Назад, в Перестройку!

 

35 лет назад стартовала Перестройка. За это время страна прошла – в ускоренном, правда, темпе – и ныне завершает свой привычный исторический цикл: Смута – Распад – Война – Реставрация – Застой – Канун новой Смуты.

И, наверное, самое время задуматься о том, с каким идейным багажом мы встретим – если, конечно, доживём! – очередной этап российской державной турбулентности.

Напомню, в прошлый раз мы повстречали его с философской нищетой «ленинской модели социализма» и «обновления СССР». Заплывать за эти красные буйки вольным перестроечным фантазёрам было не то чтобы запрещено, но крайне не рекомендовано.

Неудивительно, что, когда рухнула, наконец, советская империя и на «обломках самовластья» воцарились свобода и рынок – ни, власть, ни общество, ни политические активисты оказались к этому морально и интеллектуально не готовы.  И единственное, за что ухватился «освобождённый народ», как за соломинку, оказалась всё та же скрепная мечта о «настоящем царе» и «великой державе».

В итоге шанс на полный демонтаж империи и переход от единой и неделимой автократии – к парламентским моделям регионального масштаба, живущим по канонам права, а не самодержавного произвола – был упущен. Можно, конечно, сказать, что такого шанса и не было. Но с уверенностью утверждать этого нельзя, поскольку обществом не было предпринято даже робкой попытки двинуться в постимперском направлении.

Думаю, сегодня у страны – та же проблема. А именно, отсутствие у большей части интеллектуального класса духовного мужества начать размышлять в режиме не благодушных заклинаний (вариант – алармистских истерик), а реальных прогнозов. Вот уже третий десяток лет многочисленная армия печальников земли русской напряжённо, если не сказать исступлённо, рассуждает на тему «построения демократической России без Путина» – точь-в-точь как в эпоху Перестройки их исторические предшественники рассуждали на тему «построения демократического СССР без КПСС».

А это значит, что когда история в очередной раз даст российскому обществу внезапный шанс на демонтаж имперской махины – вместо этого может начаться очередной судорожный поиск «нового доброго/грозного царя» и «новой хорошей/могучей державы», пусть даже и в обломившихся по краям границах…

Впрочем, у нас есть ещё время, чтобы «сменить оптику», поменяв розовые очки с запотевшими стёклами – на зоркий и ясный цейсовский бинокль.

Убеждает в этом и то, что такая возможность была и в эпоху Перестройки. И кое-кто пытался тогда «докричаться до масс» и сказать им «всё как есть»: что, как бы ни утверждала официозная пропаганда обратное, не может быть – и не будет! – обещанной демократии без политического либерализма, как и рынка – без частной собственности. Что коммунизм и свобода, социализм и демократия – суть антиподы. Что «злой Сталин» – отнюдь не коммунист-извращенец, злодейски исказивший великое учение «добрых Маркса и Ленина», но прямой продолжатель их античеловеческих по сути измышлений и начинаний. Что «сталинский СССР» – не случайный исторической монстр, рождённый злой волей его кровожадных демиургов, ибо корни советского тоталитаризма уходят в далёкое самодержавно-общинное российское прошлое. Но голосов таких было очень мало – Лариса Пияшева, Василий Селюнин, Игорь Клямкин…

Правда, голосов этих могло быть чуть больше. Если бы, например, нам с моим однокурсником Дмитрием Соколовым удалось опубликовать в ту пору диплом под названием «Социализм и пути его построения (по работам В.И. Ленина)», который мы защитили в 1989 году. Защита, правда, прошла не без потерь. Несмотря на то, что мы старались комментировать и анализировать ленинские тексты так, чтобы нас невозможно было упрекнуть в пристрастном отношении к «классику», один из членов приёмной комиссии (не стану называть его имя, тем более, что он уже, увы, не сможет ответить) сразу понял, «куда мы клоним», и прямо обвинил нас в стремлении «повесить на Ленина всех собак».

Время, однако, было прекрасное и духоподъёмное. И потому «репрессии» в наш адрес ограничилась лишь тем, что вместо «пятёрки» (которую ставили почти всем) мы получили «четвёрку», а я ещё и остался без «красного диплома».

Возмущённые и возбуждённые, мы решили взять реванш и опубликовать наш диплом в каком-нибудь общесоюзном журнале или сборнике.

И послали текст диплома Василию Селюнину, который с большим воодушевлением откликнулся и любезно пригласил нас. Мы тут же приехали в Москву и даже удостоились чести побывать у Василия Илларионовича в гостях, где он – к нашему юношескому восторгу – сказал, что согласен практически со всеми нашими выводами и что попробует предложить включить наш текст в одну из намеченных к скорой публикации книг (тогда готовилось к печати что-то вроде продолжения нашумевшего сборника статей «Иного не дано»).

Но увы. Ни в какой сборник нас не взяли, хотя мы – по совету Василия Илларионовича – даже подготовили сокращенную и «более читабельную» версию.

Когда же – не желая сдаваться – мы стали обходить редакции московских толстых журналов, нам везде крепко пожимали руки, выражали полную солидарность, но…

Но печатать текст, в котором Ленин представал идейно-политическим предтечей Сталина, никто не решался. Ибо это были 1989-90 годы, а не 1991-92-й…

Что ж. Быть может – по неким тайным законам идейно-политической магии – если сейчас опубликовать то, что следовало напечатать ещё 30 лет назад, у нас появится, наконец, шанс на прорыв за пределы самодержавно-холопской сансары?

Предлагаем, по крайней мере, попробовать! ☺

Даниил Коцюбинский

Дмитрий Соколов

 

 Даниил Коцюбинский

Дмитрий Соколов

СОЦИАЛИЗМ И ПУТИ ЕГО ПОСТРОЕНИЯ

(по работам В. И. Ленина)

 

Дипломная работа студентов 5 курса факультета истории

Российского государственного педагогического института им. А.И. Герцена

Коцюбинского Д. А. и Соколова Д. И.                 

Научный руководитель: д.и.н., проф. Старцев В. И.

Казалось бы, нет в нашей историографии более разработанного региона исследований, чем тот, что связан с именем В. И. Ленина. Однако (и, думается, здесь нет парадокса) именно отсюда началась перестройка всей нашей исторической науки. За последнее время значительно возросло количество работ, авторы которых стремятся проложить в этой области знаний свою тропу, найти свой ответ на важнейшие, самой эпохой выдвигаемые на передний план вопросы. Что такое «ленинская модель социализма»? Была ли она вообще? Если да, то имела ли место её эволюция во времени? Наконец, можно ли в связи со всем этим рассматривать нэп как результат именно такого рода эволюции, как принципиально новую социалистическую «модель»?

Ответить на эти вопросы, как представляется, совершенно невозможно, если (вслед за некоторыми исследователями) вести дискуссию в рамках устоявшегося ещё со времён Фомы Аквината метода четырёхступенчатой экзегезы, то есть толкования применительно к прошлому, настоящему, будущему и вечному произвольно выдранных из канонического текста, не доведённых даже до ближайшего знака препинания, цитат. Ясно, что при такой постановке дела суть источника не может не подменяться сутью толкования, в основе которого не лежит ничего, кроме «исследовательского» волюнтаризма того или иного автора. По глубокому нашему убеждению, изучать взгляды В. И. Ленина (как и любой другой предмет научных изысканий) необходимо комплексно, с возможно максимальным учётом всего того, что было им создано в области теории и практики социалистического строительства.

Основная задача настоящей работы – во-первых, попытаться на основе комплексного рассмотрения ленинского революционного наследия отграничить проблему взглядов В. И. Ленина на конкретные пути и средства строительства социализма – от проблемы ленинских взглядов на социализм как на конечную цель всех переходных мер, как на построенную полностью и окончательно первую фазу новой коммунистической формации; и, во-вторых – выяснить, имела ли место в первом и во втором случае эволюция изначальной ленинской позиции.

  

«В ЭТОМ ВСЯ СУТЬ СОЦИАЛИЗМА»

 

1894 год. Молодой марксист В. Ульянов, полемизируя с ведущими идеологами российского либерального народничества, раскрывает суть неизбежно грядущих социальных преобразований: «….для организации крупного производства без предпринимателей, – пишет он в работе «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?», – нужно уничтожение товарной организации общественного хозяйства и замена её организацией общинной, коммунистической, когда бы регулятором производства был не рынок, как теперь, а сами производители, когда бы средства производства принадлежали не частным лицам, а всему обществу» (1).

Замечательное по своей смысловой сжатости, определение это даёт редкую (если учесть туманный плюрализм нынешних формулировок) возможность в немногих словах изложить сущность экономической основы социализма. Легко различимы четыре её основополагающих момента: общественная собственность на средства производства, бестоварная экономика, план вместо рынка и, наконец, крупные формы производства.

Уничтожить частную собственность, поставить всех граждан «в одинаковое отношение к средствам производства» (2), в том числе и к земле (3) необходимо для того, чтобы раз и навсегда избавить общество от грабительского и унизительного деления на классы, от эксплуатации человека человеком. Единственный правомочный субъект собственности в таких условиях – это социалистическое государство (4). Никакие иные формы собственности не допускаются. Собственность отдельных лиц не должна выходить за строго очерченные рамки «индивидуальных предметов потребления» (5), под которыми понимается далеко не вся потребительско-предметная масса. Так, объясняя необходимость запрета свободы собраний, В. И. Ленин говорил в мае 1919 г., что «это послужит той настоящей свободе, когда не будет зданий, в которых живёт отдельная семья и которые принадлежат кому-нибудь в отдельности – помещикам, капиталистам или какому-либо акционерному обществу» (6) (курсив наш – Д.К., Д.С.), ведь предполагалось, что отныне практически все виды человеческой деятельности – от питания до воспитания – будут осуществляться на началах коллективизма; в том же 1919 г. В. И. Ленин назвал «образчиками» коммунизма «общественные столовые, ясли, детские сады» (7).

Частная собственность немыслима без товара, без свободы обмена. Следовательно, уничтожить капитализм – это не просто отобрать фабрики у капиталистов и землю у помещиков, это ещё и ликвидировать вольный рынок, ликвидировать деньги, заменить, как писал В. И. Ленин в 1902 г., «капиталистическое производство товаров социалистической организацией производства продуктов…» (8). До тех пор, пока обмен сохраняется, «о социализме смешно и говорить» (9). Не случайно одной из программных задач РКП(б) должно было стать полное уничтожение денег («имеющий деньги, имеет фактическое право на эксплуатацию» (10)). Незадолго до Октября, готовясь к проведению в обществе социалистических преобразований, Ленин предусмотрел повсеместную замену денег «удостоверениями», выданными обществом и свидетельствующими о выполнении членам общества такого-то количества работы (11). Предъявление подобной справки должно было позволить трудящемуся получить «из общественных складов предметов потребления соответственное количество продуктов» (12).

На место стихийной саморегуляции свободного рынка социализм ставит единый общегосударственный план, охватывающий как сферу производства, так и распределения, и имеющий силу закона: «…я думаю предложить вниманию съезда, – писал Ленин в этой связи 23 декабря 1922 г., – придать законодательный характер на известных условиях решениям Госплана, идя в этом отношении навстречу тов. Троцкому…» (13). Все звенья социалистической экономики, как единый часовой механизм, работают в строжайшем соответствии с командной энергией главной пружины, задающей не просто «общий план», но даже «общий распорядок» действий (14). Планомерное регулирование общественного производства – «один из основных признаков научного понятия социализма», а любая попытка теоретически совместить хозяйственную планомерность с товарным производством – не что иное, как тривиальная буржуазная утопия (15).

Претворение общегосударственного плана в жизнь становится осуществимым лишь потому, что сам капитализм «заблаговременно» готовит соответствующие производственно-организационные формы. Только крупное централизованное машинное производство и соответствующая ему инфраструктура, только организация всей экономики по образцу крупной фабрики способны обеспечить «сверхпроводимость» системы директивного хозяйственного планирования. Социализм – это повсеместный «переход от единичного, обособленного, мелкого товарного хозяйства к общественному крупному хозяйству» (16), к хозяйству «из одного центра» (17). Даже «мелкое домашнее хозяйство» обязано превратиться в «крупное социалистическое», единственно способное освободить пролетарскую женщину от векового ига домашнего рабства (18). Повсеместный переход к крупному общественному производству неминуемо должен повлечь за собой «громадное повышение производительности труда» (19): «Крупное производство, машины, железные дороги, телефон – всё это даёт тысячи возможностей сократить вчетверо рабочее время организованных рабочих, обеспечив им вчетверо больше благосостояния, чем теперь» (20), так как позволяет быстро и эффективно осуществлять планомерное регулирование экономики. Развитая система сообщения, электрификация всей страны (21) и централизованная структура производства – таков материально-организационный костяк социализма. В. И. Ленин был твёрдо убеждён, что без таких рычагов управления, как почта, телеграф, машины, – социализм неизбежно превратится в «пустейшую фразу» (22), но что «если Россия покроется густой сетью электрических станций и мощных технических оборудований» – «наше коммунистическое хозяйственное строительство станет образцом для грядущей социалистической Европы и Азии» (23).

Итак, перед нами – единая, органически нерасторжимая структура. Совершенно очевидно, что игнорирование или даже сколь угодно малое искажение любого из её компонентов неизбежно приведёт к деформации структуры в целом и каждой её составляющей в отдельности. Невозможно покончить с частной собственностью, не упразднив свободную торговлю, в сфере которой ежедневно и ежечасно воспроизводятся отношения эксплуатации человека человеком, не ликвидировав раз и навсегда деньги, эти кровяные шарики хозяйственной системы капитализма. Точно так же невозможно избавиться от свободной торговли, не поставив на место стихийной рыночной саморегуляции всеобъемлющее планирование из единого государственного центра. Эффективное же планирование абсолютно немыслимо без соответствующих производственно-организационных форм, без уподобления всех хозяйственных звеньев звеньям крупной машинной фабрики, без создания соответствующей инфраструктуры.

Такова принципиальная схема нового общества. Однако, помимо неё, помимо общетеоретических книг и брошюр, для успешного коммунистического строительства требовалась власть, требовались сотни учреждений и миллионы кадров исполнителей, – требовалось социалистическое государство.

«ГОСУДАРСТВО – ЭТО МЫ, МЫ, СОЗНАТЕЛЬНЫЕ КОММУНИСТЫ»

 

В том, что рано или поздно освободившееся человечество «отправит всю государственную машину туда, где ей будет тогда настоящее место: в музей древностей, рядом с прялкой и с бронзовым топором» (24), – никто из основоположников научного коммунизма никогда не сомневался. Однако, в отличие от теоретиков анархического коммунизма, они всегда указывали на невозможность прийти к этому моментально, минуя этап коммунистической «государственности» (25). Но если по Марксу главным, что позволило бы в конечном счёте отказаться от услуг государственного аппарата, являлось грядущее вослед за экспроприацией экспроприаторов материальное изобилие (см. «Коммунистический манифест»), то Ленин связывал переход ко второй, высшей фазе коммунизма с преодолением в обществе буржуазного отношения к труду. Не случайно среди упоминаемых в «Критике Готской программы» факторов, обеспечивающих постепенное «засыпание» государства, аббревиатурой «нота бене» Ленин отметил лишь превращение труда в «первейшую жизненную потребность», совершенно определённо полагая именно это обстоятельство важнейшим среди всех перечисленных Марксом. «Работа стала потребностью, нет принуждения никакого», – таково ленинское резюме марксовой концепции отмирания государства (26). Грядущее же изобилие Ленин оговаривает следующим образом: высшая фаза коммунизма, пишет он, «предполагает и не теперешнюю производительность труда, и не теперешнего обывателя, способного «зря» – вроде как бурсаки у Помяловского – портить склады общественного богатства и требовать невозможного» (27).  И здесь, как мы видим, упор делается на факторе человеческом, связанном с необходимостью идейной перековки масс, а отнюдь не на факторе материального избытка.

В чём причина такого смещения акцента? Думается, не последнюю роль здесь сыграло то, что в условиях России – гигантской мелкобуржуазной страны со средним уровнем развития капитализма, в условиях отсутствия вполне упорядоченной капиталистической организации производства, когда у основной массы населения не успели ещё выработаться элементарнейшие производственно-дисциплинарные навыки – проблема идейно-организационного перевоспитания масс сама собой выдвигалась на передний план, заслоняя отчасти вопрос о гипотетическом изобилии.

Итак, особенности российской действительности оказали существенное влияние на процесс формирования Лениным теории отмирания государства. Это же обстоятельство не могло не отразиться и на ленинской концепции построения социалистической государственности. Установление социализма в России представлялось невозможным без целого ряда переходных мер, осуществляемых ещё до установления власти пролетариата – в рамках революционно-демократической диктатуры пролетариата и всего крестьянства. Такими мерами должны были стать: полное объединение и национализация банковского дела; национализация крупнейших монополий вкупе с параллельным процессом ускоренного принудительного синдицирования раздробленных частных хозяйств; полная отмена коммерческой тайны (28). Все это, с одной стороны, способствовало бы скорейшему вызреванию необходимых для социализма производственно-организационных форм, а с другой – помогало бы революционному пролетариату наладить тотальный учёт и контроль снизу за капиталистами, с тем чтобы впоследствии без каких-либо заминок перейти к самостоятельному управлению производством.

Ведь что такое единый общегосударственный банк? Это – централизованное «общегосударственное счетоводство«, это «нечто вроде скелета социалистического общества», «девять десятых» его аппарата (если принять за одну десятую политическую власть в государстве) (29). Через единый госбанк возможно свести на нет анархию свободной торговли, упразднить деньги, постепенно заставив капиталистов пользоваться исключительно госбанковскими чеками (30). Отмена коммерческой тайны в таких условиях позволяет, как рентгеном, просвечивать и выявлять все махинации капиталистов, все перемещения капитала, исключает возможное использование народных сил и сбережений в антинародных, частнохозяйственных целях. Этому же способствует и тотальное «обсоюзивание» всех предпринимателей, установление среди них жёсткой круговой поруки и взаимной имущественной ответственности за несоблюдение государственных установлений (31). Предполагалось также лишить капиталистов (как и вообще всех богатых) бесконтрольного доступа к предметам первой необходимости, обязав приобретать у соответствующих союзов рабочих или служащих особые «рабочие книжки», в которых бы фиксировалась добросовестная работа их владельцев, и без предъявления которых последние не могли бы «получить хлебной карточки и продуктов продовольствия вообще» (32).

Проблема принудительного «обсоюзивания» всего населения поголовно и объединения его в рамках контролируемых государством потребительских обществ являлась также одной из задач переходного к социализму этапа. Только в системе всеобщего принудительного потреб. объединения становились эффективными такие могучие, неотвратимо приближающие социализм меры гос. учёта и контроля, как хлебная монополия, хлебная карточка, всеобщая трудовая повинность (33).

Перед нами – программа ускоренного, «революционно-демократического» превращения России в единую государственно-монополистическую структуру, постановки её на ту «ступеньку исторической лестницы, между которой (ступенькой) и ступенькой, называемой социализмом, никаких промежуточных ступеней нет» (34), ибо «социализм есть не что иное, как государственно-капиталистическая монополия, обращённая на пользу всего народа…» (35), ибо следующий исторический шаг – это уже утверждение социалистической государственности в лице диктатуры пролетариата.

Коль скоро все эти, упоминаемые в работе «Грозящая катастрофа и как с ней бороться» мероприятия планировались в рамках не пролетарской, а революционно-демократической системы власти, государство теоретически не должно было ещё претендовать на то, чтобы вторгаться в святая святых капитализма: в распоряжение предпринимательской прибылью (36), подвергая лишь строжайшему преследованию всякую «утайку доходов» (37). Но что могло значить богатство в условиях карточной системы и принудительного бесплатного труда для богатых (38), в условиях полнейшего контроля за капиталистами как сверху, со стороны государства, так и снизу, со стороны Советов, фабрично-заводских комитетов, союзов служащих и т.д.?

Для того, чтобы в России установилась такая революционно-демократическая диктатура пролетариата и крестьянства, необходимо было отвратить мелкобуржуазные партии от политики соглашательства с буржуазией. Но, как известно, этого не произошло: 22 сентября 1917 г. Всероссийский демократический Совет, большинство в котором занимали представители партий эсеров и меньшевиков, одобрил создание очередного, коалиционного с буржуазией, правительства. Поэтому, когда через месяц в Петрограде победило вооружённое восстание, перед большевиками встала задача как можно скорее пройти подготовительный к социализму этап, который так и остался не пройденным при «первом любовнике революции» (39) А. Ф. Керенском. Так же, как и в эпоху, рассмотренную в работе «Грозящая катастрофа и как с ней бороться», необходимо было, используя весь арсенал государственных средств давления, добиться самой радикальной централизации и монополизации экономических структур, как «сверху», так и «снизу», пресекая любые попытки предпринимателей ускользнуть от учёта и контроля, создавая таким образом необходимые предпосылки для успешной экспроприации. Стремясь как можно скорее, в течение нескольких месяцев «развязать руки» революционному пролетариату для окончательной победы над буржуазией (40), В. И. Ленин в качестве главы СНК последовательно проводил в жизнь весь комплекс подготовительных к социализму мер (41)…

В области государственного управления этому краткому предсоциалистическому периоду должен был соответствовать столь же краткий период «»примитивного» демократизма» (42). «Примитивного» – потому что в данном случае речь шла не о социализме ещё, а лишь о «мостике, ведущем от капитализма к социализму», т. е. демократизме революционно-демократическом, низшем по сравнению с демократизмом пролетарским (43). Диалектика момента заключалась в том, что весь свой смысл «примитивный» демократизм приобретал лишь в свете неуклонного продвижения к социалистическому демократизму, лишь в условиях подготовки и проведения перманентной экспроприации экспроприаторов (44). «Легко издать декрет об отмене частной собственности, – указывал в декабре 1917 г. Ленин, – но провести его в жизнь должны и могут только сами рабочие», в полной мере освоившие учёт и контроль за производством. А для этого – «Пусть каждый фабрично-заводской комитет почувствует себя не только занятым делами своего завода, но и организационной ячейкой  для построения всей государственной жизни» (45), пусть Советы превратятся «в органы, регулирующие все производство России» (46). До тех же пор, пока этого в полной мере не произошло, – пусть и те, и другие, используя такие «»примитивно»-демократические» приёмы, как дискуссии, митингования, проверки, – осуществляют неослабный контроль за ещё не экспроприированной буржуазией. Примечательно, что весной 1918 г., когда «красногвардейская атака на капитал» осталась позади и буржуазия в основном была отрешена от управления производством, – на повестку дня незамедлительно встала задача «строжайше отделить дискуссии и митингования от беспрекословного исполнения всех предписаний руководителя». Это означало, что от «примитивного», пролетарско-мелкобуржуазного революционного демократизма в области государственного управления страна должна была перейти к «правильному ходу машинного предприятия» (47), т. е. к социализму.

Социализм, являясь, по сути своей, переходным этапом от капитализма к высшей стадии коммунизма, ликвидировал буржуазные производственные отношения, буржуазное право – «не вполне, а лишь отчасти , лишь по отношению к средствам производства», превращая их из частной собственности в общественную. Старое буржуазное право оставалось в качестве «регулятора (определителя) распределения» (48), а в силу этого сохранялось и государство – «республика полного социализма» (49), – «ибо право есть ничто без аппарата, способного принуждать к соблюдению норм права» (50).

Именно такой «недостаток», как сохранение в обществе буржуазного права (т. е. распределения по работе, а не по потребностям, как это должно быть при коммунизме) и превращало социализм в низшую фазу новой формации. Ведь всякое, даже самое «равное» право, когда «известное количество труда в одной форме обменивается на равное количество труда в другой» (51), «есть применение одинакового масштаба к различным людям, которые на деле не одинаковы, не равны друг другу; и потому “равное право” есть нарушение равенства и несправедливость» (52). Полный коммунизм взамен формального, правового равенства должен обеспечить равенство фактическое, когда за фактически равный (т. е. связанный с полной реализацией всех способностей данного индивида) труд предполагается также фактически (а не формально) равное вознаграждение: по потребностям. Однако, как уже упоминалось, прийти к такому положению вещей можно было, лишь приучив людей к добровольной реализации всех своих способностей без какого бы то ни было государственного принуждения. Социализм же, как низшая, государственная фаза коммунизма, должен был привести общество к полному отмиранию и формально-равного, «буржуазного» права» и «буржуазного без буржуазии» государства, опираясь именно на эти, подлежащие отмиранию институты!

Суть парадокса заключается в том, что неотъемлемыми функциями буржуазного права В. И. Ленин полагал не только обеспечение в обществе оплаты по труду, но также обеспечение формально равного распределения и самого труда, точнее – его количества (53). С одной стороны, утверждая в обществе равенство почасовой оплаты труда, такое право призвано было заставить трудиться «испорченных» капитализмом и не желающих перерабатывать «лишних получаса» людей (54), а с другой – оно должно было, вводя всеобщую трудовую повинность, приучая всех к количественно равному обязательному труду, привести общество к полному изжитию подобных обывательских настроений (55). Если учесть, что в действительности трудовая повинность для капитализма оказалась лишь эксцессом военного времени, то становится ясным, что функции социалистического государства, в сравнении с буржуазным, коренным образом расширялись. Именно это гигантское расширение функций государства и должно было способствовать внедрению в сознание миллионов великой аксиомы нового строя: «Кто не работает, тот не должен есть» (56). Труд в этом случае становился привычкой, что, как упоминалось, являлось главнейшей предпосылкой полного отмирания всякой государственности. До тех же пор, пока люди не привыкли к соблюдению основных «правил общежития» (57), пока они не научились добровольно трудиться по способностям, сознательно ограничивая свои потребности общественно-необходимым уровнем (58), – государство должно было бдительно следить за тем, чтобы «все работали добросовестно, чтобы ни один жулик (в том числе отлынивающий от работы) не гулял на свободе, а сидел в тюрьме или отбывал наказание на принудительных работах тягчайшего вида» (59).

