговая реформа стала уже притчей во языцах. Единая тринадцатипроцентная шкала
без сопутствующих факторов работать не будет. В частности, если говорить о легализации
финансовых взаимоотношений работника и работодателя, то сохранившиеся налоги
на фонд заработной платы, на мой взгляд, ее исключают.
Таможню я причисляю к естественным монополиям, исходя из наличия в этой сфере
лоббистских групп, рентополучающей элиты и жесткого сопротивления реформам.
К таможенной реформе как таковой мы еще не подошли. В проекте Таможенного Кодекса,
подготовленном Государственным таможенным комитетом, можно наткнуться на весьма
забавные вещи. Например, таможенные органы, как и милиция, получают право посещать
жилые помещения граждан без санкции прокурора в том случае, если есть основание
полагать, что там находятся нерастаможенные предметы.
С.В. АЛЕКСАШЕНКО (руководитель Центра развития):
Вы смеетесь, а на самом деле любой гражданин Российской Федерации, ввозящий
товары на сумму более тысячи долларов, обязан их растаможить.
С.С. ХАБИРОВ:
Мне кажется, было наивно ожидать каких-либо реформ при таких благоприятных ценах
на нефть и успешном наполнении бюджета. Не было никакой мотивации. С чего мы
взяли, что предрассудки населения и интересы рентополучающей элиты на данный
момент позволяют перепрыгнуть планку политических ограничений, если для этого
и раньше не было никаких предпосылок? Интенсивное наполнение бюджета не за счет
структурной реформы, а за счет механически растущей ренты, за счет повышения
цен на энергоносители консервировало ситуацию на прежнем уровне, помогая избежать
проблем, которые бы возникли при отсутствии денег.
Тем не менее — процесс идет. С одной стороны, население начинает сталкиваться
с бытовыми проблемами, с которыми раньше не сталкивалось. А рентополучающая
элита шаг за шагом начинает понимать, что некоторые позиции придется уступить.
Так что реформирование, на мой взгляд, неизбежно, но произойдет оно не в нынешнем,
а в следующем политическом цикле, т. е. после очередных выборов.
В.А. ЗУБАКИН (начальник департамента экономики холдинга и дочерних обществ
РАО «ЕЭС»):
«Никто не задумывается о синхронизации реформ»
Я согласен с тем, что в плане реформирования естественных монополий год можно
считать упущенным. Не было даже обсуждения планов реструктуризации. Я сам вывешивал
на сайт нашу концепцию, каждый день проверял почту — не было никаких отзывов.
Выступления некоторых чиновников, нанятых, как она была здесь названа, рентополучающей
элитой, я считаю не оппонированием, а каким-то истеричным недопониманием актуальности
вопроса. Альтернативные ходы никто не предлагает. Между тем есть серьезная проблема:
каких размеров должны быть генерирующие компании. Над этим думают во всем мире.
А у нас эту проблему никто не обсуждает.
Повторяю: концепция реструктуризации РАО «ЕЭС» в течение года с содержательной
точки зрения практически не обсуждалась. А на концепции МПС и «Газпрома»
наши ведомства смотрели как на священных коров, не подвергая никакой критике.
Только вчера в «Коммерсанте» появились первые материалы по этому поводу.
Поэтому год упущен, а у естественных монополий наступила своего рода экономическая
шизофрения. В РАО «ЕЭС» Яков Моисеевич Уринсон сейчас контролирует
два департамента: один борется за повышение тарифов, другой — за снижение издержек.
Такая же ситуация в других естественных монополиях.
Никто не задумывается о синхронизации реформ в различных отраслях, равно как
и о том, что есть некий технологический срок их осуществления. Ведь потеряв
2000 год, мы отодвинули реформы к предвыборному циклу 2004 года. Если бы летом
или осенью прошлого года правительство определило свои позиции, и была бы высказана
обоснованная критика, то мы могли бы запустить механизмы конкурентного рынка
в естественных монополиях уже в сентябре 2001 года. Теперь же, упустив время,
мы можем говорить о запуске рынка только весной 2002 года. Но если сейчас затянется
работа с Илларионовым, если будет сохраняться неопределенность позиции президента,
то никаких реформ до выборов не произойдет вообще, потому что неизбежные при
запуске любого рынка спады и колебания попадут на предвыборный момент.
До недавнего времени я был президентом негосударственного пенсионного фонда.
Считаю, что в пенсионной системе у нас не только нет движения вперед, но, наоборот,
идет откат назад. Я разговариваю со своей мамой, и она говорит: «Путин
добавил к пенсии еще 10%». Когда же я начинаю говорить что-то о накоплениях,
она отвечает: «Так Путин же дает деньги, зачем копить». «Путин
дает» — это вошло в массовое сознание. Между тем, без реформы пенсионной
системы изменения в налоговой сфере недейственны, из «тени» свои доходы
никто выводить не будет. И я уже задумываюсь о том, что откладывать надо в другое
место, потому что пенсионная система меня не обеспечит.
Е.Ф. САБУРОВ (директор Института проблем инвестирования):
«Инвестиционный ресурс есть, а инвестиционного климата — нет»
Реформы в нашей стране могут быть мотивированы только плохим положением, благоприятные
условия им не способствуют. Понятно, что начинать реформы надо было позавчера,
но упустить 2000 год — это уже совсем не понятно.
В реформировании естественных монополий год упущен, что впоследствии может привести
к очень неприятным последствиям. Меня тоже поражает то, что не обсуждается даже
концепция реструктуризации. И проблема синхронизации, как здесь уже отмечалось,
совершенно не рассматривается, хотя она, может быть, основная. Одна из самых
успешных наших реформ — реформа жилищно-коммунального хозяйства. Сейчас мы подошли
к тому, что 60% расходов уже оплачивается населением. И мы видим, что получается,
когда одна сфера реформируется вне связи с другими. Боюсь, что реформа естественных
монополий будет сопровождаться не меньшими сюрпризами, чем жилищно-коммунального
хозяйства.
Что касается реформ в пенсионной системе, то в пенсионном фонде сейчас действительно
есть деньги, необходимые для ее начала. Заканчивается подготовка введения индивидуальных
счетов. Но проблема в том, куда эти деньги вкладывать. И она, на мой взгляд,
напрямую связана с реорганизацией естественных монополий. Потому что инвестиционный
ресурс есть, а инвестиционного климата — нет. Непонятно, как вкладывать, на
каких основаниях и что от этого ожидать. Одна проблема без другой решаться не
может. Вкладывать деньги пенсионного фонда очень страшно. Пенсионный фонд, как
и любой инвестор, просто боится.
В сфере трудовых отношений, как мне кажется, есть какое-то движение. Хотелось
бы, конечно, большего, но в этом случае обвинять правительство я бы не решился,
все же они что-то сделали. Что касается банковской сферы, то я не понимаю, как
можно сейчас говорить о ее реформировании. Сейчас проблема банковской сферы
— проблема не банков, а экономики в целом. Вторая часть Налогового Кодекса —
странный, раздробленный материал, вызывающий массу вопросов. Введение его в
существующем виде повлечет увеличение налоговой нагрузки, хаос в некоторых отраслях.
Кодекс просто плохо подготовлен. И мне непонятно желание принять его в таком
виде.
По-разному можно относиться к тому, что правительство нарушает правила игры
в таможенной политике, но все его действия в этой сфере не улучшили инвестиционный
климат. А это — главное. Здесь говорилось о рентополучающей элите. Но для меня
совершенно очевидно, что если в нынешней ситуации рентополучающая элита сдаст
позиции, то нас всех вынесут вперед ногами, потому что это — единственная независимая
сила в стране.
С.А. АЛЕКСАШЕНКО:
Да, потому что рента делится между государством и получателями. Если не будет
получателей, останется единственный субъект, который будет ее получать, — государство.
А.М. САЛМИН (президент Фонда «Российский общественно-политический центр»):
«Создается впечатление, что правительственная программа существует отдельно,
а реформы идут сами по себе»
Не будучи экономистом, я буду говорить о реформах в более широком контексте.
На днях в «Независимой газете» должна выйти статья, которую мы написали
вместе с Владимиром Рыжковым и Александром Иванченко. Там мы вводим понятие
«неначавшиеся реформы». Само это понятие говорит об упущенных возможностях.
Реформа — это некий системный скачок, процесс достижения которого тоже разделен
на определенные продуманные этапы. Скажем, когда начинались реформы Александра
I, то был план Сперанского, из которого было понятно, что делать и как делать.
Правда, после намеченного заранее создания Государственного совета ничего больше
не делалось, но было ясно, что Госсовет — это некая законченная часть не реализованного
полностью плана.
В нашем случае все обстоит по-другому. В течение прошлого года проходила конверсия
политической системы, запланированная и отчасти удавшаяся благодаря популярности
президента. Эти преобразования были ограничены единственным условием: сделать
все возможное, не внося изменений в Конституцию. Теперь мы подошли к той грани,
за которой изменить что-то в политической сфере, не меняя Конституцию, практически
невозможно. Созданная система также вызывает массу вопросов. Насколько она эффективнее
предыдущей, покажет будущее. Но стратегического плана дальнейшего реформирования
этой области, как мне кажется, нет.
