Дмитрий
Александрович НЕКРАСОВ

Директор
Фонда поддержки свободных СМИ

Поделиться ссылкой:

Генеральный директор Фонда
поддержки свободных СМИ, член Молодежной общественной палаты

 

 

Дмитрий Некрасов:

Здравствуйте. Итак,
Дмитрий Некрасов, много чего бывший: бывший сотрудник Администрации президента,
бывший сотрудник налоговой службы, предприниматель и т.д. Я сегодня хочу
рассказать о некоторых нетипичных факторах, которые влияют на благосостояние
общества глобально. Начну с простой констатации факта, что, в общем и целом,
Россия не самая богатая и благополучная страна. Это всем очевидно. Существуют
различные критерии. Самый распространенный это ВВП на душу населения. Есть
различные критерии качества жизни, которые отслеживают ООН и другие
организации. По всем этим критериям мы, условно говоря, замыкаем пятую-шестую
десятку. Этому все находят разные причины: кто-то говорит, что воруют, кто-то
говорит более сложно, о низкой производительности труда, плохом государственном
управлении и т.д.

Я
постараюсь в данной лекции коснуться той части проблем, которые влияют на
благосостояние общества, и о которых говорят, в принципе, редко. Понятно, что
если качество оборудования, станки более современные по всей экономике, то,
наверное, производительность труда будет выше, и качество жизни в целом будет
выше. Это очевидная истина. Очевидно, что наличие дорог лучше, чем отсутствие
дорог. Очевидно, что образованное население лучше, чем необразованное
население. Все это влияет на качество жизни. Еще раз, какие есть факторы:
производительность труда, государственное регулирование, вопросы, связанные с
искажением стимулов и вещи, которые связаны с уровнем доверия, социальными
навыками и т.д., о которых я буду говорить далее.

Начну я с исследования McKinsey,
которое проводится в различных странах приблизительно с лагом в десять лет. Они
пытаются определить уровень производительности труда в различных секторах той
или иной экономики. Как правило, они этот уровень производительности труда
оценивают в процентах от американской экономики. То есть, грубо говоря, если
взять производительность в определенном секторе экономики США за 100%, то здесь
мы увидим показатели, которые соответствуют российским реалиям.

В среднем, производительность труда в России составляет
где-то 26% от американского уровня. Но, как вы видите, по различным секторам
эта производительность разнится. Условно говоря, в сталелитейной промышленности
мы составляем 33% от американского уровня, даже более того, крупнейшие
эффективные производители находятся на уровне более 60% от американской
производительности. Но там есть некоторый набор отмирающих маленьких
производств, которые снижают этот уровень до 33%. А в электроэнергетике мы
видим, что производительность гораздо ниже от уровня США.

В принципе, из этой таблицы достаточно четко
видно, что на качество бизнеса и на уровень производительности в тех или иных
отраслях влияет уровень конкуренции. Сталелитейная промышленность у нас
находится, в общем-то, в мировом рынке. Крупные наши предприятия конкурируют,
по сути, с международными концернами, которые расположены по всему миру. Это
предельно конкурентный рынок, и там невозможно использовать административные
ресурсы, какие-то другие искажающие факторы для того, чтобы получить
преимущество. То есть, для того, чтобы выигрывать и зарабатывать, необходимо
получать эффективность. Поэтому производительность труда здесь достаточно
высокая и за последние десять лет она выросла почти в два раза.

Ритейл. В принципе, конечно, какие-то
нерыночные преимущества можно получить за счет административного ресурса, но в
целом мы видим, как сюда пришли иностранцы, всякие Икеи, Ашаны и т.д. Мы видим,
как в этом секторе стремительно развиваются наши современные сети. И еще
буквально десять лет назад производительность здесь была в три-четыре раза
ниже. То есть, в отрасли, где достаточно высоко развита конкуренция, мы видим,
что производительность относительно высока, и она росла.

Банковский сектор. Сразу видим достаточно
серьезное падение. Надо вспомнить, какие у нас крупные банки: Сбербанк, ВТБ и
т.д. Отрасль в значительной степени контролируется государством, поэтому
качество и уровень производительности снижаются.

Строительство я сейчас, на секундочку,
пропущу. Ну, электрогенерация – понятно. На момент проведения исследования, это
был 2008-й год, вышло оно в 2009-м, отрасль была еще полностью в
государственных руках и поэтому, понятно, была одной из наименее
производительных.

А теперь вернемся к интересному моменту,
связанному с жилищным строительством. Казалось бы, в жилищном строительстве
работает большое количество игроков, и отрасль высококонкурентна. Причем, она
не сложная, не высокотехнологичная. По идее, показатели в одну пятую от
американского уровня и, в общем-то, не только от американского, от
европейского, какого угодно, это неадекватно. В связи с этим хочу рассказать
историю.

Когда вышло это исследование, я работал в
Экспертном управлении Администрации президента и, в общем, притащил экспертов McKinsey
для того, чтобы обсудить результаты этого исследования, и что можно вообще
сделать в данной ситуации. А тогда у нас был Президент Медведев, и, в целом, мы
все хотели заниматься модернизацией и инновациями. Слово «инновация» было
магическим. И все наши чиновники начали задавать вопросы: «Ребята, подскажите,
как нам инновации развивать?» На что Ермолаев-Солженицын, это как раз сотрудник
McKinsey, сын того самого Солженицына, рассказал
очень интересную историю. Понимаете, говорит, бизнес всегда идет по пути
наиболее простых и в настоящий момент эффективных решений. Допустим, возьмем у
вас пример строительства. Я сам в свое время занимался бизнесом в этой области,
поэтому пример мне очень близок. То, как ты получил земельный участок, в
гораздо большей степени влияет на твою прибыльность, чем то, как эффективно ты
строишь, используешь ли ты новые технологии. Таким образом, ключевым фактором
конкуренции является административный ресурс. Кто приобрел административный
ресурс, тот получает сверхприбыли, тот, кто его контролирует, получает
сверхприбыли. А кто улучшает процессы в производстве, тот может получить
небольшую маржу, но совсем небольшую. Таким образом, внимание собственников и
менеджментов в такой ситуации полностью сконцентрировано на том, как получить
дополнительный административный ресурс. И вопросы повышения эффективности
производства они решают по остаточному принципу.

Я сам был и менеджером, и собственником в
соответствующих компаниях и полностью подтверждаю, что когда ты руководишь
такой компанией, ты в первую очередь решаешь вопросы, как с меньшими издержками
получить землю, нежели вопросы, как использовать новые канадские технологии. Потому
что новые канадские технологии дадут тебе 3% прироста, а, условно говоря, земля
может сыграть в разы.

Про инновации они говорят следующее. В
некоторых отраслях у вас, где основная конкуренция идет на поле административного
ресурса, внимание менеджеров и собственников целиком сконцентрировано на этом.
Как только вы обеспечите равные правила игры, и административный ресурс уже не
будет столь важен, у вас есть огромное количество неиспользованных западных
технологий, управленческих и технических, которые можно перетаскивать еще долго
и тем самым повышать производительность труда. В этих условиях бизнес будет
следующим этапом. После того, как бизнес перестает конкурировать за
административный ресурс, он будет просто тупо копировать действующие работающие
западные решения достаточно долгое время. И только тогда, когда у всех
производительность повысится до такого высокого уровня, что дополнительное
конкурентное преимущество можно будет получить только за счет инноваций, только
в этом случае бизнес будет заниматься инновациями. А глобально во всех развитых
экономиках на один доллар, вложенный в инновации и любое исследование
государством, приходится семь-восемь долларов, вложенных частными компаниями.
Таким образом, никакие инновации, никакой научно-технический прогресс
невозможен без последовательного обеспечения сначала того, чтобы не было
искажений в конкуренции, а потом длительного периода копирования, условно
говоря, развитых практик, развитых западных образцов, и только потом кто-то
начнет инвестировать в инновации.

В
этих условиях, скажем так, история типа «построим Сколково» носит абсолютно
бессмысленный характер. Государство все равно не может обеспечить никакого
технического прорыва в современных условиях. С тех пор, когда это происходило последние
разы, это 1960-1970-е годы, государство нигде и никогда не угадывало глобально,
куда надо идти. Соответственно, бизнес реально вкладывать средства в инновации
не будет до того момента, как будут созданы условия.

Мы
говорим про факторы, которые влияют на благосостояние. Итак, конкуренцию мы
слегка затронули. Понятно, что чем выше конкуренция, тем более эффективный
бизнес, тем выше производительность труда. Соответственно, очевидно: чем выше
производительность труда в экономике, тем, в среднем, выше уровень жизни. Препятствует
искажение стимулов, как, например, наличие административного ресурса в
строительном секторе. У нас есть искажение стимулов фактически везде. У нас
достаточно долгое время количество людей, идущих в институты, росло по причине
того, что люди косили от армии. Сейчас это уже в меньшей степени играет роль. Но,
допустим, в 1990-е играло, и, соответственно, значительная часть рабочей силы
вымывалась.

Одним
из важных факторов является неадекватное государственное регулирование. Вот,
смотрите, здесь приведены несколько примеров того, как из-за тех или иных,
скажем так, государственных актов, условно говоря, затруднялась работа тех или
иных структур. Начнем с простой вещи. Банки в России отправляют в ЦБ (отправляли
на момент этого исследования, то есть в 2009-м году, сейчас, я думаю, порядок
тот же) семьдесят четыре вида различного рода форм отчетности. В США только
один вид. Надо понимать, что все эти семьдесят четыре вида какие-то люди во
всех тех банках готовят, а какие-то люди в ЦБ их, скажем так, проверяют. Все
эти люди совершенно бессмысленно тратят свое время.