В то же самое время негативные социальные последствия сохранения распределения по труду, этого буржуазного атавизма, необходимо было максимально редуцировать, сгладить, ведь именно в «умении равномерно распределять» и лежали, в конечном счёте, основы социализма. Этой цели служило такое радикальное мероприятие, как полное упразднение денег и переход на карточную систему распределения: «Каждый член общества, выполняя известную долю общественно-необходимой работы, получает удостоверение от общества, что он такое-то количество работы отработал. По этому удостоверению он получает из общественных складов предметов потребления соответственное количество продуктов» (60). Иными словами, социалистический работник должен был получать не заработную плату, а натуральный паёк (61). Если учесть, что в то же самое время государство ставило своей задачей обеспечить всех членов общества абсолютно равным количеством работы, то становится совершенно очевидным, что уже на этом этапе коммунистического строительства ни о каком накоплении богатств, ни о каком сохранении в «чистом», денежном виде буржуазной оплаты труда говорить не приходилось. Примечательно и то, что принудительная сторона в деятельности социалистического государства являлась лишь оборотной стороной его «умения равномерно распределять».

Равномерное распределение как труда, так и продуктов становилось возможным лишь при условии всеобъемлющего учёта и контроля. «Учёт и контроль – вот главное, что требуется для “налажения”, для правильного функционирования первой фазы коммунистического общества» (62), для постепенного приучения основной массы населения к коммунистическим формам труда: «…уклонение от всенародного учёта и контроля неизбежно сделается таким неимоверно трудным, таким редчайшим исключением, будет сопровождаться, вероятно, таким быстрым и серьёзным наказанием (ибо вооружённые рабочие – люди практической жизни, а не сентиментальные интеллигентики, и шутить они с собой едва ли позволят), что необходимость соблюдать несложные, основные правила всякого человеческого общежития очень скоро станет привычкой» (63).

Этой глобальной цели должны были соответствовать и конкретные формы аппарата пролетарской государственности. Классическую буржуазную систему законодательно-исполнительно-судебной разделённости, как заражённую вирусом «надклассового» формализма, предполагалось уничтожить раз и навсегда, утвердив на её месте новую, пролетарскую корпорацию, работающую по типу Парижской Коммуны (64). Точно так же, как всё государство в целом из структуры политической превращалось в структуру административную, – каждый его орган в отдельности из полномочного автономного института власти становился обыкновенной административной инстанцией, основной задачей которой являлось обеспечение правильности учёта и контроля за распределением труда и потребления (65). Совершенно очевидно, что в условиях, когда всё общество преобразовывалось «в одну контору и одну фабрику», когда в нём устанавливалась жёсткая дисциплина тотальной трудовой повинности, – заводить разговор о необходимости независимого суда и абстрактного писаного законодательства, ставящих на пути пролетарского исполнителя-администратора формально-правовые, бюрократические по своей сути рамки, воскрешать «общие фразы о свободе, равенстве, демократии» мог лишь тот, кто слепо продолжал повторять понятия, являющиеся «слепком с отношений товарного производства» (66).

Для того чтобы создать стройный социалистический механизм власти, необходимо было ещё в период «примитивного демократизма» осуществить ряд переходный мер: во-первых, сломать до основания угнетательскую часть буржуазного гос. аппарата, заменяя её слитыми воедино армией, полицией и вооружённым народом, и, во-вторых, подчинить Советам ту часть старого аппарата, которая выполняла «массу работы учётно-регистрационной» (67). А чтобы временно (на период «примитивного демократизма») сохраняемых в обществе профессиональных чиновников не поразил старый порок бюрократизма, предполагались такие меры, как полная выборность и сменяемость в любое время всех должностных лиц, а также сведение жалования чиновников к обычной «заработной плате рабочего» (68).

Такая переходная, революционно-демократическая государственная форма («республика Советов») очень скоро, однако, должна была уступить место стоящей неизмеримо выше неё «республике полного социализма» (69), что означало бы «переход немедленный к тому, чтобы все исполняли функции контроля и надзора, чтобы все на время становились «бюрократами» и чтобы поэтому никто не мог стать «бюрократом»» (70), т. е. к созданию собственно социалистического госаппарата.

По сравнению с буржуазным, такому аппарату, что очевидно, потребовалось бы неизмеримо больше государственных служащих (ибо ими отныне становились все трудящиеся поголовно), и их было «можно получить больше, ибо капитализм упростил функции учёта и контроля, свёл их к сравнительно несложным, доступным всякому грамотному человеку записям» (71), основанным на «знании четырёх действий арифметики», и к выдаче «соответствующих расписок» (72). Именно такой аппарат и должен был позволить в итоге свести на нет всякое чиновничество (73), поглотить сам себя, – ведь трудящиеся, управляющие поочередно, не могли не привыкнуть в конце концов к тому, чтобы «никто не управлял» (74).

В республике полного социализма изменялась сама сущность Советов как органов революционной власти. В предшествовавший период они являлись относительно автономными «примитивно-демократическими» образованиями, главной функцией которых было держать в учётно-контрольной «узде» состоятельных граждан, подготовляя тем самым скорейшую их экспроприацию: «Спросите любого рабочего, любого крестьянина, дурно ли это было бы, если бы Советы рабочих и солдатских депутатов были единственною властью в государстве и всюду стали вводить общественную повинность для богатых, например, обязательнее ежедневные работы по письменной части для переписи продуктов, числа нуждающихся и т.д. и т.п.? <…> Это ещё не социализм, а только один из первых шагов к социализму…», — писал Ленин в сентябре 1917 года (75). Теперь же, с переходом к полному социализму, они превращались в демократически-централизованные коммуны, базовые ячейки социалистической государственности.

Задачей таких потребительских коммун становилась организация учёта и контроля за производством и распределением на данном административном участке (Ленин даже предложил как-то назвать их сокращённо «снабсбыткомами» (76)). Коммуны должны были следить за тем, чтобы на подведомственной им территории не было бы ни людей, лишённых работы, ни богатых тунеядцев, а также всякого рода «мерзавцев из лакеев буржуазии, саботажников, называющих себя интеллигентами». В их задачу входило повышение производительности труда, обеспечение бедноты новыми хорошими домами, прежде всего – из числа домов богачей: «Пролетарскому государству надо принудительно вселить крайне нуждающуюся семью в квартиру богатого человека. Наш отряд рабочей милиции состоит, допустим, из 15 человек: два матроса, два солдата, два сознательных рабочих (из которых пусть только один является членом нашей партии или сочувствующим ей), затем 1 интеллигент и 8 человек из трудящейся бедноты, непременно не менее 5 женщин, прислуги, чернорабочих и т.п. Отряд является в квартиру богатого, осматривает её, находит 5 комнат на двоих мужчин и двух женщин. – “Вы потеснитесь, граждане, в двух комнатах на эту зиму, а две комнаты приготовьте для поселения в них двух семей из подвала. На время, пока мы при помощи инженеров (вы, кажется, инженер?) не построим хороших квартир для всех, вам обязательно потесниться. Ваш телефон будет служить на 10 семей. Это сэкономит часов 100 работы, беготни по лавчонкам и т.п. Затем в вашей семье двое незанятых полурабочих, способных выполнить лёгкий труд: гражданка 55 лет и гражданин 14 лет. Они будут дежурить ежедневно по 3 часа, чтобы наблюдать за правильным распределением продуктов для 10 семей и вести необходимые для этого записи. Гражданин студент, который находится в нашем отряде, напишет сейчас в двух экземплярах текст этого государственного приказа…”» (77). Снабсбыткомы также призваны были отвечать за справедливое распределение продуктов питания, за снабжение «бутылкой молока каждого ребёнка из бедных семей» и т. п. (78). Кроме того, без свидетельств от снабсбыткома не должна быть допускаема «никакая перевозка продуктов», никакая продажа их из центральных складов отдельным лицам. «Перевозка продуктов, а равно купля-продажа допускались бы тогда только от одного снабсбыткома к другому, при запрещении всякого индивидуального сбыта» (79). Совершенно очевидно, что термин «купля-продажа» употребляется В. И. Лениным в данном случае весьма условно, так как подобного рода сделки между низовыми коммунальными звеньями строжайшим образом контролировались вышестоящими «снабсбыткомами»: уездными, губернскими, районными и, наконец, ВСНХ (80). В такого рода органы, регулирующие всё производство и потребление России, должны были превратиться не только Советы, но вообще все выкристаллизовавшиеся в период «примитивного демократизма» самодеятельные организации трудящихся: потребительские общества, фабрично-заводские комитеты, иные органы рабочего контроля, союзы или комитеты снабжения. В конечном счёте любое объединение населения, с точки зрения социалистического строительства, являло собой не более, чем «общеизвестный, легчайший, вполне применимый способ и путь контроля» за человеческой деятельностью (81). Так, например, профсоюзы отныне должны были, формально оставаясь беспартийными, на деле превратиться в единый приводной агрегат, проводящий в жизнь «все директивы партии» (82), борясь, в частности, за создание на производстве такой дисциплины, «которая была у нас в Красной Армии» (83).

Никакого особого, самодовлеющего смысла у социалистических госучреждений не было и быть не могло: вся реальная власть должна была концентрироваться отнюдь не в руках поголовных «почасовиков» (даже если и принять как условие, что абсолютно все граждане обучились бы культуре сочетания «6 час. физической работы» с «4 час. управления государством» (84)). Высшей и единственной санкцией существования коммун-распределителей (снабсбыткомов) оставалась власть центра, власть «организованных, централизованных пролетариев» (85), иными словами, власть социалистических руководителей-диктаторов, власть партийных вождей (86). Лишь при условии добровольного отстаивания коммунами принципов жёсткого демократического централизма, лишь при утверждении наверху «прямой власти вооружённого пролетариата», объединяющей и связывающей самоуправляющиеся общины центральной диктаторской властью – лишь тогда становилось возможным поставить вопрос о местном самоуправлении «без надзора и опеки государства сверху» (87).

Учёт и контроль должны были, таким образом, начать постепенно отмирать сверху, со стороны центральных контролирующих органов. Но это ни в коей мере не означало бы ликвидации централизма, ликвидации диктаторства центра по отношению к низовым социальным звеньям. Здесь нет парадокса: коммунизм уже в низшей своей фазе есть единая фабрика, а «всякая крупная машинная индустрия», как известно, «требует безусловного и строжайшего единства воли, направляющей совместную работу сотен, тысяч и десятков тысяч людей» (88), их «подчинения, и притом беспрекословного, во время труда, единоличным распоряжениям советских руководителей, диктаторов, выборных или назначенных советскими учреждениями, снабжённых диктаторскими полномочиями…» (89). Причём, как и на крупной фабрике (где должностная пирамида венчается креслом директора), во главе коммунистического общества оказывается полномочный руководитель, организующий и направляющий весь ход трудового процесса. В период социализма, когда не выработалось ещё у всех трудящихся «идеальной сознательности и дисциплинированности» – такое руководство «может принимать резкие формы диктаторства»; впоследствии же оно неизбежно должно будет уподобиться «мягкому руководству дирижёра» (90). В обществе, где государство (то есть учёт и контроль за исполнением распоряжений центральной власти) стало атавизмом и постепенно сошло на нет, так как все привыкли подчиняться автоматически – отпадёт необходимость и в каком бы то ни было публичном принуждении. До тех же пор, пока в массе не побеждены такие пережитки «проклятого капиталистического общества» (91), как тунеядство или непризнание бесплатного труда, пока не выработалась у людей привычка к добросовестному безотчётному и бесконтрольному труду – до этих пор сохраняется принуждение, до этих пор жёсткая диктатура социалистических руководителей не имеет возможности обратиться в мягкую коммунистическую режиссуру.

Итак, высший тип демократии, то есть «систематического насилия одного класса над другим, одной части населения над другой» (пролетариата над буржуазией, трудящихся – над тунеядцами, саботажниками и т. п. (92)), представлял из себя не что иное, как диктатуру пролетариата, иными словами, диктатуру партии, иными словами – диктатуру партийных вождей: «…решительно никакого принципиального противоречия между советским (т.е. социалистическим) демократизмом и применением диктаторской власти отдельных лиц нет» (93). Так, комментируя в 1920 г. положение Н. Бухарина относительно адекватности «личного режима» системе пролетарского классового господства, Ленин пометил на полях: «…верно (!) только слова «личный режим» не точны. Hat Nebenbedeutung [Имеет побочное значение, смысл (нем.) – авт.]. Не то слово» (94). Действительно, в данном случае речь должна была идти не о личности, а о должности – должности социалистического диктатора, властного и полномочного «директора» единой общенародной фабрики. Примечательно, что, когда правые социалисты упрекали Ленина в «диктаторстве», он никогда не пытался опровергнуть их заявления, нн лишь напоминал им, что некогда и в их «программах» значился такой пункт, как «диктатура пролетариата» и что, следовательно, нынешние их претензии, по меньшей мере – следствие программной непоследовательности (95).

Система пролетарской диктатуры, помимо всевластного «диктаторского» центра, помимо чисто технически обеспечивающих проведение его диктата в жизнь многочисленных учётно-контролирующих инстанций (советов-коммун-снабсбыткомов), – предполагала также существование центральных представительных учреждений (съездов Советов, ВЦИК). Однако, все их функции, как и функции любого другого объединения людей, должны были свестись лишь к проведению в жизнь декретов-распоряжений, исходящих от центральных пролетарско-диктаторских инстанций: «…если критикуют и утверждают – говорил в этой связи Ленин на VII съезде Советов, – что «если наш ЦИК не собирался, это действительно ужасное преступление», то т. Троцкий прекрасно ответил на это представительнице Бунда, сказав, что ЦИК был на фронте. На это представительница я записал её ответ – сказала: «Это курьёз, что ЦИК был на фронте, он мог бы послать других» Вы знаете, что при каждом набеге мы должны были всех членов ЦИК гнать на фронт, а нам отвечают: «Это курьёз, надо было найти других». Что же, мы действовали вне времени и пространства? Или же мы можем рожать коммунистов (аплодисменты) по нескольку человек в неделю? Мы этого делать не можем…» (96). Думается, что помимо прямого смысла ленинских возражений, имеет очень важное значение и то, как В. И. Ленин перефразирует ответ представительницы Бунда Л. Б. Троцкому: если в её реплике ставится вопрос о возможности самого ЦК посылать кого-либо вместо себя, то Ленин трактует такую постановку вопроса как упрёк непосредственно СНК, который-де не подыскал более подходящие кандидатуры для командировки на фронт.

«КОММУНИСТИЧЕСКИЙ ТРУД, ТО ЕСТЬ ТАКОЙ ТРУД, КОТОРЫЙ ВЕДЕТСЯ БЕСПЛАТНО»

 

Как все мы превосходно знаем, социализм – это не просто гуманное общество, в котором уничтожено главное социальное зло – эксплуатация человека человеком. В равной мере это и новый, коммунистический тип труда, новая, качественно более высокая, по сравнению с капиталистической, трудовая производительность.

7 мая 1919 года на общем собрании коммунистов и им сочувствующих подрайона Московско-Казанской железной дороги «после некоторых колебаний» было решено, «ввиду тяжёлого внутреннего и внешнего положения» «до полной победы над Колчаком» ввести так называемую «коммунистическую субботу», то есть один бесплатный рабочий день в неделю. Через три дня состоялся первый субботник, на котором было отремонтировано 4 паровоза и 16 вагонов (97). За этим локальным фактом В. И. Ленин сумел разглядеть нечто неизмеримо большее: готовый путь в коммунизм. «Великим почином» назвал он это событие, явившее собой первую «массовую попытку» «введения» (98) коммунистического труда. «Мы будем годы и десятилетия работать, – писал Ленин в мае 1920 года, – над применением субботников, их развитием, распространением, улучшением, внедрением в нравы. Мы придём к победе коммунистического труда!» (99); «Мы будем работать , чтобы вытравить привычку считать правомерным только оплаченный по известной норме труд» (100). В этом смысле субботники должны были выполнять ту же организационно-воспитательную роль, что и трудовая повинность: «…субботники, трудовые армии, трудовая повинность – вот практическое осуществление в разных формах социалистического и коммунистического труда» (101). Иными словами, коммунистическим субботник становился потому, что трудились на нём бесплатно. Вопрос же о добровольности труда стоял в тесной связи с проблемой сознательной товарищеской дисциплины, укрепление которой Ленин определял в качестве программной партийной задачи (102).

В принципе, социализму, как первой ступени качественно более высокой, по сравнению с капитализмом, общественно-экономической формации, должна была соответствовать и качественно более высокая, по сравнению с буржуазной, трудовая мотивация. Суть её, как представляется, раскрыта Лениным в выступлении перед делегатами съезда горнорабочих, состоявшегося весной 1920 года: «И я уверен, что такие же жертвы внесёте и вы в дело создания прочной трудовой дисциплины, в дело поднятия производительности труда и самопожертвования рабочих угольной промышленности» (103). Таким образом, ключевым, собственно коммунистическим для социалистической производственно- дисциплинарной мотивации становился момент сознательного самопожертвования. На это Ленин указывал неоднократно, в частности, на VII съезде Советов, когда призвал трудящихся идти «путем социалистическим, путем самопожертвования» (104).

Однако, так как социализм не устранял моментально главного препятствия на пути общества в коммунизм – буржуазного отношения к труду, – невозможным делалось и скачкообразное, явочное утверждение в сознании миллионов психологии производственного самопожертвования: «Мы были бы смешными утопистами, – писал по этому поводу Ленин, – если бы воображали себе, что подобная задача осуществима без принуждения» (105). В этой связи задачей товарищеской дисциплины оказывалось установление взаимного надзора трудящихся друг за другом, сопровождающегося решительным насилием по отношению к тем, кто обнаруживает симптомы трудового абсентеизма (106) (Ленин признал исключительно верным положение Бухарина относительно насилия как фактора строжайшего проведения «принудительной самодисциплины трудящихся» (107)). Таким образом, именно учет и контроль становились решающими в деле повышения общественной производительности труда при социализме факторами (108).

Отсюда же вытекала и задача пролетарских судов – «обеспечить строжайшее проведение дисциплины и самодисциплины трудящихся» (109), помочь Советской власти собрать вместе и «заставить» работать всю многомиллионную массу российских тружеников и тружениц (110). Как мы видим, Ленин не проводил чёткой грани между производственным принуждением, осуществляемым самими рабочими по отношению друг к другу («товарищеская самодисциплина») – и государственным дисциплинарным принуждением. Представляется, что это напрямую было связано с ленинской концепцией поголовного участия трудящихся в контрольно-учетной деятельности: «б час. физической работы + 4 час. управления государством» (111).

Практически это должно было выглядеть примерно так: «В одном месте посадят в тюрьму десяток богачей, дюжину жуликов, полдюжины рабочих, отлынивающих от работы (так же хулигански, как отлынивают от работы многие наборщики в Питере, особенно в партийных типографиях). В другом – поставят их чистить сортиры. В третьем – снабдят их, по отбытии карцера, жёлтыми билетами, чтобы весь народ, до их исправления надзирал за ними как за вредными людьми. В четвёртом – расстреляют на месте одного из десяти, виновных в тунеядстве . Чем разнообразнее будет общий опыт, тем легче практика выработает наилучшие приёмы и средства борьбы» (112). Примечательно, что именно такой тип организации общественного труда Ленин полагал генеральным, рассуждая о грядущем широком промышленном строительстве и электрификации России (113).

Движитель всего промышленного прогресса при капитализме – безжалостную конкуренцию производителей – социализм должен был заменить более высоким типом экономического соревнования, «в его не зверских, а человеческих формах» (114). Социалистическое соревнование – это не погоня за прибылью, не подрыв конкурента динамитом низкой цены. Это – состязание в образцовости (плюс всяческое его рекламирование): «Образцовое производство, образцовая заботливость и добросовестность при добыче и распределении каждого пуда хлеба, образцовые столовые, образцовая чистота такого-то рабочего дома, такого-то квартала – всё это должно составить вдесятеро больше, чем теперь, предмет внимания и заботы нашей прессы» (115). Неудивительно, что пресса в таких условиях из инструмента обмана трудящихся и политического господства буржуазии призвана была превратиться в «орган экономической реорганизации и перевоспитания масс» (116).

Стимулировать труд призвана была и сама организация производства. Здесь, напомним, задача состояла не в «выдумывании» чего-то небывалого, а лишь в заимствовании наилучших образцов «из опыта передовых стран» (117), в черпании обеими руками «хорошего» из-за границы (118). Общеизвестна ленинская формула: «Советская власть + прусский порядок железных дорог + американская техника и организация трестов + американское народное образование еtс. еtс. + + = ∑ = социализм» (119).

Так, предметом заимствования должна была стать знаменитая система Тейлора. Суть её сводится к следующему. Выбирается наиболее физически сильный, ловкий и искусный рабочий, предварительно обученный самым совершенным методам труда. Затем все показатели его выработки фиксируются с помощью хронометражных наблюдений и устанавливаются в качестве нормы, обязательной для всех рабочих (120). В основе системы Тейлора, таким образом, лежит не повышение производительности труда за счёт технических или технологических инноваций, а простой рост интенсивности труда рабочего, максимальное уплотнение его действий. (Примечательно, что, анализируя сущность тейлоровской системы в 1913-1914 гг., Ленин называл её – систему – научной исключительно в кавычках, подчеркивая, что вся её «научность» сводится, в конечном итоге, к научно организованному выжиманию пота (121)).

В апреле 1918 года Ленин предложил эту систему ввести по всей стране в законодательном порядке (122): «…нельзя ни на минуту забывать, – подчеркивал он, – что в системе Тейлора заключается громадный прогресс науки» ; «Мы должны ввести систему Тейлора и научное американское повышение производительности труда по всей России, соединив эту систему с сокращением рабочего времени, с использованием новых приемов производства и организации труда без всякого вреда для рабочей силы трудящегося населения. применение системы Тейлора послужит вернейшим средством к дальнейшему громадному сокращению обязательного рабочего дня, к тому, чтобы мы в период времени довольно короткий осуществили задачу: шесть часов физической работы для каждого взрослого гражданина ежедневно и четыре часа работы по управлению государством» (123).

Как следует из вышеприведённого рассуждения, социализм должен был исключить какой бы то ни было вред для трудящихся от повсеместного введения системы Тейлора: если на капиталистической фабрике в счёт сэкономленного времени рабочий был вынужден продолжать производительный труд (за который, правда, он получал вознаграждение в двойном размере), то отныне все временные сбережения должны были тратиться на поголовную учетно-регистрационную деятельность.

Невозможно не заметить, что все рассмотренные методы организации и стимулирования производства (учет и контроль – и товарищеская дисциплина, субботники – и соцсоревнования, деятельность судов – и система Тейлора), – органически взаимосвязаны и пронизывают друг друга, обнаруживая общий для всех них внеэкономический характер (примечательно, что, анализируя книгу Н. И. Бухарина «Экономика переходного периода», В. И. Ленин не нашел материала для критики только одной главы этого произведения: «»Внеэкономическое принуждение» и переходный период»; «Вот эта глава превосходна!» – подытожил Ленин (124)). Условно эти методы можно подразделить на морально-побудительные и дисциплинарно-принудительные. Впрочем, сам Ленин такого разделения не проводил, так как исходил из того, что одна и та же мера сознательным и несознательным рабочим воспринимается полярно: в первом случае – как отвечающая внутренней потребности, во втором – как принуждение, порождающее «недоумение» (125) или даже протест. Если не уяснить себе всю диалектичность такого ленинского подхода к проблеме – нельзя не скатиться к бесконечным и бесплодным поискам не существовавшей для Ленина формально-разграничительной линии между такими, например, понятиями, как сознательное социалистическое самопожертвование – и децимация злостных прогульщиков. А ведь по Ленину – и то, и другое – суть разные грани одного и того же исторического феномена: товарищеской самодисциплины!

Невозможность сразу достигнуть коммунистического уровня трудовой сознательности предполагала также временное сохранение экономических, присущих капиталистической дисциплине труда, форм стимулирования производства: оклада, сдельной оплаты (126), премиальной системы. О временном характере такого рода поощрения труда Ленин упомянул в таком важном документе, как проект Программы РКП(б), составленном в феврале-марте 1919 года, где указал на вынужденность сохранения «системы премий за наиболее успешную и особенно за организаторскую работу; премии будут недопустимы, – развивал он свою мысль, – при системе полного коммунизма, но в переходную эпоху от капитализма к коммунизму обойтись без премий нельзя, как свидетельствуют и теоретические соображения, и годичный опыт Советской власти» (127).

