Неформальные инструменты формальной власти на примере российских СМИ
Анна Григорьевна Качкаева
Российская
журналистка, радиоведущая, кандидат филологических наук, декан факультета
медиакоммуникацийВысшей
школы экономики, научный руководительВысшей
школы журналистики НИУ ВШЭ
Анна Качкаева:
Добрый день. Извините, что я не буду стоять, просто, это
записывается, и я вынуждена сидеть. Хотя, конечно, хотелось бы вас всех видеть.
Давайте поступим следующим образом: я буду говорить, но если вы, вдруг, что-то про
это знаете, или у вас возникают какие-то вопросы – вы сразу меня перебивайте и
вступайте со мной в беседу. Мы легко, думаю, найдем способ такого не
лекционного общения. Потому что то, о чем мы будем с вами говорить, по логике,
должно менять привычную для вас систему менторского обучения: я сижу и говорю,
а вы взяли ручки и сейчас будете мне внимать. Потому что живой тренинг, который
был, видимо, передо мной – это будущее образования, так же, как и онлайн-образование.
Чем больше вы будете вступать в интерактивную ситуацию, тем активнее ощущение
получаемых вами знаний. Это все связано с тем, о чем я сегодня собираюсь
говорить: о медиа, которые влияют на нас. Мы не замечаем, что живем в меняющемся
мире медиа, и все, что вокруг нас, по сути, уже медийно.
Вы видите на экране цитату. Может, кто-то видел
эту книжку на русском? Нет? Я обратила внимание, что среди вас есть политологи
и даже журналисты. Никто не читал господина Тоффлера? А, все-таки есть одна
рука, чудесно. Вы, наверное, журналист, да? Нет, политолог… Ну, это не важно. В
общем, политологи и журналисты, это наш коллега. Бывший журналист, который
потом занялся наукой, стал думать о будущем и превратился в одного из ныне
здравствующих футурологов. Написал он это давно, когда ваши родители либо только
родились, либо были еще совсем юными. Но написал он очень точно. Мы сейчас
вступили в такую эпоху, о которой мы не очень понимаем, как именно мы в этом
медийном мире существуем. Поэтому я сейчас задам вам вопрос. Кто-то, может быть,
уже задумывался об этом, а кто-то, может быть, сейчас сопоставит. Сколько у вас
при себе гаджетов?
Реплика из зала:
Один.
Реплика из зала:
Два.
Реплика из зала:
Ни одного.
Анна Качкаева:
Ни одного? Это принцип?
Реплика из зала:
Нет. Просто не взял.
Анна Качкаева:
В принципе, у большинства хотя бы один-два – точно. Это
телефон, еще компьютер, лэптоп и еще чего-нибудь. Я уже не говорю о
каком-нибудь звуковом «прибамбасе». Наверняка есть, да? А теперь, у кого есть
младшие братья и сестры? Хоть вы еще и не так сильно от них отстали, но вы, все
же, делали уроки по-другому, нежели они, подумайте: Как они делают уроки? Ваши
племянники, племянницы, которым сейчас 11-13 лет.
Реплика из зала:
С помощью гаджетов?
Анна Качкаева:
Вот, как они их делают? Вы наблюдали за этим?
Реплика из зала:
С помощью интернета.
Анна Качкаева:
С помощью интернета, да. Но, вот, сколько чего одномоментно
включено? Что они смотрят, во сколько экранов? Телефон, планшет, по пути он там
еще чатится, скачивает. Хорошо, что не отменили ручку, поэтому он еще что-то
пишет. А в ушах еще музыка. Это пугает ваших родителей и некоторое количество
взрослых, но это нынешнее состояние мира. Того что мы называем
информационно-цифровой революцией и глобальными коммуникациями. Вы, конечно, в
меньшей степени, но ребята 11-13-ти лет уже точно относятся к многозадачному
поколению, которое способно работать с информационными потоками в разных средах
одномоментно. Не просто вертикально, а умеют агрегировать и абсорбировать с
нескольких экранов разные типы коммуникаций, информации. Конечно, это меняет
сами отношения с информацией и с тем, как вы с ней взаимодействуете. Именно
поэтому наши коллеги, ученые Японии, Канады, к которым эта цифровая революция
пришла пораньше, чем к нам, уже изучили это поколение. Оно выросло из тех 13-14-тилетних
ребят, которые уже жили в этой среде. Мы выросли, привыкшие к тому, что в доме
есть телевизор. А вот наши родители – нет. А для вас естественно, что есть
компьютер. Экран компьютера для вас естественное состояние, так же, как и, для
большинства, мобильный телефон.Мы
благополучно проскочили эпоху пейджеров. Вы, небось, ее не помните. Вы
понимаете, почему? Потому что, в отличие от многих технологических стран, мы
технологически сильно перескакивали, и какие-то гаджеты в наших головах так и
не зафиксировались окончательно, не стали ни предметом рынка, ни предметом
коммуникации.
Так вот, эти самые исследования привели ученых к
выводу, что мы имеем дело с многозадачным поколением, которое совершенно иначе
взаимодействует с информацией. Во-первых, потому, что может одновременно
использовать три-четыре коммуникационных устройства и включается сразу в
несколько сред: визуальную, звуковую, знаковую и текстовую. Оно смотрящее, в
прямом смысле, потому что визуализация информации, глобализация информации
унифицирует текст и превращает картинку в способ разговаривания. Я об этом еще
расскажу подробнее. Понятно, что картинка универсальна, она, конечно, часто упрощает
смысл. Вспомните, как вас раздражает некоторое количество экранизаций, которые
вы, например, прочтя книгу, воспринимаете не так. Это значит, что картинка упрощает
и унифицирует представление о тексте. Но, с другой стороны, она дает знак всем,
миллионам. Поэтому так популярна визуализация: телевизор, я уже не говорю об
Инстаграме, который сейчас стал главной историей на той части шарика, а вовсе
уже даже не текстовые сети. Это стало главным средством коммуникации.
Должна вам попутно сказать, что в этом году МТС и
некоторые другие наши сотовые операторы впервые зафиксировали снижение
голосового трафика. Что это означает? Они стали брать меньше денег за то, что
мы разговариваем? Мы стали меньше разговаривать. Мы стали больше переписываться
смсками и пересылать друг другу картинки. Это ситуация, которая подчеркивает,
что мы стали еще и смотрящими гораздо больше, чем говорящими. Мы подсматриваем
все, что происходит, как в реальности, так и в социальных сетях. Это изменило
многие моральные вещи, но и табуированные: подсматривание за личной жизнью,
снимание всего и вся на телефоны абсолютно открывают публичность пространства и
меняют взаимоотношения с этикой и традиционными представлениями о ценностях. Ну
и, наконец, узаконивание подсматривания. Это не плохо, не хорошо, это просто
констатация.
Наконец, это еще и проектное поколение, потому
что эти технологии и медийность существования позволяют работать в проекте,
даже не встречаясь друг с другом. Достаточно скайпа, планшетника на коленке, и
можно создавать, уходя на расстояние километров друг от друга. Все это, в
результате, делает поколение многозадачного, цифрового взгляда на жизнь
способным к другому типу экономики: виртуальной, впечатляющей, образной. Все
это вместе меняет представление о том, в каком типе работ или работающих мы
будем нуждаться, к примеру, к 2025-му году.
В проектных опросах, прогнозах нескольких
известных журналов, например, Forbes, основанных на данных Всемирного Банка,
говорится о том, что к 2025-му году будут востребованы профессии, связанные с
коммуникациями. Причем, не важно, кто это: универсальный солдат или
универсальный журналист, универсальный обслуживающий человек, связанный с
сервисными работами, человек, который занимается джиаром на уровне
правительства, разруливанием экологических и прочих катастроф, естественно,
IT-шники. Но все это не привычные названия наших с вами выпускаемых
специальностей, а работа, связанная с коммуникациями. Это люди, которые
сопровождают немолодых людей, вплоть до своеобразных «сиделок», если мы говорим
о медицине. Потому что человечество стареет, оно дольше живет, больше
путешествует, гораздо более мобильно, и вокруг этого возникает масса сервисов
другого типа. И поколение среднего, как его сейчас называют, «серебряного»
возраста тоже начинает жить в новой цифровой реальности.
Почему же все это происходит? Потому что мир
перенасыщен информацией. То есть, он не может быть перенасыщен, просто мы не
можем ее осознать. Я всегда показываю картинки такого свойства, особенно люблю
эту. Моим гуманитарным мозгам не под силу осмыслить количество нулей, но когда
ты даже их просто видишь, ты осознаешь невероятное количество информации в
мире, которое нормальному человеку за нормальную человеческую жизнь осилить
невозможно. Для таких, как я, гуманитариев, я это покажу в чуть более понятных
цифрах.Это выглядит вот так, если мы
говорим о непрерывном радиовещании и просмотре видео, например. Или вот так,
уже в нынешних категориях, которые близки и которые мы можем обсуждать.
В подтверждение моего тезиса, почему мы стали
разговаривать картинками. Потому что вот такое количество фотографий, «гифок»,
и всяких именно экранных историй, за последние два года выросло даже не в
прогрессии, а в миллионы, миллиарды и невероятное количество раз. Не говоря уже
о том, что одной из важнейших тем, особенно медиакоммуникации и журналистики,
становится «дата» журналистики, работа с глобальными громадными базами данных и
умение визуализировать такого типа контент. Просто потому, что уже никто не
хочет ничего читать, если мы говорим о рынке медиа. Очень серьезное дело,
казалось бы, последние выборы в Америке. Вот как это выглядит, с точки зрения
комментирования, и это серьезная газета. Вы знаете, что такое «гифки», конечно,
или, по крайней мере, видели и знаете, что это за ресурс. Почему-то у меня эта
барышня не движется, а она должна вертеться перед этими двумя персонажами. Видимо
при переносе с Mac’а что-то случилось с презентацией.