Вот,
посмотрите, допустим, сколько в минутах занимала операция по снятию наличных
или пополнению счета в российских и в американских банках. В среднем, пришедший
человек, это без учета стояния в очереди, в российских банках тратил времени в
три-четыре раза больше. Соответственно, те операторы, которые с ним работали,
тоже тратили свое время больше, чем в американских банках. Казалось бы, это
довольно странно. Те и другие работают на компьютерах, в похожих программах.
Глобально, с точки зрения механики, эти операции не должны отличаться, операции
в России и операции в США. Но разница где-то в три-четыре раза. Почему?

Например,
была такая инструкция ЦБ, как раз ее по итогам этого исследования и отменили, о
том, что в операции снятия денег со счета должны принимать участие не менее
двух сотрудников банка. То есть, фактически регулятор давал банкам изначальную
вводную. Хотя это, заведомо, не проблема регулятора. Если кто-то украдет при
снятии денег, то это, в общем-то, риски собственников банка, и именно банк
должен выстраивать свою политику. Но регулятор в это вмешивался и таким образом
глобально затруднял процессы, которые происходили в реальной практике банковской
системы.

Опять-таки,
тут видно, что количество дней, необходимых для получения разрешения на
строительство, в США составляет сорок, а в России семьсот, в среднем. Очевидно,
что все это время целая армия людей с одной стороны бегает и собирает различные
бумажки, чтобы их подать в соответствующие органы государственной власти, а с
другой стороны в органах государственной власти работает огромное количество
людей, которые эти бумажки проверяют. Все они тратят свое время совершенно
бессмысленно. Опять-таки, понятно, как чрезмерное государственное регулирование
сказывается на производительности.

Все
это казалось производительности, бла-бла, просто слова. Но мы можем посмотреть
на забавные вещи. Что стоимость строительства, допустим, склада под Парижем,
себестоимость строительства оказывалась в четыре раза ниже, чем аналогичного
склада под Москвой. Это, грубо говоря, плата за то, что у нас такая низкая
производительность в строительной отрасли. А мы понимаем, что себестоимость
склада, себестоимость строительства магазина, вообще всей недвижимости,
включаются, в итоге, в цену. Потому что они включаются в стоимость аренды, а
аренда трансформируется в конечные цены, в конечные потребители.

Посмотрим
на строительство угольной электростанции. Понятно, почему в Китае, где
экологические стандарты не самые высокие и рабочая сила дешевая, в три-четыре
раза дешевле, условно говоря, построить электростанцию. Но у нас получается,
что дороже построить, чем даже в ЕС, где стандарты гораздо выше, а рабочая сила
дорогая. Это слайд, который наглядно иллюстрирует, что значит низкая
производительность в данном случае.

Эту
историю про McKinsey я рассказал для затравки, просто как более
конвенциональную и понятную. А дальше перехожу уже к более сложным факторам, и
для этого сначала сформулирую тезис, что понятно, что разные факторы влияют на
производительность труда и количество жизни. Привести их к общему знаменателю
можно следующим образом. Понятно, что если один станок вдвое производительнее
второго станка, то, условно говоря, стоимость этого станка можно оценить в
восемь часов в день сэкономленного времени лишнего рабочего, который не будет
работать на том станке. Понятная логика? Грубо говоря, появление нового станка
экономит восемь часов в день, сорок часов в неделю и далее, далее, далее в год.

Допустим,
есть перекресток, где постоянно образовывается пробка. В ней тысячи машин
ежедневно теряют по двадцать минут. То есть, там двадцать тысяч минут ежедневно
теряются. Если построили мост, который развязывает эту пробку, то, грубо говоря,
можем рассматривать полезность этого моста как экономию двадцати тысяч минут
времени. Понятная логика?

Тот
факт, что у нас есть система водоснабжения, отопления и т.д. позволяет нам не
рубить дрова и не греть самим воду. Они тоже экономят наше время, по большому
счету.

Тут
мы сразу переходим к другим вещам. С физическими вещами все понятно. Допустим, что
для того, чтобы открыть ларек в Москве, нужно простоять в очередях двадцать
часов времени, и еще три часа потратят те люди, которые проверяют твои бумаги.
А в Нью-Йорке для этого нужно простоять один час времени, допустим. Это такая
же экономия времени. Понимаете, да? Условно говоря, те самые инструкции ЦБ, про
которые я только что говорил, которые мешали сделать эффективным процесс выдачи
денег в банке, по сути, отнимали время. Улучшение или отмена подобных
инструкций позволяла бы экономить миллионам людей по всей стране десятки минут
времени в течение года. То есть, глобально по своей стоимости для экономики
была бы сопоставима с тем самым мостом.

На
ряде перекрестков в каких-то местах, допустим, можно изменить схему работы
светофора, который работает нерационально, изменить схему движения. И,
опять-таки, это сэкономит время в масштабах, может быть, не таких, как от того,
если построить мост, но сопоставимо. То есть, глобально, если мы возьмем за
базовый эквивалент сэкономленное время, которое, по сути, в конечном итоге
трансформируется в благосостояние общества, если мы экономим время на чем-то,
значит, мы можем его потратить на то, чтобы что-то произвести. Соответственно,
отталкиваясь от этого критерия, сейчас я буду рассказывать про различные вещи,
не линейные, которые влияют на благосостояние общества.

Итак,
две деревни принципа Фукуямы. Есть такой известный американский социолог,
который в свое время прославился концом истории. Он заявил, что история
кончилась в 1991-м году. Но у него есть много интересных книг. В одной из них
он приводит приблизительно такой пример. Представим, что существуют две
деревни. В обеих деревнях абсолютно одинаковое качество почвы, абсолютно
одинаковые жители с абсолютно одинаковыми способностями к выращиванию,
допустим, зерна. Орудия труда у них тоже абсолютно одинаковые. Все, в общем-то,
одинаковое. Но в одной деревне все друг другу доверяют, а в другой деревне все
друг другу не доверяют. К чему это приводит? В той деревне, где все друг другу
не доверяют, во-первых, тратятся на то, чтобы купить в городе замки. Тратят
свое время на то, чтобы построить заборы. Тратят свое время на то, чтобы следить,
чтобы никто у них ничего не украл. Каждый сам ездит в город, чтобы продавать
свое зерно, а не кооперируются, потому что очевидно, что кто-то может обмануть,
или не с кем оставить детей, и т.д. Очевидно, что, несмотря на то, что орудия
труда, качества, навыки и т.д. в обеих этих деревнях у людей одинаковые,
качество жизни будет гораздо выше в той деревне, где уровень доверия высокий. Я
уже не говорю о том, что в эту деревню будет проще провести дорогу, телефон,
газопровод. Это общая картинка, а теперь посмотрим, во что это выливается в
реальных цифрах.

К
сожалению, у меня не было данных по Японии, потому что там это еще интереснее.
Вот, смотрите, сотрудники частных охранных фирм, сотрудники полиции, юристы и
заключённые. Допустим, возьмем их. Это люди занятые, условно говоря, в секторе недоверия.
В обществе с абсолютным доверием не нужны ни охранники, ни юристы, никто не
сидит в тюрьме, ничего такого не происходит.

На
тысячу жителей, условно говоря, во Франции людей соответствующих профессий семь
с небольшим, а в России двадцать семь. Это 3%, причем, это 3% от жителей, а не
от работоспособной части. Грубо говоря, от работоспособных это будет 5,5%. То
есть, 5,5% людей, которые находятся в трудоспособном возрасте сейчас в России,
по сути, ничего полезного не производят. Они заняты только тем, что
обеспечивают функционирование системы при том низком уровне доверия, который у
нас сейчас есть. Если бы уровень доверия был выше, значительное количество этих
людей не потребовалось бы.

Я
не говорю еще про недоверие к внешнему миру. Тут нет еще военных, но до этого
мы дойдем. Вы понимаете, что высокий уровень нашего недоверия как друг к другу,
так и к внешнему миру приводит к тому, что огромное количество людей, которые
могли бы заниматься производством чего-то полезного для нас с вами, друг для
друга, занимаются непонятно чем. Особенно здесь выделяется количество
охранников, потому что у нас в стране охранников больше, чем где-либо в мире,
это просто миллионная армия. Если все переводить во время, я думаю, все помнят,
что часто приходишь куда-то, и там зачем-то переписывают твой паспорт. Тратишь
на этом кучу времени ты, сидит человек, который непонятно зачем сидит. Все эти
люди могли бы работать.

Другой
пример. Вот принцип, по которому устроены турникеты в Европе и, фактически,
везде. Как правило, есть какой-то выборочный контроль, но в метро входят просто
так, либо пробивая билет. Но в любом случае, даже если существуют турникеты, у
них не сидят бабушки-вахтерши, которых огромное количество. У нас они везде сидят.
Тысяча семьсот с лишним человек только в Москве. Это пример частный, достаточно
новый. Все эти люди могли бы заниматься чем-то другим при условии того, что
уровень доверия был бы достаточным. При этом надо понимать, что Россия – страна
трудодефицитная, мы в любом случае импортируем труд мигрантов, и глобально
вопрос безработицы у нас не стоит, и какой-то необходимости обеспечивать
занятость тоже нет. То есть, фактически, мы просто объективно теряем возможности
жить лучше за счет низкого уровня доверия в системе. Это важная мысль.

Теперь
я пройдусь по некоторым темам, потом попробую их обобщить. Перейдем к такому
фактору как социальные навыки. Я говорил, что мост экономит какое-то количество
времени. Такой простой навык, как не выезжать на перекресток, когда нет места.
Вы понимаете, о чем я говорю? У нас постоянно возникают пробки, потому что люди
выезжают на свой свет, блокируя перпендикулярную дорогу. Вот, даже просто по
Москве. Если бы все москвичи обладали этим навыком, каковым обладают парижане,
жители Берлина, то это было бы эквивалентно строительству десятков мостов.
Мысль понятна?