Материальные формы поощрения, как генетически связанные с уходящим в прошлое способом производства, мыслились лишь в качестве сугубо вспомогательных рычагов, опираться на которые в полной мере новый строй не должен был ни в коем случае. Неполноценность их предопределялась всей политикой РКП(б), направленной на то, чтобы в кратчайшие сроки покончить с денежной формой овеществления труда. Не случайно премирование должно было носить исключительно натуральный характер (128), не случайно и иные формы материального вознаграждения стремительно теряли свой всеобщеэквивалентный облик. И дело тут не в разрухе и войне как таковых (которые, конечно, не могут не подрывать финансовое хозяйство любой страны) – дело прежде всего в принципиальной установке на замену денег «удостоверениями» и хлебными карточками. «РКП будет стремиться, – подчеркивал Ленин, работая над проектом Программы, – к проведению мер, подготовляющих уничтожение денег, в первую голову замену их сберегательными книжками, чеками, краткосрочными билетами на право получения общественных продуктов и т. д., установлению обязательного держания денег в банках и т. п.» (129).

Маленький штрих, показывающий, насколько более эффективными, по сравнению с буржуазными (экономическими), В. И. Ленин считал социалистические (внеэкономические) методы повышения производительности труда. Говоря о необходимости привлечь к сотрудничеству буржуазных специалистов, он рассуждал на страницах «Государства и революции» следующим образом: «…эти господа работают сегодня, подчиняясь капиталистам, будут работать ещё лучше, подчиняясь вооруженным рабочим» (130). Чуть позже Ленин развил это положение: «…Советы учредят такой надзор, что всякий Тит Титыч будет окружён, как француз под Седаном к каждому из них пролетарское государство может приставить и по десятку, и по сотне контролёров . Это средство контроля и принуждения к труду посильнее законов конвента и гильотины. Гильотина только запугивала <…>. Нам этого мало. Нам этого мало . Нам надо заставить работать в новых организационно-государственных рамках . Это относится и к капиталистам, и к известному верхнему слою буржуазной интеллигенции, служащих и т. д.» (131)

«НИ КРЕСТЬЯН, НИ РАБОЧИХ, ВСЕ РАБОТНИКИ»

 

Природа крестьянина испокон веков была двойственна: как его ни крути – но и труженик он, и спекулянт одновременно (132): «Если крестьянин сидит на отдельном участке земли и присваивает себе лишний хлеб, т. е. хлеб, который не нужен ни ему, ни его скотине, а все остальные остаются без хлеба, то крестьянин превращается уже в эксплуататора» (133). Поэтому с точки зрения социализма свободная торговля хлебом, т. е. бесконтрольное распоряжение хлебными излишками, о котором мечтает каждый мелкий сельский хозяйчик – есть государственное преступление, есть «обогащение благодаря этому хлебу», есть прямой возврат в капитализм, чего «мы не допустим» никогда, с чем «будем вести борьбу во что бы то ни стало» (134), вплоть до расстрела на месте (135). Именно такой была позиция В. И. Ленина в тот период, когда партия осуществляла планомерную попытку непосредственного перехода к коммунистическим формам производства и распределения.

Мелкое крестьянское хозяйство по самой своей природе ежедневно и ежечасно репродуцирует капитализм. Естественно, что, оставаясь таковым, оно не может являться экономическим базисом социализма в деревне: «Производство по заранее имеющемуся плану со средствами машинной крупной индустрии – никакого другого базиса нет. И тут нет совпадения интересов пролетариата и крестьян», – говорил Ленин в апреле 1920 года (136); «Чтобы уничтожить классы, – писал он несколько ранее, – надо уничтожить разницу между рабочими и крестьянами, сделать всех – работниками <…> пролетариат должен разделять, разграничивать крестьянина трудящегося от крестьянина собственника , в этом разграничении – вся суть социализма» (137). А для этого – необходима коренная организационная перестройка общественного хозяйства, переход от «единичного, обособленного, мелкого товарного хозяйства к общественному крупному хозяйству» (138).

Равенство труда, начертанное на знамени социализма, предполагало, естественно, и равенство условий труда, вытекавшее, в свою очередь, непосредственно из равенства прав собственности. Превращая деревню в социалистическую фабрику, в «производственно-потребительскую коммуну», лишая крестьянина прав собственности на его земельный надел, возможно, и необходимо было, по глубокому убеждению Ленина, и сам земледельческий труд превратить в труд обычного рабочего (139). Так, Ленин жестоко высмеял Дюринга, толковавшего о противоположности между городом и деревней, неизбежной «по самой природе дела» (140), ибо хранил абсолютную уверенность в том, что ничего специфического, по сравнению с фабричным, сельскохозяйственный труд в себе не содержит.

Исходя из того обстоятельства, что «противоположность между городом и деревней противоречит строю коллективистического общества», Ленин указывал на необходимость «соединения земледелия и промышленности» (141), твёрдо полагая, что сам ход развития мировой экономики ведёт к такому слиянию. Ещё в 1899 году В. И. Ленин писал, что «противоположность между городом и деревней разрушает необходимое соответствие и взаимосвязь между сельским хозяйством и промышленностью, и поэтому с превращением капитализма в высшую форму эта противоположность должна исчезнуть» (142).

О параллельных процессах деурбанизации и дерустификации Ленин говорил и, позднее, в 1914 году, подчёркивая, что капитализм неизбежно готовит предпосылки «нового расселения человечества (с уничтожением как деревенской заброшенности, оторванности от мира, одичалости, так и противоестественного скопления гигантских масс в больших городах )» (143).

Слияние города и деревни, превращение мелкотоварной сельской экономики в социалистическую крупнофабричную должны были, помимо всего прочего, радикально повысить производительность труда в сельском хозяйстве: «Вдвое и втрое поднялась бы производительность труда, вдвое и втрое был бы сбережён человеческий труд для земледелия и человеческого хозяйства, если бы от этого раздробленного мелкого хозяйства совершился бы переход к хозяйству общественному…», – утверждал Ленин в декабре 1918 года (144).

Конкретным путем превращения крестьянина-единоличника в социалистически организованного работника должно было стать его ненасильственное вовлечение в крупное товарищеское производство (о чём в свое время писал ещё К. Маркс (145)). Следует, однако, сразу оговориться, что такого рода «ненасильственное вовлечение» представляло собой одну из форм классовой борьбы пролетариата с крестьянством, с этой «самой демократической», но всё же – буржуазией, с которой по вопросу о социализме никакого «единства воли» не могло быть даже в принципе (146). «Мы сначала поддерживаем до конца, – писал Ленин ещё в 1905 году, когда на повестке дня стояли основные задачи буржуазно-демократической революции, – до конфискации, – крестьянина вообще против помещика, а потом (и даже не потом, а в то же самое время) мы поддерживаем пролетариат против крестьянства вообще» (147). Более того, ещё в условиях капитализма необходимо было начать борьбу за полную ликвидацию мелкого землевладения, так как социализм в деревне становился тем более реальным, чем далее заходил в ней процесс укрупнения производственных форм: «Когда рабочий класс победит всю буржуазию, тогда он отнимет землю у крупных хозяев, тогда он устроит на крупных экономиях товарищеское хозяйство, чтобы землю обрабатывали рабочие вместе, сообща, выбирая свободно доверенных людей в распорядители, имея всякие машины для облегчения труда, работая посменно не больше восьми (а то и шести) часов в день каждый» (148). Поэтому любая привилегия крестьянскому хозяйству, любое поощрение мелкой формы землевладения, с точки зрения грядущей пролетарской революции, были недопустимы (149).

С приходом же к власти революционного пролетариата, его борьба с крестьянством должна была окончиться быстро и сравнительно легко: оставалось только «придавить» малейшие потуги мелкого хозяйчика на спекуляцию (т. е. на свободную торговлю хлебом) (150) могучим прессом государственной монополии. У крестьянина, лишенного возможности покупать промышленные товары на свободном рынке, не оставалось бы в этом случае иного пути, кроме как пути прямого бестоварного хозяйственного контакта с социалистическим государством, представленным системой крепких товарищеских хозяйств: «Тогда и мелкий крестьянин, который захочет ещё по-старому в одиночку хозяйничать, будет хозяйничать не на рынок, не на продажу первому встречному, а на товарищество рабочих: мелкий крестьянин будет поставлять товариществу рабочих хлеб, мясо, овощи, а рабочие будут без денег давать ему машины, скот, удобрения, одежду и всё, что ему нужно» (151). Всё это заставило бы крестьянина, веками погрязавшего в идиотизме деревенской жизни, убедиться, наконец, в великих преимуществах коллективистского труда, что, в конечном итоге, и предопределило бы его выбор. Труд в товхозах предполагался неизмеримо более лёгким и производительным, чем труд крестьянина-единоличника, так как мыслился в условиях, когда «не будет борьбы между крупным и мелким хозяином из-за денег, не будет работы по найму, на чужих людей, а все работники будут работать на себя, все улучшения в работе и машины пойдут на пользу самим рабочим, для облегчения их труда, для улучшения их жизни» (152).

Рост числа товхозников должен был происходить также за счет разрядки страдающих от гибельного перенаселения городов: «…только смешение и слияние земледельческого и неземледельческого населения может поднять сельское население из его беспомощности . новейшая теория указывает на то, как именно это сближение создаёт условия для устранения противоположности между городом и деревней» (153). Глобальное слияние не исключало, впрочем, и притока «деревенского населения в города» (154). Напомним, что конечной целью столь грандиозных пертурбаций являлась организация всей экономики в форме «крупного, общегосударственного производства, при котором продукты труда переходили бы в равномерное и справедливое пользование всего трудового народа при всеобщей и равномерной трудовой повинности» (155).

Забегая несколько вперед, следует отметить, что несколько тысяч организованных сразу после прихода большевиков к власти и субсидируемых из последних казённых сил товхозов, в задачу которых, как предполагалось, войдёт наглядная демонстрация всех преимуществ социализма на селе, оказались совершенно нежизнеспособными и ничего, кроме смеха и злобствования, у окрестных земледельцев не вызвали (156). Крестьяне в массе своей продолжали стремиться к единоличному ведению хозяйства и к свободной торговле хлебом, другими словами, к ничем не прикрытой спекуляции. И до тех пор, пока у них сохранялась возможность свободно распоряжаться хлебными излишками – никакого вовлечения крестьянства в социализм (т. е. в прямой экономический контакт с пролетарским государством) не могло произойти в принципе. Так как победить спекуляцию экономически, задавив её монолитом гос. монополии на промышленные товары, советская власть оказалась не в силах, неизбежным становилось прямое революционное насилие, жесточайшее подавление любых ростков рыночной экономики. Только полностью лишив крестьянина всякой возможности бесконтрольно обогащаться, можно было принудить его к прочному союзу с революционным пролетарием. Поэтому, не отказываясь от изначальной идеи убедить крестьянина, а не победить его, в то же самое время Ленин не переставал говорить о необходимости самой непримиримой «борьбы с крестьянством» (157), о необходимости использования в этой борьбе «такого сильного аппарата принуждения, как государственная власть», способного привлечь крестьянина как труженика (т. е. забрать у него все излишки) и «победить или нейтрализовать его сопротивление как собственника» (т. е. любыми средствами пресечь крестьянскую спекуляцию хлебом) (158). Таким образом, нет ничего удивительного в том, что широкомасштабный план по превращению крестьянина-собственника в социалистического работника получил своё реальное воплощение в форме продовольственной развёрстки, декретированной 11 января 1919 года, а фактически вошедшей в жизнь страны ещё в мае 1918-го.

Особую важность В. И. Ленин придавал тому, чтобы в деле вовлечения крестьян в социализм принимали бы самое непосредственное участие лучшие пролетарии, чтобы «передовой рабочий, как руководитель бедноты «пошел в народ»…»; «…рабочий класс может победить, – указывал он 22 мая 1918 года, – старый мир , если против врага будут двигаемы новые и новые, всё более многочисленные отряды рабочих . Нужен массовый «крестовый поход» передовых рабочих во все концы громадной страны. Нужно вдесятеро больше железных отрядов сознательного и бесконечно преданного коммунизму пролетариата . Тогда мы поднимем революцию до настоящего преддверия социализма» (159).

Не менее важно, однако, было привлечь на сторону пролетариата единственно возможного в условиях российской, не успевшей как следует расслоиться, деревни союзника: сельского бедняка (160). Напомним в этой связи, что деревенский эксплуататор – это, по Ленину, не один только помещик-землевладелец в компании с кулаком-мироедом, это ещё и вся прочая совокупность мелких и мельчавших торгашей, богатеев, спекулянтов, иными словами, зажиточных крестьян: «…борьбу с буржуазией, – писал Ленин в 1905 году, – а значит и с зажиточными крестьянами, можно вести надёжным образом только вместе с сельским пролетариатом» (161). А коль скоро сельских наёмных рабочих к 1918 году в России оказалось ничтожно мало, то в борьбе с деревенскими богатеями опираться следовало прежде всего на бедноту, организуя её с этой целью в особые комитеты (162). Таковым становился генеральный путь строительства социализма в российской деревне: «Организация комитетов бедноты была одним из шагов по этому пути, организация партийных ячеек в деревне, перевыборы Совдепов с устранением кулаков, создание особого типа профессиональных советов пролетариев и полупролетариев деревни – эти и подобные меры должны проводиться неукоснительно» (163). (Стоит отметить, что данное положение было внесено Лениным в качестве одной из «основных задач диктатуры пролетариата в России» (164) в аграрной области в проект II Программы, которая, как известно, была принята в 1919 году и действовала вплоть до 1961 года, то есть являлась определяющим документом в период коллективизации).

Конечно, такая политика вела к ущемлению интересов крестьянства, к нарушению равенства между ним и рабочим классом (165), но одновременно она вела к социализму, к вовлечению мелкого хозяйчика в экономический контакт с пролетарским государством, которое, рано или поздно, должно было вернуть долг «крестьянину сторицей» (166), наладив, как это и намечалось изначально, «правильный социалистический продуктообмен» (167).

Вплоть до весны 1921 года, когда система продразверстки была вынужденно отменена, В. И. Ленин последовательно и настойчиво проводил в жизнь политику принудительного отграничения крестьянина-собственника от крестьянина-труженика, связывая с этим, помимо всего прочего, и расчёты на неизбежный подъем сельхозпроизводства (168). Кажется невероятным, но буквально за несколько недель до мартовской реформы, обращаясь к делегатам широкой (т. е. с участием беспартийных) конференции металлистов, на которой, кстати, была принята резолюция о необходимости замены развёрстки фиксированным натуральным налогом, Ленин говорил следующее: «Мы знаем, что положение крестьян трудное, но иного пути исправить это положение нет…» (169); «Нам говорят: пересмотреть посевную кампанию . Отменить посевную кампанию, значит, выброситься с пятого этажа» (170). Нелепо думать, что Ленин был настолько «близорук», настолько оторван от реальности, что не мог разглядеть очевидного – того, что ясно видели простые рабочие (не говоря уже о крестьянах!). Прекрасно сознавая, что страна находится в тяжелейшем экономическом положении, близком к краху, Ленин, тем не менее, действительным самоубийством полагал не сохранение системы продразверстки, а её отмену. Но давайте вдумаемся: а можно ли было отменить разверстку, не отменяя «крестового похода» рабочих в народ, не предавая священного дела тысяч и тысяч «железных отрядов», рассылаемых во все концы громадной державы, не дезавуируя, наконец, основные положения принятой на VIII съезде РКП(б) новой партийной программы, не оскверняя той великой цели, во имя которой всё и было начато: поднятия революции до настоящего преддверия социализма?! Не случайно Ленин решился на этот шаг лишь тогда, когда одновременное выступление питерских пролетариев и кронштадтских матросов (стоит напомнить, что рабочие забастовали даже несколько раньше, чем выступил гарнизон Кронштадта) убедило его в том, что любое дальнейшее промедление окажется уже не подобием смерти, но самой смертью, быстрой и неизбежной!

А как же Декрет о земле? В написанном рукою Ленина и принятом большевистско-левоэсеровским большинством II съезда Советов документе этом, как известно, речь идет отнюдь не о превращении крестьянина в социалистически организованного работника, а всего лишь о введении так называемого уравнительного землепользования, другими словами – об осуществлении давнишней мелкобуржуазной мечты российского крестьянства.

На первый взгляд, ленинское авторство документа кажется довольно странным. Относительно такого, программного для всех народнических группировок положения, как земельная «социализация», у В. И. Ленина всегда было совершенно определенное мнение: «…»черный передел» далеко ещё не есть социализм», – писал, он в ноябре 1905 года (171); «Мещанский социализм полагает, что можно всех людей сделать «уравнительными» хозяйчиками . Не может быть уравнительного пользования землёй, пока есть на свете власть денег, власть капитала», – развивал он свою мысль в мае 1906-го (172).

Теоретическое обоснование такому отношению к идее «черного передела» было дано В. И. Лениным ещё в 1894 году: «…именно эта крестьянская собственность на землю, – писал он в работе «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?», – и была повсюду основой буржуазного общества. чего тут социалистического, когда всякий знает, что эксплуатация трудящегося прекрасно уживается и зарождается внутри этой общины?» (173).

В действительности же ничего странного в том, что именно Ленин выступил инициатором принятия декрета о «черном переделе», нет. Декрет о земле – это «переходная мера» (174), обусловленная тем, что «сразу национализацию ввести нельзя» (175) (впоследствии В. И. Ленин признается, что Декрет явился не более, чем уступкой левым эсерам; Ленин даже упомянет не о «социализации», а лишь об «обещании социализации», лишний раз выявляя чистую декларативность данного документа: Декрет есть уступка, а уступка – всего лишь обещание (176)). Кроме того, допустимость, «не вредность» (177) этого документа вытекала также из того обстоятельства, что в ситуации планомерного правительственного курса на полное упразднение рынка – ни к какому росту богатства, ни к какому усилению эксплуатации наёмного труда социализация привести не могла.

Естественно, что наделение крестьян реальными правами собственности, на что надеялись левые эсеры, поддержавшие большевиков, было абсолютно, с точки зрения Ленина, недопустимо, так как явилось бы прямым откатом назад, в капитализм: «…буржуазия рождается из товарного производства, – говорил в этой связи Ленин в декабре 1919 года на VII съезде Советов. – 26 октября 1917 г. взяли программу эсеров в части поддержки крестьян и целиком её провели. Этим мы тогда показали, что крестьянин , который живёт своим трудом, который не спекулирует, – что такой крестьянин находит себе верного защитника в рабочем, посланном центральной государственной властью . Когда мы проводим продовольственную политику, требующую, чтобы избыток хлеба отдавался рабочим в государственную ссуду, то возражение против этого есть поддержка спекуляции» (178).

Итак, по словам В. И. Ленина, между Декретом о земле и Декретом о продразвёрстке – прямая смысловая линия. Впрочем, сознавая ретроспективно, что тогда, в конце 1917-го – начале 1918-го, провозглашение социализации породило значительную волну иллюзий эсеровского толка, Ленин констатировал незадолго до левоэсеровского мятежа, что, может быть, и явилось ошибкой то, что «мы вашу социализацию земли поставили в наш закон 26 октября» (179).

О том, почему всё-таки нельзя было сразу перейти к системе плановых развёрсток, почему потребовался компромисс с левыми эсерами и такая значительная уступка, как Декрет о земле, об этом Ленин сказал совершенно определенно осенью того же, 1918-го года: необходимо было, по словам Ленина, дождаться, когда крестьянство изживёт уравнительные иллюзии, а тем временем – подготовить силы РКП(б) для решительного наступления по всем фронтам, и прежде всего – против крестьянской спекуляции. «И мы дождались и сумели подготовить наши силы», – констатировал он, подводя итоги первого года революции (180). На деле, если и можно было, по Ленину, впоследствии говорить об изжитии крестьянами мещанской иллюзии уравнительного землепользования, то отнюдь не в смысле их добровольного поворота к бестоварному сотрудничеству с пролетарским государством: система государственной разверстки оказалась им глубоко чуждой, враждебной. Единственным объективно значимым фактором, позволившим большевикам отказаться в конце концов от левоэсеровской фразеологии, остается, таким образом, степень их, большевиков, подготовленности для самостоятельных действий (без опоры на политических представителей крестьянства).

Помимо главного – политического – принятие Декрета о земле имело, как это ни парадоксально, и «побочный» – экономический расчёт. Дело в том, что, по убеждению В. И. Ленина, в условиях политического господства революционного пролетариата, когда «вредность» черного передела оказывалась нейтрализованной, сохранение в обществе такого полуфеодального института, как сельская община, должно было облегчить реорганизацию деревни на социалистических началах. «Вполне понятно, что крестьяне, – говорил в этой связи Ленин летом 1920 года, – находящиеся в полуфеодальной зависимости, отлично могут усвоить идею советской организации и осуществить её на деле. угнетенные массы, эксплуатируемые государством на феодальной основе, могут применять это оружие, этот вид организации и в своих условиях» (181).

«РЕВОЛЮЦИЯ ПРИДЕТ ЦЕНОЙ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ»

Общеизвестно, что высшей формой классовой борьбы пролетариата является гражданская война против буржуазии. Тем удивительнее, что в советской историографии распространенной является точка зрения, согласно которой Гражданская война в России явилась не закономерным и теоретически предопределённым этапом становления социализма, а была «нам навязана» различными контрреволюционными силами, начиная от свергнутых министров-капиталистов и кончая социалистами всех мастей.

Что касается В. И. Ленина, то как до Октября 1917 г., так и после он неизменной признавал «законность, прогрессивность и необходимость гражданских войн» (182). Ленин был убеждён, что «мирного развития к социализму быть не может» (183). Да и возможно ли, «грабя награбленное за все годы бессовестной, преступной эксплуатации» (184), избежать «бешеного сопротивления помещиков и капиталистов» (185)?!  «…да, мы открыто провозгласили, – говорил Ленин уже в январе 1918 г., – то, чего ни одно правительство провозгласить не могло. Первое правительство в мире, которое может о гражданской войне говорить открыто, – есть правительство рабочих, крестьянских и солдатских масс. Да, мы начали и ведём борьбу против эксплуататоров. Чем прямее мы это скажем, тем скорее эта война кончится…» (186).

Если попытаться согласиться с теми, кто утверждает, что в ночь с 25 на 26 октября 1917 года в России произошла «самая бескровная в мире революция», которая, если бы не Комуч да Антанта, так бы самой бескровной и осталась – тогда как объяснить, почему сам Ленин неоднократно называл октябрьские события лишь «переворотом» (187), а о революции даже спустя целых полгода говорил как о чём-то грядущем, что ещё «придёт ценой гражданской войны» (188)? Просто удивительно, как, например, такое произведение В. И. Ленина, как «Очередные задачи Советской власти», солидными нашими изданиями квалифицируется как план классово-мирного социалистического строительства, план, воплощению которого в жизнь «помешала» начавшаяся летом 1918 г. Гражданская война (189)! Так пишут о работе, где ясно сказано, что в недалёком будущем неизбежна не только гражданская война, но и связанная с нею разруха, что разруха эта будет ещё большей, чем разруха от войны внешней, что вообще «…всякая великая революция, а социалистическая в особенности немыслима без войны внутренней, т. е. гражданской…» (190)!

Гражданская война за социализм была неотделима от войны внешней, войны за победу мировой социалистической революции. Возражая в этой связи Г. Е. Зиновьеву, который пытался противопоставить одно другому, В. И. Ленин написал летом 1916 г.: «Вы боитесь слов, не вдумываясь в смысл. Защита отечества в хорошей войне – хорошее дело» (191). Ленин исходил из того, что международный капитал никогда не смирится с существованием у себя под боком государства победившего пролетариата и обязательно станет нападать (192), а поэтому окончательная победа социалистической революции в одной стране невозможна (193). Она становится достижимой лишь тогда, «когда во всех странах или хотя бы в нескольких победит пролетариат» (194).

Отсюда – сформулированная ещё в 1905 г. задача победившего пролетариата перенести «революционный пожар в Европу» (195). Задача, о которой Ленин ни на секунду не забывал даже в период мирных переговоров с империалистической Германией (196), пытаясь всячески их завянуть (197) с тем, чтобы, «победив буржуазию в России», сразу начать «потом воевать с буржуазией внешней, заграничной, чужестранной» (198). Так, в проекте резолюции СНК, составленном Лениным 18 (31) декабря 1917 г. под п. 4 значилось: «Продолжать мирные переговоры и противодействовать их форсированию немцами», а под п. 7 – «Пропаганда и агитация за необходимость революционной войны» (199). Любопытна в этой связи оценка, данная мирному соглашению с немцами А. А. Иоффе, первым руководителем советской делегации в Брест-Литовске: «…подписание мира – это смерть всей брестской политики», – сказал он на заседании ЦК РСДРП(б) 24 февраля 1918 г. (200).

Победивший в одной стране социализм, подчёркивал Ленин, «отнюдь не исключает разом вообще все войны. Наоборот, он их предполагает» – это будут войны «за социализм, за освобождение других народов от буржуазии» (201). Так, провожая на фронт первые эшелоны социалистической армии 1 (14) января 1918 г., В. И. Ленин говорил: «Товарищи, я приветствую в вашем лице решимость русского пролетариата бороться за торжество русской революции, за торжество великих ее лозунгов не только на нашей земле, но и среди народов всего мира. <…> Нам надо показать, что мы – сила, способная победить все преграды на пути мировой революции» (202).