Почему так происходит? Это не игрушка
потребителей или пользователей. Это газета с серьезной репутацией, которая
посадила своего корреспондента во время выборов комментировать дебаты с помощью
комиксов и gif-анимаций. Совершенно сознательно решили, что люди уже не
способны воспринимать нечто серьезное, и вообще, комментировать современному
обществу политику можно теперь вот таким способом. И имели колоссальный успех.
У Guardian посещения были, так же, как и у HuffingtonPost… Потом вам покажу этот ресурс. Всего-то сетевая история,
выросшая из блога дамы, иммигрантки из Греции. Сейчас уже за миллионы проданная
и вошедшая в топ сорока всех онлайн-ресурсов, которые посещают американцы,
переплюнув CNN и многие другие интерактивные, не только телевизионные истории.
Почему все это происходит? Эта картинка о том,
как миллион устройств продается за месяц. Посмотрите, как быстро и стремительно
меняется и сам вид устройств, и количество продаж, и освоение людьми этих самых
кнопок. Естественно, это технологии проникают во все. Скоро для нас уже не
будет иметь значения, а во многих странах уже не имеет значения, по какой трубе
нам доставят контент: цифровое телевидение, спутник, кабель, онлайн, wi-fi. Все
не будет иметь значения. Кстати, обратите внимание, те, кто думает в этой
сфере, у нас на минувшей неделе в правительстве уже принято решение об LTE, о
первых лицензиях в этой среде. Что это значит? Это стандарт, который позволяет
все со всем скоммутировать. То есть не важно, где вы и что вы передаете. Это
способ, который революционно меняет возможность передачи визуальной, звуковой и
прочей информации. Поэтому новый тип контента как-то адаптируется ко всем
устройствам. Региональные вещатели по совершенно понятным причинам тоскуют и
стонут, что с ними будет, когда наступит «цифровой рай»? А он к 2017-му году
должен наступить, потому что к 17-му году будет отключено аналоговое
телевидение уже на части территории страны, и будет только цифра. Хотя в
больших городах цифра есть и сейчас. Где же там место для регионального
телевидения? В общем, искать отдельную трубу теперь не имеет смысла – имеет
смысл делать содержание. Только контент, только востребованные истории, только
умение достучаться до собственной аудитории, монетизировать ее – это будет
иметь значение ближайшие 5-7 лет.
Вот как меняется структура медиапотребления.
Понятно, что сутки у нас не безразмерные, и любой медианоситель борется за наше
с вами свободное время. И вот то, сколько отгрызает свободного времени и
получает, соответственно, индустрия, если она работает либо с рынками
мобильного интернета, либо с традиционными рынками медиа, которые сокращают
свое присутствие в медиапотреблении обычных молодых людей. Кто из вас смотрит
телевизор? Так. Один, два. Это действительно так, или это сейчас модно?
Реплика из зала:
Просто времени нет.
Анна Качкаева:
А что вы смотрите? А что читаете? Вот, как ваше утро
начинается?
Реплика из зала:
Газеты читаем.
Анна Качкаева:
Значит, все-таки газеты. А новости где смотрите? Просто в социальных
сетях, где ваши коллеги, товарищи постят какую-то информацию, где поисковик
выдает вам некоторое количество самых упоминаемых новостей? Вы, особенно
политологи, которые должны работать с политической, экономической информацией,
тоже поисковиками обходитесь? Или все-таки куда-нибудь заглядываете?
Реплика из зала:
Я не политолог и не журналист, но я проверяю сайт «Эхо
Москвы», чтобы иметь представление о новостях. И, конечно, соцсети.
Анна Качкаева:
То есть, вам этого хватает. А вы?
Реплика из зала:
Можно подписываться на различные каналы в Твиттере.
Анна Качкаева:
Так, хорошо. А вы?
Реплика из зала:
Если вас интересует какое-то определенное направление, можно
выделить ряд источников: газет и журналов, скомпоновать их. Это поможет не
только сформировать свою собственную точку зрения, но и не оказаться под
влиянием какого-то одного источника.
Анна Качкаева:
Вы это все делаете онлайн? Мне просто интересно, работает ли
кто-нибудь сейчас с газетой. Вот, кто открывает, берет в руки газету? Есть. А
почему? Потому что дома выписывают?
Реплика из зала:
Нет, потому что присутствует сам факт того, что ты берешь
что-то в руки. То же самое, как ты читаешь электронную книгу, или же берешь в
руки издание.
Анна Качкаева:
То есть, у вас тактильное отношение к медиа. Люди разные
бывают. Отчасти мы все конвергентны, поскольку мы сначала воспринимаем глазами,
потом ушами, а потом языком и чувствами. Значит, вам пока приятнее держать в
руках материальные вещи.
Реплика из зала:
Я бы хотел добавить, что просто достойных, хороших газетных
источников мало. Как правило, это «Ведомости», «Коммерсантъ».
Анна Качкаева:
Но, все-таки, они есть в бумаге.
Реплика из зала:
Да, но их немного. Какое-то время читал «Новую газету»,
потому что было интересно, но у нее определенное содержание, ее тяжело каждый
день читать.
Анна Качкаева:
Нет, все правильно, мы содержания сейчас даже не касаемся.Мы вернемся к этой теме, раз вас волнует содержание и
соотношение. Я соглашусь с вами. Как вас зовут? Роман.
Не важно, политолог вы, журналист, юрист или человек, который в перспективе
собирается принимать решения, от которых будут зависеть судьбы нескольких человек
или судьбы проектов, именно в этом и для этого вы должны быть многозадачны.
Нельзя смотреть новости по одному сайту, надо выбрать хотя бы троечку, чтобы
ориентироваться. Вы сами себе противоречите, говоря что «Новую газету» тяжело
читать, «Ведомости» и «Коммерсантъ» лучше. Именно потому, что в них есть
ощущение сбалансированности, которое вы, может быть, не фиксируете, но точно
чувствуете. Ну, а журналисту обязательно надо читать и левых, и правых, и
крайних, и зеленых, и желательно не три, а побольше. А всем остальным, с точки
зрения специализации, важно выбрать тематические издания, тематические каналы.
Хотя, конечно, в распространении информации тоже произошли революционные
изменения. Даже здесь мы с вами говорим, что медиапотребление существенно
изменилось. То есть, мы почти не работаем с печатной прессой, мы почти не
смотрим традиционное телевидение. Вы, во всяком случае, не слушаете
традиционное радио. Вы все абсолютно экранные люди, не важно, с каким экраном
вы работаете. Вы люди уже цифровой эпохи.
Что это означает
для тех людей, которые работают с медиа или собираются там делать карьеру и
зарабатывать? Это означает, что мы каждый раз должны думать, как изменилось то,
как вы нас воспринимаете, и что с этим нужно делать. И ситуация такова (коллеги
во всем мире говорят), что для того, чтобы создать медиаконтент для каждого
следующего поколения, вы будете опаздывать. Вы будет создавать новый контент
для своих 11-13-тилетних братьев и сестер. Я уже не говорю про детей, которым
нет года. Они не умеют говорить, но многие замечали, как легко они осваивают
гаджеты. То есть, ему не надо объяснять, почему там рингтон, на какую иконку
нажать, он окошечко начинает раздвигать, даже если это окно. Потому что это
такое же естественное существование с новым типом технологического устройства,
который в вашем мире был просто экраном, который стоял на столе. У этого же
ребенка двух лет другое отношение к тому, с чем он работает. Это означает, что
его взаимодействие с этой средой будет быстрее, активнее, легче, и он иначе
будет работать с этим содержанием. И ему его надо будет уметь упаковывать. Вот
почему так меняется соотношение того, каким медиаконтентом нужно будет с вами
разговаривать.
Вот как выглядит структура по экранам медиа.Это последние данные прошлого года. Вы видите, что
бумажное чтение катастрофически снизилось, и общий объем медиапотребления
практически уже сопоставим с нашим временем сна. То есть, это существенная и
сущностная часть жизни современного человека. Мы и не замечаем, что постоянно
живем так. Не важно, что вы делаете: читаете ли цифровую книгу, общаетесь ли в
сетях и так далее – вы потребляете медиа. То есть, в этом смысле вы – человек
коммуникационный. Естественно, в этой ситуации меняется этот тип. Мы все больше
уходим от вещательного типа, от монологического способа, происходящего сейчас у
нас с вами в коммуникации. Я всегда так говорю: «Я начальник, ты дурак». И это
вообще сценарная история не в отношении, а вот именно в коммуникации, когда
есть барьер, когда есть кафедра. Она вообще очень принята в нашей системе
координат: в детском саду, в школе. И только-только сейчас начинает меняться
так, что мы вступаем в интерактивное общение, и даже в школе и детском саду,
играя, прорабатываем сценарии жизни. Потому что играть – это тот способ
восприятия знаний, который помогает жить в этой новой среде, в возможной проектной
экономике. Так мы будем двигаться к осознанию нового типа потребления. Это,
конечно, публицистическое преувеличение, но вызов для медийной среды выглядит
приблизительно так.
Почему мамонты вымерли? Есть предположения?
Реплика из зала:
Потому что они не были готовы к изменениям?
Анна Качкаева:
К изменениям в климате. А что они делали, почему не были
готовы?
Реплика из зала:
Они не были осведомлены?