Соответственно,
качество нашей жизни, складывается из миллионов микрорешений на микроуровне. Конечно,
на что-то влияет государственная политика и т.д. и т.п., но глобально мы живем
лучше или хуже в зависимости от того, насколько адекватные решения мы принимаем
каждый день по мелочам. Что-то сделать проще, но, условно говоря, с тем же
самым решением. Это более ранний пример, но все равно пользование «яндекс-пробками»
позволяет оптимизировать, съехать с маршрута, где пробка и не простоять лишнее
время в пробке, сэкономить время. Такого рода вещей достаточно много.
Социальные навыки влияют на благосостояние всего общества. Уйдем из сферы
дорожного движения.

Приведу
пример с пенсионерами. В США порядка сорока или пятидесяти процентов всех
пенсионеров меняют место жительства в момент выхода на пенсию. Очевидно, что в
Нью-Йорке, допустим, климат хуже, а жизнь гораздо дороже, чем где-нибудь в
Алабаме или во Флориде. Поэтому совершенно рационально для любого нормального пенсионера
переехать. Так поступают в Штатах, это страна максимального переезда, но в
Европе так поступает тоже достаточно большой процент пенсионеров. Продается
недвижимость там, где жили и работали, где она дорогая, допустим, в том же
самом Нью-Йорке, и покупается недвижимость гораздо дешевле, но при этом лучше в
более дешевом каком-нибудь городке на юге. Соответственно в этих условиях
получаются дополнительные деньги на то, чтобы жить лучше.

У
нас такое поведение не распространено. Более того, государство у нас
последовательно стимулирует обратное поведение, например, доплаты пенсионерам в
Москве. Ведь совершенно, в общем-то, не рационально человеку, у кого есть,
допустим, жилье в Москве стоимостью двести-триста тысяч долларов, получающему
небольшие доходы, жить в Москве, где все дороже, где экология хуже и т.д. и
т.п. Гораздо рациональнее было бы, допустим, переехать куда-нибудь в Ростовскую
область, где цены на все продукты ниже, или в Краснодарский край, где климат
лучше и где можно либо сэкономить часть денег и получить себе прибавку к
пенсии, либо, скажем, купить себе лучшее жилье.

Таким
образом, наличие такого социального навыка как переезд пенсионеров делает
американскую модель, то есть в целом американскую экономику эффективнее. А нашу
экономику отсутствие такого навыка делает менее эффективной. Этот навык в
головах обычных людей. Еще раз говорю, и это вещь, к которой я буду
возвращаться и возвращаться, что многое зависит не от того, как решило
правительство или как когда-то у нас сложились те или иные, скажем так,
культурные или прочие вещи, а от того, что у нас в головах. И приобретение
большего количества социальных навыков приводит к увеличению эффективности
системы.

Вот
пример, близкий вам как людям достаточно молодым. У нас есть конкурс на
поступление в институт, и есть реальный рынок труда по выходу из института. Мы
видим, что на, допустим, юридические специальности ежегодно один из самых
высоких конкурсов, при этом многие хотят стать юристами. А если посмотреть на
реальный рынок по выходу юриста в профессиональную деятельность? Вот, есть
такое хорошее соотношение, это соотношение вакансий по специальности к резюме
по специальности по базе «СуперДжоб», то есть это, фактически, ситуация на
рынке труда. Вот юристы. Вакансии к резюме – один к двенадцати, то есть, никому
не нужны юристы вообще. А, допустим, IT-специалисты – один к
трем. При этом мы видим среднюю зарплату. IT-специалисты
полтинник получают (это данные за 2012-й год), а, условно говоря, юристы –
двадцать восемь шестьсот. Вроде, в этой ситуации никто не должен идти учиться
на юристов. Отнюдь. На юристов у нас учится 800 тысяч, на IT-специалистов
200 тысяч.

Из
этих 800 тысяч, которые учатся на юристов, мы четко видим, что три четверти
никогда не будут работать юристами. Ну, большую часть своего времени они не
будут работать юристами. То есть, 600 тысяч из них в течение пяти лет
совершенно бессмысленно ходят в институт. Туда же ходят преподаватели, которые
тоже теряют свое время, непонятно зачем. И ведь здесь, смотрите, спрос рождает
предложение. Государство-то уже достаточно последовательно проводит политику на
то, чтобы сокращать количество гуманитарных специальностей и их не
субсидировать, а наоборот, субсидировать технические.

Тут,
условно говоря, есть две вещи. Во-первых, отсутствие навыка, который есть у
всех американцев. Они четко отслеживают, по каким специальностям сейчас какие
зарплаты, какой где спрос и, по выходу из какого колледжа, какая средняя
зарплата выпускников. Целые сборники выходят, и люди, когда поступают, массовые
люди, миллионы людей, как правило, эти сборники читают внимательно, прежде чем
принять решение, пойдут они в тот или иной колледж, на ту или иную
специальность. У нас, у миллионов, в головах такого навыка нет. Это во-первых.

А
во-вторых, соответственно, существует такой миф, что юристом быть выгодно,
модно и т.д. И люди идут на юристов. А
с точки зрения всей этой ситуации гораздо рациональнее пойти
инженером-технологом, конкуренции гораздо меньше. Конкуренция при поступлении
меньше, конкуренция потом меньше, зарплата такая же. Я уж не говорю про IT-специалистов.
Отсутствие такого рода навыков приводит к тому, что миллионы людей ежегодно
бессмысленно тратят тысячи своих часов. То есть, мы живем хуже, потому что мы
не обладаем определенными навыками. Это в данном случае очень масштабная
история. Со средним образованием, по всем тестам, мы в целом, скажем так,
середнячки. Конечно хуже Юго-Восточной Азии и половины Европы, но гораздо лучше
Штатов и другой половины Европы. То есть, в целом у нас среднее образование
ничего. Высшее образование у нас фактически отсутствует как класс, оно
абсолютно деградировавшее. И при этом в нем вот такие диспропорции, вызванные
не неправильной государственной политикой, а, условно говоря, отсутствием
адекватного спроса. Потому что, по сути, предложение следует за спросом в
данной сфере таким же образом.

То
есть история о том, что социальные навыки влияют на то, как мы живем, понятна. Я
бы привел тут провокационный пример, который обычно раздражает аудиторию. Предположим,
что и в Штатах, и у нас было бы одинаковое количество населения, по 150
миллионов, допустим. И если бы наши 150 миллионов переместить в Штаты с их
отличными дорогами, отличными заводами, при этом оставив их правительство и их
законы, а американские 150 миллионов переместить в Россию с нашим
правительством, с нашими законами, ужасными дорогами, климатом и бла-бла-бла,
то я вас уверяю, что наши 150 миллионов в Штатах стали бы жить, конечно, чуть
лучше, чем у нас, но глобально гораздо хуже, чем сейчас живут американцы. А
американцы здесь моментально стали бы жить, конечно, хуже, чем они живут сейчас
у себя, но гораздо лучше, чем живем мы, потому что это вопрос тех социальных
навыков, которые есть, условно говоря, в головах большинства населения. Это к
вопросу о прошлом слайде.

Теперь
я перейду в область мифологии. Это самая, может быть, спорная тема. Сначала я
объясню, что я подразумеваю под мифом. Самый яркий пример мифа это история про
сжигание травы. Я неоднократно ее слышал, да я и сам в детстве часто ее жег,
это приятно, в общем-то. Но все говорили, что это полезно для травы. На
следующий год она лучше уродится. Что-то в этом роде. Это абсолютно не так, это
нарушает почву. Я специально этим вопросом серьезно озаботился, уточнял. Короче
говоря, это полностью не соответствует действительности. Однако мы любим жечь
траву. И у нас ежегодно гибнет несколько человек и сгорает несколько десятков
строений от пожаров, спровоцированных вот этим бессмысленным выжиганием травы.
То есть, мы видим, что такое миф. Это устойчивое представление в головах
населения, которое приводит к определенным действиям, к реальным потерям.

Миф
мог быть как позитивный, так и негативный, но глобально я буду говорить о
негативных. Просто наличие этого мифа в головах населения приводит к ежегодным
потерям, может, не таким значительным по всей системе, но определенно.
Аналогично существует куча разных историй, типа масла при ожогах, что
неправильно, и т.д. Я просто не буду уходить в бытовые, потому что, как
правило, это приводит к тому, что все начинают спорить. Просто я пытался
проиллюстрировать. Условно говоря, существуют такие вещи, когда само по себе
наличие определенного представления в головах миллионов влияет на качество их
жизни. Само по себе, безотносительно ко всему остальному.

Начнем
того, какие у нас проблемные мифы, что у нас еще плохо в России. Мы считаем
себя великой страной. Это, на самом деле, самая страшная штука. Мы только
именно из-за этого живем хуже процентов на тридцать-сорок, просто в моменте.
Во-первых, давайте просто немножко поговорим. Место России в мире понятно: по
ВВП шестое, по населению девятое, по ВВП на душу населения сорок третье,
образование везде пятый, шестой десяток. Но мы же великие, крутые, но вот ВВП
надо, население надо, ВВП Китая, население Китая. Россия обычная региональная
держава уровня Бразилии, Индонезии, и по населению, и по всем другим
показателям, по уровню экономического развития. Мы реально не можем себе
позволить глобально тянуть на себе то бремя величия, которое существует у нас в
головах. И чем быстрее мы это поймем, тем быстрее станем жить лучше.