Задолго до Октябрьской революции В. И. Ленин ясно предвидел неизбежность будущей «борьбы против государств, ещё не перешедших к социализму». Как невозможно уничтожение классов в одной стране без войны гражданской, – так невозможна и мировая революция «без более или менее долгой, упорной борьбы социалистических республик с отсталыми государствами» (203).

Европейская ориентированность «зажжённого в России факела всемирной социалистической революции» сохранялась на протяжении первых послереволюционных лет. В этот период Ленин указывал на необходимость «перенести революцию в более передовые страны», такие как Германия, а затем – «вообще во все страны» (204). В Европе к тому времени, по мнению Ленина, имелись все предпосылки для социалистических преобразований: государственно-монополизированная войной экономика (205), общая «подорванность» крупного капитализма везде, «даже в тех странах, где никаких шагов к социализму ещё не сделано» (206). Совершенно неизбежная при капитализме пауперизация пролетариата, усугублённая войной, должна была сделать революцию вопросом дней и недель – ведь хорошо известно, что «социальная революция вырастает из того, что десятки миллионов людей говорят, «жить голодая мы не будем, а лучше умрём за революцию»» (207).

В. И. Ленин напряжённо следил за развитием событий в Европе, время от времени делая вывод о том, что там (в частности, в Польше) «по нашему революционному календарю недалёк уже Октябрь» (208). Характерна также ленинская оценка отделения от Советской России буржуазной Эстонии: «…уступка эта делается не навеки: Эстония переживает период керенщины, рабочие начинают узнавать подлость своих учредиловских вождей, разграбивших профессиональные союзы и убившие 20 коммунистов, они скоро свергнут эту власть и создадут Советскую Эстонию…» (209). Примечателен в этой связи и факт принятия II Программы партии весной 1919 г.: в Октябре 1917 г Ленин особо подчёркивал, что замена старой Программы может произойти лишь при условии доведения «нашей революции до победы всемирной» (210).

Всемирная революция, как известно, в те годы не грянула. Более того, европейский капитализм стал быстро стабилизироваться, а классовая борьба резко пошла на спад. Ситуация вынудила перенести предполагаемый эпицентр грядущих революционных потрясений из засыпающей Европы в пробуждающуюся Азию (Индию, Китай и др.). Указывая, что вместе с Россией великие азиатские народы составляют большинство человечества, Ленин ответил вполне утвердительно на заданный незадолго до смерти самому себе вопрос: «…удастся ли нам продержаться при нашем мелком и мельчайшем крестьянском производстве, при нашей разоренности до тех пор, пока западноевропейские капиталистические страны завершат свое развитие к социализму?» (211), чем и должен был завершиться общемировой революционный процесс.

Близкий крах мирового капитализма, по мысли Ленина, был предопределён очевидной неспособностью правящих классов капиталистических государств к ведению конструктивной политики. Яркий пример тому – заключение Версальского мира (212), мира, ближайшим следствием которого должна была явиться новая война. Если ошибки советской власти (которых тоже, разумеется, хватало) можно было, по мнению Ленина, сравнить с просчётом типа «2 × 2 = 5», то ошибки империалистов были равносильны утверждению типа «2 × 2 равняется стеариновой свечке» (213), и в итоге с неотвратимостью приближали миг всемирного революционного воспламенения.

Исходя из того, что политический маразм мирового капитала стремительно прогрессирует, необходимо было, «пока мы не завоевали всего мира», всячески использовать «противоречия и противоположности между империалистами», стремясь, таким образом спровоцировать новую империалистическую войну: «Если мы вынуждены терпеть таких негодяев, как капиталистические воры, из которых каждый точит нож против нас, прямая наша обязанность двинуть эти ножи друг против друга. Когда два вора дерутся, честные люди выигрывают» (214). В этом направлении предпринимались конкретные шаги: «…мы написали проект договора который отдаёт на 60 лет Камчатку – большую территорию крайнего Востока и Северо-Востока Сибири – американцам с правом поставить военную гавань в том порте, который открыт круглый год, в котором есть нефть и уголь . Достаточно взять европейские сообщения, чтобы видеть, что мы выиграли. Из Японии нет ни одного известия, которое не говорило бы о величайшем беспокойстве из-за ожидаемых концессий. Япония заявляет: “Мы не потерпим этого, это нарушает наши интересы”. – Пожалуйста, победите Америку, мы против этого возражать не будем. Мы уже Японию с Америкой стравили, выражаясь грубо, и этим достигнута выгода» (215).

Важную перспективную роль в деле провоцирования новой империалистической войны должен был сыграть будущий союз с Германий: «…Германия должна искать союзника против всемирного империализма, будучи сама империалистической, но будучи задавленной.  Вот положение, которое мы должны использовать. Всё, что усиливает антагонизм между Америкой и остальной Антантой, между всей Антантой и Германией, мы должны использовать с точки зрения концессии» (216).

Война за победу мировой революции немыслима без оружия, как немыслима без него и победа пролетариата в войне внутренней, гражданской. Отсюда – неизменно негативное отношение Ленина к старому европейскому лозунгу о разоружении. «Основной довод заключается в том, что требование разоружения является самым ясным, самым решительным, самым последовательным выражением борьбы против всякого милитаризма и против всякой войны . Социалисты никогда не были и никогда не могут быть противниками революционных войн» (217); «…революционным социал-демократам предлагают, чтобы они выставили «требование» «разоружения»! Это равносильно полному отказу от точки зрения классовой борьбы, отречению от всякой мысли о революции» (218).

Внешняя война за социализм могла принимать различные формы. Одна из них – это прямая военная помощь угнетённым классам капиталистических государств. В знаменитой ленинской работе «О лозунге Соединённых Штатов Европы» содержится примерный сценарий такой войны: «Победивший пролетариат этой страны встал бы против остального, капиталистического мира, привлекая к себе угнетённые классы других стран, поднимая в них восстание против капиталистов, выступая в случае необходимости даже с военной силой против эксплуататорских классов и их государств» (219). О необходимости прямой помощи «революционным движениям в зависимых или неравноправных нациях (например, в Ирландии, среди негров Америки и т. п.) и в колониях» Ленин говорил и после Октября (220). «Мы продолжаем быть осаждённой крепостью, – подчеркнул он в 1920 г., – на которую смотрят рабочие всего мира, зная, что отсюда им идёт свобода…» (221).

Другая форма революционной войны – война против целых наций, реакционных, с точки зрения интересов мировой революции. В данном случае В. И. Ленин опирался на теоретические наследие К. Маркса и Ф. Энгельса, которые, как известно, «противополагали <...> прямо и определённо «целые реакционные народы», служащие «русскими форпостами» в Европе, «революционным народам», немцам, полякам, мадьярам» (222). Развивая это марксово положение, Ленин указывал, что «интересы освобождения нескольких крупных и крупнейших народов Европы стоят выше интересов освободительного движения мелких наций . Если конкретная ситуация, перед которой стоял Маркс, повторится, например, в такой форме, что несколько народов начнут социалистическую революцию , а другие народы окажутся главными столпами буржуазной реакции, – мы тоже должны быть за революционную войну с ними, за то, чтобы «раздавить» их, за то, чтобы разрушить все их форпосты, каким бы мелконациональные движения здесь ни выдвигались» (223).

 

ИНТЕРНАЦИОНАЛ

 

Конечная цель мировой революции – это создание «единого, по общему плану регулируемого пролетариатом всех наций, всемирного хозяйства как целого, каковая тенденция вполне явственно обнаружена уже при капитализме» (224). Одно из центральных препятствий на пути к этому – национальная разобщенность трудящихся, которую необходимо как можно скорее преодолеть: «Старому миру, миру национального угнетения, национальной грызни или национального обособления, рабочие противопоставят новый мир единства трудящихся всех наций…» (225). В новом мире не должно быть национальной обособленности не только в политическом, но также и в культурном смысле, ибо никогда «рабочие не дадут разделить себя никакими сладкими речами о национальной культуре . Рабочие создают во всём мире свою, интернациональную культуру…» (226). До тех же пор, пока полного слияния наций не произошло, судьба мировой революции находится под серьёзной угрозой, а посему мы «все усилия приложим, чтобы с монголами, персами, индийцами, египтянами сблизиться и слиться иначе социализм в Европе будет непрочен…» (227).

Особую роль в этом процессе призван был сыграть лозунг права наций на самоопределение, неизменно являвшийся программным требованием большевиков.

С одной стороны, «свобода отделения означает проводимое требования демократизма до конца, – не останавливаясь перед тем, что последовательный демократизм ведёт к социальной революции…» (228). Иными словами, борьба за отделение – один из факторов, способных ускорить начало мировой революции. Задача пролетариата в этой связи – использовать любые «инциденты» подобного рода, «расширять» их, «превращать в начало социалистической революции» (229).

С другой стороны – «именно свобода отделения и привлечёт к союзу с большими социалистическими государствами малые угнетённые нации Европы»; «Трудящиеся массы, освобождающиеся от ига буржуазии, всеми силами потянутся к союзу и слиянию с большими передовыми социалистическими нациями…» (230). К этому должны вести их как «экономический расчёт», так и «инстинкт и сознание интернационализма и демократизма». Ленин настолько твёрдо верил в скорейшее сближение и слияние всех наций в едином социалистическом государстве сразу после реализации ими права на самоопределение, что рассуждал следующим образом: «Так как поляки и финляндцы высококультурные люди, то они, по всей вероятности, очень скоро убедятся в правильности этого рассуждения, и отделение Польши и Финляндии после победы социализма может произойти лишь очень не надолго. Неизмеримо менее культурные монголы, персы могут отделиться на более длительное время…» (231).

Итак, «свобода отделения вовсе не означает пропаганды образования мелких национальных государств вообще» (232), «…если мы требуем свободы отделения для монголов, персов, египтян , то вовсе не потому, что мы за отделение их, а только потому, что мы за свободное добровольное сближение и слияние . Только поэтому!» (233). «Вопрос о праве наций на свободное отделение непозволительно смешивать с вопросом о целесообразности отделения . Этот вопрос партия должна решать с точки зрения <…> интересов классовой борьбы пролетариата за социализм» (234), которые, напомним, предусматривали конечное объединение трудящихся всей планеты – от Шпицбергена до Патагонии – в рамках унитарного социалистического «хозяйства из центра».

Если же пропаганда лозунга самоопределения или его реализация вдруг становились помехой на пути создания мирового социалистического хозяйства, их следовало решительно отвергнуть: «…самоопределение не абсолют, а частичка <…> общесоциалистического мирового движения. Возможно, что в отдельных конкретных случаях частичка противоречит общему, тогда надо отвергнуть её» (235). Не случайно на вопрос, что выше – право наций на самоопределение или социализм? – Ленин ответил однозначно: «Социализм выше» (236). Обращаясь, в частности, к делегатам II конгресса Коминтерна, Ленин указал, что «мы, как коммунисты, лишь в тех случаях должны и будем поддерживать буржуазные освободительные движения в колониальных странах, когда представители их не будут препятствовать нам воспитывать и организовывать в революционном духе крестьянство и широкие массы эксплуатируемых» (237). Примечательно, что при такой постановке вопроса реакционность великодержавного шовинизма оказывалась категорией такой же относительной, как и прогрессивность движения за независимость: «Именно точка зрения борьбы с шовинизмом господствующих великодержавных наций, – а вовсе не точка зрения «маленьких народов» и различных «уголков Европы» должна теперь быть решающей. Именно интересы революционной борьбы пролетариата против капитализма, а вовсе не интересы мелких народиков, требуют защиты социалистами великих держав права на отделение (= права на самоопределение) угнетённых наций» (238). Насколько Ленин полагал реакционным и в принципе нереальным действительное отделение малых наций, ярко свидетельствует следующее его рассуждение: «Маркс требовал в 1868 году отделения Ирландии от Англии. Маркс не только не делал себе при этом иллюзий насчет возможности отдельного существования маленького ирландского народа рядом с могущественной Англией, которая уже тогда была величайшей мировой империей, нет, Маркс прямо и непосредственно предвидел необходимость федерации с Англией тотчас после отделения. Маркс ни на минуту…» (239) – здесь ход мысли Ленина обрывается, так же внезапно, как через 6 лет внезапно Ирландия получит статус доминиона, а в 1949 году окончательно провозгласит себя суверенной республикой…

Что касается вопроса об образовании РСФСР, то и здесь Ленин придерживался того взгляда, что «федерация, которую мы вводим , послужит именно вернейшим шагом к самому прочному объединению различных национальностей России в единое демократическое централизованное (т. е. унитарное – авт.) Советское государство» (240). О том, что федерация – отнюдь не идеал для истинных социалистов, Ленин писал ещё раньше: «…пока и поскольку разные нации составляют единое государство, марксисты ни в коем случае не будут проповедовать ни федеративного принципа, ни децентрализации. Централизованное крупное государство есть громадный исторический шаг вперёд от средневековой раздробленности к будущему социалистическому единству всего мира…» (241). Нетрудно заметить, что в данном случае Ленин сознательно ставит знак равенства между качественно различными процессами: процессом образования централизованных государств на базе консолидации средневековых народностей в буржуазные нации – и грядущим процессом слияния уже сформировавшихся наций в единую общемировую семью трудящихся. Думается, что такая позиция объясняется неизменным отношением Ленина к процессу укрупнения и централизации вообще, как к абсолютному историческому благу. Крупное государство, при прочих равных условиях, всегда прогрессивнее, жизнеспособнее и в конечном счёте ближе стоит к социализму, чем государство мелкое. Это аксиома марксизма. Именно «централистическая«, а не федеративная республика способна обеспечить наибольшую «местную, областную и пр. свободу», когда-либо известную в истории (242).

Федерация же – явление сугубо временное, преходящее, и рано или поздно становящееся тормозом для нормального государственного развития. Это положение справедливо и для такой гигантской страны как США, и для «маленькой Швейцарии», в которой «можно ещё терпеть федеративную республику только потому, что Швейцария довольствуется ролью чисто пассивного члена европейской государственной системы. Для Германии федералистическое ошвейцаривание её было бы огромным шагом назад» (243).

Примечательно, что, обсуждая проблему предстоящего образования Союза Советских республик и критикуя в этой связи точку зрения наркомнаца И. В. Сталина (заключавшуюся, напомним, в идее автономизации, а не федерализации всех национальных окраин), В. И. Ленин не отвергал её в принципе, а лишь отмечал, что «Сталин немного имеет устремление торопиться» (244), иными словами, он стремится осуществить то, что в принципе верно, но в настоящий момент преждевременно. Ленин полагал, что в данном вопросе необходимо временно уступить: «Дух этой уступки понятен: мы признаём себя равноправными с Украинской ССР и др. и вместе к и наравне с ними входим в новый союз, новую федерацию, «Союз Советских Республик Европы и Азии»» (245). Причина такой уступки заключалась в том, чтобы не давать пищи «независимцам», уменьшить накал сепаратистских настроений на окраинах (246). Характерно в этой связи, что ещё раньше, давая оценку сталинскому проекту образования Закавказской федерации, Ленин соглашался с ним «в основном», подчёркивая, что сама по себе федерация закавказских республик есть идея «принципиально абсолютно правильная и безусловно подлежащая осуществлению», но что она «в смысле немедленного практического осуществления» требует «известного периода времени для обсуждения, пропаганды и советского поведения снизу». Необходимо было в связи с этим поручить Кавбюро ЦК провести через съезды Советов каждой из трёх республик эту идею в жизнь, в случае же «большой оппозиции точно и своевременно донести в Политбюро ЦК РКП» (247).

ШКОЛА КОММУНИЗМА

На место автономной, ориентированной на ту или иную национальную культуру буржуазной школы социализм должен был поставить централизованное государственное учреждение, строящееся по классово-интернациональному принципу (248). Социалистическая школа организовывалась по образцу крупного фабричного производства, этого «зародыша» воспитания эпохи будущего, «когда для всех детей свыше известного возраста производительный труд будет соединяться с преподаванием и гимнастикой не только как одно из средств для увеличения общественного производства, но и как единственное средство для производства всесторонне развитых людей» (249), т. е. людей, «которые умеют делать всё» (250). Естественно, что в новой школе на первое место выдвигались не гуманитарные, а «политехнические» дисциплины, необходимые для скорейшего включения учащегося в процесс общественного производства. С этой же целью необходимо было в процессе обучения использовать «всякую электрическую станцию и всякий подходящий завод» (251).

Однако, социалистическая школа готовила не просто будущих участников производственного процесса: прежде всего она формировала идейно убеждённых граждан, классовых борцов с мелкособственнической идеологией. В этой связи необходимо было привить учащимся совершенно новый тип нравственности: «Коммунистическая нравственность служит борьбе, которая объединяет трудящихся против всякой мелкой собственности, ибо мелкая собственность даёт в руки одного лица то, что создано трудом всего общества»; «…нравственность это то, что служит разрушению старого эксплуататорского общества», «…наша нравственность подчинена вполне интересам классовой борьбы пролетариата» (252). «Положим, Каляев, чтобы убить тирана и изверга, достаёт револьвер у крайнего мерзавца, жулика, разбойника, обещая ему за услуги принести хлеб, деньги, водку. Можно осуждать Каляева за сделку с разбойником, в целях приобретения орудия смерти? Всякий здоровый человек скажет: нельзя. Ежели Каляеву негде было иначе достать револьвер и ежели дело Каляева действительно честное (убийство тирана, а не убийство из-за грабежа), то Каляева не порицать надо за такое приобретение, а одобрять» (253).

Задачу широкого политического просвещения и привития трудящимся нового типа нравственности можно было решить только на пути поголовной ликвидации безграмотности, так как неграмотный всегда стоял вне политики. Причём деятельность государства по ликбезу и политпросвету должна была идти во многом за счёт и в ущерб иной культурной работе, в том числе издательской: необходимо было экономить для развития народной грамотности «ценою закрытия всяких либо игрушек наполовину барского типа, либо учреждений, без которых нам ещё можно и долго будет можно обойтись» (254).  При социализме в принципе не должно было быть такого количества изданий, как при капитализме – ведь в старом обществе они находились в полной зависимости от имущих классов, являясь орудием проведения в жизнь идеалов буржуазного плюрализма и по сути превращаясь в разновидность «предметов роскоши» (255). Сэкономленные средства следовало использовать, не жалея, на поездки передовых рабочих в деревню; прямой контакт лучших пролетариев с крестьянской массой должен был обеспечить правильность её классовой позиции.

Необходимо было также срочно «усилить работу по организации народных учителей, чтобы сделать их опорой советского строя» (256). Задача эта была крайне сложна, если учесть массовую проэсеровскую ориентированность сельского учительства в годы войны, а также принципиальную установку большевиков никогда не опираться на интеллигенцию, доверяя в полной мере лишь «авангарду пролетариата», то есть самим себе (257).

«ВОЕННЫЙ КОММУНИЗМ» И «ВОЕННЫЙ КОММУНИЗМ»

 

Выше уже упоминалось, что по ряду тактических вопросов (в частности, по вопросу о возможности осуществления подготовительных к социализму мер в период, предшествующий приходу революционного пролетариата к власти, а также по вопросу о способе вовлечения крестьянства в социализм, – в дальнейшем речь пойдет об аналогичных по сути сюжетах) реальная жизнь вносила в первоначальные представления В. И. Ленина о конкретных путях строительства социализма в России определенные коррективы. В неменьшей степени это справедливо и относительно ленинских взглядов на проблему научения революционными пролетариями науке культурного хозяйствования.

К весне 1918 года, когда этап «красногвардейской атаки на капитал» (т. е. проводимой в самых широких масштабах экспроприации экспроприаторов) был уже позади, выяснилось непредвиденное. Оказалось, что, блестяще справившиеся с задачей практической ликвидации буржуазии как класса, революционные пролетарии не сумели в столь же короткий срок научиться организации и управлению крупным производством. Необходимо было в срочном порядке найти специалистов, людей, умеющих грамотно организовывать производство и управлять им. В противном случае невозможным делалось налаживание правильного продуктообмена с крестьянством, а это уже ставило под прямую угрозу не только реализацию плана по его ненасильственному вовлечению в социализм, но также жизнь десятков тысяч городского пролетариата, которому грозила неминуемая голодная смерть. Ситуация вынудила большевиков обратиться за услугами к недавно экспроприированным представителям буржуазии, вынудила провозгласить особый этап «государственного капитализма». В течение этого периода предполагалось наладить столь необходимые для экономической победы над гидрой мелкобуржуазной спекуляции (258) учёт и контроль на всех уровнях производства и распределения (259). Необходимо было также научить, наконец, революционных пролетариев основным организационно-производственным навыкам. «Государственный капитализм, – писал Ленин в мае 1918 года, – был бы шагом вперед против теперешнего положения дел в нашей Советской республике. Если бы, примерно, через полгода у нас установился государственный капитализм, это было бы громадным успехом и вернейшей гарантией того, что через год у нас окончательно упрочится и непобедимым станет социализм» (260).

От полного социализма госкапитализм должен был отличаться только одним: тем, что он предусматривал формально неэквивалентную (завышенную, по сравнению со среднерабочей) зарплату для буржуазных специалистов (261). Следует особо учесть, что при этом никаких реальных прав в области производства и распределения за ними не сохранялось – речь шла «не о буржуазии», а именно «о привлечении специалистов» (262), иными словами, не о заводчиках и фабрикантах в старом смысле, а лишь о своего рода полуфабрикантах. Любые проявления частнохозяйственной активности новоявленных госкапиталистов должны были рассматриваться как саботаж и контрреволюция: «Мы можем и должны добиться теперь соединения приёмов беспощадной расправы с капиталистами некультурными, ни на какой «государственный капитализм» не идущими с приёмами компромисса или выкупа по отношению к культурным капиталистам, идущим на «государственный капитализм», способным проводить его в жизнь, полезным для пролетариата»  в качестве готовых организаторов монополистического производства и распределения (263).

Однако ещё до того, как была сформулирована концепция «государственного капитализма», к жизни были вызваны иные меры борьбы с хлебным кризисом, впоследствии получившие развитие в виде политики продовольственной диктатуры. Суть их сводилась к вооруженному, а не экономическому подавлению спекуляции, к тотальной конфискации хлебных излишков без какой бы то ни было компенсации их владельцам (правда, поначалу речь шла преимущественно о городских мародёрах и спекулянтах, а не о крестьянах). Поэтому, когда стало очевидно, что хлеб в Москве и Петрограде кончится значительно быстрее, чем подконтрольный советской власти госкапитализм сумеет подавить стихию крестьянской спекуляции, – в силу вступила целая серия соответствующих (майско-июньских) декретов, вводивших в стране проддиктатуру.

Следует учесть, что поначалу В. И. Ленин не предполагал переносить абсолютный центр тяжести на вооруженные способы борьбы с мелкобуржуазным торгашеством, полагая, что такие мощные факторы, как гос. монополия, учет и контроль (вкупе с наглядным примером обязанных в самом скором времени начать процветать товарищеских хозяйств) сыграют основную организационно-мобилизующую роль. Этого, увы, не случилось: наладить правильный социалистический продуктообмен города с деревней на базе госкапитализма оказалось совершенно невозможно (264). Несмотря на это, под непосредственным влиянием событий Гражданской войны, всё больший и больший эффект продолжала давать политика прямой хлебной экспроприации. Из экстремальной системы мер она, шаг за шагом, преобразовывалась в стратегическую линию партии и государства, пока, наконец, В. И. Ленин не принял исторического решения о возможности «непосредственного перехода к коммунистическому производству и распределению» (265). Такой переход был официально закреплён принятием 11 января 1919 года Декрета о продразверстке. Ни о каком особом «переходном» к социализму периоде речи больше идти не могло: социализм вводился в жизнь силою постановления.

Крестьянин, стремящийся к свободной торговле хлебом, скрывающий хлебные излишки от пролетарской казны, оказывался главным, программно предопределенным объектом репрессий. Единственно приемлемой политикой в отношении него становилось самое жёсткое военно-административное подавление: «Он желает продавать хлеб свободно, он хочет «свободы торговли», он не понимает, что свобода продажи хлеба в голодной стране есть свобода спекуляции, свобода наживы для богачей. И мы говорим: на это мы не пойдём никогда, скорее ляжем все костьми, чем сделаем в этом уступки» (266); «…если мы сравним, что дала Советская власть и что вольный рынок, то мы должны будем сказать, что та половина продовольственного дела, которая находится в руках спекулянтов, что она до сих пор является источником страшного угнетения и самой бешеной, безобразной, ничем не регулируемой наживы для спекулянтов» (267).

О том, что узаконение продразверстки явилось решающим пунктом в становлении совершенно определенной политики – политики непосредственного введения в стране первой фазы коммунизма, а не очередной конъюнктурной мерой, вынужденной разрухой и голодом военного времени, свидетельствует не только последовавшее вскоре принятие II Программы РКП(б), стратегически закрепившее такой поворот. Прежде всего это вытекает из того обстоятельства, что именно небывалые разруха и голод вынудили советскую власть в итоге от такой политики отказаться. Кроме того, известно, что «исключительные обострения нужды» даже в самый разгар проддиктаторства зачастую провоцировали «частичные уступки» вольному рынку. Ленин особо подчеркивал и даже предлагал программно зафиксировать, что, будучи мерой сугубо временной и вынужденной, уступки эти никогда не поведут «к отказу от упорного стремления осуществить государственную монополию» (268).