Анна Качкаева:
Нет. Они, конечно, не могли быть проинформированы. Кем они
были, если сравнивать с другими живущими тогда существами? Они были медленные,
неповоротливые, крупные, тяжелые. Понятно. Все эти прилагательные мы легко
можем применить к этому типу животных. Толстокожие, неповоротливые,
неприспособленные. Как и, по сути дела, те, кто не хотят меняться сейчас (я
говорю о старых медиа). Так выглядели эти медиа, которые существовали в режиме
монолога и не чувствовали необходимости вступать в коммуникацию и интерактивные
связи со своей аудиторией, понимать, как она изменилась. А СМИ нового формата
выглядят совершенно иначе, даже с точки зрения политической погоды, если она
крайне неблагоприятна. Потому что в социальных сетях, в конце концов, тоже
можно делать очень полезные вещи. Ясно, что для таких медиа принципиальна
концепция мультимедиа, когда универсально, в одном флаконе, мы видим разные
типы языка, на котором разговаривают медиа со своей аудиторией.
Как вы думаете, это скриншот чего? Это скриншот
РИА-новости. 10 лет назад, вы даже и не помните, это было обычное ленточное
туповатое агентство, которое гнало и гнало свои безличные новости, как гнали их
все остальные. И было это обычным сырьем для всех СМИ. Это касается не только
РИА. ИТАР-ТАСС, Рейтер, IP, не важно, это касается всех агентств мира,
многим из которых больше ста лет. И вот, 10 лет назад не только РИА, но и
многие другие медиа стали мультимедийными. В чем это выразилось? У них
появилось лицо, авторы, видео, инфографика, анекдоты, контекст, вопросы. Они
перешли в режим интерактива, общения с теми, с кем они никогда в жизни не
общались, потому что гнали сырье для журналистов, которые работали с их новостями.
Ну да, «по сообщению ИТАР-ТАСС» говорила нам программа «Время». А теперь модель
изменилась. Даже агентства стали работать с нами совершенно иначе. Дошло даже
до того, что, например, РИА-новости делают рэп-новости. Видели, наверно, такие
веселенькие истории. Я уж не говорю о карикатурах, опросах, «гифках», целых
визуализированных историях. А уж редакция инфографики в РИА вообще одна из
самых лучших в мире. Сейчас у них будет первое настоящее соревнование
мультимедийных редакций в России. Они, «Большой Город», «Слон». Впервые возникнет
другая медийная идентичность, где будут соревноваться не привычные коллективы
команд на телевидении (оператор, журналист, звуковик), а мультимедийные
команды. Они выглядят иначе: программист, редактор/продюсер/журналист и дизайнер.
То есть, вот эта самоидентификация мультимедийности абсолютно снимает ту
картинку, о которой я вам сейчас рассказала. Это визуализация плюс
интерактивность, плюс программный код, без которого сейчас вообще никуда.
Не случайно в ста сорока странах мира
программирование введено как часть необходимой грамотности. На прошлой неделе
был опубликован доклад Европейской Ассоциации Образования, в котором говорится
о том, что к 2025-му году 100% рабочих мест должны быть связаны, в Европе, по
крайней мере, с элементарными навыками и признаками цифровой культуры. Тут же
написано, что в Европе до сих пор от 20% до 50% студентов цифрово неграмотны.
То есть, они не очень пользуются как обычные пользователи возможным набором
электронных гаджетов. Они в меньшей степени способны к простому
программированию, простому программному коду, который позволяет, кстати, менять
не только тип восприятия знаний. Любое программирование раскладывает на
элементы, вы знаете, и в этом смысле еще и помогает институциональной монологической
системе. Потому что, когда у тебя фрагментированные вещи, ты должен с этим
пазлом работать, играть или выстраивать какие-то цепочки. Так вот, они тоже
будут в этом соревноваться. Концепция мультимедиа – это главная тенденция
развития медийных средств в современном мире.
Я не буду погружать вас сейчас в теоретические
концепции медиакоммуникаций и коммуникаций, но просто важно, чтобы вы хотя бы
знали слова, с которыми теперь предстоит иметь дело тем, кто будет связан с
медиа. Это все, что связано со «второй жизнью», так называемой «second life»,
когда есть дополненная реальность медиа. Самый простой и известный вам пример: «Смешарики».
Появились сначала мультики, потом вокруг этого выросла целая индустрия, которая
воспроизводит сама себя: книжки, кино, магазины, раскраски, всякие линеечки и
т.д. А есть случаи, которые в буквальном смысле дополнены реальностью, когда
сериальный магазин переходит из онлайна в оффлайн, в нем продаются вещи или
продукты, которые были очень популярны в сериале, и эти бренды начинают жить
уже второй жизнью, не медийной, хотя, казалось бы, она должна быть первой.
Так же, как и трансмедиа, тоже в связи с этим новый
термин, не очень пока у нас распространенный. Но у нас, например, на факультете
появился преподаватель из Бразилии, который читает этот предмет. Многие
вздрагивают, думают, что это про нефть. Нет, это про то, как транспонировать
сюжет для разных медиаплатформ. Потому что главное сейчас – уметь рассказывать
истории, находить сюжет и дальше уметь разным языком для разных медиаплатформ
его изложить. Потому что это одна из моделей бизнеса, двигающихся дальше. В
Америке уже есть люди, которые заказывают, например, понравившемуся автору либо
ремейк старого фильма (и просят его в онлайне), либо заказывают другой конец
истории. Эти концы можно переснять в зависимости от того, каким бы вы хотели
его видеть, получить. Потом можно получить его на разные платформы. Люди уже в
это играют, вкладывают деньги и так далее. В прошлом году в киноакадемии
Америки появилась гильдия трансмедиапродюсеров. Если гильдия появилась, значит,
продукт уже востребован в такой степени, что больше и больше людей будут
работать в этой сфере.
У нас тоже есть примеры: все, что делает СТС и
ТНТ. Теперь скажите мне, кто-нибудь из вас видел там «Интернов»? Видели, а
говорите, что телевизор не смотрите. Это я тоже люблю: когда до дела доходит,
выясняется, что кто-то что-то все-таки смотрит. Я думаю, что вы смотрели их
именно потому, что они тоже ушли в онлайн, вовремя и быстро. Вряд ли вы смотрели
это по телевизору. Даже те, кто смотрел, скорее всего, скачивали, заходили на
порталы и сайты. Потому что эти каналы раньше других осознали, что с новой
аудиторией придется разговаривать в онлайн-среде. Поэтому на ТНТ у каждой
программы есть сайт, есть все провязки и ссылки в социальных сетях. С актерами,
героями, ведущими можно общаться, что, естественно, для молодой аудитории очень
привлекательно. Может быть, не столько для вас, сколько для школьников, но, тем
не менее. Это запущенный в этом году первый трансмедийный сериал «Настоящая
любовь». Он не очень у нас пошел, толи не сумели раскрутить, толи пока еще не хватает
тех, кто готов воспринимать раздробленный для разных платформ сюжет, не следя
за единой вертикальной историей. Еще надо объяснить, что наша традиция медиапотребления
сериалов сильно отличается от западной. Мы привыкли, чтобы нам было сразу и
все, желательно, все 20 серий насквозь. Так устроено наше медиапотребление.
Поэтому у нас никак не приживается так называемое вертикальное программирование,
когда каждый день идет серия разного сериала. Нам надо, чтобы мы сразу
выпустили, это, как раз, с точки зрения экономики довольно накладно. У нас производится
600 часов в год, это довольно-таки дорого. Вертикальные сериалы дешевле, потому
что их может быть не так много, потому что они идут с повторами. А
горизонтальные, в которые вплескиваются эти сотни серий сразу, конечно, это в
печку и в топку. Но так мы воспринимаем. Поэтому транспонирование и
национальное восприятие сериалов – разные вещи, и это отдельный разговор. Когда
мы с удовольствием продали, наконец, свою «Бедную Настю» в несколько стран, то
все в начале 2000-х сказали: «Ура! Мы наконец-то побили «Санта Барбару». И
многих других, которых вы не помните, но название «Фазенда» помнят ваши бабушки
и дедушки. Вы знаете, что такое «Бедная Настя»? То есть, где-то в школе вы
обратили внимание на это костюмированное мыло, которое происходило в
старорусских декорациях. Правда, сериал впервые писался через океан. То есть,
американцы ставили вот эту всю машинерию, так называемую «библию» сериалов,
вплоть до переписывания диалогов, а наши воспроизводили ее здесь. Как вы
думаете, куда мы продали его лучше всего?
Реплика из зала:
Неужели в Бразилию?
Анна Качкаева:
Нет. В Бразилию мы продали другой сериал.
Реплика из зала:
В Китай?
Анна Качкаева:
В Китай. Китай смотрел «Бедную Настю» так, как не смотрела ни
одна страна. Вот немного о медиа трендах, чтобы было понятно, куда мы движемся.
Это связано с концептуальными вещами, которые так или иначе влияют на
окружающую среду, потому что происходит понятная глобализация, фрагментация
из-за того, что много сред, и унификация технологических платформ, в том числе
и сигнала, о котором я вам сказала. А на уровне индустриальных трендов происходят
агрегаты контента, потому что важными становятся даже не каналы. Я вам покажу,
и вы изумитесь, кто у нас в мире главным образом производит смыслы и все то,
что мы называем содержанием. Изменение концепции авторского права – это
концептуальная тема, и вы знаете, сколько сейчас идет споров и шума вокруг
того, стоит ли платить за права в интернете, или не платить, сколько это будет
стоить, должно быть оплачено, не должно быть оплачено, как их соблюдать и так
далее. Ну и, конечно, изменение модели рекламы. Когда мы смотрим с наших
гаджетов, где эта реклама должна быть? На чем кто должен зарабатывать?