Что касается реформы в других областях, то создается впечатление, что правительственная
программа существует отдельно, а реформа идет сама по себе. Правительство принимает
участие в самореформировании страны и экономики иногда действительно на основании
своей программы, но скорее по наитию. Это вообще нельзя назвать реформой в классическом
смысле слова. Есть различие между стратегическим и инкрементальным планированием.
В данном случае перед нами классическое инкрементальное планирование. Но чтобы
осуществить реформу и, в конце концов, достичь парадигматической цели, необходимо
стратегическое планирование и политическая воля, которая, может быть, и есть,
но она не применяется. Нет технологии реформирования. Ведь обсуждение планов
реформы — это тоже необходимый этап их осуществления, о чем здесь неоднократно
и справедливо говорилось. Но и здесь мы видим, что идет обсуждение в прессе,
внутри правительства, но это не то обсуждение, которое вписывается в логику
стратегического планирования, не обсуждение в политическом смысле слова, а просто
публичная дискуссия. Между тем, планирование и осуществление реформ возможно
только в том случае, если за определенными позициями, скажем, в сфере трудовых
отношений или в банковской области, видятся некие субъекты, у которых есть собственные
интересы в этих областях и способы их защиты. Правительство же должно оптимизировать
и согласовывать эти позиции на политическом уровне, одновременно добиваясь поставленных
целей. Иначе любой визит Квашнина или какого-то другого военного или гражданского
чиновника в нужный кабинет может привести к совершенно несоразмерным, с точки
зрения реформ, последствиям, к приостановке каких-то действий.
Дело не только в невозможности синхронизации реформ. Синхронизация — это следствие
выстроенного механизма управления, ориентированного на реформу и опирающегося
на технологический (не в узком, бюрократическом, а в политическом смысле слова)
план реализации программы преобразований. При нашей системе планирования синхронизировать
реформу просто невозможно, и именно в этом кроется причина наших неудач.
С.В. АЛЕКСАШЕНКО: «Сделано мало, потому что исполнители не имеют личных
амбиций»
У нас не было года упущенных возможностей по той простой причине, что год назад
имели место эйфорические, завышенные ожидания, о чем я тогда говорил, и мое
предсказание оправдалось. Год назад нам было заявлено, что в стране вновь начинаются
реформы. Мы в это поверили. В результате выяснилось, что объем реформ по всем
направлениям слишком велик, а для решения экономических проблем команда оказалась
слаба, т. е. не удалось создать команду реформаторов, которыми бы двигали личные
амбиции. Ведь ни один президент или премьер-министр не может каждому правительственному
чиновнику рассказать, что надо делать, принять ответственность за все решения,
разобраться во всех проблемах: РАО «ЕЭС», пенсионной системе, МПС.
Так не бывает. Должны быть собраны люди, которыми движут личные амбиции и понимание
необходимости стратегического решения проблем.
Мне кажется, что кризис и девальвация, ожидаемые через два года, — это не страшно.
Если заглянуть лет на десять вперед, девальвация будет для нас нормальным способом
решения внутренних проблем. В 1998 году путем девальвации мы решали проблемы
внешнего баланса, в 2002 или 2003 году таким образом мы будем решать внутренние
экономические проблемы. Опыт и последствия 1998 года показали, что результатом
девальвации становится укрепление сырьевого сектора экономики. Все меньше и
меньше надежд на то, что Россия в скором времени станет индустриальной державой,
оазисом промышленного роста, начнет использование и разработку высоких технологий.
Как ни посмотри на структуру российской экономики, с каждым годом увеличивается
сырьевой сектор: в объемах производства, экспорта — везде. Как говорил г-н Белоусов,
80% прибыли нашей промышленности сосредоточено в шести экспортных отраслях.
По всем показателям доминирует сырьевой сектор, который, однако, не развивается,
а вкладывает деньги лишь в поддержание своего функционирования, немного увеличивая
объемы добычи.
Экономический кризис в нашей стране продолжается перманентно. Если смотреть
в масштабах прошедшего десятилетия, экономика деиндустриализируется. По сравнению
с экономикой СССР 1988 года, перерабатывающие отрасли стали играть гораздо меньшую
роль, и отставание от ведущих держав нарастает по экспоненте. Странно, что наша
власть не понимает, что кризис уже идет, что мы уже входим в эту колею, как
в бобслейную трассу, и пока не прокатимся по ней до конца — будем лететь вниз.
В конце концов, наша страна станет северным Кувейтом, где есть газ, нефть, металлы,
лес и переработка ядерных отходов. Подобное сворачивание экономики — это и есть
кризис. И если мы этого не осознаем, я готов предположить, что описанная Олегом
Вьюгиным ситуация с «АвтоВАЗом» произойдет не в 2002 или 2003, а в
2005 или в 2006 годах, т. е. кризис, который может подтолкнуть нашу власть к
каким-то осмысленным действиям, откладывается еще дальше, к концу этого десятилетия,
которое как всегда будет историческим и эпохальным. Если ничего не будет сделано,
мы войдем в эту бобслейную трассу, и будем катиться по ней до конца.
Много или мало сделано за этот год? Я думаю, что сделано мало потому, что исполнители
не имеют личных амбиций. Мне проще всего говорить о естественных монополиях.
Теоретически я согласен с тем, что написано в программе реформирования РАО «ЕЭС».
Но нужно понимать, что РАО «ЕЭС» — конгломерат акционерных обществ,
и говорить о реструктуризации, забывая о проблеме акционерного капитала или
наплевав на мнение миноритарных акционеров, нельзя. У этой компании есть главный
акционер — государство, которое до декабря вообще не вмешивалось в ситуацию,
и есть масса мелких акционеров, в том числе иностранных, интересы которых не
учитывались. В результате, как и в любой нормальной западной компании, реструктуризацией
занялся менеджмент. Но Россия — не Америка, а РАО «ЕЭС» — не General
Electrics. Поэтому конфликт, проявившийся в декабре, был вполне закономерен.
Реструктуризация РАО «ЕЭС» упирается в невозможность проведения реформ
в условиях двухсот акционерных обществ. Нужно проголосовать 75% акций за некие
преобразования, договориться со всеми акционерами во избежание судебных исков
и т. д. Так что декабрьское решение правительства можно только приветствовать.
Оно выбрало консультантов, которые должны сказать, что делать. Если после этого
правительство предложит свое решение и примет ответственность на себя, тогда
выстроятся и миноритарные акционеры. В данном случае нужно, чтобы менеджмент
был инструментом в руках государства.
В отношении МПС и «Газпрома», мне кажется, никто просто не знает,
что делать. То, что написано в программе реформирования МПС, смешно читать.
Видно, кому и для чего это надо. «Газпром», безусловно, ждут те же
проблемы акционерного капитала. С одной стороны, дело упрощается тем, что «Газпром»
— единая компания, но, с другой стороны, на РАО «ЕЭС», в отличие от
«Газпрома», нет десятимиллиардного внешнего долга. Без четкого понимания
того, как договориться с акционерами и кредиторами, в «Газпроме» ничего
не получится.
Для пенсионной реформы фактически созданы все условия, но работают ли над механизмами?
Четырех-пяти миллиардов долларов в Пенсионном фонде, о которых говорил Евгений
Григорьевич, хватит лишь на два с половиной месяца выплаты пенсий. Я где-то
читал, что во время консультации со шведами они спросили, на сколько лет у нас
запас в пенсионном фонде. И когда им ответили, что на два месяца, они сказали,
что в таком случае реформы лучше не начинать, потому что это безумно мало. Запас
никак не связан с накопительными счетами. В момент перехода к накопительным
счетам отчисления падают. Объем пенсионных выплат остается неизменным, объем
доходов в распределительную систему уменьшается. Резерв нужен, чтобы демпфировать
выпадающие доходы пенсионного фонда во время перехода на накопительную систему.
У нас же, нарастив резерв на два с половиной месяца, все подумали, что денег
очень много, и можно повышать пенсии на 10% раз в два месяца.
Нельзя не вспомнить и о том, что, помимо деиндустриализации, второе следствие
кризиса — это обеднение населения. После 1998 года его доходы в реальном выражении
упали на 20-30% и растут очень медленно. Вырос объем импорта из СНГ, т. е. снизилось
качество потребления. На докризисный уровень потребления, если не будет очередного
кризиса, мы выйдем только через два-три года. Очевидно противоречие: с одной
стороны, нам нужно поднимать уровень жизни нынешних пенсионеров, а с другой
— копить резервы. Это говорит лишь о несбалансированности нашей фискальной системы
и бюджета в целом. Для осуществления пенсионной реформы необходимо решить три
вопроса: ее механизмы, создание запасов и инвестиционный климат, т. е. куда
вкладывать деньги пенсионных фондов. В нынешней ситуации — на Запад, больше
некуда.
По трудовым отношениям, как мне кажется, правительство само не знает, что делать,
на кого опереться. Оно конфликтует с профсоюзами, не понимая, с кем нужно блокироваться,
на каких основаниях и зачем вообще все это нужно. А профсоюзы, не имея реальных
возможностей воздействовать на правительство, просто занимаются шантажом.
В банковской сфере год абсолютно потерян, хотя именно в этой области что-то
можно было сделать. Основные проблемы в банковской системе проистекают из слабости
трансмиссионных механизмов. Экспортным отраслям и самым эффективным предприятиям
практически не нужны заемные ресурсы. В этой ситуации банковская система обречена
на деградацию и на предоставление того, что я называю полулегальными услугами.
Сейчас она трансформирует национальные сбережения в иностранные инвестиции.
Отмывание налогов, отток капитала — это и есть работа нашей банковской системы.
На этом она живет, для этого функционирует. В таком виде она может просуществовать
сколь угодно долго потому, что ничего другого делать она не может. В этой ситуации
можно было бы установить нормальный надзор, что дало бы реальное понимание состояния
банков. Необходимо всерьез заняться вопросом принудительного укрупнения банков,
потому что проблему квазимонополизма «Сбербанка» нужно решать не путем
его разрушения, а созданием на этом поле достаточно сильных конкурентов. К сожалению,
этим никто не занимается.
Я считаю, что и для налоговой реформы год абсолютно потерян. В своем последнем
выступлении Герман Греф сказал: «Я только сейчас понял, что для бизнеса
самое главное — это налог на доходы». Как будто год назад этого никто не
понимал. Проблема снижения подоходного налога, конечно же, важна, и она многое
решает, но на легализацию бизнеса это решение никак не влияет. В этом плане
эффективным было бы снижение совокупных налогов на фонд заработной платы. Но
после того, как введены поправки, что зарплаты 10% наиболее высокооплачиваемых
сотрудников вообще не включаются в расчет, получается, что фактически ни одно
предприятие под регрессивную шкалу не попадает. Налоговая реформа и все, что
о ней говорится, — исключительно успешная пиаровская акция правительства. С
точки зрения бизнеса она не дает ничего. Я думаю, что легализация доходов все
же последует, но будут и источники получения необлагаемых социальными налогами
доходов. Например, доходы из-за границы. Также в налоговой системе можно было
бы более серьезно заняться улучшением администрирования. Конечно, хорошо, когда
рост нефтяных доходов приводит к росту налоговых поступлений, и бюджет чувствует
себя уверенно. Но с точки зрения качества работы налоговой системы, мне кажется,
было сделано немного. Количество сотрудников Налоговой инспекции растет, что
ведет к снижению производительности их труда.
В таможенной реформе, по-моему, вообще ничего не происходит. В судебной реформе
идут подспудные движения, но никто не знает, что именно надо делать. В любом
случае хорошо, что этот вопрос поставлен, что им занимается Дмитрий Козак. Если
в этом году ему удастся хотя бы четко объяснить, что предполагается сделать,
— это можно будет считать большим шагом вперед. Кроме того, несомненно следовало
бы заняться военной реформой и демилитаризацией экономики. Сохранение всех этих
мобилизационных мощностей представляет собой дополнительную высокую нагрузку
на экономику. Это снижает эффективность любого российского предприятия по отношению
к западному конкуренту и являются основанием для вывода капитала за границу.
Е.Г. ЯСИН:
Я согласен с Сергеем Алексашенко относительно имевших место год назад чрезмерных
ожиданий. Но дело все же не в отсутствии у реформаторов реформаторских амбиций.
Вопрос в том, что для решения многих проблем необходимо обеспечить высокие темпы
экономического роста. С другой стороны, для того, чтобы выйти на траекторию
высоких темпов роста, мы должны пережить период кризиса. И будь на то моя воля,
я бы такой кризис спровоцировал. Самая главная проблема — это вытеснение нерыночного
сектора, что невозможно сделать безболезненно. Нужно готовить клиентуру, которая
могла бы вкладывать средства в банки и пенсионные фонды, нужны частные инвесторы.
Получается замкнутый круг, поскольку для того, чтобы сделать среду способной
воспринимать инвестиции, нужны достаточно неприятные меры, идти на которые никто
не собирается. Мы десять лет ходим по этому болоту, хотелось бы уже выйти на
твердую почву, но — не получается.
Переходим к вопросу о перспективах реформирования. Он сопряжен с проблемой взаимоотношений
с МВФ и Парижским Клубом: не могут ли они перекрыть нам кислород в предверии
предвыборного цикла 2003-2004 годов?