Впрочем, на протяжении всего периода Гражданской войны, пока для основной массы крестьянства актуальной казалась угроза реставрации помещичьего землевладения, общие успехи продразверстки давали Ленину серьёзный повод надеяться, что попытка ввести в стране плановое производство и распределение явочным порядком, не дожидаясь, пока наладится правильный продуктообмен, удалась: «Государственная заготовка хлеба в России по данным Компрода <…> с 1 августа 1917 г. по 1 августа 1918 г., дала около 30 миллионов пудов. За следующий год – около 110 миллионов пудов. За первые три месяца следующей (1919-1920) кампании заготовки, видимо, достигнут цифры около 45 миллионов пудов против 37 миллионов пудов за те же месяцы (август-октябрь) 1918 года. Эти цифры ясно говорят о медленном, но неуклонном улучшении дел, в смысле победы коммунизма над капитализмом. Это улучшение достигается несмотря на неслыханные в мире трудности, причиняемые гражданской войной…» (269).

В это период Ленин исходил из того, что крестьяне чем дальше, тем больше привыкают к новой политике: «…к разверстке, – когда государство говорит крестьянам, что они должны давать хлеб в ссуду, – <…> крестьяне привыкают, <…> мы имеем известия из ряда волостей о выполнении разверстки на все 100 процентов, <…> при всей ничтожности успехов успех все же есть, <…> наша продовольственная политика дает все более и более ясно понять крестьянину: если хочешь свободы торговли хлебом в разоренной стране, – тогда иди назад, пробуй Колчака, Деникина! Против этого мы будем бороться до последней капли крови. Здесь не может быть никаких уступок» (270); «Вот есть крестьянин, который имеет хлеб, а рядом голодный <…>. <…> Деникин и Колчак пробовали свободную торговлю, но лучшие, сознательные рабочие и крестьяне увидели на деле, что это такое и отвернулись от них. <…> Мы должны, чего бы это ни стоило, уничтожить свободную торговлю и спекуляцию, которые дают хлеб лишь кучке, а остальным голод» (271); «…мы из всех трудностей вылезем, мы восстановим промышленность, и рабочий свой долг вернет крестьянину сторицей. <…> Это мы говорим крестьянину, и он убеждается, что иного выбора нет» (272).

Побуждать крестьян к активному сотрудничеству с пролетарским государством должно было, по мнению Ленина, также то обстоятельство, что «Впервые при диктатуре пролетариата крестьянин работал на себя и питался лучше горожанина» (273) – действительно, в этот период хлебная норма в городах доходила порой до 50 гр. на человека в сутки. Анализируя в очередной раз достигнутые в рамках продразверсточной системы успехи на хлебном фронте, В. И. Ленин указывал в апреле 1920 года, что за пять последних месяцев собрано почти столько же (90 млн. пуд.), сколько за время с августа 1918 г. по август. 1919 г. (110 млн. пуд.), отметив особо, что весь хлеб собран «аппаратом нашего Компрода», «социалистическим, а не капиталистическим способом, не продажей на вольном рынке, – значит мы дорогу себе нашли. Мы уверены, что она верна и даст возможность нам добиться таких результатов, которые обеспечили бы нам громадное хозяйственное строительство» (274)…

15 марта 1921 года X съезд РКП(б) принял выработанный под непосредственным руководством В. И. Ленина проект резолюции, заменявшей продовольственную разверстку жестко фиксированным налогом. Объясняя причину столь неожиданных перемен, Ленин писал позднее, что, под влиянием Гражданской войны, большевики в 1918 году сделали ту ошибку, что решили произвести непосредственный переход к коммунистическому производству и распределению (275). Им тогда, по словам Ленина, казалось, что движение пойдёт по прямой линии, – оказалось же, что оно «пошло зигзагами» (276). Вся предыдущая (т. е. предшествовавшая реформе весны 1921 года) политика партии являлась последовательным, принципиальным, хотя и несколько поспешным продвижением вперед, к коммунизму. Это было наступление, именно в силу своей решительности и последовательности позволившее впоследствии существенно отступить (277). Ошибка, таким образом, заключалась не в том, что ввели «не тот» коммунизм, а в том, что именно «тот» коммунизм ввели слишком поспешно, не считаясь с историческими реалиями, игнорируя необходимость особого переходного этапа – этапа налаживания правильного продуктообмена: «Мы решили, что крестьяне по разверстке дадут нужное нам количество хлеба, а мы разверстаем его по заводам и фабрикам, – и выйдет у нас коммунистическое производство и распределение» (278).

Но что же имел в виду Ленин, когда, параллельно со всем вышеназванным, говорил о том, что «разверстка не «идеал», а горькая и печальная необходимость. Обратный взгляд – опасная ошибка» (279), что «своеобразный «военный коммунизм»» был вызван крайней нуждой, разорением и войной, что он был мерой временной, не отвечал и «не мог отвечать хозяйственным задачам пролетариата» (280), что он был продиктован условиями военными, а не экономическими (281)?

Попробуем разобраться. Начнем с того, что «военным» общий облик социализма отчётливо прорисовался задолго до появления на исторической арене «своеобразного «военного коммунизма»» – ещё тогда, когда непосредственно из ситуации войны Ленин выводил основные функциональные компоненты социалистического строя (282). Кроме того, и позднее Ленин неоднократно указывал на необходимость перенесения в область мирного строительства «того опыта, который мы приобрели в нашей военной деятельности» (283) – речь шла, разумеется, не только о хлебозаготовках: «оперировать всеми военными навыками» следовало и при реорганизации промышленности (284).

Мог ли после всего этого В. И. Ленин назвать «вынужденными» (как это делают многие наши историки (285)) такие мероприятия, как милитаризация труда, как абсолютное вето на частную торговлю, как нормировочное снабжение и натурализация зарплаты и т. п.? Мог ли он считать не отвечающей экономическим задачам пролетариата ту «систему мер, в сумме определивших своеобразие экономической политики Сов. гос-ва в 1918-20» (286), которую сам он неизменно характеризовал как «стройную» (448), социалистическую, а следовательно – теоретически правильную? Если да, то в этом случае придется признать, что Ленин полагал «вынужденной» и такую «меру», как принятие весной 1919 года II программы партии, где как раз речь шла и об упразднении денег, и об уравниловке, и ещё о многом-многом другом, что ныне ученые квалифицируют не иначе, как «издержки военного коммунизма». И уж совсем необъяснимым покажется, почему, публично открестившись от практики «военного коммунизма», Ленин впоследствии (то есть за целых 2 года!) ни разу не обмолвился ни словом о том, чтобы «очистить» партийную Программу от изобилующего в ней «военно-коммунистического» (с точки зрения Большой советской и прочих энциклопедий) «сора», хотя ясно отдавал себе отчет в том, что «новая программа» это не что иное, как «открыто водруженное знамя», по которому «внешний мир судит о партии» (287)?

Всё моментально прояснится, если мы раз и навсегда откажемся от соблазна приписывать Ленину тот взгляд на суть «военного коммунизма», которого придерживаются наши почтенные энциклопедисты и иже с ними. Когда Ленин говорил о том, что в стране сложился «своеобразный «военный коммунизм»», не отвечающий хозяйственным задачам пролетариата, он имел в виду ту самую ошибку советской власти, которая заключалась в излишне поспешном, игнорирующем проблему налаживания правильного обмена с крестьянством, коммунистическом строительстве. Только один этот «нестройный» момент во всей стройной системе военно-административного регулирования экономической жизни страны – отсутствие правильного социалистического продуктообмена между городом и деревней – явился, в конечном итоге, причиной, не позволившей большевикам продолжить последовательное продвижение по восходящей линии строительства нового общества.

Говоря о том, что, помимо общего стремления поскорее покорить казавшийся таким уже близким пик Коммунизма, здесь не могли не сыграть свою роковую роль и объективные обстоятельства военного времени, Ленин подчеркивал, что «мы не имели никакой другой возможности, кроме максимального применения немедленной монополии вплоть до изъятия всех излишков, хотя бы без всякой компенсации» (288). О том, что такое положение дел в принципе ненормально, В. И. Ленин, кстати, не забывал и в годы Гражданской войны, совершенно открыто признавая, что рабочие временно живут «в долг» у крестьян (289). Только в этом смысле (в смысле промышленной необеспеченности), а отнюдь не в смысле принципиальной порочности самого метода планово-директивных разверсток, конкретно-историческая разверстка 1918-20 гг. и явилась горькой и печальной необходимостью. Только в этом смысле она и превращалась из идеальной, стройной, коммунистической формы производства и распределения (290) – в нестройную, военно-коммунистическую, вынужденную войной и разорением. Только этим она и отличалась, в конечном счёте, от правильного социалистического продуктообмена.

О том, что отмена продразверстки явилась мерой внезапной и сугубо вынужденной, Ленин, в частности, говорил в марте 1922 года, разъясняя делегатам XI съезда РКП(б): «…никто не мог предвидеть того, что пролетариат достигнет власти в стране <…> и попытается сначала организовать крупное производство и распределение для крестьян, а потом, когда, по условиям культурным не осилит этой задачи, привлечет к делу капитализм. Всего этого никогда не предвидели…» (291).

«КТО КОГО?»

 

Но вот развёрстка отменена. Для того, чтобы дать рабочему хлеб, необходимо срочно наладить между пролетарским государством и крестьянином правильный продуктообмен, а для этого – в кратчайшие сроки восстановить разрушенное производство. Ситуация вынуждала большевиков вернуться на исходные рубежи, к полузабытой идее государственного капитализма (292). Как и весной 1918 г., задачей становилось «привлечь к себе, не жалея денег, культурнейшие из обученных капитализмом элементов, их взять на службу против мелкособственнического распада…» (293). На этот раз предусматривались и такие формы гос. капитализма, как кооперация (294) и аренда, преимущественно концессионного типа (295).

Сама идея концессий (т. е. отдачи иностранным капиталистам под разработку тех или иных источников сырья) родилась ещё в период Гражданской войны. 23 ноября 1920 г. вышел даже специальный декрет о концессиях. «…мы даём, – писал тогда Ленин, – преимущественно концессии на окраинах», в том числе – 17 млн. десятин северного леса (более 24% от его общей площади), медные рудники Западной Сибири и др. (296). Особенно выгодным В. И. Ленин считал соглашение о сдаче Камчатки в аренду американцам на 60 лет (из расчёта, что Советская Россия будет получать 2% от общего количества добытой там нефти): «…тут надо уцепиться обеими руками», – говорил Ленин, имея в виду, разумеется, и внешнеполитический резонанс такого соглашения (о чём речь шла выше (297)). Впрочем, обещавший Ленину в обмен на Камчатку «такой энтузиазм населения Соединенных штатов, что американское правительство сразу признает Советскую власть в России» (298) некий Вандерлип, выдававший себя за доверенное лицо президента Гардинга, – оказался чем-то вроде международного афериста (299). Правда, получив известие о том, что Гардинг публично открестился от Вандерлипа и от каких бы ты ни было контактов с большевиками, Ленин прореагировал следующим образом: «Гардинг, – лицо, которое выбрано в президенты, но которое вступит в должность только в марте будущего года, – когда появились известия о концессиях Вандерлипа, выпустил официальное опровержение, что «я ничего не знаю, с большевиками в сношениях не состою, ни о каких концессиях не слыхал». Это было время выборов, а во время выборов признаться, что имеешь дело с большевиками, пожалуй, чего доброго, потеряешь голоса. Поэтому он официально отвергнул это» (300)…

Заключая концессию, ни на секунду нельзя было, по мнению Ленина, забывать о том, что сделка предстоит с махровыми империалистами. Так, например, Ленин принципиально отказался дарить Вандерлипу свой портрет: «Я отклонил, потому что, когда даёшь портрет, пишешь: «Товарищу такому-то», а написать «товарищу Вандерлипу» нельзя. Как написать – я не знаю. Давать заведомому империалисту свой портрет было бы нелогично» (301).

Таким образом, политика концессий отнюдь не означала отказа от принципиального курса на войну против мирового империализма: «Концессия — это не мир с капитализмом, а война в новой плоскости…» (302). Необходимость перехода к такой сглаженной форме конфронтации, вынуждалась объективными условиями: «Без концессий мы своей программы электрификации страны выполнить не можем; без них в десять лет невозможно восстановить нашего хозяйства, а когда мы его восстановим, мы будем непобедимы для капитала» (303). И тогда возможно станет в очередной раз «надуть» империалистов, как их «надули», в частности, с Брестом: «Когда меня спрашивали, надеюсь ли я, что нам удастся надуть немцев, я по должности обязан был говорить, что не надеюсь. Но теперь Брестский договор отошёл в область истории . После этого не беритесь предсказывать кто кого надует. Не будем утверждать, сколько дней будет отделять заключение первого концессионного договора от первой крупной европейской революции. И поэтому насчёт договоров я утверждаю, что нам это совершенно не страшно» (304).

Помимо всех прочих выгод (таких, как получение от иностранного капитала передового промышленного опыта, новейших средств производства, а также части добываемого на территории Советской России сырья), концессии должны были помочь ещё и в том, что касалось поднятия жизненного уровня советских рабочих. Для этого, во-первых, предполагалось обязать концессионеров неуклонно повышать благосостояние занятых на их производстве пролетариев, доводя его «до средней заграничной нормы», обеспечивая их всем необходимым для жизни (305). Для того же, чтобы не сложилось такой ситуации, когда работающие на капиталистов окажутся в лучшем положении, чем те, кто остался за бортом капиталистической эксплуатации, предполагалось установить очередь на наёмный труд: «Рабочие поработали бы 6 месяцев, получили бы прозодежду и затем предоставили место другим, чтобы другие подкормились. Конечно, тут надо бороться с предрассудками. отработали полгода, подкормились, получили американскую обувь и одежду, уступайте место другим…» (306).

Переход от непосредственного коммунистического строительства к государственному капитализму являлся уступкой старому, своего рода отступлением – поначалу, правда, Ленин предпочитал говорить о «зигзаге» (307), термин же «отступление» появился в ленинских работах позже (308).

Как и в 1918-м, суть этого отступления заключалась в принципиальном нарушении формального равенства доходов. В обществе вновь легализовывалось богатство. Впрочем, отступление в социальной сфере (как и 3 года назад) должно было обернуться колоссальным шагом вперёд в сфере экономической, в том, что касалось организации правильного бестоварного обмена между городом и деревней. Реформа весны 1921-го, наряду с «частицей прежней развёрстки» должна была нести в себе «частицу того порядка, который один только представляется правильным, именно: обмен продуктов крупных социалистических фабрик на продукты крестьянского хозяйства через продовольственные органы государственной власти…» (309), когда бы «крестьянские продукты поступали рабочему государству не как излишки по развёрстке, и не как налог, а поступали бы в обмен на доставляемые крестьянству все необходимые ему продукты . На этом основании хозяйство страны, перешедшей к социализму, может быть построено» (310). Временные уступки свободному рынку предполагалось при этом свести к абсолютному минимуму, допуская лишь «известную свободу <…> местного земледелия, и местной промышленности в местном масштабе» (311). Впрочем, «известные» пределы свободы оборота поначалу оставались неизвестными: «В какой мере оставим мы свободу хозяйственного оборота, – писал Ленин делегатам X съезда партии, – мы не знаем» (312).

В самом скором времени в руках государства намечалось сосредоточить весь обмен: и оптовый, и розничный, и межрегиональный, и местный. «Если товары в твоих руках, – пояснял Ленин на X съезде партии, – ты держишь власть» (313). В этой связи перед местными продорганами ставилась ответственная задача: восстановить оборот, привлекая к сотрудничеству любой тип экономического уклада (в том числе и частнохозяйственный), не выпуская, однако, при этом из своих рук контроль за распределением товаров и продуктов. Это оказывалось много важнее, чем исправно собрать фиксированный налог: «Продовольственный работник знал до сих пор одну основную директиву: собери 100 % развёрстки. Теперь директива иная: собери 100 % налога в кратчайший срок, а затем собери ещё 100 % обменом на продукты крупной и мелкой промышленности. Тот, кто соберёт 75 % налога и 75 % (из второй сотни) , сделает более полезное государству дело, чем тот, кто соберёт 100% налога и 55% обменом» (314).

Действительность опрокинула все подобные расчёты. Если в 1918-м идея наладить правильный социалистический продуктообмен с быстротой стихийного бедствия породила «непосредственный переход к коммунистическому производству и распределению» (315), то в 1921-м та же самая формула с ещё большей стремительностью вызвала к жизни могучего джина свободного мелкобуржуазного предпринимательства. Попытка установления тотального государственного посредничества материализовалась в виде тривиальной ставки подоходного налога. Провести российского верблюда через игольное ушко госкапиталистического учёта и контроля «хотя бы к одному из подступов» коммунизма (316) в очередной раз не удалось. Это обстоятельство Ленин был вынужден признать, и выступая перед делегатами XI съезда партии (317), и обращаясь в ноябре 1922 г. к русским колонистам в Америке (318).

Таким образом, вместо предполагаемого поначалу ограниченного отступления-зигзага в области распределения (с одновременным фронтальным наступлением в области организации экономики), реформа 1921 г. совершенно неожиданно привела к «сильнейшему поражению и отступлению» (319) сразу по всем направлениям: «Мы совершенно ясно видим и не скрываем, что новая экономическая политика есть отступление…» (320). В стране стихийно сложился вполне независимый от государства анархический рынок, в результате чего ещё дальше должен был зайти процесс имущественного расслоения. Торгашеский натиск на социализм был настолько сильным, что о возможности «приостановки отступления (экономического)» Ленин смог заговорить в полный голос лишь весной 1922 г. (321). Впрочем, приостановить отступление не удалось. О том, что «Мы сейчас отступаем назад», Ленин писал и через 9 месяцев, в ноябре 1922 г. Любопытно в этой связи, что если весной 1921 г. в качестве начала переходного к социализму этапа Ленин называет 1921 г. (322), то в подготовительных материалах к X съезду Советов, состоявшемуся в конце 1922 г., он указывает 1922 г. (323).

В течение всего этого времени Ленин вёл напряжённые «поиски экономической политики» (324), которая позволила бы советской власти даже в условиях нэпа преодолеть анархию свободного рынка, неуклонно поднимаясь «по линии государственного капитализма вперёд, к социализму и коммунизму (как высшей ступени социализма)» (325). Ситуация, впрочем, существенно облегчалась тем обстоятельством, что в прошедший, военный период большевиками было завоёвано столько, что (даже «минус уже уступленное нэпу») этого было вполне достаточно для построения в России социализма (326); «…если бы, начиная с 1917 по 1921 год, мы не завоевали себе этих позиций, у нас не было бы пространства для отступления…» (327), «…мы отступаем, потому что у нас достаточно завоёвано…» (328).

Новая теория призвана была разъяснить партии, каким образом в условиях нэпа большевики смогут одновременно и «выучиться социализму» (329) у крупной трестовской буржуазии, и научить ему буржуазию мелкую (330). В новых условиях уже нельзя было, как раньше, привлекать Тит Титычей к сотрудничеству в революционном порядке (331). Даже создание идя них искусственно завышенной зарплаты не играло такой решающей, как в 1918 г., роли. На место кнута и пряника как основных учебных инструментов становился косвенный способ обучения революционных пролетариев: посредством организации ими победоносного экономического соревнования с капиталистами (332). Учиться необходимо было также через деятельность смешанных (с участием иностранного капитала) обществ (333).

Чтобы избежать при этом внешнеэкономической кабалы, пуще зеницы ока необходимо было оберегать монополию внешней торговли: «Торговать свободно мы не можем, – указывал Ленин в марте 1922 г., – это гибель для России» (334). Нельзя было допускать даже относительной децентрализации внешнеторгового дела: это означало бы «дублировать плохой Внешторг плохими внешторгиками, из коих 90% купят капиталисты» (335). Думается, нет ничего странного ни в том, что при таких условиях концессии так и не смогли получить сколь-нибудь широкого распространения (336), ни в том, что против монополии внешней торговли одно время выступали даже такие люди, как Сталин, Зиновьев, Каменев, не говоря уже о Бухарине (337).

Что же касается задачи научения основной массы крестьян социализму, то она также подвергалась существенному видоизменению. Если даже тогда, в 1918-м ни увлекательный пример товхозов, ни могучий прессинг тотальной гос. монополии не смогли заставить тамбовского мужика везти хлеб на казённые ссыпные пункты («…спекуляция вместо государственной монополии врывается во все поры» – констатировал Ленин в мае 1918 г. (338)), то теперь, в условиях легализованной и бурно процветающей Сухаревки, подобные меры окончательно теряли всякий смысл. Оставалось одно: убедить крестьянина в реальном умении коммунистов содействовать ему более эффективно, чем это делают капиталисты: «Либо мы это докажем, либо он нас пошлёт ко всем чертям. Это совершенно неминуемо» (339).

Итак, победить рынок следовало на сей раз не путём открытой административно-вооружённой борьбы с ним, а путём экономического, в рамках этого рынка, соревнования с капитализмом: «…вся наша новая экономическая политика является применением <…> коммунистами приемов торговых, приемов капиталистических» (340).

Ясно сознавая всю диалектичность ситуации, когда, с одной стороны, во главе государства стоит партия революционного пролетариата, а с другой – экономика страны развивается по законам рынка и капиталистической конкуренции, Ленин объяснил её так: «»Россия не достигла такой высоты развития производительных сил, при которых возможен социализм”. Это бесспорное положение . Если для создания социализма требуется определённый уровень культуры , то почему нам нельзя начать с завоевания революционным путём предпосылок для этого определённого уровня, а потом уже, на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя, двинуться догонять другие народы» (341).

Следует в этой связи особо подчеркнуть, что ни признание отступления свершившимся фактом, ни существенное видоизменение в этой связи всей концепции переходного к социализму периода – не означали абсолютно никакой ревизии базисных взглядов Ленина на социализм как на конечною цель всех переходных мер. Речь могла идти лишь о вынужденной тактической корректировке конкретных путей достижения этой цели (342). Так, полемизируя со сменовеховцем Н. В. Устряловым (а заодно и со многими нынешними историками и публицистами) Ленин особо подчеркнул, что нэп – это всего лишь тактика, а ни в коей мере не «эволюция большевизма» (343).

«ТВЕРДОСТЬ АППАРАТА СОХРАНИТЬ»

Еще в период непосредственного коммунистического строительства Ленин указывал на необходимость строжайшего контроля и надзора со стороны «организованного авангарда» (т. е. партии) за всеми сторонами государственной жизни, вплоть до определения им меры труда и его вознаграждения (344). Тотальный партконтроль за всеми звеньями госаппарата являлся главной гарантией их правильного, «культурного» функционирования: «Чем объясняется, что в Наркоминделе лучший состав служащих? Тем, что Наркоминдел работает под непосредственным руководством нашего ЦК» (345).

Проводимые по инициативе руководящих партийных инстанций непрерывные кадровые перестановки решали всё, ибо они могли обеспечить поддержание аппарата в состоянии повышенной «подвижности» (346).

В. И. Ленину часто приходилось спорить по вопросу о допустимости непосредственного подчинения государственных органов партийным: «…такое соединение, – отмечал он в марте 1923 г., – является единственным залогом успешной работы. Я думаю, что всякие сомнения на этот счет вылезают из самых пыльных углов нашего госаппарата и что на них следует отвечать только одним – насмешкой» (347). На обсуждение Политбюро, в частности, необходимо было выносить все важнейшие государственные вопросы. Именно в таком «гибком соединении советского с партийным» Ленину виделся «источник чрезвычайной силы» всей политики РКП(б) (348). Любопытно, что, говоря о складывании «неправильного отношения между партией и государством», Ленин подразумевал отнюдь не сам факт «перетаскивания» дел из СНК на окончательное разрешение в Политбюро. Более того, Ленин полагал, что запретить такое перетаскивание абсолютно невозможно, – необходимо было лишь «пресекать всякое обращение по мелочам» (349).

Центральные партийные инстанции должны были довлеть абсолютно, осуществляя не просто надзор, но также «установление вообще всех основных понятий и всех основных правил для всей нашей и партийной, и советской работы в республике вообще», иными словами – отправляя функцию законодателя (350). Концептуально такое положение вещей следовало из того, что «…классами руководят политические партии, политические партии управляются группами наиболее авторитетных, влиятельных, опытных, выбираемых на самые ответственные должности лиц, называемых вождями . Договориться до противоположения вообще диктатуры масс диктатуре вождей есть смехотворная нелепость и глупость…» (351).

Помимо концептуального, имелось и рациональное, практическое обоснование тезиса об абсолютном значении высших партийных органов. Доказывая в письме И. В. Сталину от 20 мая 1922 г. необходимость строжайшей централизации прокурорского надзора, В. И. Ленин отметил: «Едва ли кто решится отрицать, что нашей партии легче найти десяток надежных коммунистов, достаточно образованных юридически и способных противостоять всяким чисто местным влияниям, чем найти таковых же сотни . Эти десять человек, находясь в центре, работают под самым близким наблюдением и в самом непосредственном контакте с тремя партийными учреждениями, которые представляют из себя максимальную гарантию против местных и личных влияний, именно: Оргбюро ЦК, Политбюро ЦК и ЦКК» (352). Практическая логика, таким образом, вполне ясна: надежные коммунисты в России сотнями не исчисляются, поэтому гораздо проще собрать их в центре и поручить им все государственное надзорное управление, подчинив при этом непосредственно трем высшим партийным инстанциям, состоящим, как известно, из еще более надёжных и образованных коммунистов.

Однако, если в эпоху комбедов и продразверстки никакой реальной альтернативы большевистскому руководству госаппаратом не было и быть не могло, то с переходом к нэпу ситуация существенно осложнилась. Нэп вызвал к жизни и легализовал совершенно автономные от РКП(б) экономические силы: отечественную и иностранную буржуазию. Это создавало угрозу отрыва отдельных звеньев госаппарата от партии и функционирования их не в интересах революционного пролетариата, а в интересах растущего, как на дрожжах, капитализма.

В этой ситуации неожиданно выяснилось, что советский гос. аппарат оказался вовсе не буржуазным по форме (каковым он должен был бы быть согласно теории), что он «в наибольшей степени представляет из себя пережиток старого…» (353), т. е. добуржуазного: «…нам бы для начала, – сетовал в связи с этим Ленин, – достаточно настоящей буржуазной культуры, нам бы для начала обойтись без особенно махровых типов культур буржуазного порядка, т. е. культур чиновничьей, или крепостнической…» (354), затягивающих пролетарское государство в трясину бюрократизма.

Вопреки довольно распространенной теперь точке зрения, согласно которой Ленин, объявляя войну бюрократизму, собирался начать демонтаж всей советской административной системы (об этом, в частности, пишет Г. Х. Попов), в действительности он стремился к дальнейшему совершенствованию существующей системы, управления, борясь лишь с такими ее недугами, как взяточничество и волокита.

Бюрократизм (в его ленинском понимании) вырастал из общенародного и, в еще большей степени, аппаратного бескультурья, т. е. из неумения эффективно бороться с волокитой и взяточничеством (355). Нэп превращал волокиту и взяточничество в настоящие Сциллу и Харибду на пути России в социализм. В условиях, когда рядом бурно развивался полный сил частный сектор, легендарная московская волокита становилась особенно опасной. Она грозила полным поражением (даже при условии абсолютной монополии внешней торговли) социализма на внутреннем экономическом ипподроме. Взяточничество же таило в себе, быть может, еще большую опасность. Оно давало разного рода предпринимателям (и прежде всего – иностранцам) верную возможность перетянуть советскую власть на свою сторону, «взятками скупив наших чиновников» (356).

Большевики, таким образом, оказывались «в гораздо более трудных условиях, чем при прямом нашествии белых» (357). Так, в письме к Л. Б. Каменеву от 3 марта 1922 г. В. И. Ленин подчеркнул: «…мы дальше не отступаем в экономике и покушающиеся нас надуть <…> встретят террор; этого слова не употреблять, но «тонко и вежливо намекнуть» на сие. <…> величайшая ошибка думать, что нэп положил конец террору. Мы еще вернемся к террору и террору экономическому» (358); «Когда надо было <…> идти вперед, наступать на врага с беззаветной смелостью <…>, мы так и наступали. Когда понадобится, сумеем это сделать ещё раз и ещё не раз», – указывал Ленин в апреле того же года (359).

Сказанное было особенно актуально в свете того, что «последний и решительный бой» со старым обществом оставался отнюдь не за горами: «…борьба с капиталистическим обществом стала во сто раз более ожесточенной и опасной, потому что мы не всегда ясно видим, где против нас враг и кто наш друг» (360); «Вот к чему сводится вся теперешняя война: кто победит, кто скорее воспользуется — капитализм, который мы не пускаем в дверь или даже в несколько дверей (и во много таких дверей, которых мы сами не знаем и которые открываются помимо нас и против нас), или пролетарская государственная власть» (361).

Для того, чтобы в этих условиях отстоять от врагов завоеванные в предшествующий период высоты, чтобы, как и прежде, с полной уверенностью говорить о том, что «государство – это мы, мы, сознательные рабочие, мы, коммунисты» (362), – необходимо было как можно скорее одолеть бюрократизм, расстроив тем самым стремительно складывающееся единство настроений тысяч и десятков тысяч буржуев – и «советских служащих, участников новой экономической политики» (363).

Борьбу следовало вести и против одних, и против других, с особой суровостью расправляясь, естественно, с буржуями и их политическими пособниками. Так, за взяткодательство, а также за «политическое оказательство» мелкобуржуазной стихии (под которым подразумевалась деятельность меньшевиков и эсеров) Ленин предлагал примерно расстреливать (364), тогда как за получение взятки – лишь сажать в тюрьму (365).

Пролетарский суд, как и раньше, являлся главнейшим орудием борьбы за трудовую дисциплину госслужащих, за повышение их «культурности» – и против любых покушений на интересы социализма. «…диссуды, – отмечал Ленин в 1922 г., – должны неуклонно повышать дисциплину труда и культурные формы борьбы за нее» (366), сводившиеся, в конечном счете, к умению своевременно подвести бюрократа под трибунал. «Если ты выступаешь, – разъяснял Ленин суть административной культуры, – потрудись выступать с документами. Сначала дай телеграмму, в Москве еще есть телефоны, пошли телефонограмму в соответствующие учреждения, дай копию Цюрупе, скажи: я считаю сделку спешной и за волокиту буду преследовать. Об этой элементарной культурности надо подумать, подойти к делу обдуманно: если дело не решается сразу, двумя минутами, разговором по телефону, возьми документы, обставив себя ими и скажи: «Если ты проявишь волокиту, я тебя посажу в тюрьму» У нас есть пролетарский суд в Москве, и он должен притянуть тех, которые виновны, почему несколько десятков тысяч пудов консервов не куплены» (367) (речь шла о деятельности Внешторга).

Именно в условиях нэпа, когда война с буржуазией переместилась с линии фронта в повседневную жизнь, особенно ярко выявлялось коренное отличие пролетарского суда от суда буржуазного. Центральной задачей пролетарской Фемиды становилась не холодно-формальное охранение буквы Закона, но принципиальное, всеми методами, вплоть до прямого террора, отстаивание интересов социализма, недопущение такой ситуации, когда бы в жизнь проводилось «нечто формально правильное, а по сути издевательство» (368). Так, рассуждая о необходимости пресечь формально не противозаконную, а по сути контрреволюционную деятельность лидеров соглашательских партий В. М. Чернова и Ю. О. Мартова, Ленин указывал, что «место им – в тюрьме, а не на беспартийной конференции» (369). Кроме того, Ленин предлагал внести в текст УК РСФСР вполне открыто «принципиальное и политически правдивое (а не только политически узкое) положение, мотивирующее суть и оправдание террора, его необходимость, его пределы. Суд должен не устранять террор; обещать это было бы самообманом или обманом, а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши и без прикрас <…>. С коммунистическим приветом Ленин» (370).

Такая оценка роли суда и юстиции вообще следовала из уже рассмотренного выше взгляда на пролетарскую государственность как нерасчленимое триединство законодательной, исполнительной и судебной власти, созданное по образцу Парижской Коммуны, – взгляда, не подвергавшегося в годы нэпа абсолютно никакому пересмотру. Так, от имени СНК продолжали издаваться декреты (в частности, Ленин указывал, что его письменное распоряжение эквивалентно по значимости постановлению Президиума ВЦИК (371)). Президиуму ВЦИК Ленин предлагал отправлять функции пролетарского суда – учреждения, пугающего клоповником, сажая в тюрьму проштрафившихся бюрократов (372) (аналогичную роль Ленин отводил ранее и самому себе, когда издавал постановление об аресте в один месяц зав. санаторием «Горки» Е. Я. Вевера, виновного в порубке одной парковой ели (373)).

Если и произошли в связи с переходом к нэпу изменения в общей оценке Лениным места и значения законов в жизни общества, то лишь в сторону еще большего их девальвирования. В годы Гражданской войны при помощи декретов Советская власть вела пропаганду и агитацию. Когда же на повестку дня встало экономическое соревнование с капитализмом, когда необходимым стало ежедневно и ежечасно пресекать формально законные происки врагов, Ленин указал, что «нам нужна проверка пригодности людей, проверка практического исполнения«, а не «новые декреты, не новые учреждения, не новые способы борьбы» (374). Следовало, наконец, «бросить игру в декреты (была необходима полоса пропаганды декретами; это было нужно для успеха революции. Это прошло…» (375); «…декреты – говно», – указывал Ленин в феврале 1922 г., – «…искать людей, проверять работу – в этом все», «иначе из бюрократизма и волокиты, которые нас душат, не вылезть» (376). Думается, в этой связи, что не случайным явился изначальный отказ Советской власти от термина «закон» и обращение к такому понятию, как «декрет», имеющему, несомненно, гораздо более административно-командный облик; «Декреты – это инструкции, зовущие к массовому практическому делу» (377).

Исходя из такой системы взглядов, В. И. Ленин рекомендовал Наркомюсту усилить борьбу со злоупотреблениями, заменяя с этой целью штрафы расстрелами (378), а также организуя ряд «образцовых процессов» в наиболее крупных городах (379). Заботясь о том, чтобы НКЮст не превратился в формально-бюрократическое учреждение буржуазного типа, Ленин указывал: «НКЮст «забыл» что подтянуть, встряхнуть, перетряхнуть нар. суды и научить их карать беспощадно, вплоть до расстрела и быстро за злоупотребления новой экономической политикой, это долг НКЮста». За это он отвечает <…>. Воспитательное значение судов громадно» (380). Необходимо было прямое воздействие на нар. судей и членов рев. трибуналов через партию в смысле усиления репрессий; всё это должно было «вестись систематично, упорно, настойчиво, с обязательной отчетностью . Каждого члена коллегии НКЮста <…> надо бы оценивать <…> после справки: сколько коммунистов ты закатал в тюрьму втрое строже, чем беспартийных за те же проступки? сколько бюрократов ты закатал в тюрьму за бюрократизм и волокиту? скольких купцов за злоупотребление нэпо ты подвёл под расстрел или под другое не игрушечное наказание? Не можешь ответить на этот вопрос? – значит, ты шалопай, которого надо гнать из партии за «комчванство»» (381). ЦК партии должен был, по мнению Ленина, не только диктовать органам правосудия революционно-необходимый процент показательных расстрелов, но иметь, кроме того, право «полной смены работников НКЮста» в случае их служебного несоответствия (382). О том, насколько сложной и противоречивой была реальная нэповская действительность, ясно свидетельствует постскриптум, которым Ленин закончил это письмо: «Ни малейшего упоминания в печати о моем письме быть не должно. Пусть кто хочет выступает за своей подписью, не упоминая меня…» (383).

Помимо пролетарского суда и непосредственного партийного руководства, правильное функционирование государственного аппарата должно было обеспечиваться и особым, «супераппаратным» контролем. С этой целью В. И. Ленин, как известно, предлагал объединить ЦКК и РКИ, одновременно пополнив ЦКК 75-100 лучшими рабочими и крестьянами, которые были бы назначены партийным съездом. В результате организационного слиянии с высшей партийной инстанцией Рабкрин должен был приобрести «столь высокий авторитет», что стал бы «не хуже нашего НКИД» (384).

Этим, по мысли Ленина, обеспечивалась бы прочная связь ЦК (не говоря уже о ЦКК-РКИ) с «действительно широкими массами» (385). Итак, весь партийно-государственный аппарат должен был контролироваться партийно-государственными органами контроля, сформированным тем же путем и по тем же принципам, что и сам аппарат, фактически являющимся его (аппарата) составной частью. В. И. Ленин, правда, высказал мысль о необходимости «многочисленных проверок» и этого органа контроля (386).

Подобная структура могла вызвать у некоторых членов партии серьезные возражения. Превентивно парируя их, Ленин писал: «Будут говорить, что это создаст полный хаос в работе, что члены ЦК, не зная, что делать, будут слоняться по наркоматам . и т. д. и т. п. Мне кажется, что характер таких возражений слишком изобличает их источник и что на эти возражения едва ли стоит даже отвечать». Далее, однако, Ленин все же пояснял, что «мы именно не предполагаем обычного типа состава служащих в этом наркомате, а берем в нем исключительно состав наилучших рабочих, которые по проверке съезда, партии заслуживают выбора в ЦК» (387). Итак, гарантия эффективности нового органа контроля – в личных достоинствах 75 лучших рабочих, а гарантия их личных достоинств – в резолюции партийного съезда. Помимо решения съезда, для утверждения контролера в должности необходима была также виза нескольких проверочных аппаратных комиссий, плюс особая рекомендация нескольких членов РКП(б). (Но ведь и комиссии, и отдельные коммунисты могли и должны были требовать от кандидата в контролеры лишь то, чего требовали, в свою очередь, высшие партийные и государственные инстанции, контролировать которые, в свою очередь, и обязан был привлекаемый рабочий!)

Реорганизованный Рабкрин в еще большей степени, чем иные органы власти, призван был судить «не только с точки зрения законности, но и с точки зрения целесообразности» (388), привлекая к ответственности не столько за нарушения формальных установлений, сколько за формально законные, но противоречащие интересам социализма действия. Сама же деятельность сотрудников ЦКК-РКИ, по соображениям партийной целесообразности, могла идти вразрез с традиционными представлениями о законности. При подготовке к «ловле» формально невиновных, а на деле пособничающих нэпу и наносящих ущерб социализму, служащих «рабкринщики» и «цекакисты» должны были придумывать «особые ухищрения для того, чтобы прикрыть свои походы, подходы и т. п.»; «…в западноевропейских учреждениях подобные положения вызвали бы неслыханное негодование, чувство нравственного возмущения и т. д.», но это свидетельствовало бы лишь о полной «обюрокраченности» тамошнего госаппарата. Дабы не впасть в подобный ханжеский формализм, необходимо было пополнять арсенал методов работы ЦКК-РКИ «полушутливыми проделками», «хитростями», «каверзами» или чем-нибудь «в этом роде»: «В самом деле, почему не соединить приятное с полезным? Почему не воспользоваться какой-нибудь шутливой или полушутливой проделкой для того, чтобы накрыть что-нибудь смешное, что-нибудь вредное, что-нибудь полусмешное, полувредное и т. д.? Мне кажется, что наш Рабкрин выиграет немало, если примет эти соображения к своему рассмотрению, и что список казусов, посредством которых наша ЦКК или ее коллеги по Рабкрину выиграли несколько своих наиболее блестящих побед, будет обогащен немало похождениями наших будущих “рабкринщиков” и “цекакистов” и в местах, не совсем удобоупоминаемых в чинных и чопорных учебниках» (389), ведь конечная цель полностью оправдывала любые «полушутливые проделки», любые «хитрости», любые средства.

К проблеме борьбы за чистоту и партийность госаппарата вплотную примыкает и проблема партийного руководства профсоюзами в период нэпа. Еще в 1918 г. Ленин говорил, что «величайшим искажением основных начал Советской власти и полным отказом от социализма является всякое, прямое или косвенное, узаконение собственности рабочих отдельной фабрики или отдельной профессии на их особое производство, или их права ослаблять или тормозить распоряжения общегосударственной власти» (390). Неудивительна поэтому совершенно определенная оценка Лениным сущности хозрасчета, с одной стороны, переводившего госпредприятия «в значительной степени на коммерческие, капиталистические основания» (391), а с другой вынуждавшего «вернуться на довольно продолжительное время к добровольному членству в профсоюзах» (392), что восстанавливало и узость, присущую буржуазным профсоюзам (393). Речь, следовательно, не могла уже идти, как в 1919 году, о прямом «огосударствлении» рабочих союзов (394). Для того, чтобы не выпустить профсоюзное движение из-под партийного контроля, необходимы были специальные организационные преобразования, закрепляющие – во всем строении профсоюзов – ту истину, что они – суть «передаточный механизм от компартии к массам» (395), остающийся, как и в 1920 г., беспартийным сугубо формально (396). Так, в не подлежавшем публикации примечании к проекту тезисов о роли и задачах профсоюзов Ленин указывал: «Политбюро поручает Оргбюро ЦеКа специальную комиссию для проверки и обновления руководящих верхушек (а по возможности и всех комработников) профдвижения с точки зрения усиления борьбы с мелкобуржуазными, эсеро-меньшевистскими и анархическими влияниями и уклонами» (397).

В условиях нэпа от профсоюзов частично отбирались управленческие функции (398) и профсоюзы вновь превращались в орудие борьбы «трудящихся масс против их нанимателей», что имело огромное значение, если учесть фактически организационный отрыв директоров хозрасчетных предприятий от государства (399). Впрочем, как и раньше, профсоюзы не должны были забывать о своей миссии «школы коммунизма», вести «практическое обучение рабочих», управлению хозяйством страны (400), убеждением и принуждением вовлекая трудящихся в единый процесс социалистического строительства (401).

О КООПЕРАЦИИ

 

Убедить крестьянина в том, что большевики способны оказать ему эффективное экономическое содействие, самоцелью не являлось. Это было необходимо лишь постольку, поскольку могло способствовать решению одной из центральных задач переходного к социализму периода – задачи превращения раздробленного крестьянина в централизованного работника. До тех же пор, пока мелкохозяйственный уклад продолжал господствовать в России, сохранялась «более прочная экономическая база для капитализма, чем для коммунизма» (402). Но как «подрезать» корни мелкого хозяйства (403), этого «главного врага социализма у нас» (404), в условиях относительно мирного экономического соревнования различных укладов, в условиях, когда российская деревня сказала большевикам «нет» не только по вопросу о разверстке, но даже по поводу такого, казалось бы, взаимовыгодного установления, как правильный социалистический продуктообмен? Пытаясь понять, каким виделся В. И. Ленину путь разрешения этой сложнейшей задачи, мы вплотную подходим к одной из наиболее дискуссионных проблем: к проблеме т. н. «ленинского кооперативного плана».

Следует сразу оговориться, что принципиальная оценка раздробленной добровольной кооперации как аппарата буржуазного, выросшего в атмосфере «лавочничества» и воспитавшего целое поколение руководителей в духе буржуазного миросозерцания, аппарата, дающего особенно высокий процент белогвардейщины, и поэтому никакого «политического доверия» не заслуживающего, никогда Лениным сомнению не подвергалась (405). Это обстоятельство, думается, и предопределило изначальную (сразу после Октября) попытку раз и навсегда покончить с кооперацией такого рода. Ее место должна была занять единая сеть потребительских обществ, являющихся в то же время обществами сбыта продуктов (406), охватывающих в принудительном порядке все население России (407). Речь шла, таким образом, об уже упоминавшихся коммунах-снабсбыткомах-советах (408).

Вспомнить о буржуазных кооперативах пришлось спустя полгода, когда очевидным стало, что без их содействия революционному пролетариату не удается объединить все население в «единый, пролетарски руководимый кооператив» (409). Вплоть до начала 1919 г. ленинская тактика по данному вопросу оставалась двойственной.

С одной стороны её характеризовало признание необходимости компромисса с кооператорами как с буржуазными специалистами (напомним, что компромисс с буржуазией – суть этапа «государственного капитализма») (410).

С другой стороны был предусмотрен жесткий контроль и общее руководство буржуазной кооперацией, во-первых, со стороны рабочих кооперативов – Ленин особо подчеркивал «преобладающую роль пролетарского и полупролетарского населения в ведении кооперативного дела» (411), а во-вторых, со стороны непосредственно центральной власти: «Кооперативы обязать немедленно декретом 1) устроить при каждой лавке ссыпной пункт; 2) давать товары только по заборным книжкам потребителей; 3) крестьянам-посевщикам не давать ни одного товара иначе как в обмен на хлеб. Установить формы и способы контроля за осуществлением этих мер и суровую ответственность (конфискация всего имущества) за их нарушение» (412). Органы ВЧК, в частности, должны были выявлять среди кооператоров лиц, исповедующих буржуазное миросозерцание: их надлежало заменять коммунистами. Иными словами, задача на этом этапе заключалась в том, чтобы «взять себе» распределительный аппарат старой кооперации, имея в виду скорейшее объединение всего населения в рамках единого огосударствленного кооператива (413).

В феврале 1919 г., когда, как уже упоминалось, в стране осуществлялся стратегический поворот к непосредственному введению коммунистических форм производства и распределения, В. И. Ленин составил письмо «О мерах перехода от буржуазно-кооперативного к пролетарски-коммунистическому снабжению и распределению», в котором указал на необходимость разработать конкретный план такого перехода (414). Однако события развивались столь стремительно, что уже 16 марта СНК принял Декрет о потребительских коммунах (по которому имеющиеся в городах и деревнях кооперативы превращались в единую потребкоммуну), что, по мнению Ленина, снимало поставленный чуть раньше вопрос о необходимости особых переходных мер (415).

Впрочем, уже на IX съезде РКП(б) В. И. Ленин вновь выступит против «немедленного огосударствления кооперативов» (447), так как, по итогам прошедшего года, вынужден будет признать его невозможность. Впрочем, на этом съезде была принята, резолюция, которая, хотя формально у не огосударствляла кооперацию, фактически определяла ее целиком и полностью в ведение Компрода. В этой связи не следует забывать, что буквально за несколько месяцев до съезда Ленин еще наделялся в кратчайшие сроки объединить всю страну в рамках единого кооператива: «…Советская республика, может быть, через несколько недель, а может быть, через небольшое число месяцев превратится в один великий кооператив трудящихся» (416).

Следующий этап становления кооперативной тактики связан с эпохой реформы весны 1921 г. Предвидя неизбежное, в связи с ее проведением, оживление мелкохозяйственной экономической активности, уже 15 марта 1921 г., выступая перед делегатами X съезда партии, Ленин сделал вывод о том, что «при местном хозяйственном обороте кооперация, которая у нас в состоянии чрезмерного задушения, нам нужна» (417). Примечательно, что Ленин в данном случае говорит о необходимости лишь ослабить «чрезмерность» удушения (отменить резолюцию IX съезда), продолжая, как и прежде оценивать кооперацию как институт сугубо буржуазный; тем не менее, он все же отдает ей предпочтение перед раздробленными формами капиталистического хозяйствования, т.к. полагает, что «средств систематического воздействия и контроля по отношению к кооперации будет у коммунистов все-таки несколько больше» (418).

В брошюре «О продовольственном налоге» В. И. Ленин вводит уже особое понятие «кооперативного капитализма» как разновидности (в условиях советской власти) капитализма государственного: «Кооперация есть тоже вид государственного капитализма, но менее простой, менее отчетливо-очерченный, более запутанный и поэтому ставящий перед нашей властью на практике большие трудности» (419), связанные с трудностью изоляции его от стихии свободного рынка. «Кооперативный капитализм похож на государственный в том отношении, что облегчает учет, контроль, надзор, договорные отношения между государством и капиталистом. Кооперация, как форма торговли, выгоднее и полезнее, чем частная торговля не только по указанным причинам, но и потому, что она облегчает объединение, организацию миллионов населения, затем всего населения поголовно, а это обстоятельство, в свою очередь, есть гигантский плюс с точки зрения дальнейшего перехода от государственного капитализма к социализму» (420); «…необходимо приложить усилия, чтобы это развитие капитализма направить в русло кооперативного капитализма» (421), соблюдая при этом, естественно, «известную меру» (422). Кооперативная политика должна была, по мысли Ленина, дать самую верную возможность в условиях легализации местного оборота, осуществить «в неопределенный», правда, срок, переход от мелкого хозяйства «к крупному производству на началах добровольного объединения» (423).

Впрочем, добровольным должно было быть лишь долевое участие. Сам же факт членствования в кооперативе оставался строго обязательным: это являлось необходимым в свете будущего перехода от раздробленных форм кооперации к единому всенародному кооперативу, от «варварства» – к «цивилизации». В борьбе же с мелкохозяйственным варварством не следовало, по мысли Ленина, «жалеть диктаторских приемов, не останавливаясь перед варварскими средствами борьбы…» (424). Можно лишь предположить, что когда позднее Ленин заговорит о необходимости перенести «центр тяжести» на «мирную организационную «культурную» работу», на экономические (финансовые и банковские) формы поощрения кооперации (425), он будет иметь тогда в виду возможность отказаться от «варварских средств борьбы против варварства», т.е. от попыток силой ускорить процесс вовлечения населения в кооперацию, но отнюдь не отказ от прежнего общего направления кооперативного движения в сторону скорейшего создания единого социалистического кооператива.

Сказанного достаточно, чтобы заявить вполне определенно: те идеи, которые ряд нынешних авторов пытается искусственно увязать лишь со статьей «О кооперации», написанной 6 января 1923 г, в гораздо более полном и разработанном виде представлены в ленинских работах, относящихся ещё к 1921-1922 гг. В статье же «О кооперации» в этом смысле не содержится ничего принципиально нового. Речь в ней по-прежнему идет как о необходимости всячески развивать кооперативные формы хозяйствования, так и о принципиальной возможности «третировать» кооперацию как «торгашескую», т. е. как обнаруживающую симптомы экономического анархизма (426). Более того, именно принципиальная возможность противопоставить кооперативный капитализм (как разновидность, хотя и ущербную, капитализма государственного) анархии неподконтрольного государству обмена, анархии рынка – именно она и делала развитие кооперации, с точки зрения социалистического строительства, и выгодным, и полезным (427).

Кооперативное движение по-прежнему имело смысл лишь постольку, поскольку на смену «варварскому» строю раздробленных мелких хозяйств и торгашеских кооперативчиков очень скоро должен был прийти строй «цивилизованных» (428), т. е. объединенных единой организационной структурой кооперативов. Структура эта, при условии изначальной гос. собственности на средства производства (429), позволила бы одним махом, вновь проведя страну через горнило экономического террора, довершить «классовую победу пролетариата над буржуазией» (430) (в том числе, разумеется, и буржуазией кооператорской) и наконец-то «превратить всех граждан данной страны поголовно в членов одного общенационального или, вернее, общегосударственного кооператива» (431), о чем Ленин писал еще в марте 1918-го. «Капитализм умышленно разъединял слои населения, – говорил Ленин в декабре того же года. – Это разъединение должно исчезнуть окончательно и бесповоротно, и все общество должно превратиться в единый кооператив трудящихся. Ни. о какой независимости отдельных групп не может и не должно быть речи» (432). Совершенно ясно, почему в этом свете «простой рост кооперации» становился позднее, уже в условиях нэпа «для нас тождественным с ростом социализма» (433). С одной стороны, он неизбежно вел к становлению в сельском хозяйстве крупных, централизованных, госкапиталистических форм хозяйствования – в том, что даже свободное, не подгоняемое сверху, экономическое развитее любой (в т.ч. и с/х) отрасли идет по пути становления крупных централизованных монополистических форм, а не по пути консервации мелких форм производства, Ленин, напомним, не сомневался никогда. С другой стороны, наличие таких факторов, как власть в руках пролетариата и собственность на средства производства в руках государства, обеспечивало последующий «переход» от этих форм – к социализму (434), гарантировало успех того «последнего и решительного боя», о котором Ленин не забывал ни на минуту.

Практически во всех публикациях, ставящих своей целью доказать, что нэп, с точки зрения Ленина, явился не временной вынужденной уступкой капитализму, а качественно новым подходом к основным принципам социализма, приводится следующий отрывок из статьи В. И. Ленина «О кооперации»: «…мы вынуждены признать, – пишет в нем Ленин, – перемену всей точки зрения нашей на социализм» (435).

Г. Бордюгов и В. Козлов, например, рассуждая на тему этого ленинского пассажа, даже делают вывод о его «определенной загадочности» (436).

Всякая «мистика фразы» и неопределенность её «определенной загадочности» исчезнут, если мы, вопреки устоявшейся традиции, продолжим чтение 376 страницы 45 тома Полного собрания сочинений В. И. Ленина. На ней совершенно определенно поясняется, в чем именно состоит суть перемены всей точки зрения на социализм: «Эта коренная перемена, – указывает Ленин, – состоит в том, что раньше мы центр тяжести клали и должны были класть на политическую борьбу, революцию, завоевание власти и т. д. Теперь же центр тяжести меняется до того, что переносится на мирную организационную «культурную» работу» (437). В. И. Ленин, таким образом, констатирует, (и отнюдь не в первый раз за годы нэпа), что в условиях изменившейся экономической структуры должны измениться и конкретные задачи коммунистов в деле подготовки предпосылок для успешного коммунистического строительства: если раньше казалось достаточным удержать власть и победить врага в политической и вооруженной борьбе, то с переходом к нэпу актуализировались задачи «культурные» – научения руководящих коммунистических кадров навыкам организации крупного машинного производства, а также приведения мелкобуржуазной крестьянской массы к единому государственно-капиталистическому знаменателю.

Как бы предвидя наши сегодняшние споры и стремясь урезонить тех авторов, которые пытаются теперь «инкриминировать» ему ставосьмидесятиградусный поворот в оценке новой экономической политики, Ленин, спустя одиннадцать дней после написания статьи «О кооперации», в другой своей работе («О нашей революции») подчеркнул в очередной раз, что нэп – всего лишь деталь в развитии мировой истории, аналогичная по своей вынужденности и стратегической непринципиальности такому историческому событию, как заключение Брестского мира (438). Вдумаемся: допустимо ли бы было сравнение нэпа с таким «архипохабным» событием, как Брестский мир, если бы отныне новая экономическая политика рассматривалась как новая экономическая модель социализма? Да и мог ли бы В. И. Ленин договориться вообще до того, что социализм – не более чем «деталь развития» в рамках мировой истории?

«В НЕСКОЛЬКО ЛЕТ БУДЕТ РОССИЯ СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ»

 

«Последний и решительный бой», напомним, был, по мнению Ленина, отнюдь не за горами. Неизбежно, однако, вставал вопрос о том, в какие именно сроки страна сможет, наконец, из «России нэповской» превратиться в «Россию социалистическую». «Минимальный срок, – разъяснял Ленин уже в марте 1921 г., – в течение которого можно было бы так наладить крупную промышленность, чтобы она создала фонд для подчинения себе сельского хозяйства, исчисляется в десять лет» (439). Речь, таким образом, шла тогда о 1931 годе. Срок в десять лет назывался и раньше, в конце 1920-го, когда Ленин совершенно определенно указывал на прямую зависимость между реализацией плана ГОЭЛРО и построением в России «настоящей хозяйственной базы, необходимой для коммунизма» (440). Тогда же Ленин поставил вопрос о необходимости максимально сократить срок реализации этого плана, с тем чтобы как можно скорее исключить саму возможность реставрации капитализма, электрификацией всей страны подрезав материально-технические корни мелкого хозяйства (441).

Стремление по возможности сократить срок окончательного построения социализма сохранилось у Ленина и после перехода к политике отступления, когда проблема состязания укладов стала особенно острой. Примечательно, что, как и раньше, в подготовительных материалах, черновиках Ленин продолжает указывать лишь минимальную границу возможной реализации плана ГОЭЛРО, т.е. примерно 1931 г.), подчеркивая, в частности, что «последний и решительный бой близок, что до него остаются считанные годы» (442). В то же время в публикуемых статьях и выступлениях он неизменно говорит о периоде в 10-20 лет.

Парадоксально, но именно политика нэпа, смогла позволить Ленину уже в 1922 году сделать вывод о возможном сокращении сроков переходного этапа – столь ошеломляющими были экономические успехи страны, в период отступления! В ноябре 1922 года, выступая на пленуме Моссовета, Ленин высказался в том смысле, что нэп «продолжает быть главным, очередным, всё исчерпывающим лозунгом сегодняшнего дня» уже не по починам объективным, экономическим, а лишь потому, что у большинства рабочих пока ещё отсутствует убежденность в преимуществах социализма. На этом же собрании Ленин заверил присутствующих в том, что «в несколько лет из России нэповской будет Россия социалистическая», что «ни одного лозунга, которым мы вчера (то есть до реформы 1921 г. – авт.) выучились, мы не забудем» (443). Да и можно ли было «забывать» лозунги в тот момент, когда счет пошел уже не на десятилетия, а на годы, когда не сегодня-завтра на повестку дня вновь должна была встать политика экономического террора? В декабре того же года, готовясь к выступлению перед делегатами X съезда Советов, (кстати, параллельно уже обдумывая план написанной вскоре статьи «О кооперации»), В. И. Ленин указал возможную рубежную дату: 1927 год, правда, рядом с ней поставив не один (как обычно в подобных случаях), а два вопросительных знака (444). Успехи нэпа, таким образом, дали, как мы видим, Ленину возможность сократить предполагаемый срок построения в стране полной материально-технической базы социализма в два раза: с 10 до 5 лет!

ИТАК…

 

Попытаемся собрать воедино все разбросанные выше «камни».

Во-первых, необходимо совершенно определенно констатировать, что на протяжении всех тридцати лет своей профессиональной революционной деятельности В. И. Ленин неизменно полагал, что полностью построенный социализм – суть нерасторжимая структурная совокупность следующих компонентов:

В области организационно-экономической – общественная (государственная) собственность на средства производства; бестоварная организация экономики; всеобъемлющая её плановость, а также структурирование по образцу крупной фабрики, ходом дел которой руководит полномочный социалистический руководитель-диктатор.

В области государственно-административной – полное упразднение политических функций государства, превращение его в единый административный механизм; кроме того, – совмещение всеми трудящимися поголовно производительного труда с государственной (контрольной и учетно-регистрационной) деятельностью, призванной обеспечить выполнение обществом централизованной воли социалистического руководителя-диктатора;

В области социально-правовой – сохранение буржуазного принципа распределения (по труду), обеспечивающего формальное (а не фактическое, как при полном коммунизме) равенство всех членов общества.

Как бы ни приходилось большевикам порой отступать и перегруппировываться, как бы ни галопировала время от времени буйная политическая конъюнктура революционной России, В. И. Ленин никогда не отрекался ни от изначального плана довести социалистическую революцию до победы во всемирном масштабе, ни от принципиального намерения упразднить в рамках будущего гигантского социалистического «хозяйства из центра» какие бы то ни было различия между людьми – классовые, национальные, профессиональные, – превратить всех граждан нового общества в личности, развитые всесторонне, то есть научить их «делать всё» и быть готовыми на всё, чего бы ни потребовали высокие интересы революционной целесообразности.

Во-вторых, невозможно не видеть, что взгляд В. И. Ленина на конкретные пути построения такого общества существенно менялся и не мог не меняться, так как напрямую вытекал из особенностей конкретной исторической обстановки.

Разработанная незадолго до Октября программа переходных к социализму мероприятий, осуществляемых объединенными усилиями всей революционной демократии, сменяется весной 1918 года концепцией так называемого «государственного капитализма». Ей на смену постепенно приходит оформившаяся в течение 1918 года идея непосредственного, явочного установления в обществе коммунистических форм производства и распределения. Затем – весна 1921-го. Колоссальный политический кризис. Попытка Ленина вернуться к несколько видоизмененной концепции гос. капитализма и удержать страну в её рамках. Как результат – сильнейшее поражение и отступление советской власти перед стихийно самовозрождающимся из военно-коммунистического пепла капитализмом. Отступление 1921 года вынуждает В. И. Ленина вновь пересмотреть и уточнить возможные пути социалистического строительства. Делается принципиальный вывод о возможности в довольно короткий срок (сперва речь идет о 10, затем – о 5 годах) поставить и выиграть экономическое соревнование с капиталистами, а также суметь за это время полностью кооперировать население страны (причем если вначале речь идет о необходимости принудительного кооперирования, то впоследствии – о преимущественно экономическом, а не административном стимулировании этого процесса), с тем чтобы, по истечении указанных лет, с лёгкостью обратить поголовно кооперированных граждан в работников единого социалистического «синдиката», чтобы, победоносно завершив «последний и решительный бой» со старым миром, провести в обществе весь тот комплекс преобразований, осуществление которого позволило бы, наконец, революционным пролетариям «сделать из золота общественные отхожие места на улицах нескольких самых больших городов мира» (445), засвидетельствовав тем самым окончательную и «полную победу социализма» (446).

В свете всего этого кажутся по меньшей мере неубедительными многочисленные попытки некоторых нынешних авторов уверить нас в том, что происходящая в стране перестройка – не что иное, как долгожданный возврат к «ленинской модели социализма», что В. И. Ленин чуть ли не с конца прошлого века являлся ярым сторонником идеалов некоего «товарного социализма» и принципиальным противником командно-административного способа управления жизнью общества. Все подобного рода изыскания и откровения – не более, чем безнадёжная, хотя и трогательная в своей фидеистической искренности попытка вогнать винт с левой резьбой в гайку с резьбой, нанесённой в нормальном, то есть диаметрально противоположном направлении.

ПРИМЕЧАНИЯ

Все ссылки на произведения В.И. Ленина даются по изданию: Полное собрание сочинений в 55 томах. – М.: Издательство политической литературы, 1967-1975.

1 Ленин В. И. Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов? т.1, с.253.

2 Ленин В. И. Либеральный профессор о равенстве, т.24, с.363.

3 Ленин В. И. Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов? т.1, с.253.

4 Ленин В.И. Проект программы РКП(б), т.38, с.86.

5 Ленин В.И. Марксизм о государстве, т.33, с. 82.

6 Ленин В.И. I Всероссийский съезд по внешкольному образованию, т.38, с.349.

7 Ленин В.И. Великий почин, т.39, с.24.

8 Ленин В.И. Замечания на первый проект программы Плеханова, т.6, с.199.

9 Ленин В.И. Аграрный вопрос в России к концу XIX века, т. 17, с.127.

10 Ленин В.И.I Всероссийский… т.38, с.353.

11 Ленин В.И. Государство и революция, т.33, с.92.

12 Ленин В.И. Государство и революция, т.33, с.92.

13 Ленин В.И. Письмо к съезду, т.45, с.343.

14 Ленин В.И. Детская болезнь «левизны» в коммунизме, т.41, с.310-311.

15 Ленин В.И. Перлы народнического прожектёрства, т.2, с.493-495.

16 Ленин В.И. Экономика и политика в эпоху диктатуры пролетариата, т.39, с.277.

17 Ленин В.И. Поворот в мировой политике, т.30, с.347.

18 Ленин В.И. Великий почин, т.39, с.24.

19 Ленин В.И. Карл Маркс, т.26, с.73-74.

20 Ленин В.И. Система Тейлора — порабощение человека машиной, т.24, с.371.

21 Ленин В.И. Доклад о работе ВЦИК и Совнаркома на первой сессии ВЦИК VII созыва 2 февраля 1920 года, т.40, с.108.

22 Ленин В.И. Заседание ВЦИК 29 апреля 1918 г. т.36, с.272.

23 Ленин В.И. VIII Всероссийский съезд Советов, т.42, с.161.

24 Ленин В.И. Марксизм о государстве, т.33, с.257.

25 Ленин В.И. Марксизм о государстве, т.33, с.181.

26 Ленин В.И. Марксизм о государстве, т.33, с.187.

27 Ленин В.И. Государство и революция, т.33, с.97.

28 Ленин В.И. Грозящая катастрофа и как с ней бороться, т.34, с.161.

29 Ленин В.И. Удержат ли большевики государственную власть? т.34, с.307.

30 Ленин В.И. Грозящая катастрофа… т.34, с.188.

31 Ленин В.И. Грозящая катастрофа… т.34, с.177.

32 Ленин В.И. Удержат ли большевики… т. 34, с. 311.

33 Ленин В.И. Удержат ли большевики… т. 34, с. 310.

34 Ленин В.И. Грозящая катастрофа… т.34, с.193.

35 Ленин В.И. Грозящая катастрофа… т.34, с.192.

36 Ленин В.И. Грозящая катастрофа… т.34, с.192.

37 Ленин В.И. Грозящая катастрофа… т.34, с.190.

38 Ленин В.И. Грозящая катастрофа… т.34, с.181.

39 Смушков В. Предисловие к кн.: А.Ф. Керенский. Гатчина, М., 1922 г., с. IV.

40 Ленин В.И. К истории вопроса о несчастном мире, т.35, с.244.

41 Ленин В.И. Проект декрета о проведении в жизнь национализации банков и необходимых в связи с этим мерах, т.35, с.174; Ленин В.И. Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа, т.35, с. 221; Ленин В.И. Выступления на заседании Совнаркома 4 марта 1918 г. т.35, с.411.

42 Ленин В.И. Государство… т.33, с.43.

43 Ленин В.И. Государство… т.33, с.44.

44 Ленин В.И. Государство… т.33, с.44.

45 Ленин В.И. Доклад об экономическом положении рабочих Петрограда и задачах рабочего класса на заседании рабочей секции Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов 4 (17) декабря 1917 г., т.35, с.147.

46 Ленин В.И. Доклад об экономическом положении рабочих Петрограда и задачах рабочего класса на заседании рабочей секции Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов 4 (17) декабря 1917 г., т.35, с.148.

47 Ленин В.И. Первоначальный вариант статьи «Очередные задачи Советской власти», т.36, с.158.

48 Ленин В.И. Государство… т.33, с.94-95.

49 Ленин В.И. План тезисов об Учредительном собрании, т.35, с.427

50 Ленин В.И. Государство… т.33, с.99.

51 Ленин В.И. Марксизм о государстве, т.33, с.185.

52 Ленин В.И. Государство… т.33, с.93.

53 Ленин В.И. Грозящая катастрофа… т.34, с.193; Ленин В.И. Удержат ли большевики… т.34, с.310-311.

54 Ленин В.И. Государство… т.33, с.96.

55 Ленин В.И. Государство… т.33, с.95-96.

56 Ленин В.И. Государство… т.33, с.94.

57 Ленин В.И. Государство… т.33, с.89,102.

58 Ленин В.И. Государство… т.33, с.97.

59 Ленин В.И. Как организовать соревнование? т.35, с.203.

60 Ленин В.И. Государство… т.33, с.92.

61 Ленинский сборник № 11, М.-Л., 1929 г., с.389.

62 Ленин В.И. Государство… т.33, с.101.

63 Ленин В.И. Государство… т.33, с.102.

64 Ленин В.И. Государство… т.33, с. 36-50.

65 Ленин В.И. Государство… т.33, с.101. К проекту декрета о проведении в жизнь национализации банков и необходимых в связи с этим мерах, т.35, с.430; Первоначальный вариант…т.36, с.162-164; Ленин В.И. Очередные задачи… т. 36, с.187; I конгресс Коммунистического интернационала, т.37, с.493.

66 Ленин В.И. Экономика и политика… т.39, с.281.

67 Ленин В.И. Удержат ли… т.34, с.307.

68 Ленин В.И.  Государство… т.33, с.44.

69 Ленин В.И. План тезисов… т.35, с.427.

70 Ленин В.И. Государство… т.33, с.109.

71 Ленин В.И. Удержат ли… т.34, с.308.

72 Ленин В.И. Государство… т.33, с.101.

73 Ленин В.И. Государство… т.33, с.48.

74 Ленин В.И. Государство… т.33, с.116.

75 Ленин В.И. Из дневника публициста, т.34, с.131.

76 Ленин В.И. Проект декрета о потребительных коммунах, т.35, с.206.

77 Ленин В.И. Удержат ли… т.34, с.314.

78 Ленин В.И. Как организовать… т.35, с.204.

79 Ленин В.И. Проект… т.35, с.207.

80 Ленин В.И. Проект… т.35, с.207.

81 Ленин В.И. Грозящая катастрофа… т.34, с. 160; Доклад об экономическом положении… т.35, с.148; Ленин В.И. Как организовать… т.35, с.199; Ленин В.И. Проект… т.35, с.206.

82 Ленин В.И. Детская болезнь «левизны» в коммунизме, т.41, с.31.

83 Ленин В.И. Речь на I Всероссийском Учредительном съезде горнорабочих, т.40, с.297.

84 Ленин В.И. Планы статьи «Очередные задачи Советской власти», т.36, с.544.

85 Ленин В.И. Марксизм… т.33, с.229.

86 Ленин В.И. Очередные задачи… т.36, с.199; Ленин В.И. Детская болезнь… т.41, с.24-26.

87 Ленин В.И. Марксизм… т.33, с.227; Государство… т.33, с.73.

88 Ленин В.И. IX съезд РКП(б), т.36, с.200.

89 Ленин В.И. Шесть тезисов об очередных задачах Советской власти, т.36, с.280.

90 Ленин В.И. IX съезд РКП(б), т.36, с.200.

91 Ленин В.И. Как организовать… т.35, с.200.

92 Ленин В.И. Государство… т.33, с.83.

93 Ленин В.И. Очередные задачи… т.36, с.199; Ленин В.И. Детская болезнь…т.41, с.24-26.

94 Ленинский сборник № 11, М.-Л., 1929 г., с.382.

95 Ленин В.И. Третий Всероссийский съезд Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, т.35, с.264.

96 Ленин В.И. VII Всероссийский съезд Советов, т.39, с.420.

97 Ленин В.И. Великий почин, т.39, с.6-7.

98 Ленин В.И. От первого субботника на Московско-Казанской железной дороге ко всероссийскому субботнику-маёвке, т.41, с.107, с.501.

99 Ленин В.И. От первого субботника на Московско-Казанской железной дороге ко всероссийскому субботнику-маёвке, т.41, с.109.

100 Ленин В.И. От первого субботника на Московско-Казанской железной дороге ко всероссийскому субботнику-маёвке, т.41, с.108.

101 Ленин В.И. От разрушения векового уклада к творчеству нового, т.40, с.315.

102 Ленин В.И. Проект программы… т.38, с.96.

103 Ленин В.И. Речь на I всероссийском съезде горнорабочих, т. 40, с. 298.

104 Ленин В.И. VII Всероссийский съезд Советов, т.39, с.409.

105 Ленин В.И. Первоначальный вариант… т.36, с.163.

106 Ленин В.И. VII Всероссийский… т.39, с.409.

107 Ленин В.И. Первоначальный вариант… т.36, с.163.

108 Ленин В.И. Очередные задачи… т.36, с.175.

109 Ленин В.И. Очередные задачи… т.36, с.175.

110 Ленин В.И. Речь на торжественном заседании пленума Московского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов МК РКП(б) и МГСПС, посвященном 3-ей годовщине Октябрьской революции 6 ноября 1920 г., т.42, с.5.

111 Ленин В.И. Планы статьи «Очередные задачи Советской власти», т.36, с.544.

112 Ленин В.И. Как организовать… т.35, с.204.

113 Ленин В.И. Доклад о работе ВЦИК… т.40, с.108.

114 Ленин В.И. Первоначальный вариант… т.36, с.150-151.

115 Ленин В.И. Великий почин, т.39, с.25.

116 Ленин В.И. Вариант статьи «Очередные задачи советской власти», т.36, с.150.

117 Ленин В.И. Удержат ли… т.34, с.312.

118 Ленин В.И. Планы статьи… т.36, с.550.

119 Ленин В.И. Планы статьи… т.36, с.550.

120 Большая Советская энциклопедия. М., 1976 г., т.25, с.360.

121 Ленин В.И. «Научная» система выжимания пота, т.23, с.18.

122 Ленин В.И. Первоначальный вариант… т.36, с.140.

123 Ленин В.И. Первоначальный вариант… т.36, с.141.

124 Ленинский сборник № 11, с. 396.

125 Ленин В.И. Первоначальный вариант… т.36, с.141.

126 Ленин В.И. Шесть тезисов… т.36, с.279.

127 Ленин В.И. Проект программы… т.38, с.98.

128 Ленин В.И. Наказ от СТО (Совета труда и обороны) местным советским учреждениям, т.43, с.285.

129 Ленин В.И. Проект программы… т.38, с. 100.

130 Ленин В.И. Государство… т.33, с.101.

131 Ленин В.И. Удержат ли… т.34, с.308-311.

132 Ленин В.И. I Всероссийский съезд…  т.38, с.354-355.

133 Ленин В.И. Задачи союзов молодежи, т.41, с.310.

134 Ленин В.И. Речь на I всероссийском совещании по партийной работе в деревне 18 ноября 1919 г. т.39, с.315.

135 Ленин В.И. О голоде, т.36, с.362; Ленин В.И. Товарищи-рабочие! Идём в последний, решительный бой! т.37, с.41.

136 Ленин В.И. Речь на III Всероссийском съезде профессиональных союзов 7 апреля 1920 г. т.40, с.306.

137 Ленин В.И. Экономика и политика… т.39, с.277.

138 Ленин В.И. Экономика и политика… т.39, с.277.

139 Ленин В.И. Очередные задачи… т.36, с.191 ; Ленин В.И. К деревенской бедноте. Объяснение для крестьян, чего хотят социал-демократы, т.7, с.182.

140 Ленин В.И. Капитализм в сельском хозяйстве, т.4, с.143.

141 Ленин В.И. Рецензия на книгу Гобсона «Эволюция современного капитализма», т.4, с.155.

142 Ленин В.И. Капитализм в…, т.4, с.143.

143 Ленин В.И. Карл Маркс, т.26, с.74.

144 Ленин В.И. Речь на I Всероссийском съезде земельных отделов, комитетов бедноты и коммун        11 декабря 1918 г., т. 37, с. 357

145 Ленин В.И. Карл Маркс, т.26, с.76-77.

146 Ленин В.И. Две тактики социал-демократии в демократической революции, т.11, с.73-76.

147 Ленин В.И. Отношение социал-демократии к крестьянскому движению, т.11, с.222.

148 Ленин В.И. К деревенской бедноте, т.7, с.182.

149 Ленин В.И. Аграрная программа русской социал-демократии, т.6, с.332.

150 Ленинский сборник №11, с.395.

151 Ленин В.И. К деревенской… т.7, с.182.

152 Ленин В.И. К деревенской… т.7, с.182-183.

153 Ленин В.И. К характеристике экономического романтизма Сисмонди и наши отечественные сисмондисты, т.2, с.224.

154 Ленин В.И. К характеристике экономического романтизма Сисмонди и наши отечественные сисмондисты, т.2, с.224.

155 Ленин В.И. Речь на совещании делегатов комитетов бедноты центральных губерний 8 ноября 1918 г. т.37, с.176.

156 Ленин В.И. X съезд РКП(б), т.43, с.60.

157 Ленин В.И. Речь на III Всероссийском съезде профессиональных союзов 7 апреля 1920 г. т.40, с.306-307.

158 Ленин В.И. Речь на III Всероссийском съезде профессиональных союзов 7 апреля 1920 г. т.40, с.304.

159 Ленин В.И. О голоде, т.36, с.363-364.

160 Ленин В.И. Задачи… т.41, с.310-311.

161 Ленин В.И. Мелкобуржуазный и пролетарский социализм, т.12, с.44.

162 См. Декрет СНК от 11.06.18 г.

163 Ленин В.И. Проект программы РКП(б), т. 38, стр. 101.

164 Ленин В.И. Проект программы РКП(б), т. 38, стр. 89.

165 Ленин В.И. Проект программы… т.38, с.101.

166 Ленин В.И. VII Всероссийский… т.39, с.408.

167 Ленин В.И. О продовольственном налоге, т.43, с.219

168 Ленин В.И. VIII Всероссийский… т.42, с.145.

169 Ленин В.И. Речь на Московской широкой конференции металлистов, т.42, с.308.

170 Ленин В.И. Речь на Московской широкой конференции металлистов, т.42, с.308-309.

171 Ленин В.И. Вставки в статью В. Калинина «Крестьянский съезд», т.12, с.81.

172 Ленин В.И. Вопрос о земле и борьба за свободу, т.13, с.124.

173 Ленин В.И. Что такое… т.1, с.281.

174 Ленин В.И. Союз рабочих с трудящимися и эксплуатируемыми крестьянами, т.35, с.103.

175 Ленин В.И. V Всероссийский… т.36, с.511.

176 Ленин В.И. V Всероссийский… т.36, с.511.

177 Ленин В.И. Союз рабочих с трудящимися и эксплуатируемыми крестьянами, т.35, с.103.

178 Ленин В.И. VII Всероссийский… т.39, с.421-422.

179 Ленин В.И. V Всероссийский… т.36, с.511.

180 Ленин В.И. VI Всероссийский чрезвычайный съезд Советов, т. 37, с.142.

181 Ленин В.И. II конгресс Коммунистического интернационала, т.41, с.244-245.

182 Ленин В.И. II конгресс Коммунистического интернационала, т.41, с.244-245.

183 Ленин В.И. I Всероссийский съезд по внешкольному образованию, т.38, с.358.

184 Ленин В.И. Речь перед агитаторами, посылаемыми в провинцию 23 января (5 февраля) 1918 г. т.35, с.327.

185 Ленин В.И. V Всероссийский… т.36, с.505.

186 Ленин В.И. Третий Всероссийский… т.35, с.268.

187 Ленин В.И. Доклад на заседании ВЦИК 24 февраля 1918 г., т.35, с.377; Ленин В.И. Речь на I Всероссийском съезде земельных отделов, т.37, с.56; Ленин В.И. IV Чрезвычайный Всероссийский съезд Советов 14-16 марта 1918 г., т.36, с.94 и др.

188 Ленин В.И. Заседание ВЦИК 29 апреля 1918 г. т.36, с.259.

189 Гражданская война и военная интервенция в СССР. М., 1983 г., Изд-во «Советская энциклопедия», с.421.

190 Ленин В.И. Очередные задачи… т.36, с.195.

191 Ленин В.И. Возражения на замечания Г.Е. Зиновьева к статьям «О брошюре Юниуса» и «Итоги дискуссии о самоопределении», т.54, с.471.

192 Ленин В.И. Военная программа пролетарской революции, т.30, с.133.

193 Ленин В.И. Третий Всероссийский… т.35, с.277.

194 Ленин В.И. Успехи и трудности Советской власти, т.38, с.42.

195 Ленин В.И. Две тактики… т.11, с.45.

196 Ленин В.И. К истории… т.35, с.248.

197 Ленин В.И. Речи о войне и мире на заседании ЦК РСДРП(б) 11(24) января 1918 г. т.35, с.258.

198 Ленин В.И. Из дневника… т.35, с.189.

199 Ленин В.И. Проект резолюции Совета Народных комиссаров, т.35, с.181.

200 Ленин В.И. Выступление на заседании ЦК РСДРП(б) 24 февраля 1918 г. т.35, с.385.

201 Ленин В.И. Военная программа… т.30, с.133.

202 Ленин В.И. Речь на проводах первых эшелонов Социалистической Армии 1(14) января 1918 г. т.35, с.216.

203 Ленин В.И. О лозунге Соединенных Штатов Европы, т.26, с.354- 355.

204 Ленин В.И. Проект… т.38, с.89.

205 Ленин В.И. Грозящая катастрофа… т.34, с.193.

206 Ленин В.И. Доклад о субботниках… т.40, с.35.

207 Ленин В.И. V Всероссийский… т.36, с.503.

208 Ленин В.И. VIII съезд РКП(б), т.38, с.161

209 Ленин В.И. Речь на беспартийной конференции…т.40, с.71.

210 Ленин В.И. К пересмотру партийной программы, т.34, с.374.

211 Ленин В.И. Лучше меньше, да лучше, т.45, с.402-404.

212 Ленин В.И. Планы доклада «Пять лет Российской революции и перспективы мировой революции» на IV конгрессе Коминтерна, т.45, с.439.

213 Ленин В.И. Планы доклада «Пять лет Российской революции и перспективы мировой революции» на IV конгрессе Коминтерна, т.45, с.439.

214 Ленин В.И. Собрание актива Московской организации РКП(б) б декабря 1920 г. т.42, с.56, 66.

215 Ленин В.И. Собрание актива Московской организации РКП(б) б декабря 1920 г. т.42, с.64.

216 Ленин В.И. Собрание актива Московской организации РКП(б) б декабря 1920 г. т.42, с.31.

217 Ленин В.И. Военная программа… т.30, с.131.

218 Ленин В.И. Военная программа… т.30, с.135.

219 Ленин В.И. О лозунге… т.26, с.354-355.

220 Ленин В.И. Тезисы ко II конгрессу Коммунистического интернационала, т.41, с.165.

221 Ленин В.И. Речь на I Учредительном… т.40, с.297.

222 Ленин В.И. Итоги дискуссии о самоопределении, т.30, с.38-39.

223 Ленин В.И. Итоги дискуссии о самоопределении, т.30, с.38-39.

224 Ленин В.И. Тезисы ко II конгрессу… т.41, с.164.

225 Ленин В.И. Рабочий класс и национальный вопрос, т.23, с.150.

226 Ленин В.И. Рабочий класс и национальный вопрос, т.23, с.150.

227 Ленин В.И. О карикатуре на марксизм и об «империалистическом экономизме», т.30, с.120.

228 Ленин В.И. К статье «Революционный пролетариат и право наций на самоопределение», т.54, с.467.

229 Ленин В.И. К статье «Революционный пролетариат и право наций на самоопределение», т.54, с.467-468.

230 Ленин В.И. Итоги дискуссии… т.30, с.36.

231 Ленин В.И. О карикатуре… т.30, с.121.

232 Ленин В.И. К статье… т.54, с.467.

233 Ленин В.И. О карикатуре… т.30, с.120.

234 Ленин В.И. VII (Апрельская) Всероссийская конференция РСДРП(б), т.31, с.440.

235 Ленин В.И. Итоги дискуссии… т.30, с.39.

236 Ленин В.И. О революционной фразе, т.35, с.352.

237 Ленин В.И. II конгресс Коммунистического интернационала, т.41, с.243-244.

238 Ленин В.И. К статье… т.54, с.466.

239 Ленин В.И. К статье… т.54, с.466.

240 Ленин В.И. Первоначальный вариант… т.36, с.151.

241 Ленин В.И. Критические заметки по национальному вопросу, т.24, с.144.

242 Ленин В.И. Государство… т.33, с.74.

243 Ленин В.И. Марксизм… т.33, с.147-149.

244 Ленин В.И. Об образовании СССР, т.45, с.211.

245 Ленин В.И. Об образовании СССР, т.45, с.211.

246 Ленин В.И. Об образовании СССР, т.45, с.212.

247 Ленин В.И. Записка И.В. Сталину с проектом Постановления Политбюро ЦК РКП(б) по вопросу об образовании Федерации закавказских республик, т.44, с.255.

248 Ленин В.И. Седьмая (Апрельская)… т.31, с.440.

249 Ленин В.И. Карл Маркс, т.26, с.74-75.

250 Ленин В.И. Детская болезнь… т.41, с.33.

251 Ленин В.И. Проект постановления Пленума ЦК РКП(б) о реорганизации Наркомпроса, т.42, с.87.

252 Ленин В.И. Задачи… т.41, с.309,311.

253 Ленин В.И. О чесотке, т.35, с.362.

254 Ленин В.И. Странички из дневника, т.45, с.365.

255 Ленин В.И. Заседание Петроградского Совета 12 марта 1919 года, т.38, с.11.

256 Ленин В.И. Странички… т.45, с.366.

257 Ленин В.И. Собрание партийных работников Москвы 27 ноября 1918 года, т.37, с.221.

258 Ленин В.И. О «левом» ребячестве и о мелкобуржуазности, т.36, с.297.

259 Ленин В.И. О «левом»… т.36, с.300-301.

260 Ленин В.И. О «левом»… т.36, с.295.

261 Ленин В.И. Заседание ВЦИК 29 апреля 1918 г. т.36, с.263.

262 Ленин В.И. Заседание ВЦИК 29 апреля 1918 г. т.36, с.273.

263 Ленин В.И. О «левом»… т.36, с.305.

264 Стрижков Ю.К. Продотряды. М., 1976, с.63.

265 Ленин В.И. Новая экономическая политика и задачи политпросветов, т.44, с.157.

266 Ленин В.И. VII Всероссийский… т.39, с.407.

267 Ленин В.И. Речь о продовольственном и военном положении на Московской конференции фабзавкомов, представителей правлений профсоюзов, уполномоченных Московского центрального рабочего кооператива и Совета общества «Кооперация» 19 июля 1919 г. т.39, с.121.

268 Ленин В.И. Проект программы… т.38, с.102.

269 Ленин В.И. Экономика и политика… т.39, с.274.

270 Ленин В.И. VII Всероссийский… т.39, с.408.

271 Ленин В.И. Речь на беспартийной конференции рабочих и красноармейцев Пресненского района 24 января 1920 г. т.40, с.70.

272 Ленин В.И. VII Всероссийский… т.39, с.408.

273 Ленин В.И. Экономика и политика… т.39, с.276.

274 Ленин В.И. Доклад о работе ВЦИК… т.40, с. 106.

275 Ленин В.И. Новая экономическая… т.44, с.157.

276 Ленин В.И. X съезд РКП(б), т.43, с.65.

277 Ленин В.И. Планы доклада на IV конгрессе Коминтерна, т.45, с.432.

278 Ленин В.И. Новая экономическая… т.44, с.157.

279 Ленин В.И. Планы брошюры «О продовольственном налоге», т.43, с.381.

280 Ленин В.И. О продовольственном налоге, т.43, с.219-220.

281 Ленин В.И. X съезд РКП(б), т.43, с.79.

282 Ленин В.И. Письма из далека, т.31, с.56.

283 Ленин В.И. VII Всероссийский… т.39, с.407.

284 Ленин В.И. Доклад о работе ВЦИК… т.40, с.109-110.

285 Большая Советская энциклопедия. М., 1971 г., т.5, с.247-248.

286 Гражданская война… с.108.

287 Ленин В.И. Марксизм… т.33, с.193.

288 Ленин В.И. X съезд РКП(б), т.43, с.79.

289 Ленин В.И. VII Всероссийский… т.39, с.408.

290 Ленин В.И. Новая экономическая политика и задачи политпросветов, т.44, с.159; Ленин В.И. X съезд РКП(б), т.43, с.79.

291 Ленин В.И. XI съезд РКП(б), т.45, с. 118.

292 Ленин В.И. О продовольственном налоге, т.43, с.219-220.

293 Ленин В.И. О продовольственном налоге, т.43, с.217; см.также «О «левом» ребячестве…» — т.36, с.307.

294 Ленин В.И. О продовольственном…т.43, с.225-226; О кооперации, т.45, с.374.

295 Ленин В.И. Доклад о продовольственном налоге на собрании секретарей и ответственных представителей ячеек РКП(б) г.Москвы и Московской губернии 9 апреля 1921 г. т.43, с.159-161.

296 Ленин В.И. Собрание актива Московской организации РКП(б) 6 декабря 1920 г. т.42, с.76-77.

297 Ленин В.И. О продовольственном…т.43, с.225-226; О кооперации, т.45, с.374.

298 Ленин В.И. Речь на собрании секретарей ячеек Московской организации РКП(б) 26 ноября 1920 г., т.42, с.44.

299 Ленин В.И. Заседание коммунистической фракции ВЦСПС, т.43, с.188.

300 Ленин В.И. Собрание актива… т.42, с.65-66.

301 Ленин В.И. Собрание актива… т.42, с.65-66.

302 Ленин В.И. Речь на собрании… 26 ноября 1920 г. т.42, с.78.

303 Ленин В.И. Собрание актива… т.42, с.78.

304 Ленин В.И. Заседание коммунистической фракции… т.43, с.191-192.

305 Ленин В.И. Заседание коммунистической фракции… т.43, с.167-169.

306 Ленин В.И. Заседание коммунистической фракции… т.43, с.194.

307 Ленин В.И. Материалы к X съезду РКП(б), т.43, с.65, 372.

308 Ленин В.И. Новая экономическая политика… т.44, с.156-159.

309 Ленин В.И. Доклад о продовольственном налоге… т.43, с.149.

310 Ленин В.И. Доклад о продовольственном налоге… т.43, с.148.

311 Ленин В.И. X съезд РКП(б), т.43, с.63.

312 Ленин В.И. X съезд РКП(б), т.43, с.76.

313 Ленин В.И. X съезд РКП(б), т.43, с.70.

314 Ленин В.И. О продовольственном… т.43, с.231-232.

315 Ленин В.И. Новая экономическая… т.44, с.157.

316 Ленин В.И. Новая экономическая… т.44, с.158.

317 Ленин В.И. XI съезд РКП(б), т.45, с.86.

318 Ленин В.И. Русской колонии в Северной Америке, т.45, с.297.

319 Ленин В.И. Новая экономическая политика… т.44, с.159.

320 Ленин В.И. О международном и внутреннем положении Советской республики, т.45, с.8.

321 Ленин В.И. Письмо В.М. Молотову Для Пленума ЦК РКП(б) с планом политдоклада на XI съезде партии, т.45, с.60; Ленин В.И. О международном и внутреннем положении Советской республики, т.45, с.8.

322 Ленин В.И. План речи на съезде профсоюзов, т.43, с.60.

323 Ленин В.И. Конспект речи на X Всероссийском съезде Советов, т.45, с.441.

324 Ленин В.И. Материалы к XI съезду РКП(б), т.45, с.417.

325 Ленин В.И. Интервью корреспонденту «Манчестер гардиан» А. Рансому, т.45, с.263.

326 Ленин В.И. Материалы… т.45, с.411.

327 Ленин В.И. О международном… т.45, с.10.

328 Ленин В.И. О международном… т.45, с.10.

329 Ленин В.И. Планы статьи «Очередные задачи…», т.36, с.544.

330 Ленин В.И. Маленькая картинка для выяснения больших вопросов, т.37, с.407-408; XI съезд РКП(б), т.45, с.97.

331 Ленин В.И. Маленькая картинка для выяснения больших вопросов, т.37, с.407-408; XI съезд РКП(б), т.45, с.97.

332 Ленин В.И. XI съезд РКП(б), т.45, с.92.

333 Ленин В.И. Конспект… т.45, с.440.

334 Ленин В.И. Письмо Л.Б. Каменеву, т.44, с.429.

335 Ленин В.И. Письмо Л.Б. Каменеву, т.44, с.429.

336 Ленин В.И. IV конгресс Коммунистического интернационала, т.45, с.287.

337 См. Ленин В.И. «О монополии внешней торговли», т.45, с.333-337; а также «Письмо И.В.   Сталину для членов ЦК РКП(б)» т.35, с.338-339.

338 НЕТ ССЫЛКИ

339 Ленин В.И. XI съезд РКП(б), т.45, с.77.

340 Ленин В.И. XI съезд РКП(б), т.45, с.78.

341 Ленин В.И. Речь на пленуме Московского Совета 20 ноября 1922 г., т.45, с.302; см. также «Русской колонии в Северной Америке», т.45, с.296.

342 Ленин В.И. Речь на пленуме Московского Совета 20 ноября 1922 г., т.45, с.302; см. также «Русской колонии в Северной Америке», т.45, с.296.

343 Ленин В.И. Письмо В.М. Молотову Для Пленума ЦК РКП(б) с планом политдоклада на XI съезде партии, т.45, с.60.

344 Ленин В.И. Доклад о субботниках на Московской общегородской конференции РКП(б) 20 декабря 1919 г., т.40, с.33.

345 Ленин В.И. Материалы к статье «Как нам реорганизовать Рабкрин», т.45, с.447,

346 Ленин В.И. Материалы к статье «Как нам реорганизовать Рабкрин», т.45, с.442.

347 Ленин В.И. Лучше… т.45, с.399.

348 Ленин В.И. Лучше… т.45, с.399.

349 Ленин В.И. XI съезд РКП(б), т.45, с.114.

350 Ленин В.И. О «двойном» подчинении и законности, т.45, с.200- 201.

351 Ленин В.И. Детская болезнь… т.41, с.24,26.

352 Ленин В.И. О «двойном» подчинении и законности, т.45, с.200- 201.

353 Ленин В.И. Как нам реорганизовать Рабкрин, т.45, с.383.

354 Ленин В.И. Лучше… т.45, с.389.

355 Ленин В.И. Новая экономическая политика… т.44, с.170-171.

356 Ленин В.И. Письмо Л.Б. Каменеву, т.44, с.428.

357 Ленин В.И. XI съезд РКП (б), т.45, с.90.

358 Ленин В.И. Письмо Л.Б. Каменеву, т.44, с.428.

359 Ленин В.И. XI съезд РКП (б), т.45, с.136.

360 Ленин В.И. XI съезд РКП (б), т.45, с.94-95.

361 Ленин В.И. Доклад о продовольственном налоге, т.44, с.160.

362 Ленин В.И. О задачах Наркомюста в условиях новой экономической политики, т.44, с.397.

363 Ленин В.И. XI съезд РКП (б), т.45, с.94-95.

364 Там же, с.400; Ленин В.И. Материалы к XI съезду РКП(б), т.45, с.417.

365 Ленин В.И. О задачах… т.44, с.398.

366 Ленин В.И. Проект тезисов о роли и задачах профсоюзов, т.44, с.347.

367 Ленин В.И. XI съезд РКП(б), т.45, с.103-104.

368 Ленин В.И. X Всероссийская конференция РКП(б), т.43, с.328.

369 Ленин В.И. План брошюры «О продовольственном налоге», т.43, с.387.

370 Ленин В.И. Дополнения к проекту Вводного закона к Уголовному кодексу РСФСР и письма Д.И. Курскому, т.45, с.190.

371 Ленин В.И. Письмо Л.Б. Каменеву, т.44, с.428.

372 Ленин В.И. Письмо Л.Б. Каменеву, т.44, с.429.

373 Ленин В.И. Постановление о наложении взыскания на заведующего санаторием «Горки» Э.Я. Вевера, т.41, с.151.

374 Ленин В.И. О международном… т.45, с.16.

375 Ленин В.И. Письмо Л.Б. Каменеву, т.44, с.429.

376 Ленин В.И. О перестройке работы СНК, СТО и Малого СНК, т.44, с.369-370.

377 Ленин В.И. О задачах Наркомюста… т.44, с.400.

378 Ленин В.И. О задачах Наркомюста… т.44, с.400.

379 Ленин В.И. О задачах Наркомюста… т.44, с.396-397.

380 Ленин В.И. О задачах Наркомюста… т.44, с.396-397.

381 Ленин В.И. О задачах Наркомюста… т.44, с.396-398.

382 Ленин В.И. О задачах Наркомюста… т.44, с.396-397.

383 Ленин В.И. О задачах Наркомюста… т.44, с.396-397.

384 Ленин В.И. Как нам … т.45, с.384.

385 Ленин В.И. Как нам … т.45, с.384.

386 Ленин В.И. Лучше… т.45, с.393-394.

387 Ленин В.И. Материалы… т.45, с.446-447, 442.

388 Ленин В.И. О «двойном»… т.45, с.199.

389 Ленин В.И. Лучше меньше… т.45, с.397-398.

390 Ленин В.И. О демократизме и социалистическом характере Советской власти, т.36, с.481.

391 Ленин В.И. Проект тезисов… т.44, с.343.

392 Ленин В.И. Проект тезисов… т.44, с.344-345.

393 Ленин В.И. Детская болезнь… т.41, с.33.

394 Ленин В.И. Доклад на II Всероссийском съезде профессиональных союзов 20 января 1919 г., т.37, с.443.

395 Ленин В.И. Проект тезисов… т.44, с.349.

396 Ленин В.И. Детская болезнь… т.41, с.31.

397 Ленин В.И. Проект тезисов… т.44, с.353.

398 Ленин В.И. Проект тезисов… т.44, с.346.

399 Ленин В.И. Проект тезисов… т.44, с.342-343.

400 Ленин В.И. Проект тезисов… т.44, с.348.

401 Ленин В.И. Проект тезисов… т.44, с.349.

402 Ленин В.И. VIII Всероссийский… т.42, с.158.

403 Ленин В.И. Доклад на II Всероссийском съезде профессиональных союзов 20 января 1919 г., т.37, с.443.

404 Ленин В.И. О «левом» ребячестве… т.36, с.295.

405 Ленин В.И. Почему социал-демократия должна объявить решительную войну социалистам-революционерам? т.6, с.375; Ленин В.И. К деревенской бедноте, т.7, с.163,191-192; Ленин В.И. Маленькая картинка… т.37, с.409-410; Ленин В.И. X съезд РКП(б), т.43, с.64-75.

406 Ленин В.И. Как организовать… т.35, с.196.

407 Ленин В.И. Как организовать… т.35, с.196.

408 Там же, с.203; Проект декрета о потребительных коммунах, т.35, с.186.

409 Ленин В.И. Очередные задачи… т.36, с.186.

410 Ленин В.И. Собрание партийных работников Москвы 27 ноября 1918 г., т.37, с.231.

411 Ленин В.И. Проект Постановления СНК о кооперации, т.37, с.469.

412 Ленин В.И. Тезисы по продовольственному вопросу, т.37, с.32.

413 Ленин В.И. Проект Постановления СНК о кооперации, т.37, с.469; Собрание… т.37, с.223; Очередные задачи… т.36, с.186; Вариант статьи «Очередные задачи…»,  т.36, с.161.

414 Ленин В.И. О мерах перехода от буржуазно-кооперативного дела к пролетарски-коммунистическому снабжению и распределению, т.37, с.471-472.

415 Ленин В.И. VIII съезд РКП(б), т.38, с.164.

416 Ленин В.И. Доклад о работе ВЦИК и совнаркома, т.40, с.103.

417 Ленин В.И. X съезд РКП(б), т.43, с.64.

418 Ленин В.И. X съезд РКП(б), т.43, с.64.

419 Ленин В.И. О продовольственном налоге, т.43, с.225.

420 Ленин В.И. О продовольственном налоге, т.43, с.225-226.

421 Ленин В.И. О продовольственном налоге, т.43, с.225-226.

422 Ленин В.И. О продовольственном налоге, т.43, с.225-226.

423 Ленин В.И. О продовольственном налоге, т.43, с.226-227.

424 Ленин В.И. О продовольственном… т.43, с.211.

425 Ленин В.И. О кооперации, т.45, с.369-377.

426 Ленин В.И. О кооперации, т.45, с.370.

427 Ленин В.И. X Всероссийская конференция РКП(б), т.43, с.334;  X съезд РКП(б), т.43, с.70.

428 Ленин В.И. О кооперации, т.45, с.373.

429 Ленин В.И. О кооперации, т.45, с.373.

430 Ленин В.И. О кооперации, т.45, с.373.

431 Ленин В.И. Вариант статьи… т.36, с.160-161.

432 Ленин В.И. Речь на III съезде рабочей кооперации 9 декабря 1918 г. т.37, с.346-347.

433 Ленин В.И. О кооперации, т.45, с.376.

434 Ленин В.И. О кооперации, т.45, с.372.

435 Ленин В.И. О кооперации, т.45, с.376.

436 «Правда», № 274 от 30.09.88 г.

437 Ленин В.И. О кооперации, т.45, с.376.

438 Ленин В.И. О нашей революции, т.45, с.381.

439 Ленин В.И. X съезд РКП(б), т.43, с.100.

440 Ленин В.И. VIII Всероссийский… т.42, с.158.

441 Ленин В.И. VIII Всероссийский… т.42, с.160.

442 Ленин В.И. План речи на съезде профсоюзов, т.43, с.401.

443 Ленин В.И. Речь на пленуме… т.43, с.308-309.

444 Ленин В.И. Конспект речи… т.45, с. 441.

445 Ленин В.И. О значении золота теперь и после полной победы социализма, т.44, с.225.

446 Ленин В.И. О значении золота теперь и после полной победы социализма, т.44, с.221.

447 Ленин В.И. IX съезд РКП(б), т.40, с.279

448 Ленин В.И. X съезд РКП(б), т.43, с.79.

Поделиться ссылкой: