МАТЕРИАЛЫ СЕМИНАРА
Евгений ЯСИН:
На протяжении последних лет тема вступления России во Всемирную торговую организацию постоянно обсуждается как экспертным сообществом, так и средствами массовой информации. Ход переговорного процесса и само стремление нашей страны стать полноправной частью глобальной экономики даются самые разные оценки. Наш сегодняшний докладчик довольно сдержанно относится к условиям присоединения России к ВТО, не понаслышке зная о положительных и отрицательных явлениях глобальной экономики. Итак, наш разговор посвящен месту России в мировом экономическом пространстве, возможностям и перспективам ее вхождения на мировые рынки.
Константин РЕМЧУКОВ (депутат Государственной думы, заместитель председателя Комитета по природным ресурсам и природопользованию, председатель Высшего научно-консультационного Совета ООО «Компании «Базовый элемент»», председатель Общественного совета по вопросам присоединения России к ВТО):
Мое мнение о темпах и условиях вступления России в ВТО отличается от тех оценок, которые высказывают сотрудники, профессора и руководители Высшей школы экономики, и поэтому я надеюсь, что сегодняшний разговор будет продуктивным. Сразу оговорюсь, что речь будет идти не просто о вступлении России в ВТО. Эту проблему мы рассмотрим в общем контексте глобализации и ее влияния на ход преобразований в российской экономике. Один из основных моих тезисов: вне этого контекста ВТО не является для России самостоятельной ценностью.
Чтобы моя позиция была адекватно воспринята, я должен сказать несколько слов о себе. Я не против ВТО, поскольку являюсь достаточно «глобализированным» человеком. В 1986 году я уехал в Пенсильванский университет на стажировку и остался там, с того времени читаю лекции по всему миру и около двухсот дней в году провожу за границей.
Важное значение для моей позиции имеет и моя включенность в реальную экономическую жизнь. Я являюсь председателем Высшего научно-консультационного совета компании «Базовый элемент», в которой занято 468 тысяч человек. Эта цифра заставляет меня переводить многие теоретические и политические вопросы в практическую плоскость. «Базовый элемент» — инвестиционная компания, вкладывающая деньги в металлургию, автопромышленость, банки, лес, медиа. Управление инвестициями – суть нашей работы. Но в процессе управления мы сталкиваемся с макроэкономическими проблемами, в частности с проблемой условий вступления России в ВТО, – и здесь нам приходится активно влиять на переговорные позиции России. Потому что, если мы купили акции «Ингосстраха», нам не безразлично, какой будет политика российского правительства в этой сфере. Будут ли иностранные компании допущены на рынки страховых услуг в стране сразу или поэтапно? На каких условиях они будут присутствовать в России? Какая аргументация используется в переговорах? Это очень важно.
Остановимся на нескольких важных сюжетах, которые, как мне кажется, должны предшествовать разговору о ВТО и о глобализации. Первый —трансформация российской экономики. У всех рыночных систем есть как общие черты, так и черты индивидуальные, специфические. Последним посвящена обширная литература, в которой описано, чем японская модель отличается от германской, германская – от американской, а американская – от шведской. Все эти модели анализируются как единые комплексы этнокультурных, политических, исторических и экономических особенностей.
В начале 1980-х годов я увлекался Японией и, прочитав много книг и посмотрев саму страну, понял, что специфика япоскойяпонской модели связана не с каким-то особым менеджментом «по-японски», а с менеджментом «японцами». То есть не как, а кем. Пришлось признать, что японцы — это совсем другие люди, с другой ментальностью, с другими традициями. У них очень мало земли, у них очень жесткая социальная иерархия с делением на крестьянина, ремесленника и самурая. В отличие от наших крестьян, которые могли бежать к казакам или в Сибирь, японцы не имели никакой возможности покинуть свою общину из-за отсутствия свободного пространства, отсюда следовала целая культура покорности, которая отчасти и легла в основу японской корпоративной стратегии.
Для того чтобы это понять, мне потребовалось три года. В то время к власти пришел Андропов и начались дискуссии о том, можно ли какую-нибудь успешную экономическую модель перенести на нашу почву. Когда я понял, что нет менеджмента «по-японски», я есть менеджмент «японцами», мое отношение к этой идее сразу стало скептическим. Национальные особенности непреодолимы.
А общие черты развитых рыночных систем таковы.
Первая — контроль над инфляцией.
Вторая — нормальный гражданский кодекс, регулирующий взаимоотношения между субъектами и хозяйствами таким образом, чтобы минимализировать транзакционные издержки бизнеса.
Мне кажется, это очень важное условие функционирования бизнеса. Хотя бы потому, что пресловутая российская преступность — всего лишь стандартная реакция рынка на отсутствие предложения в сфере правового регулирования бизнеса. Людям дали возможность свободно вести бизнес, а гражданский кодекс остался неизменным с 1960 года. И вот приходит человек в суд и говорит: «Партнер не поставил мне оборудование в срок, о котором мы договорились». Судья же разводит руками, потому что в гражданском кодексе нет ни одной статьи, которая имела бы к этому хоть какое-нибудь отношение. Но если предприниматель не может решить проблему с помощью законодательства и суда, ему приходится действовать иначе, т. е. искать крепких ребят, которые урегулируют все вопросы силовыми методами. Мы знаем, насколько развито силовое предпринимательство в России, все мы слышали о таком понятии, как «крыша». Однако по мере того как наше законодательство будет развиваться, спрос на такого рода услуги будет падать.
Третья общая черта рыночных систем — признание приоритета частной собственности в структуре собственности и конкуренции.
И, наконец, четвертая общая черта — признание приоритета международных норм экономического законодательства над национальными.
Если посмотреть, как в последнее десятилетие развивается Россия в этих четырех направлениях, мы увидим значительный успех. Правда, мы никак не можем снизить темпы инфляции до цифры меньше 10%, но то, что все стали понимать важность таких усилий, — бесспорно. В законодательстве то же произошли серьезные институциональные изменения, и хотя сделано далеко не все и не так, как хотелось бы, радикальная трансформация всех правил функционирования экономики состоялась. Установление частной собственности — при всех минусах приватизации — является бесспорным фактом, который ставит нас в один ряд с развитыми странами с рыночный экономикой. И, наконец, соотношение национальных и международных экономических норм. Как раз в этой сфере и находится проблема вступления России в ВТО, поскольку именно она задает правила регулирования мировой экономики.
Несколько слов о глобализации. Когда я учился в университете, этот процесс назывался интернационализацией производства. Однако между интернационализацией и глобализацией есть несколько важных различий: последнюю характеризуют определенные технические условия функционирования экономики, в частности, возможность круглосуточной работы мирового рынка и дешевизна перемещения высокоценных активов. При этом глобализация сама по себе – результат нормального развития, связанного с диффузией нововведений двух типов — управленческих и технических. Субъектом этой диффузии, проводником глобализации являются, несомненно, транснациональные корпорации.
До конца 1980-х годов в социалистических странах и странах социалистической ориентации деятельность транснациональных корпораций воспринималась исключительно негативно. Они считались агентами неоколониализма, неоколониалистской эксплуатации. Я имею. Но после падения социалистической системы многие из этих стран стали подходить к собственному развитию прагматично и поняли, что, поскольку советских инвестиций больше не будет, нужны не «идеологические», а «практические» деньги, т. е. иностранный, западный капитал. Изменениям структуры инвестиций в развивающиеся страны предшествовали большие изменения в их законодательстве. В течение последнего десятилетия в национальных законодательствах этих государств каждый год появлялось примерно от восьмидесяти пяти до ста с лишним нововведений, связанных с либерализацией присутствия иностранного капитала. Таким образом в 1990-е годы было принято более тысячи законодательных актов, либерализующих режим взаимодействия развивающихся стран с внешним миром. И поскольку именно транснациональные корпорации были в наибольшей степени заинтересованы в этой либерализации, чтобы чувствовать себя хорошо и спокойно в любой стране мира, они активно поддерживали подобные изменения.
Международным институтом, подходящим для того, чтобы закрепить право транснациональных корпораций везде чувствовать себя как дома и играть по тем правилам игры, к которым они привыкли, и являлось в тот момент Генеральное соглашение о тарифах и торговле (ГАТТ), преобразовавшееся затем в ВТО. В этой плоскости и лежит, по-моему, проблема вступления России в ВТО. Вскоре в Государственную думу будут внесены законы, фактически создающие предпосылки, при которых иностранный капитал будет чувствовать себя в России как дома в большей степени, чем капитал русский, который еще какой-то период будет адаптироваться к новым правилам. ВТО — не больше чем институт, создающий правила игры для сильных, для заинтересованных в проникновении на другие рынки. И я нисколько этого не осуждаю, я только констатирую факты.
Я встречаюсь, например, с первыми лицами «АЕГ», крупной страховой компании, и после часа переговоров, уже в неформальной обстановке, они говорят: «Нас интересует 10% самых богатых физических лиц и самые крупные корпорации». Действительно, в России действуют 77 филиалов иностранных страховых компаний, и если посмотреть на набор продуктов, который они предлагают клиентам, надо признать, что он ничем не отличается от предложения российских фирм. ЗначитЗначит, речь идет только о борьбе за крупнейших плательщиков страховых премий: люди все больше и больше хотят пользоваться услугами страховщиков, этот рынок растет в России темпами под 200% в год, и было бы естественно начать работать на нем уже сейчас, чтобы не упустить плоды дальнейшего роста. Это нормальная прагматичная политика, но не более того.
В начале 1990-х годов возникло понятие «вашингтонский консенсус». Это что-то вроде описания стратегий, которые были предложены развивающимся странам и странам с переходной экономикой в качестве признанных и одобренных международным сообществом. В этом описании десять пунктов, разбитых на три блока: «Либерализация», «Стабилизация» и «Приватизация». В течение 1990-х годов именно в этих направлениях и двигалось большинство развивающихся стран и стран с переходной экономикой под контролем Международного валютного фонда (МВФ) и Мирового Банка. Те правительства, которые реализовывали эту программу, сначала либерализировали рынок, цены взмывали вверх, росла инфляция, правительства начинали бороться с ней и вступали в фазу стабилизации. Без этого трудно было воплотить в жизнь третью часть программы, провести приватизацию.
Мне кажется, наша основная интеллектуальная и административная элита выросла в рамках парадигмы «вашингтонского консенсуса» и другие источники экономического роста ей неизвестны. Как только экономисты начинают работать в правительстве, они перестают читать книжки, «повышать квалификацию» и застревают на определенном уровне экономической теории. Так, и сегодняшняя российская экономическая политика питается лишь теми идеями, которые доминировали на Западе на рубеже 1980—1990-х годов. В этом году мы стали свидетелями показательной дискуссии об источниках экономического роста в России, в которой приняли участие Егор Гайдар, Владимир Мау и многие другие экономисты. Было хорошо видно, что все они находятся в одной методологической парадигме: по их общему мнению, источником экономического роста в современной России может быть только дальнейшее продолжение реформ, связанных с изменением законодательства и становление новых институтов. Однако лично для меня подобная апология рынка как единственного мотора экономического развития не совсем убедительна. Почему? Поясню конкретным примером.
У правительства есть три основных функции, связанные с экономикой. Первая функция — это регулирование экономики, в основном связанное с законодательной деятельностью. Вторая функция — компенсация провалов рынка. Третья функция — социальная: перераспределение финансов через бюджет. Первую функцию наше правительство выполняет удовлетворительно. Третью функцию сейчас взял на себя президент: борьба с задолженностями и повышение пенсий, как мы знаем, обеспечивает ему устойчивую популярность. А вот вторая функция — компенсация провалов рынка, — как мне кажется, правительством систематически не реализуется. Более того, по-моему, у правительства даже нет представления о том, какие рынки функционируют в России плохо.
Возьмем, например, рынок труда. Нормальный рынок рабочей силы регулируется величиной стоимости труда и предполагает наличие инфраструктуры перемещений: скажем, в Новосибирске есть квалифицированные специалисты, связанные с ВПК, у которых сейчас работы нет, но, узнав о спросе на них в Подмосковье, они немедленно переезжают туда. В действительности инфраструктуры, которая могла бы им это позволить, у нас нет, издержки на перемещения очень высоки, рынок жилья не развит, практически нет системы аренды. Такого рода региональные диспропорции серьезным образом скорректировали вектор реформ до кризиса 1998 года, потому что другие ресурсы, например, финансовые, стали за первую половину 1990-х годов намного более мобильными и легко находят дорогу на Запад, однако государство ничего не делает в этом направлении, политики, компенсирующей провалы рынка, нет.
У реформ всегда существуют политические ограничения. Для меня, например, демократические институты и, в частности, сама процедура смены правящих элит являются не менее значимой ценностью, чем ценности рыночной экономики. Поэтому развивать ее за счет делиберализации общественной жизни я не готов, здесь действует «политический императив». Это выражение я позаимствовал из выступления Пола О’Нила на саммите ООН в Южной Африке. Тогда ему задали вопрос, почему Америка ввела импортные ограничения на сталь, а он ответил, что ему лично это не нравится, но политические императивы делают эти меры необходимыми. В ноябре в США состоятся выборы в конгресс, и американское правительство не может себе позволить, чтобы сталелитейщики были недовольны, хотя на самом деле это, безусловно, нерыночные действия. С тем же самым я сталкиваюсь на переговорах с торговым эмиссаром ЕС Паскалем Лами. Я прочел где-то, что инвестиции в сельское хозяйство в странах ВТО достигают огромных размеров, что противоречит всякому здравому смыслу, однако Лами спокойно ответил мне: «Да, это так, нравится вам или нет. Сейчас политические ограничения заставляют нас субсидировать сельское хозяйство именно таким образом. Удастся снять эти ограничения — хорошо, но это мы примем решение. Мы в этом клубе, а вы — нет». Вот типичное для Запада сочетание жесткого прагматизма с четким пониманием политических императивов.
Чтобы завершить политический сюжет, напомню о «добровольном» ограничении экспорта — специфической форме протекционизма, появившейся в мире в 1980-е годы. Ограничения касались самых разных товаров, но самую громкую известность получили в США в связи с экспортом японских машин, когда где-то в середине 1980-х годов американцы стали покупать от семи до восьми миллионов японских автомобилей в год и американское правительство ввело так называемое «добровольное» ограничение экспорта, квоту на 2,3 миллиона японских автомобилей в год. В европейском экономическом пространстве до 1999 года действовало «добровольное» ограничение экспорта корейских автомобилей с квотой на один миллион машин в год. Очевидно, именно эти ограничения похоронили блестящие перспективы корейского автомобилестроения, которое целиком ориентировалось на экспорт и рассчитывало захватить европейский рынок. Таким образом, при решении экономических вопросов нельзя забывать о политике, поскольку раз в четыре года люди должны приходить на выборы, и, если их жизнь в результате тех или иных экономических мероприятий не становится лучше, они могут проголосовать за кого-то другого.
Я хотел бы остановиться еще на одном сюжете, проясняющем мою позицию, — проблеме взаимоотношений государства и корпораций. Я против защиты рынков и отраслей экономики, где нет нормального субъекта экономической деятельности, т. е. корпорации современного типа. Грубо говоря, если бы в автомобильной промышленности у нас были только предприятия вроде АЗЛК, я бы считал поддержку этой отрасли бессмысленным расточительством. Однако, как мне кажется, в России есть компании, по корпоративным процедурам, прозрачности, методам управления, качеству персонала и процедуре его отбора, аналогичные западным корпорациям. Примеров не так много, но они есть, «Базовый элемент», в котором я работаю, — один из них. Государство должно отказаться от абстрактной защиты отраслей. Его единственным и необходимым посредником для работы с ними, для участия в их развитии являются конкретные «нормальные» корпорации.
Сергей ГУРИЕВ (преподаватель Российской экономической школы):
В переговорах между Россией и ВТО есть ряд спорных моментов, и мне было интересно узнать, в чем, по вашему мнению, заключается логика наших партнеров и какой должна быть позиция России? Меня интересует в первую очередь проблема доступа на различные рынки — страховой, банковский, телекоммуникационный, транспортный. ООбо всем, конечно, сказать невозможно, давайте остановимся на одном из самых болезненных вопросов — ценах на энергоносители.
Константин РЕМЧУКОВ:
Вы хорошо знаете, что одним из требований, выдвинутым ЕС на переговорах о вступлении России в ВТО, стало требование сравнять внутренние и внешние цены на энергоносители. Я сам несколько раз затрагивал этот вопрос на переговорах, и главный аргумент представителей ЕС был таков: «Производитель в Вене должен иметь точно такой же ресурс, как и в России». Мое возражение: «Пусть производитель пользуется разницей в цене на энергоносители и, если в России она меньше, занимается бизнесом в России», – всегда наталкивалось на отрицательный ответ.
Около полутора лет в рамках работы в «Базовом элементе» я изучал структуру издержек в естественных монополиях, и мне кажется, что государственные субсидирование, понижения цен на энергоносители — это миф. В собственности нашей компании находится крупный пакет акций «Иркутскэнерго», и мы полгода не могли продать электроэнергию в РАО «ЕЭС», поскольку у нас она стоила 17 копеек за киловатт/час, а у них — около 29 копеек. Если мы продаем электроэнергию так дешево, то тариф на нее должен падать, однако это противоречит всей философии РАО «ЕЭС», представители которого постоянно предвещают повышение цен…
Кроме того, даже если предположить, что цены на энергоносители в России субсидирует государство, мы все равно найдем среди норм ВТО разрешение для общих субсидий, не носящих специфического характера и не связанных с конкретной отраслью или предприятием. Если правительство субсидирует цены на электроэнергию для всех покупателей, включая и иностранных производителей, это никак не нарушает правила ВТО. Поэтому, на мой взгляд, обсуждение этой темы на переговорах носило лишь тактический характер, ЕС было выгодно прижать нас, обострить переговорную ситуацию, нанести психологический урон. В тот момент все остальные вопросы, например, проблемы страхового рынка, которых мы уже касались, отошли на второй план.
Страховой рынок очень перспективен. Он насыщен наличными деньгами и, будучи непременным атрибутом нормальной экономики, постоянно растет. Изменение отношения российского населения к страхованию происходит у нас на глазах. Я столкнулся с этим в собственной семье: мой сын позвонил мне и сказал, что застраховал машину, заплатив две с половиной тысячи долларов, мол, у страховки хорошие годовые условия. Я ответил: «Ты что, с ума сошел?». Ведь я — старый человек и хорошо помню, как застраховал свой автомобиль где-то на рубеже 1980—1990-х годов, и, когда мне выбили лобовое стекло, страховщики согласились приехать лишь через четыре дня, да и то, только для того, чтобы распроситьрасспросить свидетелей и сделать какие-то рисунки. С тех пор любой ущерб я возмещаю себе сам. А мой сын принадлежит другому поколению, которое страхует свою жизнь и имущество совсем на других условиях.
Какие ограничения действуют сегодня на российском страховом рынке? Страховщиков с преобладающим иностранным капиталом мы не пускаем в сферу обязательного страхования, страхования жизни и госзакупок. Все остальные виды страхования открыты для иностранцев, а это — 74,5% всего страхового рынка: классическое страхование жизни занимает на нем 0,8% объемов, обязательное страхование — 23,7%, страхование закупок за счет средств бюджета различных уровней — 1%. Здесь ВТО бьется за то, что не развито, но имеет большую перспективу. Они хотят включиться в эту работу на самой ранней стадии и добиться разрешения на трансграничные операции (вы открываете филиал, филиал собирает деньги и они поступают на финансовый рынок за границу), т. е. попросту хотят откачивать наши деньги за границу.
Что касается другого спорного сюжета — самолетов, введения шумового стандарта для авиатранпортаавиатранспорта, то это тоже всего лишь переговорная позиция. Данные требования не являются для нас обязательными. Нам нужно только принять решение: хотим ли мы производить качественные самолеты, качественные комлектующиекомплектующие для них? Данный вопрос относится скорее к национальной стратегии, и его решение должно быть результатом публичного обсуждения: ведь во всем мире совсем немного производителей продукции для рынка авиации. На нем, например, нет Японии. Конечно, введение шумового стандарта представляет собой метод нетарифной конкурентной борьбы, потому что шумовой стандарт, как и любой другой стандарт, — следствие развития производительных сил. Есть деньги — у тебя стандарт более высокий, нет денег — низкий: еще два года назад этот шум никого не раздражал, и только когда западный авиационный рынок стал подниматься, выяснилось, что российские самолеты слишком сильно шумят.
Сергей МЕЩЕРЯКОВ (Государственный университет – Высшая школа экономики):
Насколько я понимаю, присоединение к общему соглашению ВТО не требует от России присоединения к другим, частным соглашениям. Почему же препятствием к вступлению России в ВТО является такая частная проблема, как, скажем, государственные субсидии в сельском хозяйстве?
Недавно я читал, что из 48 государств, относящихся к беднейшим, по классификации ООН, странам мира, порядка 36 являются членами ВТО. Это, по всей видимости, никак не способствует их развитию.
Константин РЕМЧУКОВ:
Развивающиеся страны могут получить стабилизационный кредит МВФ, только вступив в ВТО. Это очень важное условие и его резоны понятны: членство в ВТО означает игру по общим для всего мира экономическим правилам, предсказуемость поведения на рынке. Беднейшие страны вступают в ВТО не для того, чтобы что-то выиграть. У них просто нет другого выхода: так устроен глобальный рынок, таковы его правила, выработанные основными субъектами глобальной экономической деятельности.
Что касается конкретных соглашений и конкретных рынков, то здесь в каждом случае своя сложная история с массой деталей и, останавливаться на которых сейчас нет времени. Во многих направлениях переговоры существенно продвинулись, во многих — стоят на месте. Однако сходу отказываться от этих соглашений и от переговоров не имеет никакого смысла, ведь Россия уже давно является полноценным участником мировой экономической системы.
Другое дело — темпы переговоров и реализации выработанных решений. Вступление России в ВТО означает институциализацию ее обязательств перед мировым торговым сообществом. Сейчас нас нельзя судить за то, что наше правительство занимается проблемами компенсаций и провалов рынков. Но как только мы вступим в ВТО, часть российского суверенитета будет делегирована в Женеву, откуда нас постоянно будут спрашивать, зачем мы помогли той или иной отрасли, какой у нас тариф на электроэнергию и т. д. И каждый подобный вопрос может стать основанием для антидемпингового расследования.
Поэтому мы не можем институциализировать обязательства, не определив объемы компенсаций провалов российского рынка — их нужно заявить и зафиксировать в ходе переговоров. Конечно, отстаивать эти цифры будет очень сложно, ведь мы имеем дело с прагматичными людьми, защищающими собственные интересы.
Андрей КУЗНЕЦОВ (проректор Государственного университета – Высшая школа экономики, руководитель экспертной группы Российского союза промышленников и предпринимателей (РСПП) по вступлению в ВТО):
У меня была возможность близко познакомиться с позициями ВТО, когда я в течение шести лет работал в Женеве в качестве советника постоянного представительства России. Я, пожалуй, полностью соглашусь с оценкой, которую дал этой организации докладчик. ВТО — отнюдь не благотворительный фонд. В ней действуют нормы и принципы, записанные в соглашениях, но есть и другие правила, за которыми стоит капитал, сила, мощь, и каждая страна пытается, используя их, мощь и капитал, давить на своего партнера.
В наших дискуссиях о ВТО, мне кажется, слишком много иллюзий и заблуждений. Вся система наднационального регулирования, действующая в сегодняшнем мире, формировалась, так сказать, лоскутно, для удовлетворения конкретных интересов, в данном случае — интересов США, которые после Второй мировой войны диктовали условия всему мировому сообществу. Так было создано ГАТТ: оно давало всем участникам мирового товарообмена равные права, но Европа в то время лежала в послевоенной разрухе, а Америка была на подъеме. Американцы действительно давали деньги на восстановление Европы по военно-политическим соображениям, но они и топили ее как конкурента, пытаясь удержать в тех рамках, которые им были выгодны. Не удержали. Европа выросла, сформировалась как наднациональное региональное государство, и ее не сдержали никакие средства и методы, используемые США. Важно также отметить, что ВТО не является комплексным наднациональным механизмом, она регулирует лишь отдельные сферы международных экономических отношений.
Но из всего вышесказанного нельзя сделать вывод, что России не надо вступать в ВТО. Пока что ничего лучше рыночной экономики человечество не придумало. В экономике национального уровня есть предприниматели, работники, государство, профсоюзы, какие-то ограничители, в столкновении которых и формируется законодательство. А на международном уровне не существует никаких ограничителей. Там есть только право сильного, которое, быть может, реализуется в совершенно бездарном соглашении, но альтернативы ему нет, и если мы хотим участвовать в общемировом экономическом процессе, у нас нет другого выхода, как принять его. Само присоединение к ВТО не может быть плохим или хорошим. Плохими или хорошими могут быть условия членства в этой организации.
Виктор ПОЛТЕРОВИЧ (член-корреспондент Российской академии наук, профессор):
Ход переговоров о вступлении России в ВТО свидетельствует о том, что там нас никто не ждет. Если бы они действительно хотели этого, то не выдвигали бы заведомо неприемлемых для нас требований. И не хотят они присоединения России, в общем-то, по двум причинам. Во-первых, потому, что мы радикально либерализовали внешнюю торговлю, в частности импортные тарифы. Обычно при вступлении страны в ВТО, особенно страны слаборазвитой, речь идет в первую очередь о либерализации внешней торговли и снижении уровня дотаций предприятиям. В России же нет промышленной политики, очень низкие тарифы. Поэтому, на их взгляд, нам вступать в ВТО совершенно незачем.
В то же время иностранные корпорации боятся работать на российском рынке. Даже если предоставить им льготные условия, они к нам не побегут. Именно этими обстоятельствами и определяется трудность переговоров: ведь идти в дом, где тебя не ждут и не хотят видеть, неловко и невыгодно.
Что касается позиций России, то правила международной торговли создавались высокоразвитыми странами для высокоразвитых стран. Внешне, казалось бы, они демократичны, предусматривают равенство и свободу конкуренции. Но при внимательном рассмотрении выясняется, что слаборазвитым странам они далеко не всегда выгодны. Множество исследований показывают, что, казалось бы, очень демократичные правила в определенной степени работают против слаборазвитых стран. И дело здесь именно в том, что развитые страны, когда они были развивающимися, не следовали этим правилам и во многом благодаря этому стали развитыми. Сейчас же ситуация такова, что каждый, кто присоединяется к ВТО, делает вид, что он равен этим высокоразвитым странам и готов играть по их правилам.
Я думаю, что нам, конечно, нужно продолжать движение в сторону ВТО. Если процесс вступления продлится еще пять-семь лет, наши чиновники многому научатся. Может быть, не 17%, а 90% предпринимателей поймут, что такое ВТО. Возможно, за это время у нас появится и рациональная промышленная политика, и нормальное сельское хозяйство. Несомненно, за годы переговоров с ВТО у нас улучшится институциональный механизм, наше государство научится эффективно помогать своей экономике. И, наконец, за это время на Западе появится подлинное желание работать на нашем рынке, а это означает, что ВТО будет смягчать требования, а мы будем уже достаточно сильны для того, чтобы ужесточать свои позиции. Тогда наступит тот самый момент, когда вступление в ВТО окажется полезным для России.
Константин РЕМЧУКОВ:
Я совсем не уверен, что ВТО не хочет видеть Россию среди своих членов. Моя версия такова: ускорение процесса переговоров нужно Западу для быстрого восстановления контроля над ходом реформ в России. Раньше эту функцию выполнял МВФ, но в 1998 году он оказался дискредитирован. Мне кажется, это именно политическое решение, принятое в Вашингтоне и Европе сразу после прихода Путина к власти.
Юрий СИМАЧЕВ (Институт комплексных стратегических исследований):
Все говорят, что дело упирается в выгодные условия участия ВТО, выторговав которые, Россия быстро пойдет вперед, так как ВТО будет стимулировать и даже навязывать нам институциональные реформы. Но почему мы связываем эффективность нашей институциональной системы с членством в ВТО? У нас нет нормальных механизмов взаимодействия бизнеса, населения и государства, нам необходима радикальная административная реформа и многое другое. Никто этого за нас не сделает, и ВТО здесь нам не поможет. Более того, без проведения необходимых преобразований участие России в ВТО бессмысленно…
Мы постоянно сталкиваемся с критикой работы МВФ, который часто обвиняют в двойных стандартах. Я уверен, членство в ВТО обернется для наших чиновников точно таким же уходом от собственной ответственности.
Понятно, что в ВТО надо вступать. Но надо готовится к этому вступлению, нужно решать свои инфраструктурные проблемы. Готовиться необходимо хотя бы из-за проблемы, связанной с региональным измерением нашей экономики. Теоретически в России есть конкурентоспособные и неконкурентоспособные отрасли, но на уровне регионов ситуация намного сложнее. Недостаточная мобильность рабочей силы, о которой уже шла речь, не позволяет прогнозировать структуру трудового рынка даже на несколько лет вперед. Региональные диспаритеты постоянно усиливаются. И никто кроме нас не сможет изменить эту ситуацию.
Светлана КИРДИНА (Институт экономики Российской академии наук):
Как экономист-теоретик я связываю с вступлением России в ВТО активизацию теоретических исследований различных макроэкономических вопросов и в первую очередь вопроса о природе денег и механизмах ценообразования в экономиках различных типов. Эта чрезвычайно важная проблема у нас совершенно не разработана, что очевидным образом влияет на нашу политику на мировом рынке, точнее говоря, определяет ее отсутствие. И если мы вступим в ВТО, нам придется искать теоретическую основу для своих действий.
Ксения ЮДАЕВА (Центр экономических и финансовых исследований и разработок):
Мне кажется, дискуссия о вступлении России в ВТО имеет большое косвенное значение: она информирует людей о макроэкономических проблемах и заставляет их ориентироваться на международные рынки. Бизнес уже готовится к переходу на международные стандарты. Два года назад никто в России не знал, что такое ВТО, а сейчас, по данным социологических опросов, о ВТО знают 15% населения. Однако информации о реальном ходе переговоров у нас по-прежнему очень мало. В СМИ была настоящая истерика в связи с требованием ВТО унифицировать внутренние и внешние цены на энергоносители. Две недели назад в Риме я обсуждала этот вопрос с представителем Европейской комиссии, оказалось, что речь шла о постепенном повышении цен в течение десяти-пятнадцати лет, о чем в прессе ни разу не упоминалось.
В России очень неоднородный бизнес, есть компании большие и маленькие, хорошие и плохие. Надо искать консенсус, чтобы не только большие, но и мелкие игроки готовились к тому, что несомненно произойдет в ближайшем будущем. Следует предоставлять больше информации, больше дискутировать. Это поможет и экономике, и населению перестроиться и подготовиться к вступлению в ВТО.
Евгений ЯСИН:
Я согласен практически со всеми соображениями докладчика, но делаю ровно противоположные выводы. Во-первых, я глубоко убежден в том, что нам надо вступать в ВТО и вступать как можно быстрее. Другое дело, что мы должны занимать предельно жесткую позицию на переговорах и бороться за оптимальные для нашей экономики условия. ВТО можно сравнить с банкой с пауками, которые научились жить вместе, договорившись о том, что если и поедать друг друга, то цивилизованно, с приправами…
Да, ВТО формулирует единые для всех международные правила. Я внимательно читал их, и мне кажется, что это очень гибкая конструкция. Практически любое правило ВТО можно трактовать так, как это выгодно. Я не нашел там ничего такого, что мы не могли бы обойти. Например, согласно правилам ВТО, правительство не может открыто субсидировать промышленность во избежании компенсационных пошлин и штрафов. Но есть тысячи способов косвенного финансирования – через научные исследования, малый бизнес, которые можно финансировать в любом объеме. Просто профессиональная, квалифицированная экспертиза должна выявить, какие инструменты, в каких случаях и каким образом можно использовать в рамках международных соглашений. Мы должны этому научиться.
Я сторонник быстрого вступления в ВТО, но, повторяю, при максимально жестких переговорах. Вступив в ВТО, Россия попадет в более или менее равные условия с другими странами. Несомненно, эти правила были придуманы богатыми государствами в расчете на то, что они станут надежным барьером от развивающихся стран. Но давайте подумаем, благодаря чему «азиатские тигры», Япония, Корея, а теперь и Китай стали на ноги? Откуда у них ресурсы? Это произошло благодаря западной экономике. И «добровольное» ограничение экспорта в странах Запада и прочие защитные меры – реакция на прорыв конкурента.
Огромные запасы нефти — национальная трагедия России. Но страна не может развиваться только за счет сырьевого экспорта. И, в частности, вступление в ВТО может стимулировать поиск других перспективных с точки зрения мировых рынков отраслей нашей экономики. России надо найти свой путьпуть, и мы можем найти его только в условиях конкуренции. ВТО — это просто система правил, но следовать им нужно с умом и напором. Я твердо убежден — мы можем победить.