Я вам расскажу, что недавно был запущен один
сервис, который отчасти уже тоже эти тренды у нас демонстрирует. Мегафон
запустил свой портал, с медиа-содержанием, с новой обновленной афишей для того,
чтобы пролинковываться на свои страницы, чтобы на него подписывались. Но, на
самом деле, это Мегафон производит медиа-содержание, не медиа производит
содержание для Мегафона. Сотовый оператор становится медиакомпанией, что тоже
существенно меняет представление о том, где же все-таки будет реклама. Ее ведь
не врежут уже, ведь Мегафон, он и есть Мегафон, а тут, вроде бы, еще текст и
интервью с каким-то народом по пути.
Глобализация выводит медиа за географические
границы, и вам известно, что крупнейшие информационные каналы уже не столько
объединяют государства или вещают от имени государств, сколько вещают от имени
культурных и территориальных общностей. Таков канал Альджазира, таков канал
испаноязычных стран в Латинской Америке. И мы понимаем, что это каналы шести
мировых языков. Почему они мировые, кстати? По мнению ЮНЕСКО, это языки, на
которых говорят более 150-ти млн. человек. То есть, мы с вами все еще мировой
язык. И естественно, что эти мировые каналы часто транслируют не столько точку
зрения государств, а часто уже точку зрений культурных территориальных
общностей. Потому что Альджазира уже не канал конкретного государства, хотя
понятно, кем она финансируется.
Об унификации технологических платформ мы с вами уже
поговорили. И действительно, уже не важно, с какого экрана мы будем смотреть,
потому что все, что здесь уже перечислено, доступно на любом экране, на любом
планшетнике.
А вот как выглядит тема агрегации. Посмотрите,
как невелико количество компаний, которые раньше, казалось, делали содержание,
как Disney или HBO. А сейчас они провязаны с крупнейшими поисковиками, либо
производителями IT-технологий, либо с Телекомами. Эти крупнейшие агломерации
компаний, занимающиеся связью, интернетом, производством разных устройств,
производят и содержание. Не говоря уже о том, что в последние два года один поисковик,
который агрегировал кино во всем мире, кинотеатр такой, даже не телекомпания, но
именно он заказал замечательный сериал «Карточный домик» и сейчас
заказывают еще один сериал. Это означает, что модель, которая обозначает, кто
дистрибьютор, кто чего показывает, кто чего производит, меняется.
Я не буду сейчас останавливаться на цифрах,
связанных с Рунетом, потому что это отдельная тема. Кому интересно, можете
ознакомиться со вторым докладом, который мы делали нашим факультетом с Российской
ассоциацией электронных коммуникаций, туда как-раз-таки входят все Яндексы и
Гуглы. Но вы просто должны понимать, что мы одна из самых активно развивающихся
стран, с точки зрения мобильного интернета. Это связанно, конечно, с
территорией. То есть, для нас, как раз, тема мобильного контента принципиальна
и существенна. И в этом смысле мобильный интернет, как раз, превосходит те
нужные для рекламодателя возрастные группы.
Почему это тоже важно понимать? Потому что мы,
как и почти все остальные страны, часто, к сожалению, через трагедию, пришли к
пониманию того, что традиционные медиа больше не самые оперативные. У нас
теракт в аэропорту Домодедово был первым трагическим случаем, когда стало
понятно, что Твиттер и сети первыми сообщают о случившемся, и СМИ уже вынуждены
агрегировать эту информацию, выводить ее в эфир. Что нам и пришлось делать:
выискивать в сетях, созваниваться, просить дозвониться. Вы видите график, что
первые картинки и первые сообщения шли с мобильных телефонов. И стало понятно,
как и во всем мире, что новости больше не наша профессия, в том смысле, что
оперативнее и быстрее сообщит тот, у кого есть мобильный телефон, и он связан с
социальной сетью. Дальше вопрос другого функционала. Журналист не просто тот,
кто первым сообщил, рассказал. Теперь у него задача: проверить. Раньше тоже
надо было проверять, но теперь это в несколько раз важнее. Агрегировать,
собрать, спродюсировать, спакетировать – совсем другой функционал, чем еще 10
лет назад, когда мы говорили, что надо найти, написать, проверить, выдать,
напечатать, простой линейный процесс. Сейчас процесс гораздо более сложный, и
он связан с тем, что так меняется конвергентная редакция.
Вот так теперь выглядит интернет-экономика. Промышленной
революции потребовалось 50 лет на достижение такого же вклада в нее, а интернет
это делает за 15, и количеством рабочих мест будет только расти, о чем я вам
сказала, ссылаясь на доклад от образовательных структур Евросоюза. И именно
интернет-экономика и все, что связано с IT или электронной торговлей, или CMM-менеджерами,
например (это тоже новая профессия людей, работающих с социальными сетями), все
это будет только увеличиваться.
Вот так уже выглядит вклад нашего Рунета в
экономику. В этом году мы изучали не 10 сегментов этой отрасли, а уже 14,
совершенно сознательно, потому что она хоть и не рывками растет, но растет и диверсифицируется.
Главное, чтобы регулятор не наложил там сильных лап и не ограничивал очень
многое в интернете. Потому что у всех регуляторов во всем мире руки чешутся, и
очень трудно сопротивляться во многих странах мира, не говоря о некоторых, где
вообще не сопротивляются, там просто запрещено или закрыто. Например, когда я
прилетела в Туркмению, это не Корея, но ощущение дикое, потому что нет Фейсбука,
Твиттера – ты ничего не можешь, а ты уже к этому привык, и ощущение, что что-то
не то происходит в твоей жизни, и возникает ломка.
Вот так выглядит рынок интернет-рекламы. Вы
видите, что она уже подобралась к самому мощному медиа, с точки зрения
генерации денег, к телевидению. Это будет только возрастать. Вот это
универсальный экран. У кого-нибудь из вас уже есть смарт-телевизор? Ага, есть.
Вы его, конечно, не смотрите, но кто-нибудь из вас попробовал хотя бы
рассмотреть там функционал какой-нибудь? Это переход к тому, что описано у
фантастов. И на вашей жизни будут эти тач-панели, когда вы голосом будете
управлять всем тем, что здесь есть. Они уже разрабатываются, все уже близко.
Разумеется, возможны все эти тачевские телефоны, где, в основном, все будем делать
голосом, а не движением руки. В электронных библиотеках это все уже есть,
теперь это будет и частью нашей жизни. Значит, станет и частью жизни ваших
детей, которые родятся рядом с такими панелями. Как они будут себя вести с этим
новым типом коммуникации, совершенно умной, оцифрованной, позволяющей
существовать в почти дополненной реальности? Это тоже все еще большие вопросы.
Поэтому, если говорить о медиа, то они пытаются
организовать нашу нелинейную жизнь. Поэтому, вы видите, для журналистов это
отдельный разговор. Я просто вам показываю, как это происходит, переливается,
сливается жизнь в главных своих мультимедийных признаках: визуализации и
интерактивности. Поэтому мы видим видео на радио. Это радиостанция, запущенная
в Америке. У нас в стране закрыт доступ, поэтому можно попытаться просто
посмотреть ролик. Я специально сделала скриншот того, что это идет синусоида
эфира, которая одномоментно программа, расшифровывает вам на мобильный телефон
текст голоса, и вы видите текстовую версию. Особенно это удобно для людей,
которые, например, не слышат. Они могут читать это радио мобильно. Более того,
те, кто слышат и видят, могут в момент эфира вступить в коммуникацию с ним и
послать с тегированными вещами картинку или твит. Ведущий может на вас тут же
отреагировать, кто-то эту картинку получит, и так далее.
А жизнь в виртуале тоже становится вполне
материальной, одномоментной.Если вы зайдете на тот
же РИАн, то там есть проекты наших магистров, так называемая веб-документалистика.
Может быть, посмотрите. Как раз 4-го ноября первая группа выложила работу про
молодых людей, которые исповедуют разные веры. Это сюжеты, истории, это люди,
которые рассказывают про мусульманство, про иудаизм, про христианство. Все
общаются, герои двигаются по московским храмам соответствующей конфессии. Все
это пролинковано и протэгировано справками, контекстами, местом, где они
находится, точками, визуализировано дополнительными историями, возможностью
вернуться к ним, послушать только звук, увидеть только картинку, посмотреть
карту местности, узнать, как называется тот или иной элемент храма, тут же
прочесть историю, и так далее. Это все элементы нового содержания, которые для
быстрого, легкого читателя, зрителя и потребителя упрощают общение с этим самым
содержанием. Хочешь смотреть – смотри, хочешь читать – читай, хочешь слушать –
слушай. Можешь вообще ничего не делать, а просто быстро считать заголовок,
посмотреть скриншот. Поэтому редакции стараются играть, привлекать, делать
лояльную аудиторию, чего никогда не делали громадные традиционные массовые СМИ.
Они заказывают программирование.
Это, кстати, канал, который уже выкупил
Альджазира, это тоже эксперимент. Посмотрим, как Альджазира будет вещать в
Америке. Они купили этот Current TV, это бывший канал Альберта Гора, который
был знаменит тем, что треть его сотрудников была непрофессиональными
журналистами. Америка в этом плане более технологизирована, в самолете все с
гаджетами, книг нет. Люди просто снимали, передавали, а журналисты выступали
дирижерами и продюсерами процесса. У них даже новости шли не сверху, а снизу.
Аналоги мобильных репортеров и у нас есть. Другое дело, что мы от репортеров
требуем очередного метеорита, тайфуна, аварии и так далее, в общем, не выходим
за рамки традиционного набора новостей. А здесь была попытка использовать
людской интерес к социальной информации по-другому, поэтому плейлист обычных
людей становился новостями канала.
Так что, теперь мы живем в этом коммуникационном
мире как в части жизни, может, сами этого не осознавая. Доводится это до
состояния удобства, потому что это новое приложение к Фейсбуку, которое
позволяет вам, когда вы смотрите телевизор в онлайне, видео или что-то слушаете
в сети, вымонтировать что-то в сети, перекинуть или создать группу вокруг
этого, обсудить и обменяться. И это максимальная возможность обмена файлами
внутри видео, которые существуют в сетях. А это те самые премьеры прошлой осени,
которые лишний раз демонстрируют, как конвергировались и превратились в нечто
совершенно новое медийные ресурсы. HuffingtonPost, блог
госпожи Хаффингтон, которая всего лишь писала о волнующих ее проблемах. Теперь
это один из самых дорогущих ресурсов, который выпускает до тысячи новостей в
день, где собираются тысячи людей. Все это в ленте может быть
прокомментировано, люди в студии могут, как комментировать идущую ленту, так и
включаться в эфир. Вы видите – здесь, внизу, тегированные вещи. Они еще сделали,
помимо новостной ленты, отдельные тематические приложения, связанные с
образованием, экологией. И там тоже существуют, общаются, создают новые
контенты. Студийные обсуждения этих тем внутри стало важным до такой степени,
что никому не известных мальчиков и девочек стали приглашать в NightShow на CNN. Потому что HuffingtonPost стал тем
ресурсом, который, вроде бы, никому не принадлежит и отчасти не присоединяет
себя ни к демократическим медиа, ни к республиканским медиа, которые все равно
партийны, так или иначе, окрашены, в Америке тоже, особенно во время выборов.
Поэтому они так взлетели, и госпожа Хаффингтон очень умно поступила: во время
выборов она не стала привлекать профессиональных журналистов, она наняла сотни
выпускников журналистских школ, которые ей помогали в раскручивании этого
ресурса.
Вот вариант. Вы видите, что здесь использован тот
же принцип, который я вам уже показывала, когда рисуют «гифки». Это наш
пермский ресурс с попыткой онлайн-студии. В Москве у нас тоже есть онлайн-телевидение:
несколько типов студий, которые осуществляют трансляцию, либо эфиры. Все это
пока половинчато, это часто телевидение внутри онлайна, а не то, что является
мультимедийным ресурсом, позволяющим людям общаться и создавать собственную
повестку дня.
Что в результате мы имеем? Мы имеем изменившуюся
технологию, изменившееся общество и изменившийся подход к тому, что мы называем
медийным содержанием, знанием. Может быть, еще несколько деталей, которые вам
покажутся любопытными, а нам, журналистам, кажутся уже страшными. Это все кейсы
сегодняшнего года, зимы-весны. Как вы думаете, что это за текст? Это машина. То
есть, в простых новостях человек больше не нужен: машина пишет новость, если ей
ставят задачу с датами, голами и секундами. Быстро, без проблем, ей не нужен
больничный, декретный отпуск. Эта машина делает то, что раньше делали тысячи
спортивных репортеров. Вот еще один вариант. По-своему любопытный. Это к
вопросу знания программных кодов. И это тоже понятно, потому что агрегация
данных подвластна, конечно, машине. Вот эта новость была написана за 8 минут,
потому что была проанализирована обстановка, сделаны карты спутников и так
далее. А человек спал в это время, тот, который сделал этот программный код.
Это означает, что и в этом типе новостей, и вообще в производстве новостей
машина все больше и больше будет теснить человека. Это не означает, что она его
вытеснит, просто у человека принципиально меняется задача при работе с таким
типом информации или постановка задач для такого типа информации.
Вот еще одна история, во многих смыслах
страшненькая. Чтобы было понятно: этим пользуются несколько газет. Они
агрегируют массовую информацию с точки зрения высказывания политиков и потом
накладывают на базу данных во времени, и получается, что можно поймать человека
на том, что он когда-то говорил не в соответствии с тем, как сказал сейчас.
Просто в этот момент на ресурсе появляется кнопка «ложь». Я прекрасно
представляю, как на каком-нибудь гаджете это появляется, когда это дойдет до нас,
обычных потребителей, поскольку база данных доступна, все оцифровано, сейчас
меня пишут, я уж не говорю про количество видео в интернете. Вот я возьму свой
гаджет, он все проанализирует и он у вас запищит. Что будет, если мы оказались
в ситуации трудных взаимоотношений, в
протестах, разных обстоятельствах? Это обоюдоострая ситуация, конечно, но, тем
не менее, она есть, и ничего поделать нельзя.
Это иллюстрация перспектив нашего существования в
абсолютно мобильной медийной зависимости. Это «Оккупай Уолл-Стрит» в Америке. Те,
кто живет в Москве, помнят «Окупай» два года назад у нас, или эти истории 11-12-го
года. Только наши коллеги не сделали анализа, сделали американцы, потому что
оцифрованное общество активнее себя анализирует. Видите, в ряду практически нет
ни одного человека, который не был бы вооружен гаджетом. То есть, количество
официальной информации очень трудно накладывать на такую сеть, если она сильно
не соответствует тому, что люди видят, слышат, агрегируют в этих сетях.
Вот еще одна картинка, которая блестяща во всех
смыслах, то есть, вообще нет ни одного, который бы не снимал, не передавал, не
твитил, не разговаривал, не взаимодействовал с еще кучей виртуальных
обстоятельств. Что это означает? Смотрите. Руки. А вот наложили сетку. Она не
плоха, не хороша, это просто новая реальность. Она не может быть сама по себе
политически активной, но она корректирует то, что происходит с информационным
полем. Потому что, если вот это есть, то очень трудно сказать, что этого не
было. Или, по крайней мере, нужно обладать возможностью это загасить. И вы,
конечно же, видели, что и у нас во время декабря и марта 11-12-го года была
чистейшая манипуляция, связанная с данными.
Знаете, что такое дроны? Маленькие такие
вертолетики с камерами. Вот, в Америке такая журналистика уже зафиксирована как
дрон-журналистика. Это военные разработки, и к 2015-му году военные ведомства
США полагают выпуск этого в коммерческое производство. Чем дрон-журналистика
помогает? Она визуализирует сверху масштабы, количества. Вот, когда агентство «Ридус»
снимало сверху, то федеральные каналы не сообщали, сколько людей вышло на
Болотную, но картинки в сетях, которые показывали, сколько людей выходило, не
давали больше возможности молчать. Потому что, когда сто тысяч, это не десять
тысяч, двадцать тысяч это не три тысячи. А вот когда эти же дроны использовали на
Поклонной, то тут федеральные каналы показывали эту верхнюю точку. Это уже
отдельный разговор, по поводу манипуляций, но эти истории с тем, как показывать
массу людей, что делается с сетью, и как сеть генерирует или реагирует на общий
традиционный медийный фон, это серьезный и во многом уже идеологический вопрос.
Но еще раз: сеть как технология не катализатор,
не создатель, но это канал. Совершено понятно, что он может или способствовать
разрешению комфортного существования, не вступать в противостояние с
официальным медиапотоком, или, наоборот, создать драматического противостояние
и разрыв в этих информационных сферах. Не учитывать этих вещей теперь уже тоже
невозможно. Вот почему это очень важно. Это то, что мы будем делать.
Хочу вам сказать, что в первом новостном центре
медиа-грамотности мы запустили курс бакалавров по новостной грамотности вместе
с университетом Stony Brooks. К программе присоединены 30 американских
университетов, 13 стран. Потому что во всем мире университеты и образовательные
центры понимают, что в этом информационном шуме, в этом непонимании того, что
медиа мир – это уже почти реальный мир, люди пугаются или не умеют критически
относиться к тому, что происходит с информационными потоками, с их влиянием на
них самих. Что этот центр будет делать? Наши ребята проходят эти курсы, затем работают
волонтерами для других своих сверстников с других факультетов, других
специальностей, которые не учатся на медиа. И мы будем делать еще летнюю школу.
Так что, если хотите – добро пожаловать. Будем не только рассказывать, но, в
плане навыков, чему-то вас учить, потому что у нас есть и медиа-ленты, и всякие
Mac’и, и прочее.
Очень яркий и вопиющий пример этого года. Если вы
зайдете на сайт, хотя его сейчас уже наверно забанили, был сюжет в абсолютно
документированной форме, который попытался с помощью флеш и каких-то дорисовок,
монтажа доказать, что Бостонский теракт был сознательно срежиссирован. То есть,
покартинно было показано, что вот здесь ногу специально отпиливали, тут вот ее
подкрашивали, тут ее вытаскивали. Вплоть до, якобы, героев, которые в кадрах
появлялись. То есть, к документальным кадрам натурально были привинчены очень
документированные и обстоятельственные, якобы, доказательства того, что это
постановка. И дело даже не в том, что кадры были натуральными, не в том, что
люди в это поверили, а в том, как они это обсуждали и были убеждены, что так
оно и было.
Вообще, в силу документальной природы сети, всем
кажется что то, что мы снимаем, видим – правда. Потому что она нами снимается,
это же не профессиональные журналисты, которые за это деньги получают. На этом
часто строится манипуляция с сетевым контентом. Потому что а ля
документальность создает иллюзию этой правды. Это меняет природу взаимоотношений
с тем, что есть истина и не истина, объективно и не объективно, правда или
неправда. Результатом этого являются часто «утки», которые мы наблюдаем иногда.
Например, история со смертями на РЖД. То есть, электронная система выбрасывает
заготовленный некролог. Те, кто учится на журналистике, наверное, знают, что
некрологи пишутся загодя. И, если вы в плейлисте куда-то не туда нажали или
какой-то стажер оказался допущен к системе и выдал новость раньше срока или не
отредактировал ее, отправив с ошибкой, возникают такие «утки». Эту даже
воспроизвел ИТАР-ТАСС. Рынки ведь рухнули, когда было освещено, что на Обаму
было совершено покушение.
Поэтому необходимо рассказывать о том, как и где
формируются новости, что такое повестка дня, что такое документальность, что
такое правда. Как с этим жить. Можно ли считать, что все новости – это
развлечение, или что развлечения – это тоже новости. Чему верить и как
сопоставлять источники, почему их должно быть много. Почему вообще надо очень критично
относиться к тому, что вы видите, слышите и читаете. Почему необходимо сейчас
иметь вот этот блог больше, чем раньше? Чтобы просто не впасть в некоторых
случаях в панику, в некоторых случаях в агрессию, чтобы вас не использовали,
потому что сейчас социальные сети это могут очень быстро сделать. Многие до сих
пор считают: раз сказали по телевизору – правда. Надо просто объяснить
человеку, что перед тем, как попасть на телевизор, сначала утром на «летучке»
делают сверстку, куда надо засунуть восемь новостей. Ведь мы уже с вами
выяснили, что вы тоже сортируете для себя новости. Кому-то достаточно двух-трех
сайтов. А кто для вас сортировал новости, которые в социальных сетях, Инстаграме?
В этом мире за это время произошли миллионы, возможно, очень даже значимых
событий. По какому принципу отбираются эти восемь новостей? Политика,
экономика, культура – есть определенные традиционные истории. Также есть
селебрити, есть Кремль, разумеется. На государственных каналах есть
редакционная политика, значит, первые три новости будут либо про него, либо про
другого, а потом о погоде. Но вопрос не в этом. Кто дальше отфильтрует? Если
случится что-то, например, наводнение, то, скорее всего, скажут, а может и не
скажут. Значит, это редакционная повестка дня, а повестка дня бывает еще и на
уровне региона, на уровне глобальных новостей, есть наша с вами повестка дня.
Если у вас болит зуб, вам до того, что происходит во всем мире? Да ни черта. Поэтому
количество обстоятельств, которые накладываются на то, чтобы сформировать
повестку дня, которую потом посмотрят миллионы в стране и будут повторять,
потому что это сказали по телевизору, очень велико. Поэтому важно объяснять,
что все иногда не так, как говорят. А лучше, чтобы был контекст, и была
история. Вот почему медиа-грамотность, а особенно новостная грамотность
чрезвычайно важны, в нашей стане в том числе. Но они важны и во всем мире. Поэтому
это большая программа ЮНЕСКО, и теперь ее пытаются внедрять в школы как предмет.
Потому что дети с младенчества, еще не умея разговаривать, находятся в этом
медийном пространстве и должны себя как-то с ним соотносить, понимать, что оно
может быть во благо и может быть, в общем, опасно. Ну и, наконец, заканчивая, я
просто хочу вас призвать, чтобы вы были умными медиа-потребителями, вполне
критичными и понимали, что медиа на нас, конечно, влияет, но все-таки еще не до
такой степени, как роботы, которые могут уже за нас писать новости. Не бойтесь
этого медиа-будущего, хотя оно уже и наступило. Спасибо.
Вопрос из зала:
Сейчас огромное количество информационных агентств занимаются
тем, что «рерайтят» новости друг друга, причем, нагло и безбожно. И получается,
что один человек честно потрудился, съездил в какое-то место, сделал репортаж
или первым узнал эту новость, а множество других, благодаря его труду, получают
деньги, зарабатывают и живут. Как эта проблема будет в дальнейшем решаться? И
возможно ли ее решить, придумать какие-нибудь меры предотвращения таких
преступлений?
Анна Качкаева:
Вы как себе это представляете? Вот, вы работаете в редакции,
агентстве, первая написали эту новость и отправили, вы это сделали за зарплату,
а дальше куча жуков-короедов и всяческих паразитов используют это без ссылок на
вас. Это безобразие, за это можно наказывать, надо ловить, потому что вопрос
копирайта – это принципиальная вещь. Но с увеличением количества и скорости
потоков это будет очень трудно отслеживать. Мне жалко, конечно, авторов, но я
убеждена, что контент будет бесплатным. Будет какая-то другая модель, с помощью
которой мы будем платить за лицо, платить за лучшего автора, за бренд лица. Не
за канал, не за отдельное название, а за то, что мы любим. Как будет
сформировано то, что мы любим, в медийном пространстве, как будет сформирован
медиаплейлист, мы не знаем. Мы его уже сейчас формируем, в этих смарт-телевизорах
уже все это есть. Вы можете себе запрограммировать то, что вы хотите, с трех
разных каналов, из Ютуба или из Фейсбука. И вам никто не нужен. Зачем вам нужна
вставная реклама или человек, которого вы не хотите слушать? И вас не интересует,
что происходит с его авторским правом на других каналах: вы уже купили
телевизор и оплатили бесплатный wi-fi с каким-нибудь ОКАДО. Вот, как будут
происходить взаимоотношения в этих средах – до конца не понятно. Но, когда он
еще мобилен, и у него универсальный формат, я не понимаю вообще, как это можно
отслеживать. Но, наверно, пока еще возможно. Законы о пиратстве приняты,
особенно это касается большого видеосодержания, сериалов, фильмов, музыки. Но,
опять же, количество информации будет только увеличиваться. Мы даже двух
процентов из этого не можем осмыслить.
И есть еще один очень важный гуманитарный аспект.
Мы про это знаем, а ведь многие люди по всему миру до сих пор неграмотны или у
них нет доступа. Ведь цифровое неравенство – это реальность: у многих нет
гаджетом, wi-fi, спутников. Африка особенно. Что с этим делать? Если мы закроем
этот цифровой контент, то есть, все закроем, все платное, то мы лишим очень
многих людей доступа к цивилизационным ценностям. Мы оцифруем все музеи,
библиотеки, и что? Закроем их? А если оставим, то что мы оставим, или что
закроем? Нет на этот вопрос ответа. Он очень сложно дебатируется во всем мире. И
у меня ощущение, что все-таки, если мы говорим о гуманитарном содержании,
которое призвано повышать уровень развития, а не понижать, а не о научном,
которое действительно может быть закрыто, то оно будет открыто. Если мы хотим
работать на таком рынке – будем работать на таком рынке.
Вопрос из зала:
Спасибо за ответ. Еще одно небольшое отступление. Мы
закончили на такой ноте, о поколении, которое подрастает, живет в
сверхчеловеческом будущем. Буквально на днях я прочла статью Фрэнсиса Фукуямы,
по-моему, называется «Постчеловеческое будущее». Это натолкнуло меня на
множество мыслей, рассуждений по этой теме. Действительно, я признаюсь, что
сегодня я не успеваю быть в тренде. Это требует неимоверных, нечеловеческих
затрат. Даже когда ты приходишь в среду своего университета, то понимаешь, что
ты вот это недосмотрел, это ты не увидел, а вчера у тебя вообще был сложный
день, и ты не заходил в какой-то контент. Ты просто выпадаешь из жизни.
Анна Качкаева:
И вы начинаете от этого нервничать. Это нормальное состояние
информационного шока и информационного шума вокруг вас. Почему я говорю о медиа-образовании?
Это не только про то, чтобы бояться того, что этот мир огромен, и что мы не
успеваем, а и про то, что надо уметь понять, что вам нужно в этом мире, и где
вы это можете найти. Очень важно для себя понять: где искать, что искать. За
всем вы не угонитесь. Я не зря вам показала это страшное количество цифр. Это
просто невозможно. Поэтому надо для себя выбрать внятные поля, среды и
интересы, в которых вы хотите быть и которым вы хотите учиться. Еще одна важная
вещь, которая тоже связана с вашим поколением и будущим. Теперь нет траектории учебы:
доучился, университет закончил и пошел. Нет больше. Все. Если каждые 2-3 года
мы не будем переучиваться, доучиваться, получать дополнительные навыки
образования, проходить онлайн-курсы и так далее – мы проиграем в конкуренции,
прежде всего, с миром. Это отчасти ответ на ваш предыдущий вопрос. Например,
мировые университеты: Стэнфорд, Гарвард открывают доступ к миллионам лекций
своих лучших профессоров на Coursera, и Вышка сейчас тоже к ней
присоединилась. Многие студенты обучались по этим курсам, зная английский язык,
никуда не уезжая. В этом смысле мир тоже унифицируется и глобализируется. Но
надо понять, что вы хотите. И вот это умение выбора – это один из главных
источников и проблем, и необходимости учебы. Наши студенты вообще плохо
выбирают, потому что в школе их этому не учат. И даже когда элективы надо
выбрать на первом-втором курсах, это мука для большинства. Либо хочется сразу
все, но у тебя не 28 часов в сутках, значит, выбери свою траекторию, попробуй.
Ты потом можешь ее скорректировать, а потом достраивать дополнительными
курсами, дополнительными образовательным материалами, дополнительными
историями, но надо просто отдать себе отчет в том, что теперь ты будешь учиться
всю жизнь. Не бойтесь этого, это тоже связано с медиа и с коммуникациями.
Вопрос из зала:
Спасибо вам за лекцию. Мой вопрос касается нашего измененного
медиапотребления. Тем не менее, мы утверждаем, что повестка дня, так или иначе,
сформирована ведущими новостными агентствами и крупнейшими медиахолдингами. Не
нарушает ли это мое право на свободу информации? И не входит ли селективный
набор новостей, выбор моей повестки дня в противоречие с тем, что я могу по
праву получать? Как решать этот вопрос обычному человеку? Допустим, те, кто
активно пользуются медиа, могут сформировать собственную повестку дня. Но для
моей мамы, бабушки, например, как решать этот вопрос сегодня?
Анна Качкаева:
В общем, так же, как и вам. Если вы своей бабушке объясняете,
что надо смотреть не только первый канал, но хотя бы еще Субботу на Рен-ТВ, РБК
или Евроньюс, ну, хоть что-нибудь. Тогда даже в сеть не надо заходить, уже
акценты будут другие, верстка будет другой, первая новость будет другой,
интонация. У человека сразу возникает понимание, что мир многообразнее, чем то,
что он видит на одной кнопке. Вопрос только в объяснении и, во многом, в
желании. Проблема не в том, что это ограничивает право людей на свободу, а в
том, что они не понимают, что это право ограничено. Я всегда спрашиваю, чем
отличается массовый потребитель от сетевого? Вы обращали внимание, как мы
обычно смотрим телевизор? В креслах, на диванах, полулежа, откинувшись с
пультом. Мы не включенные, расслабленные. А все, что связано с гаджетом, это
даже физическая включенность: вы туда наклоняетесь, вы вынуждены смотреть. Но
все равно для того, чтобы захотеть иметь другую повестку дня, человек должен
этого захотеть. Он должен себе сказать, что «меня это не устраивает, и я должен
постараться найти еще что-то». С другой стороны, его ресурс восприятия
ограничен. Человек не смотрит, если говорит о телевидении, больше пяти-шести
каналов. Просто не может, даже если у него их шестьсот. Это просто физическая
ограниченность возможностей, привычек, традиций и так далее. И это
медиапотребление, если говорить о телевидении, очень мало меняется с течением
времени. То есть зритель ТНТ, когда он социализируется в свои 25 лет, перейдет
и будет смотреть еще РБК, может быть, Animal Planet и 2х2, но
более ничего. Эта привычка останется. Каналы стареют вместе со своим
потребителем. Сейчас основной зритель первого и второго каналов – женщина,
среднее образование, 53+. Понятно, почему они таким языком разговаривают, такие
сериалы показывают и почему они мечутся в поисках новой аудитории. Потому что,
все равно, идентичность в большой стране, информационную общность пока можно
поддерживать только с помощью телевидения. Но это не вечная история: во всем
мире рейтинги и доли всех ведущих видеокомпаний не дотягивают до 10-ти. И у нас
за последние десять лет упали с 25-ти. Поэтому вопрос осознания, образования,
объяснения, что это неотъемлемое право, и что сеть, так же, как и эфир, это
общественное благо, важен. И человек должен осознавать, что то, что он
потребляет, в смысле медиа, связано с качеством колбасы. Но это тоже нужно
объяснять, что это все связано с качеством выбора, с качеством работы
институций. И, конечно, в этом смысле критичность восприятия – первооснова
отношения к тому, что происходит.
Вопрос из зала:
Я, наверно, задам вопрос как политолог. Как вы относитесь к
вопросу фильтрации, например, интернет-контента со стороны власти? И насколько
это целесообразно в современном мире?
Анна Качкаева:
Вы понимаете, что есть вопросы безопасности. Мы их сейчас не
трогаем. Они есть, будут и никуда не денутся. Но есть также желание любого
государства как аппарата насилия, и его спецслужб ограничить все, что можно. И
это тоже понятно.
Кем считать господина Ассанжа? Героем? Да, в
каком-то смысле. А господина Сноудена? Нет однозначного ответа. Я считаю, что
вообще надо ограничивать как можно меньше. Надо объяснять. Это мой принцип. Надо
учить, надо объяснять, надо маркировать, надо детям объяснять. От того, что у
нас везде понавешали 12+ или 16+, безобразия меньше не стало. Потому что 12+
повесили на «Войну и мир». Как ее, интересно, в школе проходят? И 16+ вешают на
афиши второго концерта Рахманинова. Кто это решил – не понятно. Так же
приблизительно бывает, когда пытаются ограничить интернет. Привлекать за, якобы,
насилие, за, якобы, разжигание. Это все есть, но вопрос ведь не в том, чтобы
запретить, а в том, чтобы все-таки разобраться в истоках социальной проблемы,
а, опять же, не в технологии, которая работает. Запрещать, манипулировать,
пытаться закрыть будут всегда. Поэтому общество и граждане, с другой стороны,
должны всегда поддавливать, чтобы не запрещали, а цивилизованно общались и
существовали в этой среде.
Вопрос из зала:
Мы говорили, что медиа-реальность формирует современный мир и
сознание. Не первый год уже говорят о мозаичности сознания, о том, что сознание
меняет именно целостность своего восприятия. Мне бы хотелось услышать ваше
экспертное мнение насчет того, не придем ли мы к обществу маленькой группы интеллектуалов
и телемассы, которая абсолютно инертна и выступает как объект для
манипулирования, она не субъектна.
Анна Качкаева:
В каком-то смысле, это сейчас так и происходит. Большая
телемасса во многом и есть тот диванный зритель, который «под пивко» смотрит по
телевизору войну или очередное Бибирево или Бирюлево, теперь совершенно
мифологический в этом смысле термин. «Под пивко», раздражаясь, но смотрит. Я задам
вам встречный вопрос. Социологическое «болото», которое вам как политологам и
журналистам должно быть понятно, это практически 80% населения. Это не плохо, не
хорошо, это просто социологическое «болото», оно устойчиво. А пассионариев не
больше 15%, потому что, если бы их было больше, мы бы не вылезали из войн и
революций. Что делать с тем, что телевидение себя так ведет? С одной стороны,
оно ведет себя так везде. Оно коммерческое. Оно давно уже выполняет функцию
эмоций, а не информации, в этом надо себе отдавать отчет. Потому что это шоу,
концерты и новости уже как развлечение. А тренд того, чтобы интеллектуально
развиваться, действительно, переместился в сеть. А раньше был в книгах, вовсе
не в комиксах желтой прессы, которые тоже были уже сто лет назад для
неграмотной публики, которую тоже можно назвать телемассой. Другое дело – как
медиа к этому относятся. Они относятся к этой условной телемассе как к массе,
которую и надо держать в таком «быдловатом» состоянии, или все-таки надо
работать на повышение? На эти вопросы разные государства отвечают по-разному.
Там, где есть общественные вещатели, общественные договоры, большая
ответственность политических институтов и так далее, это, все-таки, не
телемасса. А вот там, где так много государства в медиа, много цинизма в этой
сфере, эта масса пребывает в своем «болотном» состоянии. Есть такая
революционная, провокативная книга, называется «Нетократия», написана нашими
бывшими коллегами-журналистами, шведами. Она не очень новая, ей лет пять-шесть
уже, но это, пожалуй, первая книга, которая пытается в провокативной форме
описать новое состояние общества, то есть, новых классов: «консьюмерята», все
те, кто является потребителями сети, как мы с вами, и «нетократы», те, кто
формирует смыслы в этой сети. Это частые блоггеры, крупные компании и
поисковики теперь. Что такое Google? Это независимый поисковик, или у него есть
какая-то независимая политика? Помимо того, конечно, что это еще вопрос денег, у
него есть и политика, и гуманистическая составляющая, и желание помочь, с одной
стороны, двигаться в цифровом будущем, а с другой стороны, агрегировать все то
содержание, на котором можно зарабатывать. И это тоже очень важная вещь. В
сетях может оказаться то же социологическое «болото» и те самые интеллектуалы,
о которых вы нам сказали, пассионарии. Опять-таки: не важен канал, важно
соотношение. И вопрос, как медиа, политика и граждане с этим живут и на это
реагируют, двигает эту массу либо вниз, либо вверх. Ведь в сети, в основном,
тоже смотрят юмор, спорт и кино. То же самое, что и по телевизору. Человечество
в своих вкусах никуда не ушло. Значит, у него в сети просто выбор будет больше.
Можно не смотреть исключительно «Пусть говорят», можно еще что-то выбрать. Но
ему надо дать этот выбор или объяснить, где его взять. И это, опять же, вопрос
работы.
Вопрос из зала:
Скажите, пожалуйста, не кажется ли вам, что, в связи с
медиализацией реальности и увеличением информационного шума, той информации,
которую стоит использовать для принятия решений, как вы говорили в начале, становится
все меньше? Как вы думаете, что в этом информационно потоке действительно важно?
И много ли журналистики, которая работает на «набрасывание салфеток на
вентилятор», то есть, искусственно нагнетая, ухудшая, давая совершенно не
нужные подробности, привлекая к себе зрителя? Это первый вопрос. И второй
вопрос, связанный с этим: не считаете ли вы, что все это потребление
искусственно раздувается, и грозит тем, что у людей будет развито клиповое
сознание вместо гуманитарного? И, как следствие, они будут меньше концентрировать
свое внимание, у них будет проявляться все меньше усидчивости, и они всегда
будут находить эту информацию «по верхам»? Не таит ли это какую-то опасность, и
справится ли человек?
Анна Качкаева:
Думаю, справится, потому что ничего нового в этом нет. Вообще
во всех новых медиа ничего нового нет. Просто у меня сейчас нет времени, а так
я обычно рассказываю, что все уже было у Гуттенберга, много всяких параллелей с
желтыми комиксами. Мы просто пришли в очередную эволюционирую точку: телевидение
стало самым массовым медиа за историю развития медиа всех времен и народов. Оно,
как мамонт, неповоротливо и медленно движется в онлайн и интерактивную среду,
потому что, в общем, все признаки этого имеет. А сеть, особенно социальные
сети, это вообще что такое? Вот, если вы посмотрите, это, в принципе, то же
самое, как и первобытные люди общались друг с другом с помощью факелочка, да?
Вот, я помахал: это я, привет, мордочка, ты мой друг. Или наскальная живопись.
Что такое Instagram? Я все говорю, что мы картинками разговариваем, а раньше
картинками не разговаривали? Да всю жизнь разговаривали картинками, до всяких
текстов. Мы пришли в новую технологическую синусоиду, но, в общем, ничего не
изменилось. Мы ищем в сетях себе подобных, создавая сообщества. В этом смысле –
да, мы очень быстро живем и боимся не успеть, в отличие от наших предков,
которые не были погружены во многие печали и знания, которые нам сейчас
соответствуют. Я не думаю, что человечество с этим не справится. Ну, еще один
технологический виток, за которым мы просто пока не успеваем. Успеем.
А если говорить о более сущностном вопросе,
связанном с «набрасыванием салфеточек на вентилятор», то в нашей именно стране
это правда. У нас стало очень много не журналистики. Опять-таки, это тема отдельного
разговора, потому что это связано с объективными причинами. Потому что
телевидение давно уже либо пропагандистский инструмент, и не только у нас, либо,
прежде всего, заменитель эмоций, включающий шоу в первую очередь про эмоции и
про реакцию, потому что человеку в данной ситуации не важно, агрессивные, или
позитивные это эмоции. Он отдыхает или как-то рефлексирует по этому поводу, но
мозг не включает, грубо говоря. Что касается качественной прессы, так у нее во
всем мире кризис. Хотя она и ушла в онлайн и, вроде бы, вполне, мне кажется,
сейчас будет там подниматься. Я совершенно не сторонник того, что газеты умрут.
Они просто уйдут в онлайн, и благополучно там будут новости искаться, и вы
будете их искать. И прекрасные проекты New York Times, National Geographic или
Geo журналов, визуализированные и с видео, с прекрасными большими текстами –
они все будут на наших планшетах, и мы с удовольствием их будем продолжать
смотреть. Ну, некоторые только, как наши барышни, очень дорогими газетами,
которые пахнут типографской краской, журналами, кофе в субботу будут
наслаждаться, позволять себе эту роскошь.
Есть еще одно обстоятельство, связанное с желтой
журналистикой, которая очень часто называет себя качественной. Вы посмотрите,
как с историей в Бирюлево выстрелили не национальные каналы. Они уже давно не
стреляют, но в данном случае это вообще был третий эшелон. Сначала все эфирили
«Москва 24», потом мы увидели, что включилось телевидение «Комсомольской
Правды», а потом уже «Life news», которые вообще никогда не играли никакой роли
на телевидении, как и телевидение «Комсомольской Правды». Каналы этого ряда,
над которыми довлеет пропагандистская составляющая, необходимость зарабатывать
у сетевой аудитории на объективной трансляции, или, по крайней мере, на включенности
в эти события, начинают тут активно работать и существовать. Всегда что-нибудь
что-нибудь замещает. Там Дима Киселев разжигает ненависть по всей стране ко
всем чужим на государственном канале. Ушло оттуда – где-то обязательно
образуется лакуна, будут про это рассказывать иначе. Будет ли это «Дождь» или
какой-то независимый канал телевидения, или это вообще будет какой-то блоггер,
который все это умеет, как универсальный солдат: что-то включил, и не важно,
где, важно, чтобы wi-fi был. Редакция там, где есть wi-fi. Это же все чаще и
чаще происходит.
Реплика из зала:
Ну а, все-таки, необходимо ли успевать за этим информационным
потоком, зная, что этот спрос на информацию во многом стимулируется
искусственно? В первую очередь, компаниями-разработчиками все новых и новых
экранов.
Анна Качкаева:
Но все равно же, если вам приходится принимать решение в
области бизнеса, вы смотрите «Блумберг». Это экономическое знание. Сейчас
тематические знания, издания, каналы становятся все более важными для этих
сообществ. И, на самом деле, где журналистика и осталась, так это только в
деловой сфере. Там сейчас расследования и исследования. Вообще, я должна
сказать, что это не случайно. Эти разговоры идут во всем мире: о кризисе
журналистики как типа профессии и области деятельности. Ее инструментарий, ее
традиционное существование умирает. Она очень трансформируется и с точки зрения
того, что это теперь за профессия, как она теперь пересекается со всем тем, чему
мы раньше противились: все, связанное с пиаром, джиаром и так далее. Это все стало
очень и очень миксово. Поэтому, какая модель будет приобретена, и что мы сможем
из этого извлечь, это вопрос. Но я убеждена, что все равно останется
качественная, внятная аналитическая работа с большими базами данных, с
источниками – журналистика. Хотя, это надо будет опять отличать. Что такое
твиттер-политика президента? Очень многие, так же, как и ваша бабушка, которая
смотрит первый канал, например, считают, что раз он в твиттере, значит, это он,
вот, я с ним общаюсь. Никто ведь не понимает, что там работает массовая
успешная креативная пресс-служба. И редко он туда что-то выкладывает, и уж
точно никак не общается с каждым из этих пяти миллионов подписчиков. Как это
считать? Это пиар? Это журналистика? Это он лично? Медиатизация политики с
помощью медиа стала таковой, что вы через сколько фильтров должны пропустить
то, что написано в Твиттере? Воспринимать ли это как официальную информацию,
или подумать? Тоже ведь вопрос. Но все-таки мы чаще всего понимаем, что если
это образ политика, а Твиттер его часть, то, наверное, да. Потому что, скорее
всего, там не только он, но и его медийный образ.
Вопрос из зала:
Возможно, на мой вопрос вы уже ответили в предыдущих
репликах. Но все-таки, на ваш взгляд, в связи с развитием технологий вымрут ли
вообще, совсем, как мамонты, печатные газеты и журналы?
Анна Качкаева:
При нашей с вами жизни пока еще нет, потому что, еще раз
говорю, цифровое неравенство есть, никуда не делось и, к сожалению, будет
только увеличиваться. И лет еще 50, по моим ощущениям, газеты будут
существовать, вопросов нет. Но мне кажется, что они перетекут в более удобные
форматы. Я видела уже аналог электронной сворачиваемой в трубку страницы и такие
же гаджеты на руках, как браслеты, где экран, и так далее. То есть, как только
это будет укладываться в вашу женскую сумочку, удобно держаться, то, чего мы
так хотим, уйдет. Оно будет удобно здесь в другом виде. Может быть, это и
неплохо – березовые рощи сохраним. Что касается дорогих журналов или
еженедельных газет (я говорю о качестве бумаги, особой кэшированности
заголовков, запахе и так далее), они будут, но это будет очень дорого, как
раритетные книги. Мне так кажется. Я, конечно, не знаю, но у меня ощущение, что
будет так. Массово – нет, а для удовольствия, наверное, останется. Потому что
нет никакого смысла печатать ежедневную газету, содержать типографские
мощности, распространять, судя по тому, с какой стремительностью развивается
мобильная история и технологичная и удобная в пользовании техника. Так что, я
думаю, что это все будет сходить на нет, но не при нашей и даже не при вашей
жизни. Ну, может быть, в конце вашей жизни. Вы, может быть, застанете смерть
этих газет. Есть такой замечательный news-музей в Америке, музей истории
журналистики. Там есть два или три столбца, где уже написаны последние
экземпляры, например, газеты, которая выпускалась сто лет и потом ушла в
онлайн. И все, печатная газета умерла, но она осталась в сетевой версии.
Вопрос из зала:
Не кажется ли вам, что в будущем все новости, о которых
говорят, информационный поток, шок перерастет в таргетированные новости для
каждого человека на основании его запросов и интересов, просмотров? И все вот
эти больше агентства, по сути, распадутся на отдельных журналистов, которые
будут писать для конкретного потребителя и отправлять ему? То есть, будут
делаться тэги с типами людей, которым это будет интересно. Спасибо.
Анна Качкаева:
Очень похоже, вы уже практически сами все рассказали. И такие
ресурсы у нас уже есть. Мне один раз пришла ссылка. Я случайно на нее зашла, и
они меня автоматически подписали, и теперь везде спамом. Так они еще и отправили
за меня письмо со словами: «Моя жизнь изменилась – теперь я пользуюсь тем-то».
Я, кончено, написала все, куда полагается, но совершенно понятно, что народ
одуревал, получая от меня вот это вот сообщение, совершенно не понимая, что это
не мой текст. К разговору о роботе. Вот, что они еще делают. А дальше он уже
сформировал тебе эту подписочку, пакет, и начинает тебе это все выплевывать.
Это еще тоже целая история, как мы будем с этим жить. Это вопрос умения
отсеивать и фильтровать, выбирать. Конечно, будет. Но сможем ли мы с этим
справиться, учитывая то, о чем я вам сказала, что человеческий мозг не может воспринимать
больше шести каналов. Ну, не смотрит человек. Даже если он с тремя экранами
существует, он все равно смотрит три или четыре ресурса, больше не может
физически. Поэтому он должен делать это параллельно и как-то уметь в этих
информационных потоках успевать и дрейфовать. В общем, вопросов много, и вы как
человек, который занимается бизнес-информатикой, вероятно, будете на них
отвечать всю свою оставшуюся жизнь. Спасибо вам большое.