Что на самом деле происходит в США
В продолжающейся дискуссии о событиях в США автор оспаривает правомерность рассмотрения их, как революционных (см. такую оценку в текстах Аркадия Неделя, Ирины Жежко-Браун и Дмитрия Ахтырского).
Случайно или закономерно, но бурные события в США сегодня уникально наложились друг на друга, а сверху припечатала пандемия и сопутствующий ей резкий экономический спад в глобальных масштабах. И если и раньше было трудно в этом разобраться, не только через океан, но и изнутри, то теперь остается лишь пожалеть черта, который там ногу сломит. Но можно заметить, что наибольшее внимание в России приковали расовые бунты под общим зонтиком Black Lives Matter – объяснимо, поскольку битые витрины во многих крупных городах и временный захват бунтовщиками власти в центре Сиэтла выглядят эффектнее, чем экономическая и демографическая статистика или академические споры. Хвост отделили от слона и принялись всерьез рассуждать, чем он угрожает существованию животного. Более того, страсти настолько разыгрались, что речь, по крайней мере на страницах этого сайта, всерьез зашла о революции.
Здесь хочется ответить несколько видоизмененной максимой политолога Екатерины Шульман: «ничего этого не будет» и никогда не было, по крайней мере с XVIII века. Была, уже давно, кровавая гражданская война, но не расовые протесты ее вызвали, а сепаратизм, и ее итогом стало лишь укрепление существующего конституционного строя. И вообще взлетают брови при виде того, что ни один из участников полемики не удосужился упомянуть массовые бунты 1968 года, после убийства Мартина Лютера Кинга, когда во многих крупных городах страны выгорели целые кварталы.
Помимо этого нельзя не заметить, что «революция», даже на фоне всего остального профессионального словаря политологии — поразительно пустой термин, у него есть объяснение и функция только в марксистской теории истории, убедительно продемонстрировавшей свою непригодность. Революцией мы называем то или иное событие лишь задним числом, как правило из идеологических соображений — например, так называемую «октябрьскую революцию» давно пора разжаловать в путч, если бы не ее катастрофические последствия; любая латиноамериканская страна имеет за поясом полдюжины таких революций. Единственное событие, неоспоримо претендующее на ранг революции, имело место во Франции в конце 18 века, и мы, по словам Чжоу Эньлая, по сей день не в состоянии оценить его эффект.
Как бы то ни было, расовые бунты в США судя по всему идут на спад, хотя опускать занавес еще рано ввиду вышеупомянутых глобальных факторов. И однако, кризис по-прежнему реален, и вряд ли ноябрьские выборы, на которых скорее всего победит демократ Джо Байден, положат ему конец. Вот этому реальному кризису никто из участников диспута, ушедшего в сторону BLM, не уделил ни капли внимания. Между тем, о его возможных причинах написана уже целая библиотека.
Во-первых, согласно одной из доминирующих версий, мы живем во времена великого развода: симбиоз либерализма с демократией, зародившийся как идея в эпоху Просвещения, на наших глазах распадается. Симбиоз этот всегда был нелегким. Ценности либерализма, задуманные как универсальные, в основном являются отрицательными, они подразумевают минимальное вмешательство государства в личную жизнь и экономическую деятельность индивида, признание его автономии и приоритета его интересов. Ценности демократии, коллективистские по определению (воля большинства) — напротив, положительны. Это прежде всего уверенность в завтрашнем дне, обеспечение социальных благ и перераспределение доходов. Свобода, которую либерализм полагает главной ценностью, отрицательна по своей сути, она не предоставляется нам для достижения каких-то высоких целей, каждый распоряжается ею по своему усмотрению. Большинство населения не видит в ней пользы, если его материальные запросы удовлетворяются, она поневоле остается прерогативой элиты, и в этой точке общий интерес исчезает. Теоретики и практики либерализма всегда понимали это встроенное противоречие, но тем не менее вынуждены были идти на уступки демократии, ибо этого требовали их фундаментальные ценности: каждый человек, независимо от происхождения, образования и материального состояния равноценен каждому другому и заслуживает одинаковых с ним прав. И кроме того, очевиден парадокс: либерализм в отсутствие демократии невозможен, демократия в отсутствие либерализма очень скоро вырождается в деспотизм.
Во-вторых согласно другому мнению, не отменяющему предыдущего, мы живем в эпоху системного кризиса капитализма, причем совсем иного рода, чем предсказанный Марксом. Капитализм обычно критикуют за существующие проблемы, не имеющие очевидного решения. Но это не значит, что он их создал, потому что это не была перестройка общества по плану, возникшему в чьей-то голове. Вполне возможно, что они просто эндемичны в реальном человеческом обществе, в отличие от утопического. Критики этого общественного устройства обычно забывают упомянуть его безусловные достижения — резкое возрастание средней продолжительности жизни даже в беднейших странах, эмансипацию женщин, пусть пока далекую от идеала, массовый доступ к образованию, ликвидацию смертельных заболеваний и массового голода и вывод сотен миллионов людей из абсолютной нищеты. Но эта машина благосостояния последнее время перестала оправдывать наши ожидания: новые открытия уже не обеспечивают устойчивое повышение жизненного уровня, к которому люди привыкли за первые послевоенные десятилетия, а меритократия в развитых странах постепенно становится наследственной. Миллионы людей без высшего образования, которые еще пару десятков лет назад могли найти себе достойное место в этой экономике, чувствуют себя выброшенными на обочину, жертвами глобализации и автоматизации.
Эти проблемы заметны не только в США, они глобальны, и популистские режимы сегодня приходят к власти во многих странах во всех частях света. Но в США есть еще и особая проблема, связанная с поляризацией позиций в обеих ведущих партиях — при этом надо держать в уме, что двухпартийная система со времен Гражданской войны представляет собой несущую конструкцию всей американской политики, немногим менее важную, чем Конституция. Тон задала республиканская партия, которая двинулась вправо с президентской кампанией Барри Голдуотера, а с президентством Трампа попросту отказалась от своей традиционной платформы ради власти. В рядах демократов, чье руководство из последних сил старается сохранить свои левоцентристские принципы, возник симметричный дрейф влево, ее крыло, открыто призывающее к социализму (что бы под этим не подразумевалось) консолидировалось в ходе двух кампаний Берни Сандерса. Либерализм — достаточно широкая платформа, и было время, когда и республиканцы, и демократы могли претендовать на то, что остаются в границах его основных принципов. Это время, судя по всему, миновало.
В итоге, даже если на нынешних выборах победит Байден, это вряд ли приведет к нормализации — точно так же, как избрание Дональда Трампа было не преодолимой болезнью, а лишь резким обострением хронической. И на этом фоне полагать, что движение BLM — средоточие кризиса как минимум наивно, все равно что ломать руки по поводу возгорания масла на кухне в годину наводнения. То же самое можно сказать и о так называемой «культуре исключения», которая бытует преимущественно в среде элиты и до социальных низов не докатывается. А если все-таки вспомнить о пандемии и ее экономических последствиях, проблема усложняется на порядок. Можно сказать, что мы не только не можем нащупать решение уравнения, но и само уравнение составить пока бессильны. Говорить в этих условиях о «революции», не наполняя это пустое слово хотя бы минимальным содержанием, бессмысленно. Хотя, конечно, так же бессмысленно и безответственно преуменьшать проблему расизма — хотя бы потому, что гетто являются очагами самовоспроизводимой нищеты, и у их населения с момента рождения есть несмываемая и очевидная для полиции примета, цвет кожи.
И, конечно, самый поразительный аргумент во всем этом споре — утверждение Аркадия Неделя о том, что истинным либералом в США является Дональд Трамп, и что он планирует некую коренную перестройку американской идеологии. Основные занятия Дональда Трампа, как очевидно любому, кто за ним достаточно пристально наблюдает — это перепалка в Twitter, сидение перед телевизором и игра в гольф. Впрочем, можно вспомнить его реальные действия, такие как практическое уничтожение системы мировой торговли, развал, вероятно непоправимый, международной либерально-демократической коалиции и разжигание ксенофобии. За свой текущий срок он ухитрился оскорбить практически всех демократических лидеров и тепло отозваться о многих диктаторах. Если это — повестка дня либерала, хотелось бы проверить, чем занимаются ярые реакционеры.
У Трампа, конечно же, есть способность установления контакта с несокрушимыми 40 процентами электората, пораженными ресентиментом в силу причин, которые я пытался отметить выше, и даже этот контакт сегодня разъедает коронавирус. Но говорить о нем как о человеке, способном на идеологию — преувеличение века, если не тысячелетия. Речь, напомню, идет о президенте, который многократно похвалялся в эфире тем, что «с блеском» прошел тест, разработанный для проверки на деменцию. А когда ему, в эфире же, предложили на пробу один из вопросов этого теста, он отказался на него ответить.
Все, что было идеологического в Трампе даже в пору его успешной первой кампании – это его тогдашний советник Стив Бэннон, который меньше всего беспокоился об укреплении позиций либерализма. Сегодня Трамп остался один на один с собственным интеллектом и окончательным тестом на деменцию.