Алексей ЛЕВИНСОН: «От того, патриоты или демократы сумеют сегодня предложить власти наиболее эффектный проект нового патриотизма, зависит и то, какая идеологическая линия станет доминирующей в массовом сознании»
Мы присутствуем при оживлении торгов различных политических сил за предоставление власти своего патриотического проекта. Это могут сделать как записные патриоты, так и избегавшие этого слова на протяжении нескольких лет т. н. демократы. Вообще деление на демократов и патриотов, распространенное у нас по сей день, я считаю не очень продуктивным. Когда в один из памятных дней октября 1993 года по дороге к Моссовету меня окликнули: «Слышь, ты демократ или патриот?», – я только отмахнулся, потому в тот момент идентифицировал себя и с теми, и с другими. Однако сегодня от того, какое из этих течений сумеет предложить власти наиболее эффектный проект нового патриотизма, зависит и то, какая идеологическая линия станет доминирующей в массовом сознании, а какая – маргинальной.
Почему заказ власти на патриотический проект появился именно сейчас? В наши дни постепенно заживает травма российского национального сознания последних десяти-двенадцати лет, заблокировавшая проявления массового патриотизма. Эта травма была связана с военными неудачами в афганской, а затем и в первой чеченской кампании, к чему добавилось поражение советского оружия в ходе войны в Персидском заливе в 1991 году. Тогда людей не волновали взаимоотношения Ирака и Кувейта, но они точно знали, что иракцы воюют советской техникой. Поэтому неоспоримая победа американцев в считанные дни рассматривалась многими нашими согражданами как сценарий того, что будет с Россией, если она вступит в конфликт с НАТО.
Мои личные наблюдения, сделанные в ходе полевых социологических исследований, говорят о том, что российский патриотизм обязательно должен обладать милитаристической компонентой. Поэтому удар, нанесенный по этой составляющей вследствие военных неудач, надолго заблокировал саму возможность испытывать патриотические чувства. На одной из фокус-групп я задал вопрос: «Чем вы можете гордиться, как гражданин России?». И одна девочка рассказала, что в международном юношеском лагере все рассказывали, в каких хороших странах живут, и спрашивали ее, что же в России есть хорошего. Она очень хотела сказать что-нибудь такое, что поставило бы ее на один уровень со всеми, и ответила: «У нас очень холодно». Безусловно, этим население может гордиться и при неудовлетворенности военно-патриотических настроений. Вообще такого рода патриотизм – гордость не за то, что создал не ты или твои предки, а за то, что было дано Богом или царями-завоевателями и что нельзя отнять никогда – наиболее свойственен нашим соотечественникам.
Приход к власти Владимира Путина, начало второй чеченской кампании и появление надежд на военную победу в ней принес определенный рост патриотических настроений. Они не были устойчивы, поскольку ожидаемого военного успеха не последовало. Но помимо этого, было несколько событий, способствовавших реанимации милитаристского патриотизма, что и обусловило спрос на создание патриотической программы.
Действия НАТО в Югославии были восприняты населением как военная неудача США. То, что Америка не смогла справиться с режимом Слободана Милошевича, не смогла погасить очаг конфликта и повторить сценарий «Бури с пустыни», вызывало у некоторых людей просто ликование. С бомбардировок НАТО Югославии в 1999 году началось раскручивание туго свитой пружины российского военного патриотизма.
Теракты в Нью-Йорке и Вашингтоне 11 сентября 2001 года также показали населению не неуязвимость России, а то, что наш вероятный, вековечный противник оказался побеждаем, уязвим. Травма для американцев стала основой для роста массовых патриотических настроений россиян. Патриотический дискурс получил почти все необходимые компоненты. Однако потребности людей в проявлении этих чувств остаются неудовлетворенными. Такая неудовлетворенность распространяется в обществе, передается власти и служит причиной активизации работы над новыми патриотическими проектами.