Я
буду это далее все более подробно разбирать. Но у меня одна из задач – немножко
спровоцировать вас, потому что много чего витает в воздухе в последнее время. Нам
часто рассказывают, что мы же всегда оборонялись, на нас все время нападали. Нападали
на нас, нападали. Вот, смотрите, Московское княжество в XIV
веке, вот с тех пор граница по Можайску, Коломна, меньше Московской области. С
тех пор на нас все время так нападали и мы так, знаете, эффективно оборонялись,
что дошли до Индокитая и до Эльбы. Как-то так оборонялись мы всегда. В общем и
целом, если исключить ХХ век, то мы одно из самых агрессивных государств. Мы,
фактически, всегда сами начинали войны. И все наши права, которые мы на что-то
заявляем как на наше исконное, мы все это завоевали, причем, завоевали в ходе
агрессивных наступательных войн. Это надо понимать. Большие империи не
формируются другим образом.

Все
это вместе это один большой миф, но в нем есть куча маленьких подмифов. Это
комплекс, их невозможно убрать один от другого. Важная вещь, что имперская
логика существует. Может быть, территория это актив. Мы все, в общем-то, с
детства так воспитывались: мы большие, нужна территория побольше. Но это все
работало, максимум, до середины ХХ века. На самом деле, еще до ХХ века умные
страны начали от территорий избавляться. Первой в этом плане преуспела сама Великобритания.
Потому на определенном этапе экономического развития стало понятно, что
территория эта пассив, территория никому не нужна. Там же, на территории, есть
население, которое нужно как-то содержать. А в массе своей деньги вообще-то
зарабатываются в небольших точках роста в крупных мегаполисах и т.д. Даже если
и населения нет, то территория-то огромная, пространство. Вы же понимаете, что
издержки идут на инфраструктуру, транспортные плечи и содержание всего этого. На
большой территории они гораздо выше, чем на маленькой территории. Если мы
посмотрим на то, что происходит в мировой экономике, то стремительно растут и
развиваются мегаполисы. Там, где можно сконцентрированно снизить издержки на
инфраструктуру и развиваться более эффективно. А территории-то пустеют
глобально, даже в Юго-Восточной Азии, где стремительно растет население. В
общем, глобальной связи между размером территории и уровнем экономического
развития мало.

Итак,
тема, что мы великие, цена империи, делится на разные вещи. Я до этого говорил
общие фразы, теперь перейду к совершенной конкретике. Начнем с прямых расходов.
Любое правительство всегда популистское, оно стремиться выполнять то, что хочет
население, ради того, чтобы удержаться на своем месте. Ну, и, как правило,
выполняет то, что проще выполнять. Вот, мы Беларуси 60 миллиардов долларов в
общей сложности подарили за то, что они, вроде как, с нами союзники. Зачем,
кому это нужно? Нужен ли нам этот союз? Не понятно. Но поскольку внутри страны
все поддерживают эту идею с Белоруссией, а батька умело ее эксплуатирует, мы с
вами ежегодно тратим каждый по каким-то там сотням рублей просто ради того, что
мы же хотим, чтобы у нас была Беларусь.

Вот,
у нас есть такая штука как ВСТО. В целом, как бы сказать, были гораздо более
оптимальные маршруты трубопроводов, на порядок более оптимальные. То, что там
изначально предлагал строить Ходорковский, в Дацин, там можно было обойтись
полутора миллиардами долларов. И это было гораздо эффективнее. Но у нас же есть
геополитические соображения, поэтому мы бросаем трубопровод на Находку. Это
безумно дорого, мы закопали там дикое количество денег. Это экономически не
выгодно по причинам того, что эта транспортировка будет очень дорогой и, по
сути, заставляет правительство отказываться от части своих доходов, от
экспортных пошлин для той нефти, которая будет идти по трубопроводу. То есть,
фактически, отказываться от доходов государства просто в силу того, что у нас
же великая страна, у нас геополитические соображения, что мы можем там с кем-то
воевать. Поэтому мы строим трубопровод не так, как нам выгодно строить
экономически, а с точки зрения геополитических соображений. Это десятки
миллиардов долларов.

Вот,
есть Сухой Суперджет. Тут не 44 миллиарда рублей. Тут в реальности-то мы дошли
до семи миллиардов долларов. Очень интересная история. Скажем так, не называя
фамилий, один из людей, близких к этому проекту с самого начала, разговаривал с
другим моим хорошим знакомым. И вот этот хороший знакомый сказал: «Слушай, ну
чего вы начинаете этот Сухой Суперджет? Мы же с тобой оба понимаем, что нет
того, того, того, с этим мы не сможем конкурировать, с тем не сможем
конкурировать, это же полностью безумная идея». На что тот говорит: «Понимаешь,
дело в том, что ведь мы же все так уверены, что мы великая авиационная держава.
Эти ребята очень хотят самолет. Если я у них не возьму деньги, то они найдут,
кому дать эти деньги, благо деньги сейчас есть, нефтяной дождь свалился. И
когда я завтра приду, и у меня что-то не получится, и сроки начнут
затягиваться, то мне все простят. Это же какие-то враги или иностранные
империалисты. Мы же этого не можем, мы же великая авиационная держава». Это
говорил человек из авиации, который был близок к руководству этого проекта. Он
говорил: «И когда нам через три-четыре операции все равно станет понятно, что
это фигня, они либо в новую игрушку вовлекутся, либо бабки закончатся. Ну, в
общем, все равно они их потратят, потому что в головах их сидит великая
авиационная держава. Поэтому уж лучше я их заберу, на них хоть кадры как-то
покормлю, чем их кому-то еще отдадут». Это прямые издержки наших ощущений,
нашей веры в то, что мы великие.

Про
расходы на армию тут говорить, в общем-то, бессмысленно. Надо понимать, что мы
пытаемся поддерживать паритет. Я выше показывал слайд, насколько наша экономика
меньше экономики НАТО. Раз в 15-20, вот этот слайд, у нас меньше население и
все остальное. Это прямые расходы. А, еще Черноморский флот и Крым. Это вообще
это одна из замечательных тем. Я про Черноморский флот говорил еще до всех
событий в Крыму. И надо понимать, что в значительной степени даже в сознании
элиты необходимость введения войск в Крым была обусловлена тем, что мы должны
сохранить там Черноморский флот. Специалисты, скажем мягко. Черноморского флота
давно не существует. Это некий набор очень старых, абсолютно морально
устаревших кораблей, в лучшем случае, 1970-х годов выпуска, которые сильно
уступают даже турецком флоту, который реально мало боеспособен и существует
только в головах.

Мы
в течение десятилетий давали какие-то скидки на газ, какие-то кредиты и т.д.,
чтобы сохранить этот Черноморский флот. Ну, Севастополь, город русской славы,
конечно. После этого мы влезли в совершенно безумную авантюру. Я не буду
вдаваться в историю с этой авантюрой отдельно. Просто я говорю об общих
понятиях. Но глобально, почему мы в нее влезли? Во многом из-за этого фетиша,
мифа, Черноморского флота. Понимаете, миф овладевает сознанием, а реально-то и
нет никакого флота. Ну, есть какой-то, но реального значения он для нас не
имеет. Но он, как бы, приобретает это значение, и мы за это очень дорого
платим, мы реально за это платим. Это прямые издержки.

Тут,
кстати, интересная история с распределением населения. Была такая книжка,
несколько лет назад вышла, там было приведено интересное исследование по
индустриальным странам. Допустим, в Москве живет 10 миллионов человек, и
средняя температура декабря в Москве, допустим, минус десять градусов. В Томске
живет один миллион человек, и там, допустим, минус двадцать градусов с 5-го
января. Таким образом, средняя температура этих 11-ти миллионов человек
составляет минус одиннадцать градусов. Логика понятна, да, каким образом это
считалось? Так вот считалась средняя температура населения каждой страны, и она
считалась по годам. И по результатам этого исследования стало видно, что во
всех странах, кроме России, за ХХ век средняя температура сильно выросла,
потому что население мигрировало туда, где потеплее, на юг. Там и издержки были
пониже. Допустим, в Штатах, так вообще с севера изначально, из индустриальных
районов, там есть и Детройт, сегодня ржавый уезд, абсолютно депрессивный, с
севера все уехали сильно на юг. Развивающимися, быстро растущими штатами были
Калифорния и т.д., вообще юг. То же самое происходило и в Европе.

В
Российской империи до революции самыми быстро растущими городами были три:
Одесса, Николаев и Воронеж. Тоже юг. Тремя самыми растущими городами советского
периода были Челябинск, Пермь и третий забыл, не важно, очевидно, что города не
южные. Почему это происходило? Потому что была в головах советских экономистов такая
замечательная концепция равномерного распределения трудовых ресурсов по
территории. И создавались северные надбавки, то есть, людей стимулировали ехать
на север.

Откуда
это все происходило? Из той же самой идеи, которая сейчас в вас живет. Вас
спроси, 90% будут говорить, что надо, чтобы на Дальнем Востоке остались
русские, потому что иначе китайцы захватят. Вы же так считаете. Из этой же логики,
мы совершенно неэффективно были расселены. И сейчас, если посмотреть карту
миграции, условно говоря, с 1991-го года пошел массовый исход на юг из тех
территорий, которые совершенно бессмысленно заселялись. Там не эффективно жить.
Территории это не актив, это пассив. Большая часть территорий не нужна, их
нужно только содержать. Вы понимаете? А эффективно жить сконцентрированно там,
где можно обеспечить хорошую инфраструктуру. У китайцев есть своя большая
проблема. У них весь народ почему-то едет на юго-восток, их юго-восток, на
развитые территории. А вот на их запад и их север, несмотря на то, что туда
вбухиваются все государственные деньги, там проводятся колоссальные стройки,
народ что-то не едет.

С
чего вы решили, что они поедут к нам? Они едут к нам, пока у государства
большое количество денег, оно неэффективно расходует их, и, в принципе, тут
можно заработать. Но глобально сами по себе эти территории, типа Владивостока,
без наших бюджетников, которые там тратят наши деньги от нефтедолларов на то,
чтобы просто удержать территорию каким-то образом, вот без этих бюджетников
китайцам эти территории не нужны. У китайцев свои такие же проблемы. И все эти
истории, которые у нас активно эксплуатируются, связаны с тем, что «давайте
выделять деньги на то, чтобы сохранить население на Дальнем Востоке, там-то,
там-то, там-то, там-то» – это, по сути, истории опять-таки имперские, то есть
они проистекают из того же самого имперского мифа. Если мы все считаем, что
территория это важно, что мы великая страна, и бла-бла-бла, это провоцирует
неэффективные экономические решения по удержанию этой территории. Они
экономически абсолютно безумны.

То
же самое – поддержание многих отраслей. Какие отрасли могут занять большое
количество людей, какие отрасли двигают экономику в современном мире? Ну,
например, туризм. У нас развитие туризма как-то не модно. Мы же великая
держава, ну, какой туризм? У великой державы должны быть самолеты, должна быть
космическая отрасль. Туризм это как-то не серьезно. Это вещи, которые, условно
говоря, сильно влияют на экономическую политику.

Тут
же еще, чтобы немножко оживить, историю расскажу. Мой знакомый приезжает в
Якутию. Территория не самая беспроблемная, там ЖКХ, то, се, в общем, не очень
хорошо. Приходит на заседание местного парламента якутского. Там идет какое-то
обсуждение, неважно. Вдруг выходит один мужик с выступлением приблизительно следующего
содержания. Товарищи, доколе? Тревога! У нас в Якутии 40 аэродромов, и ни один
из них не может принять истребитель пятого поколения. Вот, просто вдумайтесь. И
это начинает серьезно обсуждаться. Это просто вопрос внимания и всего прочего. Какие
истребители? Сколько их вообще, таких истребителей? Зачем они в Якутии, кто
туда прилетит, кому это вообще нужно? Но это имперское военное мышление, оно
порождает такой идиотизм. Это сплошной идиотизм. Он везде, на всех уровнях. И
внимание все время отвлекается от реально важных вопросов, которые могут
обеспечить лучшую жизнь, внимание всего общества отвлекается на абсолютно
придуманный вопрос, который приводит к экономическим потерям.

Я
думаю, что в дискуссии мы сюда еще вернемся. Я вам описал сейчас некоторые
факторы, которые влияют на то, почему мы живем хуже или лучше. И большая часть
этих факторов у нас в голове, это очень важно, включая все эти мифы и все
прочее.

Сейчас
я выдвину гипотезу. Смотрите, государственное управление эволюционировало в
течение веков следующим образом. До нового времени ключевым элементом
управления было управление непосредственно процессами. Допустим, если царю
Петру нужен был завод по производству пушек, то есть, ему нужны были пушки, он
говорил: такой-то, едешь туда. Такой-то делал конкретно завод. До какого-то
времени это работало, пока экономика не стала сложнее и больше. Потому что,
когда тебе ужен не завод, а нужна промышленность, ее нельзя построит
директивно. Ну, невозможно. Поэтому начались такие механизмы как управление
стимулами. Допустим, введем на иностранные товары высокие таможенные пошлины. Соответственно,
у нас появится стимул производить на своей территории те же самые товары, будет
как-то развиваться промышленность.

То
есть, по мере того, как процессы и экономика усложнялись в период XIX
и ХХ века, доля прямого управления процессами уменьшалась, а доля управления
стимулами среди государственной политики увеличивалась. Причем, это касалось не
только рыночных экономик. В той же самой советской экономике было сплошное
управление стимулами: те же самые надбавки «на севера», те же самые детские
пособия, сетка зарплат, степени, и т.д. То есть, и советское государство, несмотря
на то, что оно больше управляло процессами, тоже, в принципе, развивалось скорее
логикой управления стимулами. И постепенно доля управления стимулами росла.

Но,
начиная с 1960-1970-х годов, возникла новая тенденция. Вы же понимаете, что
стимулы – это все: это ставка рефинансирования ЦБ, это налоговые ставки, все,
что угодно. Все эти вещи, которые обычно обсуждают, когда грубо говорят что
влияет на экономику, когда спорят об экономической политике. По мере еще
большего усложнения социально-экономического процесса, стало понятно, что
государство просто не успевает. Оно не понимает уже, куда что двигается, и,
соответственно, управление стимулами становится не самым эффективным. И управление
символами стало играть все большую роль. То есть, понятно, что всегда были и
символы, и стимулы, но их доля менялась, как показано на этом слайде.

Сейчас
я перейду к тому, что такое символы. Первый пример это «теория разбитых стекол».
В чем она состоит? В Штатах проводилось исследование, где-то в 1960-1970-е
годы, что если на улице появляется одно разбитое стекло, то через какое-то
время там появляются еще разбитые стекла. А на улице, где есть несколько
разбитых стекол, увеличивается количество преступлений, потому что разбитое
стекло это знак, что здесь модно нарушать закон. Реально проводились
исследования и фиксировали, что если на улице появлялись несколько разбитых
стекол, то преступность увеличивалась.

Базируясь
на этой теории, если мы вспомним американские фильмы, там в конце 1980-х годов
в американское метро вообще страшно было зайти. Там было дикое количество
преступлений и убийств, грабежей и т.д., то есть, это была криминогенная зона.
И все поезда были в граффити. В общем, все было грязно и разбито. И новый
руководитель метро в Нью-Йорке начал программу по декриминализации метро с двух
вещей. Он начал закрашивать поезда. Как только появилось одно граффити – поезд
сразу идет на покраску. И второе: на входе стали жестко контролировать оплату
за вход. То есть, он поставил на входе полицейских, чтобы был именно жесткий
контроль. Преступность там буквально за первые два месяца снизилась в два раза,
просто от этих факторов. Полицейских внутрь метро не вводили. То есть, вы
понимаете, пропали граффити, и обязательно стало нужно заплатить, чтобы зайти, пропало
ощущение вседозволенности, которое до этого было, и преступность резко
сократилась. Это один из самых ярких примеров того, как все это дело
производилось.

По
аналогичному принципу, можно много всяких претензий предъявить Кадырову, но в
этом плане очень грамотно была сделана программа «Следы войны» в Грозном. Они
вначале отделывали только фасады на улицах. Внутри дом мог стоять без теплой
воды и чего-то еще, полуразрушенный со двора, в нем жить было нельзя, но фасад
делали после войны полностью, как мирные улицы. Они начали с этого и потом
заставили милицию из обносок военных, в которых они привыкли ходить за войну,
перейти на цивильную форму, обычную, как в других городах. И тем самым они
резко нормализовали ситуацию в городе, не молниеносно, но в течение какого-то
времени. То есть, грубо говоря, видимость может повлиять на реальное поведение
людей. Это очень важно.

Борьба
с курением. То, что с курением нужно бороться, поняли еще в 1950-1960-х годах.
Бороться начали, конечно, в первую очередь именно через управление стимулами.
То есть, повышали акцизы на сигареты, и, соответственно, стоимость сигарет
росла. Но от этого не сильно снижалось количество курильщиков. То есть, оно
снижалось, но не радикально. При этом повышение акцизов все равно упиралось в
какое-то недовольство, и т.д. Первую масштабную программу по борьбе с курением
именно с помощью управления символами предприняла Швеция. Там начались такие
истории, что, типа, хорошие герои не могут курить в кадре (в смысле, в кино),
что вообще курить может только неудачник. В школах формировался образ, что
курильщик это неудачник и т.д. Программа лет десять-пятнадцать вообще не давала
фактически никаких результатов, а потом привела к резкому снижению курения. Следующие
поколения формировались уже с гораздо меньшим количеством курильщиков в их
среде.

Аналогичная
вещь была в Штатах, когда Клинтон начал всю эту историю с тем, что вот
отдельные комнаты, нельзя курить в зданиях, бла-бла-бла. Десять лет вообще
ничего не происходило. Количество курильщиков осталось приблизительно тем же.
Все критиковали, что программа совершенно неэффективна. Но через десять лет
началось десятилетие резкого сокращения количества курящих. То есть, грубо
говоря, управление символами. Начиная, опять-таки, самый простой пример, с
того, что на пачках показывать все эти органы и т.д., «курение убивает», все
эти надписи. Понимаете, да? Это то, что новое. Я просто иллюстрирую, что я
понимаю под управлением символами. Это те новые инструменты, которыми управляют
современные государства. И чем дальше, тем больше будет роль именно этих
инструментов, именно символического потенциала.

История
про американскую мечту. Вот смотрите, две таблички. Это уровень расслоения в
обществе. И тут не уровень счастья, а уровень социально-экономической
напряжённости. Так вот, глобально, по идее, существует зависимость, и
фактически она везде такая, что чем выше уровень социального расслоения (разница
между десятью процентами самых бедных и самых богатых), тем выше уровень
социально-экономической напряженности и ниже уровень счастья. Это общее
правило. Однако из этого общего правила очень сильно выбиваются Штаты. Там при
крайне высоком уровне расслоения существует достаточно низкий уровень
социально-экономического напряжения и, соответственно, достаточно высокий
уровень счастья.

Как
гипотезу, могу объяснить это таким мифологическим комплексом как «американская
мечта», когда все знают, что каждый может заработать, что каждый из нас,
простых смертных, может стать миллионером и миллиардером. Об этом снимается
куча фильмов. На самом деле, не каждый может заработать, это все ерунда. И на
самом деле, доступность этого заработать в Штатах не на много выше, чем в
Европе. Но вся эта мифологема того, что каждый может добиться, снижает уровень
социального напряжения в обществе. То есть, грубо говоря, история про
американскую мечту делает американцев более счастливыми и снижает уровень
реального социального напряжения внутри общества, просто за счет современных
средств кинематографа. И в этом счастье американцев, в их мечте.

У
нас же есть другая проблема. У нас другой крупный мифологический комплекс. Наш
мифологический комплекс это то, о чем я говорил выше, что мы великая держава,
бла-бла-бла. Я специально поднимал данные, когда проходили парады. Первый
послевоенный парад прошел в 1965-м году, через двадцать лет. Потом они
проходили каждые пять лет, когда были живы большинство ветеранов, когда это
было действительно важно. Сейчас они стали проводиться ежегодно. Такая истерия,
такое количество танков и всего прочего, всех этих георгиевских ленточек! Вот
это, кстати, очень яркий пример управления символами. Георгиевская ленточка это
одна из гениальнейших штук. Она очень эффективна. Другой вопрос – решает ли она
те задачи, которые нужно решать. На мой взгляд, она как раз именно
эксплуатирует те мифы, которые негативны, которые разрушают наше богатство. Но
она как инструмент была достаточно эффективной, эта ленточка.

И
понимаете, этот парад на Красной площади… Есть такой анекдот, что лисенок
говорит, что у него машинка, зайчонок говорит, что у него куколка, а медвежонок
говорит: «Да я вам всем головы поотрываю». Вы понимаете, что мы культивируем?
Мы культивируем агрессию, мы снижаем уровень доверия. Посмотрите на
мероприятия, посвященные победе во Второй мировой войне, ну, и в Первой мировой
войне. В Европе это гораздо важнее, но там акцент – скорбь по погибшим. У нас
акцент – мы им всем задали. Вы посмотрите фильмы, посмотрите, как вообще
работают.

До
этого я говорил про мифологический комплекс «американская мечта», который
объективно способствует повышению богатства и преуспевания американцев. А вот
наш мифологический комплекс, который доминирует и довлеет, который приводит к
нашему ко всему, и мы его культивируем этими парадами. Типичный вопрос: что бы
вы первое сделали, став Президентом? Первое, что можно сделать, это отменить
парад на Красной площади. Я бы, например, это сделал. Поймите правильно, что
вред от этого символа невероятен. Я понимаю, да, сделать это невозможно. Вот об
этом мы поговорим дальше.

Итак,
я перехожу к последнему блоку. Проиллюстрировал, какие есть механизмы
управления, и какие у нас вообще есть проблемы. И время у нас еще кое-какое
есть. Понимаете, любая власть, на самом деле, не всесильна. Она очень многим
ограничена. Во-первых, любая власть ограничена необходимостью сохранить власть.
Можно действовать, как Гайдар, а можно действовать, как Путин. Вот здесь я
сделал два графика. Тут можно спорить, правильно ли Гайдар делал то, что делал,
или неправильно он делал то, что он делал. Но он плевал на собственную
популярность ради того, чтобы делать то, что он считал правильным. Возможно,
это было неправильным, но он считал это правильным для страны. И в этой
ситуации это приводило к тому, что он очень быстро потерял власть. Если бы он
не делал многие вещи, которые были не популярны, но он считал их полезными, он
бы смог эту власть гораздо дольше удерживать. Но он так не поступил и власть
потерял. Владимир Владимирович у нас действует другой траекторией. Он в большей
степени пытается власть сохранить, вместо того, чтобы делать даже то, что он считает
полезным. Таким образом, одно из ограничений любой власти это необходимость
сохранить эту власть.

Теперь
важная вещь. Это качество человеческого капитала. Я приведу такой пример. Когда
я работал в налоговой службе, я, в общем, отвечал за международные контакты ФНС
с иностранными налоговыми службами. Много бывал за рубежом, контактировал с
западными налоговыми службами. И первый раз меня удивило, когда французы,
по-моему, говорят: «Какое у вас отличное законодательство по контрольным
налоговым чиновникам, вот нам бы такое». Я думаю: «Что за ерунда!» А потом
подумал, подумал, посмотрел, а ведь реально, у нас одно из самых проработанных
законодательств. С кем бы я ни общался, вообще ни у кого такого нет. Детали
проработаны обалденно. Нигде на Западе такого законодательства нет.

Теперь
рассказываю вам небольшой пример. Приезжал к нам руководитель налоговой службы
Норвегии. Мы разговариваем, мы ему рассказываем, как мы начали делать то-то,
то-то, чтобы облегчить жизнь налогоплательщикам. Он говорит: «Да, да, мы, как
бы, то же начали делать. Мы вообще проверяем только 15% компаний, даже
камеральным образом. 85% вообще не проверяем». Наши: «Как так не проверяете?
Бывают фирмы-однодневки». – «Что такое фирмы-однодневки?» Мы жмемся: «Фирмы-однодневки,
ну, как если ваши корабли заплывут, у нас рыбу половят и убегут». – «Такое
бывает, конечно, а чтобы фирмы-однодневки – нет, такого не бывает». Он говорит:
«Да и вообще, знаете, мы пришли к такому выводу, что мы вообще дали возможность
нашему налоговому инспектору, если он пришел в компанию проводить проверку и
увидел какое-то нарушение, которое, вроде бы, нарушение, но не со зла, не
специально, без злого умысла, то может сказать «ай-я-яй» и выписать штраф».
Наши: «А кто определяет, скажет он «ай-я-яй», или нет?» – «Он сам определяет».
Наши: «Слушайте, ребята, ну как же, это такое пространство для коррупции!» –
«Но ведь он же может договориться». – «А в каких пределах?» – «Это зависит от
компании. Если компания большая, на несколько миллионов долларов может
«ай-я-яй» сказать». Наши говорят: «Но слушайте, это же коррупция, это же
безумие какое-то». На что господин из Норвегии (это один из самых смешных
моментов моей биографии) совершенно уверенно говорит: «Ребята, нет, простите, но
какая же это коррупция? У нас же есть правило, что он не имеет права с ними
обсуждать, он может либо сказать «ай-я-яй», либо выписать штраф, но с ними
обсуждать он права не имеет. Какая же это коррупция? Никакой коррупции». Немая
сцена, вы понимаете.

То
есть, у них нет таких подробных инструкций относительно того, как натравливать
чиновника. Однако у них чиновники взятки не берут. Дело в качестве
человеческого капитала. Ведь у нас 89% населения считают, что чиновники не
честные, но при этом порядка 30% хотят ими стать. Пока у нас вот это не изменится,
никакие детальные законы сами по себе не могут изменить ситуацию. То есть,
реально любая власть находится в достаточно зажатой ситуации. Нельзя придумать,
прийти и сказать: «О, замечательные законы, мы их будем заимствовать», потому
что ты перетаскиваешь любой институт в среду реальных практик. И эти реальные
поведенческие практики его тут же искажают.

Вот
тоже из налоговой практики очень интересная вещь. У нас какое-то время была
такая история, что налоговые инспекции могли парализовать деятельность любого
предприятия, запрашивая у него любое количество документов. И они запрашивали
то, то, то, и просто таким образом занимались
вымогательством, по большому счету. Чтобы этого избежать, правительство ввело
требование, что налоговые органы могут запросить всю информацию только один
раз. Это привело к тому, что налоговые органы стали сразу запрашивать всю
информацию. Им, на самом деле, нужно было пять процентов или три, а они
запрашивали все, и ты сразу все им представлял, то есть миллионы и миллионы тонн
бумаги, куча времени людей, которые им представляли документы, огромные
помещения, где они хранятся. И у нас все четко регламентировано: как мы можем
запросить эти документы, как на них могут ответить и т.д.

А
в той же самой Норвегии, когда их спрашиваешь, как они могут запросить
документы – да как угодно, по телефону, по email.
А какие? Да любые вообще. А бывает, что не предоставляют? Да нет. Как-то так.
Нельзя проводить все это реформами, условно говоря. Существуют люди, которые
считают, что, вот, есть же нормально управляемые страны, надо взять у них
какие-то институты и – оп-па, перенести на нашу почву. Это не работает. Была
популярна такая версия в 1970-е годы, но с тех пор много времени прошло. Это не
работает. Все упирается именно в мифы и стереотипы, в уровень доверия, в то,
какой у нас человеческий капитал.

В
этом плане есть вот такой немножко надуманный слайд. Просто чтобы перейти к
тому, что делать. Штука в чем, что реально, кто бы ни пришел сейчас во главу
государства, он окажется в достаточно узком коридоре возможностей. Он может
двигаться туда, может двигаться туда, но сильно за пределы этого горизонта
возможностей выйти нельзя. В этом плане очень показателен пример большевиков.
Когда они пришли к власти – казалось бы, вообще новый мир построим, новые
кадры, то, сё, пятое, десятое. Но ведь ничего не получилось. Кадры пришлось
брать старые, были всякие военспецы. Бывших хозяев фабрик часто оставляли этими
фабриками руководить. Потребовалось, минимум, десять лет на то, чтобы сменить кадры.
Пришли к власти большевики, а никто не останавливал выборы Учредительного
собрания, например, которые в январе стали заседать.

Очень
многие процессы стопорились. И когда большевики резко попытались построить
военный коммунизм, у них это не получилось. Они все равно были вынуждены
откатиться в НЭП, потому что невозможно было даже при военной силе, железной
воле и желании построить новый мир, выйти из тех рамок, в которых ты
существуешь. Но коридор возможностей изменился на будущее, и это позволило
через десять лет проводить ту самую индустриализацию, которую проводил Сталин.

Вот,
смотрите, если мы говорим об управлении процессами, то власть, конечно, может
делать все, что угодно. Она может построить дорогу там или там, мост здесь или
здесь, провести олимпиаду в Сочи или, совсем наоборот, сделать что-нибудь
полезное. Но, в общем и целом, масштаб влияния этих процессов низкий. То есть,
можно построить отдельную дорогу в указном порядке, но нельзя таким образом обеспечить,
чтобы по всей стране были хорошие дороги. Но что-то можно сделать быстро и
несложно, то есть, в управлении процессами власть вольна.

Управление
стимулами. На самом деле, коридор возможностей предельно узкий. Даже наше
нынешнее безумие не позволяет нам совершать совсем уж каких-то резких движений,
потому что, когда реально начинаем делать резкие движения, приходит куча умных
людей, начинаем получать выше шишек и останавливаемся. Соответственно, в
управлении стимулами сложность осуществления высокая, делать это трудно,
масштаб влияния средний, а коридор возможностей тоже предельно низкий.

Вот,
в сфере управления символами самый большой масштаб влияния, потому что
изменением символов можно повлиять на колоссальные процессы. То есть, их можно
запустить. Понятно, что парад Победы нельзя отменить завтра. Понятно, что нужно
просто прекратить снимать оголтелые фильмы. Нужно сперва чуть-чуть меньше, в
один год на 10% меньше, в следующий год еще на 10% меньше этой истерии, потом
еще на десять. Конечно, сразу нельзя это уничтожить.

Допустим,
в Штатах, когда Обама проводил свою реформу здравоохранения, куча народа
выходила. Были многотысячные манифестации против бесплатного здравоохранения.
Можете себе представить такую историю у нас в стране? Не очень, да? А ведь
американцы ничем особым от нас не отличаются генетически, глобально, но у них
ответственность больше. Но эту ответственность можно воспитывать только
постепенно. Просто даже в речи Президента может больше уделяться внимания слову
«ответственность», и меньше транслировать, что государство будет о вас
заботиться. Это же, конечно, очень неприятно, и очков так не заработаешь, но
глобально это влияет на будущее. То есть, реально влиять можно.

Давайте
перейдем в тупую плоскость. Можно снимать сериалы про ментов, а можно снять
сериал про какого-нибудь программиста, которого сначала девочки не любили, а
потом он стал программировать, и стали девочки любить. Что-то в этом роде.
Таким образом стимулировать приток молодежи, абитуриентов в те отрасли, в
которых нехватка специалистов, и которые должны развиваться. Понимаете? То есть,
управление символами может быть по широкой сфере.

И
самое простое, возвращаясь к этому слайдику. То, что сейчас у нас происходит. То,
что текущий режим ради сохранения власти из-за всех сил эксплуатирует военные
мифы. И в этом моя главная претензия. В плане управления процессами, что-то
получается хорошо, что-то плохо. Это нормально. В плане управления символами у
нас тоже все в целом, для нашего уровня развития, более или менее. А вот то,
что мы символически называем «Крымнаш», ленточки и парады вместо того, чтобы
заниматься воспитанием ответственности, снижением агрессии, условно говоря,
уровень доверия – это влияет на благосостояние общества.

Где
формируется доверие? Какой контур воспроизводства доверия существует в деле?
Как правило, различного рода благотворительными некоммерческими организациями.
Что у нас сейчас происходит с некоммерческими организациями? Везде
рассказывают, что они иностранные агенты. Мы сознательно снижаем уровень
доверия в обществе. Рассказываем о том, какие плохие американцы, еще что-то. Мы
сознательно снижаем уровень доверия. Все то, что делается, позволяет удержать
власть, но, по сути, подрывает долгосрочные возможности развития нашей страны. Как-то
так. В общем, я хотел рассказать, почему одни страны живут так, как слева, а другие,
как справа. Я оставил чуть времени на вопросы.

 

Вопрос:

Вы рассказывали о
направленности действий политического лидера, например, Путина, на результат и
на…

 

Дмитрий Некрасов:

Сохранение власти.

 

Вопрос:

А как это показывает
график?

 

Дмитрий Некрасов:

График? График это,
вообще-то, не научно, это я пытаюсь идею показать. Я просто хотел
проиллюстрировать идею. Ситуация состоит в том, что, на самом деле, там нужен
баланс. Я не говорю, что делал Гайдар правильно. Потому что даже в ситуации,
когда ты делаешь правильные вещи, ты все равно ограничен тем, что иначе ты
потеряешь власть. И понятно, что здесь можно балансировать. Но просто нельзя
смещаться и в другую плоскость. Ведь то, что сейчас происходит, это сохранение
власти любой ценой, в ущерб долгосрочным интересам развития страны. Пожалуйста.

 

Айгуль Хайруллина,
Казань:

Добрый день. Меня
зовут Айгуль. У меня вопрос, касаемо социальной мифологии и реальности. Нам
показывали слайд, в котором вы предусматривали различные профессии, желание
молодых людей получить высшее образование по этому направлению. Я студентка
юридического факультета, уже заканчиваю. Мне повезло родиться и получить
образование в одном из передовых регионов Российской Федерации, это республика
Татарстан, которая на сегодняшний день является инновационным сектором
Российской Федерации.

 

Дмитрий Некрасов:

Не спорю, это так.

 

Айгуль Хайруллина,
Казань:

У нас большое
количество таких площадок как Иннополис, IT-клуб,
IT-пад, IT-школа, IT-лицей.
И на сегодняшний день у нас перенасыщение людьми, которые получают образование
в сфере IT-технологий. И если мы рассмотрим вакансии, которые
предлагаются, я как выпускница юридического факультета хочу сказать, что за
прошлый год у нас выпустилось достаточное количество юристов, но не было ни
одного прецедента, чтобы кто-то не получил работу по своей специальности. Я
смотрю статистику Казанского федерального университета как базисного высшего
образования, именно государственного, на территории республики Татарстан.
Однако перенасыщение IT-специалистами
позволило нам посмотреть, что ребята работают в программировании, в каких-то
инновационных технологиях, но прямо не связанных со своей профессией. Я
понимаю, что это данные 2012-го года, но здесь не стоит абсолютизировать и по
федеральному масштабу. Возможно, в каждом регионе…

 

Дмитрий Некрасов:

Это данные по всем
городам-миллионникам, то есть, это среднее по всем городам-миллионникам. Таким
образом, это данные, в принципе, которые покрывают 40% населения страны. Я сам
юрист по первому образованию. Понятно, что есть одни ВУЗы, есть другие ВУЗы, и,
соответственно, у них разные шансы. Но это средние данные. В стране 800 тысяч
студентов по юридической специальности и 200 тысяч по IT.
Соответственно, уровень средней зарплаты и соотношение вакансий – это все
города-миллионники, то есть двенадцать городов.

 

Айгуль Хайруллина,
Казань:

Я понимаю. К чему я
веду? Ваша лекция, ваша презентация построена на абсолютно всех регионах
Российской Федерации. Вы хотите ознакомить и ввести нас в курс дела. Было бы
здорово, я думаю, посмотреть социальную дифференциацию именно по различным,
возможно, округам, чтобы люди понимали, какую область и какое направление
деятельности в каждом округе было бы возможно расширять.

 

Дмитрий Некрасов:

Это предмет отдельной
большой лекции, вы понимаете. У меня задача была просто заставить вас
задуматься по разным вопросам. Просто заставить задуматься.

 

Реплика:

Это у вас получилось.

 

Дмитрий Некрасов:

Этот пример
достаточно яркий. Татарстан стал действительно одним из самых передовых
субъектов по очень многим показателям, и с точки зрения государственного
управления опережает федеральную власть на многие годы. Есть много того, что
просто копируется оттуда даже на федеральном уровне. Это я признаю абсолютно
точно.

 

Вопрос:

Мне очень интересен вопрос
по регламентации. Мы говорили о регламентации именно строительного бизнеса,
который просто теряется в огромной куче нормативных актов для именно
закрепления, для разрешения, для возможности проведения строительства. Вопрос
именно по предпринимательской деятельности. У нас нет предпринимательского
кодекса, но предпринимательская деятельность просто погрязла в регламентации. А
людям, которые хотят создать структуру малого и среднего бизнеса, тяжело выйти
на уровень больших бизнес-структур, опять-таки, потому, что чрезмерно идет
регламентация со стороны государства.

Однако
у нас за последние пять лет появились большие изменения. Изменено
законодательство о государственной регистрации. Как юридические лица, так и
индивидуальные предприниматели у нас могут создавать свою точку за пять рабочих
дней. У нас есть какие-то проблемы со стороны налогового кодекса, которые могут
расширить эти пять дней. Однако срок сократился. Что мешает в строительной
сфере так же как-то воздействовать самим предпринимателям на ограничение по
срокам, разрешения по срокам и реализации?

 

Дмитрий Некрасов:

На этот вопрос можно
ответить двояко. Конечно, в каждой сфере есть куча своих примеров, и в них
можно разбираться долго. Но в контексте данной лекции я отвечу следующим
образом. Мы же великое государство, напоминаю, а значит, великое государство должно
заботиться обо всем. Государство же должно контролировать, если оно великое. А
вдруг предприниматель украдет, а вдруг то, а вдруг это? Избыточное
регулирование прямо произрастает. Понимаете, на это запрос есть в обществе, еще
раз повторюсь.

Я
сидел на Старой площади и наблюдал, что происходит. У нас принимаются очень
многие идиотские решения, потому что все эти люди, которые готовят и исполняют
эти решения, прекрасно понимают, что они идиотские. В Кремле сидят не идиоты,
просто они реагируют на запросы населения. Население считает, что мы великая
страна, что мы бла-бла-бла и что государство должно все контролировать. И,
соответственно, потакая эти запросам, ты удерживаешь власть. Поэтому принимаются
идиотские решения. И, соответственно, избыточное регулирование это прямое
следствие той же самой истории про великую страну.

 

Вопрос:

То есть, вы считаете,
что никакого развития у страны не может быть?

 

Дмитрий Некрасов:

Да нет, все может
быть. Это все, конечно, возможно. Это все можно сделать в какой-то разумный
период времени. Просто в настоящий момент при текущем политическом руководстве
я сильно сомневаюсь в какой-либо либерализации в какой-либо области. Мы сейчас
идем в обратную сторону.

 

Реплика:

Спасибо.

 

Вопрос:

А что сделать надо?

 

Дмитрий Некрасов:

Кому?

 

Вопрос:

Допустим,
правительству. Если бы оно вдруг захотело развивать экономику?

 

Дмитрий Некрасов:

Что значит «правительству»?

 

Вопрос:

Вы говорите, что это
реакция на какие-то устоявшиеся образы главных людей, правильно? Как изменить
образы?

 

Дмитрий Некрасов:

Как изменить образы,
я, по-моему, говорил половину лекции, что существуют различные механизмы. Что
делать правительству? Смотря кому. Лучшее, что может сделать для страны Путин,
это уйти в отставку. А остальные люди тоже могут делать разные вещи. Я вот,
например, приехал сюда преподавать. Надеюсь таким образом хотя бы у малого
количества людей изменить какие-то представления в голове. Все могут и делают
разные вещи. Ну, неужели нет вопросов?

 

Вопрос:

Недавно журнал
«Финансы» выпустил статью, в которой была представлена диаграмма, согласно
которой динамика производительности труда имела нисходящий характер, а уровень
заработной платы восходящий. Суть этой статьи заключалась в том, что уровень
экономического развития настолько низкий именно по причине того, что
производительность труда не соответствует уровню заработной платы. Вы согласны
с этим?

 

Дмитрий Некрасов:

Когда я прошлый раз
на данных семинарах читал эту лекцию, там был большой блок именно об этом. Вообще,
в журнале «Финансы» моя диаграмма. Просто сейчас, в силу того, что у нас пошла
девальвация, эта история стала менее актуальной. У нас с 1999-го по 2013-й год
производительность труда выросла в полтора раза, при этом зарплата в реальном
выражении выросла в тринадцать раз. То есть, зарплата в тринадцать раз выросла
в долларах, но неважно. Короче говоря, у нас тот рост благосостояния, который
происходил в 2000-е годы, был исключительно результатом цен на нефть,
нефтедолларов.

Я
напомню, что при Борисе Николаевиче Ельцине средняя цена нефти, за все годы его
правления, составляла 16,7 долларов за баррель. В 1998-м году она падала до
восьми. Не до восьмидесяти, а до восьми. Кириенко рассказывал, что ему снилось
тогда, что когда будет четырнадцать, у нас будет все нормально. Ему было
достаточно четырнадцати в 1998-м году.

Когда
в 2000-м году цена на нефть впервые превысила двадцать, Касьянов собрал
заседание правительства и сказал: «Ребята, теперь у нас хватит денег на все», и
пьянку потом большую закатили. Мне рассказывал покойный Починок на эту тему. А
в 2007-м году, когда была сделана основная часть тех резервов, которые мы
сейчас проедаем, цена на нефть в среднем по году составляла шестьдесят девять
долларов. Сейчас бюджет сверстан на ста двенадцати. В принципе, весь период
путинского благоденствия это исключительно потому, что цена на нефть выросла в
семь раз, и мы стали лучше жить в три раза, плюс-минус. Вот и все.

То
есть, с точки зрения эффективности государства, она только снижалась за этот
период. То есть, повышалась где-то до 2005-го года. Это не голые слова, это с
замеров с Мирового банка и т.д. Есть колоссальное количество индикаторов,
которые показывают качество работы в государственных институтах. Оно повышалось
где-то до 2004-2005-го года, а потом постоянно снижалось. То есть, грубо
говоря, работа государственных институтов у нас снижалась все это время,
опять-таки, благодаря высоким ценам на нефть, которые позволяли затыкать
проблемы просто деньгами. И, соответственно, в целом уровень доходов населения
долгое время расти не будет. Это надо понимать. В настоящий момент уровень
наших зарплат, доходов всех людей в экономике в целом выше, чем тот уровень,
который можно позволить себе при этой производительности труда. То есть, у нас
очень долгое время доходы росли гораздо быстрее производительности труда. Таким
образом, у нас в ближайшее время должны либо доходы стагнировать и
производительность труда расти, либо доходы должны падать.

 

Реплика:

Да, это сложно. Я
выстраиваю глупую логическую цепочку. Вот, вы говорите про цены на нефть. Цены
на нефть влияют на инфляцию. Мне казалось, что инфляция тоже влияет на
заработную плату. Разве не так? Инфляция является, не для России, по крайней
мере, ключевым фактором в определении заработной платы, а не
производительность. Я экономист, мы реально сидели, рассчитывали инфляцию за
этот год. И те факты, которые предоставляет РБК и другие…

 

Дмитрий Некрасов:

Давайте так: инфляция
не влияет на зарплату. На зарплату глобально все 2000-е годы влиял один фактор,
это размер бюджетных расходов. По сути, главным работодателем в экономике
является государство, которое нанимает большое количество бюджетников. Когда
учительница начинает получать больше, то есть, условно говоря, можно пойти
учительницей и быть социально защищенной, а можно пойти в частный бизнес,
работать больше и иметь кучу проблем, за это нужно получать определенную премию
по отношению к зарплате учительницы.

Повышение
зарплаты учительницы приводит к автоматическому повышению зарплаты в частном
секторе, потому что частный сектор конкурирует за кадры с государственным
сектором. И возникла следующая ситуация: государство получило совершенно
необоснованно огромное количество денег. И государство эти деньги в течение
длительного периода просто тратило на повышение, в том числе, зарплат
бюджетникам, повышение пенсий и всего прочего. Это приводило к тому, что
частный сектор был вынужден повышать зарплаты опережающими темпами по сравнению
с тем, как у него росла производительность труда.

Соответственно,
в этих условиях частный сектор становился все менее и менее
конкурентоспособным. Есть tradable отрасли и есть так
называемый notradable. То есть, tradable
это те, которые либо конкурируют с импортом, либо экспортируются. А, notradable это, там, рестораны, все, что угодно, ЖКХ и
все остальное. Соответственно, если в notradable
секторе у нас была ситуация такая, что, по сути, этот рост зарплаты просто
трансформировался в повышение цен и в инфляцию, то в tradable
секторе повышать цены было невозможно, потому что они конкурируют с импортом,
где в этот момент так зарплаты не росли, издержки не росли и, соответственно,
цены не росли. И в этих условиях значительная часть производств реально умерла,
просто в силу того, что у них росли издержки, а не росли доходы. И это как раз
следствие той самой бюджетной политики, которая проводилась в 2000-е годы. Это
я на ваш вопрос реагирую.

 

Реплика:

Спасибо большое вам.

 

Вопрос:

Собственно опять
возвращаюсь к этому графику. Вопрос в следующем. Вы предлагали создавать
какие-то фильмы, где у IT-специалистов все
хорошо и много девушек. Это я не как IT-специалист говорю. Вопрос
в чем? Здесь все цифры один к трем, один к трем, один к четырем, то есть, все
равно даже им рабочих мест не хватает. Так какой смысл стимулировать идти туда?
Может быть, лучше создавать фильмы, где грузчик, парень работящий.

 

Дмитрий Некрасов:

Весьма вероятно.

 

Вопрос:

И у него будет много
девушек, у него будет все хорошо, большая квартира, машина. Какой смысл
стимулировать IT-специалистов? Будет один к восьми. Как у юристов.

 

Дмитрий Некрасов:

Соотношение один к
трем это совершенно нормальное соотношение. Дело в том, что, вы же понимаете,
это не значит, что занят один из трех. Это значит, что просто большое
количество людей работают по специальности, и, соответственно, есть какое-то
количество вакансий. Есть количество людей, которые еще не устроились.
Соотношение вот этих не устроившихся людей в этом секторе экономики к
количеству вакансий, которые составляют обычно 5% от работающих. То есть, грубо
говоря, вот этот показатель один к трем говорит о том, что избыточных максимум
10%. А показатель один к двенадцати говорит о том, что избыточных половина. Вот,
приблизительно так.

 

Реплика:

Так, если уже есть
избыточные, какой смысл?

 

Дмитрий Некрасов:

Понимаете, это же
показатель зарплаты, Тут же очень четко видно: если зарплата выше, чем в
среднем по срезу, то очевидно здесь нехватка кадров. Вообще, в IT-сфере
у нас постоянная нехватка кадров, это правда. Это вопрос предприятий и т.д., я это
показываю.

 

Вопрос:

То есть, вы
простимулируете людей идти на мою специальность, а у меня зарплата меньше
станет?

 

Дмитрий Некрасов:

 

Конечно. Это
нормально. Это рынок. Конечно. Нет, я вообще этот слайд показываю, потому что
он вам близок как молодым людям, и чтобы простимулировать задуматься о том,
какие навыки необходимо приобретать и подходить к этому ответственно. А то, что
конкуренция, это нормально. Окей, я просто боюсь, что перебираю свое время.
Спасибо большое.

Поделиться ссылкой: