Фонды и люди: разговор про благотворительность и филантропию
Анна Юрьевна Пиотровская.
Исполнительный директор фонда «Династия»
Анна Пиотровская:
Я не буду сейчас проводить опрос и мучить вас, знаете ли вы, что такое фонд «Династия». Я расскажу вам немного про разные фонды, которые существуют, и хочу с вами поговорить о том, что такое филантропия и чем она отличается от благотворительности. А также о том, зачем люди этим занимаются, и что вы сами можете сделать, если захотите. Кстати, хорошо, что мы успели посмотреть кусочек фильма, куда попали слова о том, что мы очень часто думаем, что ничего не можем изменить и ничего не можем сделать. На самом деле, каждый из нас может очень многое, а когда мы собираемся вместе, как сейчас, и потом вы продолжите дальше общаться и делать что-то, то можно изменить мир к лучшему. Это не значит, что он сейчас плохой, но все развивается, идет своим путем, и желательно, чтобы все шло в лучшую сторону. И вы это можете делать.
Я не буду подробно останавливаться на каждом фонде, но если у вас есть вопросы, вы можете мне их задавать. Начнем с риторического вопроса: как часто вы задумываетесь о том, как живут другие люди, люди на той же лестничной клетке или люди в другой стране? Что их заботит, какие у них проблемы? Вот, сейчас мы все слышали про конфликт Израиля и Палестины, а мы много знаем о том, как люди, живущие там, переживают это, и что мы можем сделать? На самом деле, нет. Мы читаем новости, но наш мозг как-то так устроен, что мы очень редко искренне сопереживаем. Потому что если мы будем сопереживать каждому котенку или собачке, которая появляется в Facebook или Вконтакте, то наших нервных клеток не хватит. Но, с одной стороны, так устроен человек и человеческий мозг, а с другой стороны, издавна люди помогали друг другу. Сейчас, к сожалению, может, из-за темпа жизни, когда мы сами мало успеваем, мы мало, о чем думаем, кроме своей работы, своей личной жизни и своих проблем.
Фонды, как мы их сейчас знаем, существуют не более ста лет. Но само слово «филантропия» пришло из греческого языка. С греческого языка слово «филантропия» переводится как «любовь к человечеству». Это также означает желание сделать так, чтобы человечеству было хорошо. А благотворительность – это бескорыстная помощь. Когда я раньше об этом думала, я не различала филантропию и благотворительность. Я работаю в этом секторе всего лишь 4,5 года, и в какой-то момент я задумалась, в чем разница. И для меня филантропия – это такой огромный зонтичный тент, под ним все, филантропия – это очень-очень много. А благотворительность – это небольшая часть филантропии, это помощь пожилым, больным, маленьким детям. А филантропия – это более широкое понятие, это, как раз, изменение жизни всего человечества в лучшую сторону. Либо сегментированно, по группам людей, либо более крупно, но это движение в лучшую сторону. Существовало это всегда. Я люблю вспоминать, что в начале своей работы в фонде «Династия» я попала на одну конференцию. Работая в филантропическом секторе, часто попадаешь на разные конференции, где у тебя есть возможность повстречаться с разными людьми, которые занимаются тем же самым или близкой к тебе деятельностью и проектами. Конференция меня поразила тем, что она ни разу не была скучной. Вы еще чуть-чуть подрастете и поймете, что скучных конференций много. Вы на них ездите, чтобы пообщаться с коллегами, но сессии не всегда бывают удачными. А здесь я поймала себя на мысли, что я сижу, у меня компьютер на коленях, хоть и стоит, но я в него ни разу не заглянула, я слушаю всех, кто выступает. Было прекрасное выступление директора одного итальянского фонда. Итальянские фонды, так издревле устроено, выросли из крупных банков. Обычно главные менеджеры и директора фондов – это еще и бывшие президенты или вице-президенты банков. И один из таких директоров выступал на этой конференции, речь его длилась 40 минут. Начал он с Греции, а потом перешел на Древний Рим, и так дошел до современности. Он говорил о том, что люди даже в древние времена помогали друг другу. Если ты живешь в каком-то небольшом городе и хорошо зарабатываешь на жизнь, или тебе наследство досталось от родственников, поэтому ты достаточно состоятелен, считалось само собой разумеющимся построить дом или разбить парк. Я сейчас говорю примерно о 100-м г. н.э., когда жил Плиний Младший, на которого мы можем опереться, потому что в своих письмах он пишет, что такой-то разбил сад, такой-то замостил улицу. Если говорить об источниках, то первые, которые мы знаем, это письма Плиния Младшего, который жил 50е–100е гг. н.э.
Если говорить о современных фондах, то один из первых фондов возник всего лишь в 1913-м году, и в следующем году ему будет 100 лет. Это фонд Рокфеллера. Очень часто в последнее время, когда люди говорят о фондах, и самих представителей фондов, и людей из правительства и с руководящих должностей спрашивают, что фонды меняют, что сделано фондом в мире такого, о чем сейчас помнят все. Это хороший вопрос, и на него очень сложно ответить. Например, если бы Д.Д. Рокфеллер не решил в 1913-м году поддерживать медицину в США, то, наверное, все, что касается гигиены и институализации медицинского обслуживания, произошло бы намного позже. Он в 1913-м году создал целый институт, а через год началась Первая Мировая Война. Следующий фонд – фонд Форда. Он возник в 1936-м году и работает до сих пор. Фондов, на самом деле, много. Есть и фонд Макартура, и фонд Сороса, существующий до сих пор, но уже не существующий в России, как и фонд Форда, который несколько лет назад прекратил свою деятельность в России.
Фонды бывают разные: у каждого своя миссия. Помимо того, что бывают частные фонды, как фонд Рокфеллера и фонд Форда, есть фонды корпоративные. Они часто возникают в последнее время и очень сильно развиваются. Мы, в основном, будем говорить о частных фондах, но для полного понимания картины мира необходимо знать, что есть фонды частные, а есть корпоративные. Например, у компании «Северсталь» есть свой фонд, у «МТС» есть фонд. У таких больших компаний, как «Норильский никель», может быть свой фонд, у «РУСАЛа» есть свой фонд. Корпорации отдают часть своей прибыли на какую-то благотворительную или филантропическую деятельность. Обычно они строят детские сады, школы или занимаются благотворительностью в том регионе, где расположена компания.
Есть еще такие организации как фонды местных сообществ. Это фонды, организованные на муниципальном уровне. Самый первый подобный крупный фонд – это фонд местного сообщества города Тольятти. Это самый большой и, наверное, самый успешно работающий фонд местного сообщества. Фонд местного сообщества – это некая некоммерческая организация, которая собирает средства и от частных пожертвований, и от разных государственных и негосударственных фондов и работает на благо именно того региона или города, где она расположена. Данные фонды расположены там, где они прекрасно знают, как распределить те деньги, те средства, которые у них есть. Очень часто частный донор, когда хочет дать кому-то деньги, может просто не знать, как лучше эти деньги расходовать, а фонд местного сообщества прекрасно знает. Например, фонд знает, что в данной больнице скоро отключат электричество, потому что счета за электроэнергию давно не оплачивались; а в такой-то деревне нет воды, а где-то случилось бедствие, и надо что-то делать, и т.д.
Собственно, частные фонды, корпоративные фонды и фонды местных сообществ – это все негосударственные организации. Существует в России еще много некоммерческих организаций, но в России также существует огромная проблема со статистикой: сложно посчитать и сколько частных фондов, и сколько некоммерческих организаций, но, по разным данным, их 250-300 тыс. Для сравнения, в Соединенных штатах некоммерческих организаций около 1,5 млн., частных же фондов в США около 75-ти тыс., а в России мы знаем только о 60-ти. Фондов местных сообществ в России, зарегистрированных до 2012-го года, всего 40. Если вы будете смотреть разные источники, то будете встречать разные цифры, но соотношение останется таким же, потому что сложность в том, что разного рода некоммерческие организации регистрируются через разные ведомства. Например, фонды регистрирует Министерство юстиции, но часто не понятно, является ли частный фонд действующим, потому что Министерству юстиции не надо отчитываться о ежегодной деятельности, он вас всего лишь один раз зарегистрирует. Мы как фонд не подаем никаких документов каждый год в Министерство юстиции, но в налоговых органах мы, безусловно, отчитываемся. В Министерстве юстиции зарегистрировано, наверное, около 100 частных фондов, но действующих около 60-ти, а крупных вообще не очень много.
Если мы посмотрим на Европу, на США, то очень часто говорят о штатских фондах, таких как фонд Рокфеллера, фонд Форда, фонд Макартура, фонд Карнеги и о самом большом сейчас в мире фонде – фонде Билла и Мелинды Гейтс. Еще одна важная вещь: есть фонды для того, чтобы существовать вечно, в теории, конечно, а есть фонды, которые должны закрыться в определенную дату, в определенный год. Это решает либо основатель фонда, либо совет директоров. Здесь есть разные логики на тему, почему кто-то хочет, чтобы фонд существовал вечно, а кто-то хочет закрыть фонд в определенный момент. Например, фонд Билла и Мелинды Гейтс. Он закроется через 50 лет после смерти последнего члена семьи, будь то Билл или Мелинда, т.е. через 50 лет после смерти последнего все деньги должны быть израсходованы. Денег очень много: в 2011-м году фонд потратил, если я правильно помню, примерно 3,5 млрд. долл. Для сравнения: если крупный европейский фонд тратит 600 млн. евро в год, то это очень много. Мы как фонд «Династия», как фонд Потанина, тратим в год 11 млн. долл. Самый крупный российский фонд, который состоит из нескольких фондов, фонд «Урал», тратит около 50-ти млн. долл. в год. И это все равно не сопоставимо с теми деньгами, которые тратятся в филантропической сфере по всему миру.
То, что делают фонды вообще, «золотое правило» частных фондов – частный фонд никогда не будет стремиться заменить собой государство и государственную политику. Например, если есть общая система образования, частный фонд будет стараться не менять всю систему образования, а будет делать какие-то проекты в тех областях, до которых государству очень сложно «дотянуться». Например, мы как фонд «Династия» работаем с талантливыми детьми в области естественных наук. Мы знаем, как их вычленить, и мы знаем, как им дальше помочь построить карьеру. Государство же работает со всеми. Но есть такой большой фонд как фонд Билла и Мелинды Гейтс, который поставил себе цели, такие как медицина и борьба с заболеваниями, такими как малярия. При том количестве денег, которое фонд тратит ежегодно, и притом, что целевой капитал составляет 34 млрд. долл., и притом, что они должны быть потрачены в достаточно обозримом количестве лет, воздействие на общество, воздействие на государственную политику практически равноценно тем вложениям, которое делает государство. Поэтому и руководство фонда, и сами основатели, Билл и Мелинда Гейтс, участвуют в государственной деятельности. Потому что их вклад невероятно весом.
Это отдельная большая тема, сотрудничество фондов и государства. Многие фонды стараются создавать такие модели, которые можно потом повторять или масштабировать. В принципе, есть задача всех, о которой многие забывают. Это такая истина, которая применима в любой сфере деятельности, будь то частный фонд, либо корпорация, или здравый смысл. Очень часто мы сидим в своей «кабинке», не вылезая наружу и не делясь своим опытом. И каждый фонд, и руководство каждого фонда, если они видят, что с образованием дела обстоят не очень хорошо, и можно что-то сделать, то представители фондов должны объединиться, пролоббировать свои интересы и идти на переговоры с Министерством науки и образования, с Министерством здравоохранения, с Министерством культуры. Во многих странах так и происходит, но в России дела обстоят немного сложнее. Тем не менее, этот процесс начинается и у нас. Например, за последние 2 недели мне предложили войти в несколько комитетов и комиссий при Министерстве образования. Все меняется и будет постепенно меняться в лучшую сторону. Конечно, процент воздействия у многих фондов будет не такой большой, как у фонда Билла и Мелинды Гейтс. Причем, никто не гарантирует, что будет найдено лекарство от малярии, но они над этим работают, поддерживая разные институты, людей, ученых. И каждый фонд также выбирает себе какую-то специфику. Например, фонд Билла и Мелинды Гейтс выбрал себе одним из направлений деятельности поддержку здравоохранения и борьбу с заболеваниями именно потому, что Билл и Мелинда в какой-то момент решили, что эти заболевания существовали долгие годы, многие десятилетия и века, поэтому надо раз и навсегда положить этому конец. Так же в какой-то момент была изобретена вакцина от оспы, и теперь мы оспой не болеем, как и туберкулезом. Поэтому было принято решение, что фонд не будет существовать вечно: зачем растягивать деньги, если можно потратить все деньги на то, чтобы сейчас найти вакцину от малярии? Мы должны оставить мир для наших детей и внуков лучшим, поэтому мы лучше сейчас потратим деньги, а наши дети и внуки потом заработают, если захотят, и создадут потом свой собственный фонд. Есть фонды, которые основаны для того, чтобы существовать вечно, потому что основатель или группа основателей решили, что будет хорошо, если поддержка будет оказываться планомерно в некоторых областях на протяжении многих лет, как в фонде Рокфеллера. В этом есть и плюсы, и минусы, потому что основатели рано или поздно умирают, и остается миссия фонда, остается некий закон о наследстве: миссию передали по наследству, а выполняется она, или нет, это большой вопрос. Все остается на откуп совету директоров, совету наблюдателей фонда, наследникам. В разных фондах процесс наследования устроен тоже по-разному. Обычно это советы директоров, которые являются независимыми, с обязательным участием членов семьи, если это частный фонд.
Понятно, что все фонды должны быть особенно гибкими, потому что ничего не стоит на месте: жизнь меняется, мир меняется, и программные направления фондов могут меняться. Но не все фонды гибкие, не все фонды меняются к лучшему, не все фонды работают на все 100% на улучшение жизни человечества (прямой перевод слова «филантропия»). Многие фонды, став большими, становятся бюрократичными: подать заявку к ним очень сложно, процент одобрения заявок слишком низкий и т.д. и т.п. Все это есть, но, тем не менее, большие фонды существуют. Фонд Рокфеллера существует до сих пор, правда, он разделился на несколько фондов: есть фонд братьев Рокфеллеров, есть просто фонд Рокфеллера, есть еще несколько дочерних организаций. Есть фонд Форда, который существует до сих пор, но решением нового президента, который вступил на этот пост несколько лет назад, был официальный уход из России. Это произошло потому, что в связи с кризисом целевой капитал фонда понизился, и им нужно было сокращать свою деятельность. Фонд Форда закрыл 2 офиса: во Вьетнаме и в России. Иностранные фонды пришли в Россию в 90-е гг., и это практически единственные фонды, которые поддерживают правозащитные организации. Очень малая часть российских фондов поддерживает правозащитные организации, а если поддерживает, то неофициально.
Фонды могут выбирать: либо поддерживать институты, можно дать денег университету, детскому саду или больнице; либо фонды поддерживают людей. Очень многие фонды, даже если они поддерживают институты, имеют некий блок для поддержки людей. Поскольку мы поддерживаем, в основном, только людей, то это должно привести в будущем к улучшению жизни, но этот тезис очень тяжело доказуем. На самом деле, фонд Форда 10 лет назад сделал программу, когда разным людям из разных стран фонд Форда объявил, что просто будет давать гранты на их мечту, на то, что человек хочет учиться, развиваться. Человек должен был подать в фонд некий проект, и, в принципе, всем, кто подал реальные проекты, фонд Форда выделил деньги. Они посмотрели на результаты через 10 лет, и выяснилось, что процент успешности этих людей, которые пошли дальше по карьерной лестнице уже без поддержки фонда, очень высок. Кто-то стал министром здравоохранения в какой-то африканской стране, кто-то вице-президентом какой-то компании, кто-то вице-президентом страны. Фонд Форда провел опрос своих грантополучателей, в котором одним из вопросов был: насколько грант, который мы вам дали, повлиял на вашу жизнь? Ответ был: да, конечно, именно ваш грант и повлиял, потому что, когда у меня была мечта стать тем-то и тем-то, вы меня поддержали, вы в меня поверили. На мой взгляд, огромным преимуществом частных фондов является то, что у нас есть эта свобода, поверить в человека, просто выделить средства и помочь ему на его пути потому, что у нас есть деньги, и мы их хотим потратить. На самом деле, тратить деньги очень тяжело. Это иногда тяжелее, чем их зарабатывать. Когда ты их раздаешь, тебе важно понимать, что ты их даешь почему-то кому-то, и это даст какой-то результат, очень часто нематериальный. Мы ведь не ждем возврата средств, мы не венчурный фонд, мы фонд филантропический. Мы даем деньги, не ожидая возврата на вложенные инвестиции. Мы делаем некую социальную инвестицию в человека, интеллектуальную инвестицию в рост. Мы думаем и надеемся, что мы закладываем некие кирпичики, как бы это пафосно ни прозвучало, в лучшее будущее. У фонда Макартура была и есть программа, когда они поддерживают уже состоявшихся людей. Это могут быть люди из разных сфер: они могут быть учеными, писателями, гуманитариями, естественниками и др. Фонд Макартура, по-моему, выделяет 500 тыс. долл. на 5 лет, и эти деньги человек может потратить на все, что угодно. В принципе, они выделяют этот грант на то, чтобы люди продолжали заниматься тем, чем они занимаются. И никак отчитываться за эти деньги не нужно, они даются в качестве «спасибо», в качестве благодарности и поощрения того, чтобы люди продолжали заниматься тем, чем они занимаются. Результат подобной поддержки очень трудно описать на бумаге и подсчитать в цифрах. Обычно мы отчитываемся количеством людей. Когда я рассказываю о деятельности фонда «Династия», я обычно говорю, что самое большое богатство и актив – это люди, потому что без людей, которых фонд поддержал, помог, которых он сплотил вокруг себя, фонд ничего не значит. Все, на самом деле, делают люди.
Ситуация в России следующая: у нас филантропия активно существовала до революции. Было достаточно много филантропов: князь Голицын в 1802-м году основал первый московский госпиталь, императрица Мария Федоровна чуть позже основала чуть ли не 300 организаций. Потом это все прекратилось, и возобновилось в 90-х гг. 20 века с приходом в Россию иностранных фондов. Дальше начали возникать и российские фонды. Фонд Потанина был первым, затем фонд «Династия» возник в 2002-м году. Мы – первый семейный фонд, но перестали быть семейным фондом в 2006-м году, потому что наш основатель, Дмитрий Борисович Зимин, решил, что фонд должен существовать вечно. Да, мы одни из тех фондов, о которых предполагается, что они будут существовать вечно. Он перестал управлять фондом и позвал управлять Совет фонда. Нами теперь управляют 10 человек: представители семьи, и Дмитрий Борисович входит в совет, но больше не является основным голосом. Хотя он остается почетным президентом, но больше не занимается оперативным управлением.
Очень многие частные фонды живут на капитал, который выделен основателем, и фонд «Династия» не исключение. Мы пока живем на капитал, выделенный фонду основателем фонда, Дмитрием Борисовичем Зиминым. Я не знаю, рассказывал ли вам Евгений Григорьевич про Дмитрия Борисовича, но когда Евгений Григорьевич встречается с Дмитрием Борисовичем, это означает, что, в принципе, все остальные могут молчать, а они будут разговаривать долго, в течение нескольких часов. Если бы вчера они были вдвоем, то все остальные выступления можно было бы отменять. Пока Евгений Григорьевич входит в совет фонда «Династия», чему мы невероятно рады и благодарны. Пока это только капитал Зимина, но 2 года назад Дмитрий Борисович объявил, что если будут какие-либо предложения от частных лиц или компаний о присоединении капиталов или каких-либо существенных сумм к капиталу фонда «Династия», то Совет фонда это будет рассматривать и принимать решение о том, присоединять, или не присоединять. С точки зрения фонда и менеджмента, меня, это очень правильное заявление, потому что это дает фонду возможность развиваться.
Как устроен фонд? В идеале, должен существовать целевой капитал, который мы не расходуем. Целевой капитал – это такое тело фонда, оно работает, то есть, деньги инвестируются в разных местах, и, соответственно, капитал работает, приносит процент, и фонд на этот процент живет. Фонд тратит только процент, он не тратит тело капитала. Таким образом обеспечивается «вечность». Но процент ограничен, и размер капитала не меняется. А если будут новые поступления, у фонда появляется больше возможностей расти, больше возможностей инвестировать в людей, в проекты, в разного рода деятельность. Понятно, почему, если сравнить нас даже с европейскими фондами, то, тратя даже 11 млн. долл. в год в России, мы можем, конечно, больше всего сделать, если у нас будет больше денег. Посмотрим, как будут развиваться события, но пока мы существуем только лишь на вложения Дмитрия Борисовича Зимина.
Теперь несколько слов о нас самих. Нам в этом году 10 лет. Мы начинали с совсем маленьких сумм, с сотен тысяч долларов, с программы поддержки физиков-теоретиков, потому, что Дмитрий Борисович сам долгое время интересовался физикой, он сам ученый, инженер, у него куча патентов. Он достаточно разумно в свое время решил, что нужно соизмерять свои амбиции: то, что ты можешь изменить, с тем, какие деньги ты вкладываешь. Поэтому те деньги, которые есть у фонда, резонно тратить на фундаментальные естественные науки, а не на прикладные, потому что любая прикладная сфера требует намного больших инвестиций. Соответственно, с 2002-го года фонд постепенно рос. Начиная с физиков-теоретиков, математиков, дорос до биологов, школьных учителей, которые преподают физику, математику, химию, биологию в школах, до дошкольников и до проектов популяризации науки.
Весь наш бюджет разделен на 2 части: есть открытые конкурсы и гранты поддержки науки и образования, а есть популяризация науки. В основном, все наши деньги мы тратим на людей, не на организации, хотя есть редкие исключения. Надо сказать, что это приносит невероятное удовольствие, потому что ты постоянно общаешься с огромным количеством интересных, приятных, умных людей. Например, сегодня я общаюсь с вами. И это происходит очень часто. Однако, есть одна важная вещь: несмотря на огромное удовольствие, которое приносит работа, нельзя забывать, что все равно с каждым проектом, с каждым грантом и конкурсом ты стремишься достичь какой-то цели. Очень важно, когда ты придумываешь проект, или когда к тебе приходит группа ученых с каким-то предложением, тебе важно для фонда сформулировать, почему этот проект интересен, полезен, каков будет возможный результат проекта. Либо ты веришь в людей, которые приходят, веришь в те исследования, которые они собираются провести. Но обязательно нужно всегда формулировать цель проекта, не просто потому, что «хочу», хотя так бывает. Обычно это спорадическое финансирование, которое не очень эффективно. Я не очень люблю слово «эффективность», но сейчас часто говорят об эффективности работы фондов. В чем эта эффективность должна измеряться, сложно сказать. Да, фонд тратит все деньги, которые поступают за год, но насколько эффективно – это вопрос. Меняется ли жизнь к лучшему – тоже очень сложно измерить. Например, в прошлом году был принят закон о налоговых льготах для некоммерческих фондов. Участие фонда «Династия» в этом было, но насколько жизнь изменилась, благодаря нам, в какой пропорции, очень сложно измерить. И так со всем: когда вы не зарабатываете деньги, а только тратите, у вас есть такой момент, что вам сложно что-то подсчитать. Но любую деятельность, на самом деле, можно оценить.
На сайте нашего фонда описываются все программы деятельности за все года, есть наши годовые отчеты. Не секрет, что после 90-х, после деятельности разных иностранных фондов, из-за некоторых особенностей нашей страны существует некоторое противостояние большей части общества и разных некоммерческих организаций, в том числе фондов, и вопрос доверия не исчез до сих пор. Ко многим организациям просто нет доверия, и существует некий миф, что благотворительные организации и филантропические фонды являются либо агентами мирового империализма, либо иностранными агентами, о которых сейчас принят закон. Общество «Мемориал» уже «разукрасили», причем, появились уже две надписи. Ко мне в пятницу приходили представители «Мемориала», и у них на куртках уже были белые значки «Иностранный агент». Это просто ужасный закон, и он будет сильно мешать работать очень многим. Вы понимаете, если кто-то захочет профинансировать движение «НАШИ» и заплатит им с иностранного счета даже, например, 20 долларов, то «НАШИ» тоже станут иностранным агентом. Еще проблема в том, что в этом законе до сих пор не зафиксировано определение политической деятельности и агитации. Поэтому, мнение многих, и мое, в том числе, состоит в том, что он принят «на всякий случай», превентивно, и, если что, его будут «включать» периодически.
Второй наш сайт – это наш сайт Элементы.ru. Финансировать его, по-моему, начали в 2005-м или 2006-м году. Это научно-популярный сайт, на котором представлены научные новости, отрывки из книг, которые мы помогаем издавать и печатать, также интерактивные плакаты, используемые учителями в школах, и новости фонда.
Вопрос:
Оказывают ли фонды в современной России помощь некоммерческим организациям, и, если да, то насколько она существенна?
Анна Пиотровская:
Оказывают, конечно, помощь не только людям, но и некоммерческим организациям. В какой мере, мне сложно вам сказать. В основном, некоммерческие организации существуют на деньги либо каких-то коммерческих организаций, у которых они просят поддержки на проекты, либо на деньги фондов или иных ассоциаций, откуда им также предоставляются гранты. Сегодня начинает развиваться такой проект (в России, конечно, он еще не получил должного распространения, но, скорее всего, будет развиваться), который называется «социальное предпринимательство». Это весьма интересное движение. Есть фонд, он находиться в Боснии и Герцеговине, а именно, в Сараево, называется он «Мозаик». Данная организация представляет собой и фонд, и компанию «социального предпринимательства». Часть денег, которая зарабатывается разными бизнесами, например, они производят мед и помидоры, отправляется в фонд, а фонд уже дальше распределяет их на разные гранты.
Некоммерческим организациям существовать на одни гранты весьма сложно потому, что в любой стране, в России, в том числе, количество грантодающих организаций ограничено. Денег все равно на всех не хватает. Смотрите, простая статистика: 60 частных фондов на 300 некоммерческих организаций. При этом некоторые фонды, так же, как и мы, стараются не поддерживать организации и институции.
Соответственно, в любой некоммерческой организации встает вопрос о выживаемости. Есть несколько рецептов, как некоммерческой организации выживать, из которых один самый реалистичный. Надо думать о целевом капитале. Многие образовательные организации, университеты и школы используют именно данный способ.
Например, уже больше 20-ти лет в Подмосковье, в Пущино (
Как можно формировать у себя целевой капитал? В принципе, у нас принят Федеральный закон «О порядке формирования и использования целевого капитала некоммерческих организаций», и в соответствии с ним целевой капитал можно регистрировать, мне кажется, если вы собрали 3 млн. рублей. И сейчас существует целая программа благотворительного фонда В. Потанина, которая занимается образованием людей в области целевых капиталов и управления ими. Если вы не собрали 3 млн. рублей, то существуют организации, которым вы можете дать какую-то сумму в управление. Это представляет собой сбор нескольких организаций, которые хотят иметь целевые капиталы, но еще не доросли до необходимой суммы. На мой взгляд, многие некоммерческие организации смогут выжить, только если будут собирать себе целевой капитал. К сожалению, именно так все устроено.
Зачем необходим целевой капитал? Например, у Фонда Династия есть X денег, а целевой капитал состоит из нескольких сотен млн. долларов. Это та «подушка безопасности», которая сейчас лежит в банке. Мы эти деньги не тратим на нашу основную деятельность. Ежегодно мы тратим только тот процент, который получаем от оборота банком этих нескольких сотен млн. долларов. Деньги работают. Этим занимается отдельная структура. Фонд сам не занимается управлением капиталом. В конце года падает определенный процент, и менеджмент по управлению целевым капиталом говорит, какая сумма есть у Фонда на следующий год. Данный целевой капитал, который постоянно работает, позволяет Фонду существовать. Такая подушка позволяет вам не искать постоянно гранты. Если у вас есть целевой капитал, это вам не мешает искать дополнительные гранты и стороннюю поддержку, но эти гранты вы можете уже пускать не на основную деятельность, а на излишки операционной деятельности, на развитие определенных проектов. Базовые же деньги на ваше существование у вас уже обеспечены.
В некоторых случаях организации начинают тратить «тело» целевого капитала. При необходимости это можно делать, однако, лучше его оставлять. У любого западного университета есть целевой капитал. По-английски он называется Endowment. Недавно российские, как государственные, так и частные университеты также стали задумываться о целевом капитале, и сегодня самый большой целевой капитал у МГИМО. Второй по величине целевой капитал у Европейского университета в Санкт-Петербурге, хотя это частный университет. Они умудрились собрать около нескольких десятков млн. долларов в целевой капитал. Ректор этого университета постоянно занимается сбором денег в целевой капитал. Они молодцы. К тому же, они получают гранты. Например, Фонд Династия дает Европейскому университету деньги, но не в целевой капитал, а на ежегодную деятельность. Также мы ежегодно выделяем грант на основную деятельность Российской экономической школе.
Однако дальше появляется много трудных вещей, связанных с управлением целевым капиталом. Вам нужно либо самим уметь это делать, либо отдать ваши деньги в управление какой-нибудь организации, которая умеет этим заниматься. Вам также приходится постоянно думать о том, что нужно увеличивать целевой капитал, что тоже нужно уметь делать. И не забывать о том, что нужно и самой организации расти и развиваться, на что необходимо получать гранты.
Елена Чубина, Москва:
Насколько охотно иностранные фонды, то есть фонды, у которых нет своего представительства в России, выдают гранты российским гражданам?
Анна Пиотровская:
После принятия нового закона это станет очень сложным. У меня недавно была встреча с представителями нескольких западных фондов. Так, Фонд им. Роберта Боша, один из крупнейших немецких фондов, финансирует много проектов в России. На этой встрече был вопрос из Фонда им. Роберта Боша, что они, в принципе, готовы продолжать финансировать проекты, но те люди и организации, которым они будут выделять деньги, будут считаться иностранными агентами?
Многие грантополучатели просто будут сами отказываться от грантов. Согласно закону, они сами должны пойти и зарегистрироваться как иностранные агенты. Если вы этого не сделали, но получили деньги от иностранного лица, то на вас накладываются штрафные санкции, вплоть до закрытия вашей организации.
Касательно сотрудничества с иностранными фондами, мое личное мнение, основанное на уже более 4,5 годах работы с иностранными фондами, состоит в том, что деятельность в России все менее интересна западным грантодающим фондам. Начиная с 90-х годов и где-то до 2005-го года, инвестировалось много денег в Россию, в людей и в организации, но с тех пор мало что изменилось. Организации, которые создавались на иностранные инвестиции, не научились сами зарабатывать деньги: не организовали целевые капиталы, неустойчивы до сих пор. Отдачи не видно никакой. Я не имею в виду правозащитные организации, поддерживаемые иностранными фондами, потому что российские фонды, в большинстве своем, по тем или иным причинам, не спонсируют правозащитные организации. Например, в случае с Европейским университетом отдача видна, поэтому у них в целевом капитале очень много иностранных денег. Университет растет, у него появляются новые профессорско-преподавательские ставки, он развивается. К тому же, многие иностранные фонды были готовы инвестировать в Россию вначале, когда всё только зарождалось. Есть, конечно, некоторые иностранные фонды, заинтересованные в проектах в России, однако многие западные фонды больший интерес проявляют к такой до сих пор конфликтной территории как Балканы, Босния и Герцеговина и т.п. Америка инвестирует больше в себя, но у крупнейших фондов, таких как Фонд Форда, есть представительства в разных странах. А некоторые фонды инвестируют средства только в определенные задачи, независимо от того, в какой стране они решаются.
Анастасия Тихонова, Волгоград:
Я хочу подать на грант научно-исследовательский проект по теме «Коренные населения Канады». Какие бы Вы дали советы, чтобы он был успешным и реализуемым?
Анна Пиотровская:
Первое, что Вы должны сделать, это посмотреть через Интернет, кто занимается данным вопросом. Скорее всего, это будет какой-нибудь университет, в том числе, посмотрите Европейский университет в Санкт-Петербурге, потому что они очень много занимаются подобными вопросами. Можно посмотреть фонды, которые этим занимаются. Например, Фонд Династия поддержкой таких исследований не занимается. Никогда не бойтесь звонить, писать в такие организации. Сама организация редко к Вам придет. Вы сами должны сделать первый шаг, ведь самой организации очень сложно бывает найти достойные проекты. А Вы знаете и верите в свой проект.
У меня есть хороший пример по данному вопросу. У меня есть коллега-вирусолог. Она работает в Москве в лаборатории Константина Северинова, она уже кандидат наук, но хочет дальше заниматься исследованиями вирусов, и у нее есть часть исследования, которое нужно продолжать, но сделать это в рамках этой лаборатории не получается. Поэтому она начала просто в Интернете искать специалистов, которые занимаются ее вопросом. Она их нашла и сделала список из 10-ти ведущих лабораторий мира. Хотя ей все говорили, что большинство видных ученых ей не ответит, она все же написала всем 10-ти. Кто-то ответил «нет», кто-то вообще не ответил, но один из нобелевских лауреатов ответил, что в его лаборатории есть такая позиция, и он готов ее взять в лабораторию. И через полгода она поедет туда, получив грант Говарда Хьюза, учиться на несколько лет. Поэтому не бойтесь отказов! Они Вас будут расстраивать, но Вы на них учитесь. Они Вам помогают понять, что сейчас сюда не стоит обращаться, а правильно составленный отказ поможет Вам понять, чего Вам не хватает, чтобы получить положительный ответ.
Александр Нежельский, Волгоград:
Вы говорили о целевых капиталах для некоммерческих организаций. Как обстоит дело в данной сфере с интерактивностью? Можно ли активным пользователям Интернета, просто зайдя на определенный сайт, пожертвовать деньги для какого-то некоммерческого проекта или организации?
Анна Пиотровская:
По сути, два разных вопроса. С интерактивностью в сфере целевых капиталов плохо, потому что речь идет об очень больших суммах. Работа с целевыми капиталами, если вы небольшая некоммерческая организация, все равно будет не через сеть. Потенциально, тот круг людей, который складывается вокруг организации, может быть донором для целевых капиталов.
То, о чем говорите Вы, является, скорее всего, проектом, который осуществляет та или иная некоммерческая организация или тот или иной фонд. Я уже говорила вкратце, что существуют различные фонды помощи, в том числе, Фонд «Подари жизнь», Фонд «Линия жизни», которые организовывают собирание средств с помощью таких блоков, куда можно кинуть, сколько хочешь денежных средств. Существует также проект «Кто, если не я?», у которого есть немного целевого капитала, но в основном они собирают деньги с помощью пожертвований. Вы можете пожертвовать денег на любой проект на портале Благо.ру. На данном портале можно жертвовать деньги через Интернет. Если Вы придумываете свой отдельный проект и не создаете свой портал для сбора средств, то Вы можете заключить договор с Благо.ру, и они будут собирать деньги для Вас, причем, отчитываясь за них. Также есть такая ассоциация в России – Форум доноров. Они Вам помогут собрать деньги. Ключевой момент у данных организаций – это отчетность. Сейчас одна из проблем, Интернета, в том числе, это добросовестность. Так, когда Вы хотите помочь кому-то, часто возникает вопрос: это правда, что людям нужна помощь, или люди просто зарабатывают себе деньги? Мошенничество существует, к сожалению. Избежать мошенничества можно, только проверив организацию, а не бросаться сразу же платить деньги. Возможностей помочь и как-либо активно участвовать в жизни – масса.
Я недавно разговаривала с исполнительным директором Форума доноров, и у нас был достаточно интересный разговор. Занимаясь филантропией и разными фондами, мы должны помогать разным фондам и разным людям, но я недавно поймала себя на мысли, что когда я вижу в социальных сетях просьбу о помощи, то я помогу той организации, которую я знаю. У меня также есть проблема с помощью тем, кого я не знаю. Я стараюсь с этим бороться и узнавать как можно больше, в чем Интернет невероятно помогает. Все фонды помощи еще 10 лет назад, когда они только возникали, существовали на пожертвования крупных доноров, крупных олигархов. Сейчас уже ни одно пожертвование любого частного лица или организации не может заменить для таких фондов пожертвования, которые пришли от простых людей. Если брать все население нашей страны, то его пожертвования не заменит никакой крупный частный донор или олигарх. Чем больше простых людей жертвует организации, тем она стабильнее работает.
Иван Чернявский, Одинцово:
Существует ли в фондах проблема конфликта интересов? Если да, то как фонды ее решают, и был ли в истории какой-нибудь громкий случай, когда создавалось фиктивное лицо, и через него все деньги уходили из фонда?
Анна Пиотровская:
Начну с конца. Такого случая я не знаю, чтобы создавался фиктивный фонд, и туда перечислялись деньги. По поводу конфликта интересов хороший вопрос. Конфликт, безусловно, существует. Я приведу в пример свой фонд. Нами управляет Совет Фонда. Помимо положения о Совете Фонда, у нас есть положение о конфликте интересов. Поскольку мы выдаем гранты, то люди, сидящие в Совете, занимают не последние должности и позиции в разных компаниях, университетах и т.д. по всей стране. У нас реализуется около 28-ми программ в год и 10 грантовых конкурсов, у каждого грантового конкурса свой экспертный совет. Поэтому понятно, что у каждого члена экспертного совета может быть конфликт интересов, что и регулируется положением о конфликте интересов. Если член Совета или член экспертного совета, видя какую-то заявку, понимает, что у него конфликт интересов, он не должен голосовать по этому вопросу, а должен, когда данный вопрос обсуждается, выходить из кабинета. У нас был случай несколько лет назад, когда один из членов Совета, сейчас он им не является, подал в Фонд заявку. Это тоже конфликт интересов, и такие заявки не рассматриваются. Конфликт интересов избегается точностью прописываемых процедур, поскольку у каждого фонда есть Устав, есть Миссия, есть целый пакет документов, есть прописанные Регламенты. Чтобы избегать конфликта интересов, все эти бумаги должны быть приняты и соблюдены. А за соблюдением данных бумаг в ученых советах и экспертных советах следит менеджер, в данном случае, я. Мы, конечно, полагаемся на добросовестность, но по-другому нельзя. За соблюдением положения о конфликте интересов по заявкам следит Совет Фонда. То есть, он существует, но эта проблема решаема.
Вопрос:
Почему современные фонды неохотно помогают правозащитным организациям, которым весьма сложно найти деньги на свою деятельность?
Анна Пиотровская:
Потому что современные фонды боятся, что их закроют, если они будут помогать правозащитным организациям.
Реплика:
Ведь это надполитические организации?
Анна Пиотровская:
Да. Ко мне в пятницу приходил один из членов Совета Общества «Мемориал», который в пятницу и уезжал на Кавказ, как он сказал, «считать трупы».
Понятно, что какая-то деятельность всех этих организаций кажется нелицеприятной для каких-то структур, которые управляют страной. Но Вы не забывайте, что многие частные фонды в России – это фонды до сих пор действующих бизнесменов. Фонд Династия в данном случае исключение, потому что Д.Б. Зимин основал Фонд, когда уже отошел от бизнеса и от дел. Безусловно, человек будет думать, что ему поддерживать, потому что у него есть ответственность перед теми людьми, которые стоят за ним. Очень часто это бывают многотысячные компании. Поэтому, если в частном разговоре такой человек поддержит и частным образом выделит деньги правозащитной организации, то это будет не через официальную структуру фонда. К сожалению, сейчас это так работает.
Ольга Кушнаренко, Санкт-Петербург:
Влияет ли государство на деятельность фондов, то есть, может ли государство запретить или ограничить какие-то проекты?
Анна Пиотровская:
Я буду говорить про нас, потому что обсуждение других фондов будет своеобразной спекуляцией.
Общий ответ – да, может. А нам – нет, потому что мы полностью независимы от государства. Основатель Фонда уже не имеет отношения к бизнесу. Наша деятельность абсолютно не связана ни с какой государственной структурой, и ни один чиновник не может к нам прийти и сказать: «Дайте нам денег на проект» или «Дайте нам денег на Олимпиаду в Сочи». Мой ответ ему будет: «Нет, потому что это не предусмотрено нашей Миссией». Наши деньги не зависят ни от кого. Мы их тратим, как мы хотим. Но я подозреваю, что государство приходит к каким-то фондам и говорит, что нужно выделить на что-то деньги. Это компромисс.
Поделиться ссылкой:
Фонды и люди: разговор про благотворительность и филантропию
Анна Юрьевна Пиотровская
Исполнительный
директор Фонда «Династия»
Анна Пиотровская:
Доброе утро. Я меньше всего хочу
делать какую-то лекцию. Я расскажу вам какие-то вещи, но мне будут важны ваши
вопросы, важно то, что вы думаете. Меня можно прерывать в любой момент,
задавать любой вопрос, если я знаю на него ответ, отвечу, если нет, то вместе
придумаем ответ.
У вас в программе написано, что
мы поговорим о филантропии и благотворительности и о фондах, поскольку я исполнительный
директор фонда. Это будет логично.
Что такое филантропия? Кто-то
может ответить? Откуда это слово? Из какого языка оно к нам пришло? Греческий,
прекрасно. Все согласны? На самом деле, это так.
С благотворительностью проще.
Творить благо, творить добро, здесь всё логично и хорошо. Знаете, какой миф
связан с филантропией? Откуда это изначально пошло? Любовь к людям, любовь не к
каждому конкретному человеку, а к человечеству, как к таковому. Желание делать
так и жить так, чтобы всем было хорошо, и все были счастливы. Все знают, что в
греческой мифологии главным Богом был Зевс, и давно-давно, согласно греческой
мифологии, люди жили в пещерах. Им было грустно, темно, холодно и голодно. Зевс
на них разгневался, потому что люди ничего не хотят делать, для того, чтобы
жить лучше, и решил это прекратить. Что может сделать громовержец? Уничтожить
людей, а их спас Прометей, который дал людям два дара. Он подарил им огонь, и
второй бесценный дар, который с греческого языка переводится как «слепая вера»,
а на русском — это означает оптимизм. У людей оказалось два великих дара, они
смогли жить дальше, и Зевс не смог их уничтожить.
Благодаря огню, теплу и свету, люди могут
испытывать оптимизм. А если у людей есть оптимизм, то они могут высечь огонь.
Два взаимно дополняющих дара. На самом деле, филантропия абсолютно про это.
Когда мы хотим, чтобы было хорошо, мы испытываем радость. Когда другим
радостно, нам тоже становится хорошо.
В древней Греции филантропии как
института, на самом деле, не было. Это сейчас мы говорим про институциональную
благотворительность, про разные фонды. Об этом мы тоже поговорим. Тогда это
было как само собой разумеющееся. Если читать письма древних греков, то в них
мы можем увидеть следующее. Например, если я живу в городе Афины и у меня есть
деньги, а дорога износилась, то дорогу я восстановлю сам, заплатив за это. А в
другом письме мы читаем, как житель считает свой город Афины не слишком зелёным,
и решает посадить пять садов. Это как само собой разумеющееся, если ты живёшь в
этом городе, в этом обществе, ты делаешь хорошо этому обществу. У тебя есть для
этого возможность, ты отдаёшь. И другим людям от этого радостно. Если у другого
человека нет денег на то, чтобы посадить пять деревьев или пять садов, он
просто придёт в этот сад, ему в тени будет хорошо и радостно, он что-то другое
сделает. Он воспитает детей и научит их любить того, кто посадил деревья. Это
приятная концепция и очень полезная.
В средние века, всё, что касается
филантропии, поутихло, и термин потерялся, а возник снова в эпоху Возрождения.
А совсем уже укоренился в Великобритании, в начале XVII века. В литературе много можно
найти напоминаний, как делать добро для общества. Фонды, как мы их понимаем,
возникли не так давно. Как вы думаете, когда? В XIX веке. В начале это были люди
состоятельные, у которых были заводы, газеты, пароходы, и которые действительно
делали благо для общества. Об этом написано много книг, к сожалению, не
по-русски. Но если вам интересно про историю филантропии, то я вам могу оставить
электронный адрес. Мне можно звонить, писать и спрашивать, не стесняйтесь и
делайте это.
Стали возникать такие фонды, как фонд
Рокфеллера, когда-то вы такое имя слышали. В России другая ситуация. В
современной России, как мы понимаем, фонды стали возникать только в 90-е годы
прошлого века. Но традиция филантропии, благотворительности в России
существовала давно. Купеческая благотворительность, институты строились на
частные деньги. Потом был провал. В 90-е годы всё это начало расцветать. Я вам
рекомендую, боюсь, что её нет в продаже, но есть в электронном виде, книгу —
«История доверия в не доверительные времена». Написала её Ольга Алексеева, к сожалению, ушедшая от нас.
Она считается мамой российской благотворительности. Она сделала всё, чтобы
сделать благотворительность системной в России. Она долго работала в английском
фонде, который находится в России, но главный офис находится в Великобритании.
Это история, как становились фонды, история людей, которые хотели и хотят
давать. Я вам очень рекомендую, если вам интересно, посмотрите в Интернете.
Становление этих фондов шло достаточно непросто.
Фонд «Династия» возник в 2002 году. Но фонды – это не единственная форма, существует
разная благотворительность. Какая вы думаете? Кто ещё помогает? Некоммерческие
организации, им у нас приходится не очень просто. Потому что они находятся в
состоянии, когда им надо искать финансирование на свои проекты. Тогда они идут
к компаниям, либо к тем же благотворительным фондам, каким, например, являемся
мы. Фонды – это отдельный мир. Я не так давно работаю в фонде, с 2008 года.
Вначале я не знала, что меня ждёт. Это отдельный мир со своими законами, и со
своими прекрасными людьми, которые в этом мире работают. Бывают фонды помощи,
такие как «Линия жизни», «Подари жизнь». Есть фонды, которые занимаются
образованием. Если в Америке тысячи фондов, то в России их не более 100. Все их
перечислить невозможно. Единственный сопосб узнать, сколько и какие фонды
существуют — это обратиться к базе Министерства юстиции. Но обращаясь к этой базе, мы часто не можем понять
— это действующий фонд или фиксация фонда. Есть такая ассоциация, которая
называется Российский фонд доноров. Вот там 44 фонда – это очень мало. Они
обладают своим капиталом и могут раздавать деньги. Для этой ассоциации
катастрофически мало. В эти 40 фондов входят иностранные представители, этим
фондам в России приходится жить ещё сложнее. Если вы следите за дискуссией, то
видите, что фонды борются за свои права, чтобы платить меньше налогов. Потому
что мы даём гранты, и за это вынуждены ещё платить налоги. Так вот мы боремся,
чтобы не платить налоги с грантов. А иностранные фонды платят все налоги, чуть
ли не в двойном размере. Ещё их обвиняют в шпионаже и в том, что они работают
против России. Один из таких фондов, Фонд Форда, прекратил свою деятельность на
территории России, формально по причине сложностей, вызванных экономическим
кризисом. Но на самом деле, остаётся догадываться, почему они ушли из России.
Закрыто было два офиса – во Вьетнаме и в России.
Фонды помощи занимаются помощью.
Очень часто, когда я читаю разные статьи, смотрю телевизор, вижу, что мы понимаем
благотворительность однобоко. Это помочь больным детям или пожилым людям,
многодетным семьям. Если мы вернёмся в Древнюю Грецию, понятия филантропии, благотворительности
намного шире. Это вообще про добро. Очень часто в России благотворительность —
это только помочь больному ребёнку, что нужно и важно. Очень хорошо, что есть
такие газеты как «Коммерсант», где есть свой фонд, каждую пятницу публикуется
приложение, где можно прочесть, кому нужно выделить деньги или помочь больному
ребёнку. Это один пласт. Фонды существуют для того, чтобы оказать помощь в тех
местах, куда государство не дотягивается. Или показать государству те проблемы,
которые есть. Государство большое, некоторых вещей не видно. Мы стараемся это
показывать. И есть вещи, которые фонды делают намного лучше. Частные фонды тоже
бывают разные. Нам, фонду «Династия», повезло. У нас есть один учредитель, он
же донор, он же человек, который основал фонд. Это Дмитрий Борисович Зимин,
который является основателем компании «Вымпелком» — торговая марка «Билайн».
Когда он продал свою долю и решил уйти в отставку, что является редким случаем
в нашем бизнесе, он понял, что этого достаточно. Он хочет отойти от дел и
посмотреть, как компания будет работать без него. Когда ему журналисты задают
вопросы, он отвечает, что он создал компанию, а управлять ей должны другие
люди. То же самое он проделал с фондом. Он основал фонд, выделил деньги, он
отдал фонду 90% своего капитала. Представьте, вы миллионеры, у вас семья, и вы
говорите, что 90% своего капитала отдадите чужим людям, а 10% оставить себе.
Семья согласилась, и Дмитрий Борисович основал фонд, который существовал как
семейный. Знаете, как устроены частные фонды, в которых есть один капитал?
Знаете, как мы тратим деньги? У нас есть капитал, корзина с деньгами. Мы же не
берём оттуда по рублю, по десять – эти деньги работают. Мы их отдали в
управление компании, а живём на проценты от этого капитала. Мы сам капитал не
тратим. Таким образом, капитал работает, а мы живём на процент от него. Это
хорошая и стабильная схема при одном условии – если не случается экономических
кризисов. Например, целевой капитал фонда Гарвардского университета упал на
30%. Это всегда риск, как вкладываются деньги капитала фонда – это всегда некий
риск. Бывают более рискованные вложения, бывают мене рискованные вложения, тем
не менее, от этого зависит, сколько я получу на свою деятельность. Дмитрий
Борисович такой фонд создал. И это единственный в России семейный фонд, в
современной России дело необычное. Потом он решил отойти от дел и посмотреть,
как фонд будет работать без него и посмотреть, насколько хорошую организацию он
создал. Он попросил десять человек, к которым он испытывал уважение с точки
зрения профессиональной и человеческой, войти в Совет фонда. С 2007 года этот
фонд в общественном управлении, то есть нами управляет Совет. Основатель фонда
«Либеральная миссия» Григорий Ясин – член Совета фонда «Династия». Эти десять
человек не получают никаких денег за свою работу. Работы много, потому что они
принимают стратегические решения. Оперативным управлением занимается директор,
который отчитывается совету. Десять человек собирается два раза в год и решает,
как тратить деньги. Но я их в течение года закидываю огромным количеством бумаг
и вопросов, которые возникают постоянно. За эту работу они не получают денег,
потому что приняли решение, что входят в совет фонда из уважения к Зимину. Им
нравится то, чем фонд занимается. И для их репутации это тоже хорошо. Такой
фонд с общественным управлением только один. Это мы одни в России пока. Сделать
независящим совет сложно, но можно. В совет не обязательно должны входить люди,
которые понимают всё до конца в программах фонда. Кто-нибудь знает, чем фонд
«Династия» занимается?
На самом деле, мы фонд, который
помогает молодым учёным, которые занимаются естественными науками, такими как
физика, математика, химия, биология и фундаментальными аспектами этих наук. Это
был выбор Зимина и его семьи заниматься вот этими вещами, потому что когда фонд
создавался в 2002 году, уже тогда основные деньги, которые выделялись
государством на науку, шли на прикладные исследования. Тогда было понятно, что
ничего хорошего не выйдет, если поддерживать инновации без фундаментальных
наук. Это фундамент, но есть один минус с ними. Это длинные вложения,
результата можете не увидеть. Учёный может сидеть в своей лаборатории с
листочком бумаги и ручкой, решать теорему, которая до сих пор не доказана. Её
доказательство может в последствии привести к каким-то реальным результатам,
влияющим на нашу жизнь. Вот этот учёный может сидеть всю жизнь и не решить её.
Но тот путь, который он пройдёт, окажется важным для последующего поколения
учёных, и через два поколения эта задача будет решена. Для чего построен коллайдер
в Швейцарии? Это прикладное исследование, основанное на предположении
учёных-теоретиков. Кто
из вас имеет физико-математическое образование? Чем вы занимаетесь?
Кандидатскую пишите? В науку пойдёте? Вы собираетесь заниматься научными
исследованиями? Отлично, я рада. Фонд мы создавали для того, чтобы вот таких
молодых людей было больше. Когда мы в школе разговариваем с учителями, с
родителями, то они считают, что в науку не идут, так как там мало платят. Для
ребёнка лучше, если он пойдёт в юристы и экономисты, что тоже важно и хорошо. Если
у человека есть склонность к занятию наукой, ему нравится решать теоремы и
формулы, капать в пробирки, то надо помочь им реализоваться. И мы тот фонд,
который пытается помочь им реализоваться. Мы ищем людей, которые хотят
продолжать этим заниматься, даём им такую возможность, выделяем им гранты.
Такая узкая адресная направленная помощь здоровым радостным людям, которые
будут помогать другим людям посредством своей научной деятельности.
Вчера у нас было большое
мероприятие. Мы каждый год собираем наших грантополучателей, лауреатов конкурса
физиков-теоретиков. Приехало 100 человек со всей страны, мы их награждали,
слушали доклады. Я не физик-теоретик, поэтому для меня общение с учёными –
захватывающий, интересный, познавательный процесс. Я им благодарна, когда они
мне всё объясняют доступным языком, что тоже полезно. Потому что популяризация
науки – это второй большой блок программы, которой мы занимаемся. Все фонды, вся
их деятельность – она про людей. Несмотря на то, что ведётся дискуссия, что
надо создавать фонды, это правильно. Фонды надо создавать, в фондах нужно уметь
работать. Месяц назад проходила ежегодная конференция газеты «Ведомости» по
благотворительности, на которой разные люди обсуждают, есть ли
благотворительность в России, какие её проблемы, и что с этим делать дальше.
Возник там вопрос. Директор благотворительного фонда – это профессия или нет?
Любой человек может этим заниматься? Моё личное мнение – нет. Такой профессии
нет, должны быть склонности, черты характера, умение управлять проектами,
умение общаться с людьми.
Есть фонды частные. Есть очень
важные фонды. Частные фонды могут сами выбирать, чем они будут заниматься. У
фондов помощи одно направление, у частных фондов их может быть несколько. У
фонда «Династия» — это популяризация науки, поддержка частного университетского
образования, популяризация знаний как таковых.
Есть фонды корпоративные. И сейчас очень много
говорят о социальной ответственности. И это в России быстро развивается. У всех
больших корпораций есть человек, который занимается разными проектами,
связанными с социальной ответственностью, или благотворительными проектами в
рамках корпораций. Такие проекты есть у «Северстали»,
такие есть у «Билайна», у «МТС», у всех больших компаний. Часто, в зависимости
от того, в каком регионе расположена компания, там и происходит основная
деятельность этой компании, филантропически – благотворительная.
Очень интересная вещь – насколько
возможно сотрудничество частных фондов, фондов помощи и вот таких корпоративных
фондов? Любое сотрудничество и партнёрство – сложный процесс. На данный момент,
в России нет фондов, которые сотрудничали бы между собой. Есть фонды помощи,
которые ищут финансирования для своих проектов или некоммерческие организации,
которые просят деньги на свои проекты. Это скорее отношения грантополучателя и
донора. Если есть какая-то проблема, то можно чуть-чуть её решить, например,
вылечить одного человека. А можно понять, что эта болезнь – большая беда для
человечества и можно давать деньги на исследования этой болезни, на клинические
испытания. Это комплексная проблема. И лучше лечить и разбираться с
первопричиной, чем затыкать дырку. Это применимо ко всему. Одна организация не может с этим разобраться,
потому что надо много денег, разных знаний и много людей. Понятно, что
глобализация филантропически-благотворительного процесса в теории возможна, но
насколько она реализуема на практике – не понятно. В России партнёрства двух
частных фондов нет. Я сама, будучи директором фонда, очень осторожно отношусь к
каким-то партнёрствам. У каждого фонда есть своя миссия, свои цели, своя
программная деятельность, и когда говорят, чтобы вместе сделать какой-то
проект, то попадаешь в ситуацию, когда другой фонд скажет, что у него своя
миссия, своя программная деятельность. Совместные проекты сделать сложно.
В России фондов мало. Но есть два
рода конкуренции. Есть конкуренция за какие-то проекты, за людей, и есть
конкуренция за деньги. В России много фондов помощи и все ходят за деньгами по
одному и тому же кругу людей. А у кого можно просить деньги? У корпораций,
богатых состоятельных людей, у других частных фондов. Частные фонды редко дают
деньги фондам помощи. Так сложилось. Ещё у кого фонды помощи могут просить
деньги? От частных пожертвований, от людей. И вот эта схема является самой
стабильной, когда фонд в получении финансирования полагается не на отдельных
людей и корпораций, ждёт несколько миллионов в год от одного человека, а когда
он понимает, что фонд лучше распространит информацию по всей стране, и получит
500 рублей от каждого человека. В своей массе это будет намного больше и
стабильнее. И с этими деньгами фонду проще работать. Если вы зайдёте на сайты
фондов помощи «Линия жизни», «Подари жизнь», то увидите, что они чётко
отслеживают, куда их деньги, полученные от людей, идут. Это невероятно важно,
чтобы было видно, что ни один фонд не положил их в свой карман. Есть такой миф,
что фонды существуют для того, чтобы получать деньги от населения и класть себе
в карман. Этот миф тянется за благотворительными организациями с 90-х годов, и
мы, все благотворительные организации, очень от этого страдаем. Не так? Не так.
Миф существует, ни СМИ, ни другие сторонние организации не пытаются этот миф
развеять. Одни благотворительные организации пытаются что-то сказать, но сложно
завоевать доверие большого количества людей. То есть конкуренция за людей, за
проекты и за деньги. У нас в России столько всего нужно, что здесь вопрос
конкуренции не стоит. Например, у нас есть программа «Научный музей в XXI
веке». Мы выделяем гранты музеям на реконструкцию экспозиций, на их
модернизацию. Музейная программа есть у фонда Потанина. Я не могу сказать, что
это конкуренция. Но я не считаю, что если у фонда Потанина есть такой
всеобъемлющий конкурс, они занимаются музейным делом, то нам проще бы было
просто выделять фонду Потанина какие-то деньги из своего бюджета, чтобы они
делали этот конкурс, и в нём одной из номинаций была бы номинация «научно-популярные
музеи». Мы бы свои деньги отдали куда-то ещё. Я бы освободила часть ресурсов в
своём фонде, а у фонда Потанина появилось бы больше денег, им было бы хорошо.
Был бы конкурс больше, грантополучателям было бы лучше. Они получали бы больше
денег. Не желание подумать о том, как максимизировать пользу от вложенных денег
в проекты. Это сложный вопрос, тесно связанный с партнёрством. Но это возможно.
В Европе есть фонды, которые договариваются о сотрудничестве, делают это. Но
это сложный процесс.
Любой фонд – это люди, которые в
нём работают, и люди, которым мы помогаем. Когда меня спрашивают, зачем мы всё
это делаем, то хочется всегда говорить не о проектах, а о тех людях, которые в
этих проектах участвуют и с нами работают. Фонд «Либеральная миссия», например.
Вы же тоже часть нашей деятельности. Вы сидите передо мной и слушаете меня, мне
приятно и я счастлива с вами познакомиться. То же самое с любым нашим проектом.
Это всегда люди, всегда со своими историями, со своими жизнями, со своими
страхами, со своими желаниями. Мы, как фонд, реализуем около 28 проектов в год. Это много. У нас 11 сотрудников и
бюджет наш 11 миллионов долларов в год. Проекты разные по размеру. Основные деньги
идут на грантовые конкурсы в области фундаментальных наук, физики, химии,
математики, биологии, наук о земле. Второй большой блок – это популяризация
науки. Мы издаём книги с разными издательствами, сайт «Элементы» делаем. Кто
интересуется наукой, заходите на сайт «Элементы» (www.elementy.ru). Это прекрасный сайт про науку. Издаём
книги о науке популярной, не только с формулами. Их просто интересно читать,
как книжки «Либеральная миссия», например. Есть у нас премия «Просветитель», за
лучшую научно-популярную книгу на русском языке. Мы мало занимаемся
гуманитарными науками, потому что вот такая специфика фонда. В премии «Просветитель»
мы постарались чуть-чуть сместиться в сторону гуманитарных наук. У нас есть
премия за лучшую научно-популярную книгу, написанную на русском языке в области
естественных наук. И как все члены жюри говорят, в области противоестественных
наук, это значит гуманитарных. Обе эти премии присуждаются каждый год в ноябре.
Это всё невероятно захватывает, и интересно со всем этим работать. Есть
проблема в том, что ты столько всего хочешь сделать, и ты понимаешь, что нужно,
чтобы фондов и организаций было больше, потому что очень много всего нужно
делать. Очень важно еще сказать, когда мы говорим про филантропию, про деятельность
фондов и организаций. Вот вы не работаете в фонде, занимаетесь своим делом, но
тоже можете сделать много хорошего. Сейчас очень легко можно найти информацию о
том, что можно сделать. От этого вам будет хорошо и другому будет хорошо. В
этом большая роль социальных сетей. С появлением Facebook стали возможны интересные вещи,
не связанные ни с какими фондами и структурами. Структуры важны, потому что это
какие-то правила, регламенты и возможность показать государству какие-то проекты,
которые потом государство может масштабировать. Это возможно, когда есть
какая-то структурная единица, которая может поделиться своим опытом на уровне
оформления всех регламентов и бумаг. Есть и частная благотворительность, когда
вы делаете хорошо там, где вы живёте, или делаете хорошо просто кому-то. Год
назад один мой знакомый разместил на своей стене на Facebook, он у вас есть у многих,
объявление. Он каждый год организует детский лагерь «Камчатка» под Псковом на
свои собственные деньги. Он делает две смены для детей летом и занимается с
ними со своими друзьями. Они делают летний развлекательный, познавательный
лагерь для детей. В своём объявлении он обратился к своим ребятам, чтобы помочь
«Линии жизни» вывести в лагерь 15 детей, которые после раковой терапии, помочь
им опять влиться в жизнь. «Линия жизни» спрашивает, можно ли помочь им с
финансированием? За четыре часа были собраны все необходимые деньги, одним
размещением объявления. Этим нельзя злоупотреблять, можно дать деньги, если ты
только доверяешь человеку. Но, тем не менее, ты понимаешь, что лагерь
состоялся, дети туда поехали, компания РЖД тоже оказала помощь, дети поехали
бесплатно. Один пример, но если бы мы не выделили этих денег, РЖД согласилась
бы провести всех бесплатно? Пример заразителен, если вы делаете, и показываете,
что это хорошо, то оно работает. Вы нашли деньги, дети поехали. Я думаю, что в
этом году лагерь «Камчатка» снова будет. Но это частные люди, они скинулись
своими деньгами.
Ещё один пример, сегодня есть
фонд «Вера». Фонд помогает хосписам, пожилым людям. Достаточно непопулярная
тема. Болеть достойно и уходить достойно – это тяжёлая работа. Этот фонд
проводит сегодня прекрасные мероприятия. Я привожу вам разные примеры, как
можно участвовать во всём и получать от этого удовольствие. Фонд «Вера»
сегодня в Политехническом музее делает сладкий
вечер, куда можно прийти с детьми, посмотреть спектакль, дети будут
развлекаться, послушать музыку. А все деньги, собранные за билеты, пойдут в
фонд помощи хосписам, и будут распределены. Поскольку фонд «Вера» очень хороший
и правильный, у него прекрасная репутация, все люди, которые готовы платить за
входной билет, понимают, что их деньги не пропадут. И мероприятие очень
хорошее. Вы получите удовольствие сами и поможете людям. Кто-то благодаря вам
улыбнётся. Это прекрасно. Очень многое зависит от нас самих, от того, как вы
сами воспринимаете свою жизнь. Вы хотите улыбаться и вы хотите, чтобы другие
люди тоже улыбались. Вы же улыбнётесь, когда вам кто-то в метро улыбнулся. Для
этого нужно что-то делать небольшими усилиями со своей стороны. Но эти усилия
принесут удовлетворение, не сопоставимое с рублями, которые вы потратили на
что-то. Можно посмотреть на то, как развиваются фонды, как они работают, и если
вам интересно, то пойти туда работать, или написать об этом. Это тоже
интересно, узнавать что-то новое – интересно. Вопросы, пожалуйста.
Дмитрий Охотников, Казань:
Я хотел бы узнать, оказывает ли
государство какую-либо поддержку вашим фондам?
Анна Пиотровская:
Нет. Расскажу вам историю. Неделю
назад ко мне пришли два человека из департамента науки и образования города
Москвы. Пришли и спросили, работаем ли мы с правительством? Я ответила, что
нет. На что они сказали, что скоро придётся начать работать. Я спросила у них,
что бы они хотели, может у них есть какие-то проекты, идеи? Они сказали, что идей
и проектов у них нет, а поинтересовались, почему мы не работаем с государством.
Ответ очень простой – государство очень большое. Оно занимается глобальными
проблемами, например, такими, как общая система образования. А мы занимаемся
образованием в конкретных случаях. Как у частного фонда, у нас больше гибкости
и больше возможности рисковать. Мы можем сделать рискованный дорогой проект,
показав этим пример, посмотрев, как это работает, и применимо это на ту или
иную аудиторию, в том или ином регионе.
Мы в прошлом году начали пытаться
делать летние сезонные школы, надеюсь, в этом году получится это снова с летним
биологическим лагерем под Костромой. В прошлом году мы были в «Орлёнке», делали
дни науки. Есть ещё проект, когда мы ездим по регионам, кроме Москвы и
Санкт-Петербурга, и разворачиваем там балаган. Мы везём с собой театр
занимательной науки, везём с собой преподавателей, лекторов, которые читают
лекции, дают мастер-классы. Неделю назад мы вернулись из Петрозаводска. А в
«Орлёнок» мы ко всему ещё вывозили 30 ребят разного возраста, которые читали
группам детей междисциплинарные курсы в течение недели. Например, по
биомедицине, по истории искусств, по лингвистике. Дети в течение недели имели
возможность сами выбрать курсы, в отличие от нашей системы образования, а
преподаватели делали презентацию курсов, дети выбирали сами себе курс, либо это
была компьютерная графика, либо история искусств. Выбрав, они обязались ходить
на занятия. Это их свободный выбор, они ходили в течение недели. А в последний
день, как в настоящей науке, они делали сессию, на которой каждый курс
рассказывал, что он узнал, чего добился, почему им хочется или не хочется этим
заниматься. Это очень хороший и правильный проект, потому что с одной стороны
это небольшое количество детей, 120 человек, с другой — это гарантированные 7
или14 дней с людьми, которых мы выбираем и привозим, хотим показать детям, с
настоящими учёными, мнения которых мы уважаем. Мы верим, что сами от этого
лучше станем. И дети что-то вынесут от общения с этими людьми. Сделав это
несколько раз, мы поймём, как это правильнее сделать. Может, тогда мы будем
готовы предложить это Министерству образования и другим фондам, для того, чтобы
эту модель повторить и сделать в других регионах. Потому что понятно, что один
фонд не может это сделать по всей стране, каким бы он большим и богатым не был. На территории России нужно
приложить много усилий. Но показать, что работает и как правильно говорить с
детьми про науку, показать это и сделать несколько раз мы можем. Сотрудничество
предполагает, что вы прислушиваетесь к правилам обеих сторон. В данный момент
нам проще работать по своим правилам.
Анастасия Киселёва, Санкт-Петербург:
Последнее время я часто
сталкиваюсь с тем, что фонд ассоциируется с недоверием. Последний скандал с
«Федерацией». Это недоверие с двух сторон. Со стороны людей, которые
финансируют, слишком много мошенников. Второе – недоверие со стороны
государства. Откуда у вас деньги? Не финансирует ли вас западное правительство?
Как это преодолеть? Не кажется ли вам, что если сделать систему более открытой,
показывать, откуда деньги, то станет более понятно?
Анна Пиотровская:
Под мошенниками вы кого имели в
виду?
Анастасия Киселёва:
В социальных сетях часто
появляются объявления с просьбой помочь детям.
Анна Пиотровская:
Хороший вопрос. Начну со второго
вашего вопроса. Безусловно, любой фонд, если это организация, или как я вам
рассказывала историю моего знакомого, как он просил деньги на детей от «Линии
жизни», чтобы поехали в лагерь, должен максимально прозрачно представить
структуру их распределения. Это основа доверия, потому что так человек устроен.
Важно знать, откуда пришли деньги на тот или иной проект, потому что от этого
зависит репутация проекта в том числе. Да. Например, можно сказать, что в фонде
Потанина – деньги бизнеса. В истории фонда «Династия» — это деньги Дмитрия
Борисовича Зимина, которые он честно заработал, продав свои акции. С точки
зрения фондов помощи, если я дала 30 тысяч рублей фонду «Вера», то фонду этому
будет важно, как я эти деньги заработала? Как вы думаете?
Анастасия Киселёва:
Есть обвинения, что
финансирование с Запада, или наоборот, слишком много финансирует государство, и
это не целевое расходование.
Анна Пиотровская:
То, что вы говорите про обвинение
в иностранном финансировании – это скорее политика. Потому что в России есть
иностранные фонды, и это хорошо. Если бы не иностранные фонды, то институции
правозащитников никто бы не финансировал в России. Потому что так устроено наше
государство, что частные фонды опасаются финансировать правозащитные
организации. Согласитесь, что такие организации должны быть, потому что это
борьба за наши права, они имеют право на существование. Им тяжело в России
получать деньги, и финансируют их западные фонды. Государство подозрительно относится
к бюджетам правозащитных организаций, отчасти обосновано. Что касается фонда
«Федерация». Проблема в том, что структура была непрозрачная. Мы не знаем, куда
потрачены деньги. Заработаны они были, по сути, концертом, самая громкая
история. Не было бы такого скандала, если бы деньги ушли туда, куда они
назначались, и всё было бы понятно и прозрачно. Отчётность и прозрачность пришедших
денег, заработанных кем-то. Фонд «Династия» может принимать капиталы сторонние,
мы не занимаемся поиском денег, но открыты для сторонних капиталов. Если к нам
приходит компания, организация, человек и говорят, что им нравится, чем наш
фонд занимается, и хотят присовокупить свой капитал к нашему капиталу. Скорее
всего, это возможно. Но мы должны проверить их репутацию. Мы возьмём не любые
деньги, как они заработаны – важно. Репутационный риск у фондов самый большой,
это не риск потерять деньги, потому что вы всё равно их отдаёте.
У фондов есть риски.
Репутационный – один из самых больших. Забота об этом риске, его минимизация –
это дело фонда. Есть сложные финансовые риски фонда. Потеряю я какую-то долю
капитала или какой-то процент, я этот риск не регулирую в том устройстве фонда,
в каком я оперирую. Также если сложился риск для проекта, в который я вложила
деньги. Этот риск я предусмотрю, когда будет рассматриваться заявка, но мне
сложно будет отрегулировать, потому что не фонд его реализует, когда мы
выделяем грант. Финансовые риски существуют, но они сложно прогнозируемые. И
фонд заведомо на них идёт. А репутационный риск – это дело каждого фонда, с
которым он должен работать. Сейчас в мире такая тенденция, что все говорят о
прозрачности и открытости. И есть такой риск, что все скатятся в повторение
этой мантры о прозрачности и открытости, как в своё время гласность и перестройка,
модернизация и инновация, это такие пары слов, которые мы привыкли говорить, и
перестаём за ними видеть смысл. Важно не перестать видеть смысл, потому что
прозрачность и открытость – это важно. Важно не только просто показывать — этим
доверия не заработать, – а ещё и рассказывать, почему вы так расходуете. Это
большой вопрос, как зарабатывать доверие. С 90-х за фондами тянется шлейф
недоверия. Даже книга эта называется: «История доверия в не доверительные
времена». И проблема доверия на каждой конференции «Ведомостей» ежегодно
поднимается. Никто не придумал лучшего рецепта, чем просто работать, и каждый
раз доказывать, что вы делаете хорошее правильное дело. Вы не тратите деньги
впустую. Безусловно, есть административные расходы, но их тоже нужно показывать.
Любой труд должен иметь какое-то вознаграждение. Люди не могут работать
системно-бескорыстно. Это влияет на качество их работы. Любой труд, если вы
работаете в системной благотворительности, как и любой другой, должен иметь
вознаграждение. Если вы хотите делать какие-то проекты в ваше свободное время
или вы работаете в какой-то коммерческой компании и хотите делать проект, то
это ваш выбор, и вы можете это делать. Если это системная история, это фонд, то
люди должны получать зарплату, если они считают это своей основной
деятельностью. Только быть открытыми, прозрачными, и говорить про это. СМИ
могут на это влиять, к сожалению, они влияют чаще отрицательно, потому что так
устроена журналистика. Все ищут каких-то сенсаций, новостных поводов. А если кто-то
кому-то помог, то это не новость, это не работа. А при скандале у передачи
рейтинги вырастут, больше номеров газеты купят. Это банально, но факт. Газета
«Ведомости» большие молодцы, что делают такую конференцию ежегодно. Эта работа
быстро не делается. За последний год общество и некоммерческие организации, фонды
как-то продвинулись по пути разговора друг с другом. Не просто взаимных
обвинений, а по пути конструктивного разговора. Это радостно.
Реплика:
Что символизирует герб вашего
фонда, белое дерево на красном фоне?
Анна Пиотровская:
Это дуб. У нас с этой эмблемой
связано несколько интересных историй. Во-первых, когда приезжаешь на
конференцию за границу, они видят название «Династия» и спрашивают нас, не
имеем ли мы отношения к дому Романовых? «Династия» — потому что это первый
семейный фонд. С этим логотипом мы живём с самого начала. Так исторически
сложилось. Дуб – крепкое красивое дерево. Прекрасный российский учёный, зовут
его Симон Шноль, ему 81 год, поехал с нами читать лекции в Петрозаводске. Он
биофизик, у него есть прекрасная книга: «Герои и злодеи-конформисты
отечественной науки». Лучшего историка российской науки я не знаю. Так вот он
читал лекции в Петрозаводске и мне сказал, что логотип не верен, потому что
самое важное у дуба – корневая система. Она намного больше дерева. А у нас без
корневой системы, может, и дорисуем её.
Екатерина, Казань:
Я хочу рассказать небольшую
историю. В нашем городе существует фонд Светланы Изымбаевой. Фонд по защите
детей и женщин, живущих с ВИЧ. Недавно этот фонд провёл интересную акцию с
использованием социальной сети «Вконтакте». Они создали группу, в которой
разместили два альбома с юношами и девушками. Любые желающие могли помесить туда
фотографию. Ребята, которые заходили на этот сайт могли купить свидание с теми,
кто выставил свою фотографию. Полученные деньги шли на помощь детям. Я хотела
услышать ваше мнение по этому поводу. Эти формы интересные, но опасные для
общего восприятия молодёжи. Такая форма привлечения к благотворительности, это
как?
Анна Пиотровская:
Мне сложно это комментировать,
потому что мало знаю об этом проекте. Мне кажется, что любое дело благое –
хорошо. Хорошо, что люди думают, как это сделать. Может быть – это первый опыт.
И потом, посмотрев, что не получилось, можно пересмотреть какие-то вещи,
какие-то подходы. Такая история придумывалась же не на пустом месте. Я не знаю,
почему было принято решение именно так собирать деньги, всегда есть
репутационный риск того, откуда получены эти деньги. Есть риск от способа
реализации проекта. Вас саму смущает такой проект?
Екатерина, Казань:
Я как студент, обучающийся на
специальности по организации работы с молодёжью, в первую очередь думаю о
воспитательном моменте, как это повлияет на духовную составляющую этих людей.
Здорово, что ребята могут познакомиться, потому что в городе существует
проблема знакомства молодых людей, но в тоже время мне кажется, что это неправильная
форма, потому что молодые люди думают не о том, чтобы сделать добро, помочь
детям. Даже я сама, когда зашла туда, узнав об этой акции, в первую очередь
подумала, это же акция. И мои знакомые, которые размещали там фото, в первую
очередь хотели пойти на свидание, чтобы их купили. Там есть такой момент. Чтобы
пойти на свидание, ребята предлагают определённую сумму. Там есть момент
аукциона. Кто предложит самую большую цену, с тем пойдут на свидание. Мне
кажется, что это неправильно.
Анна Пиотровская:
Вы написали своё мнение, что это
неправильно? Отлично. Потому что если не вы придумали проект, но хотите
участвовать и видите, что проект нацелен на благое дело, но что-то смущает, вы
всегда можете сказать об этом. Самое плохое, если не говорить об этом, хотя вас
что-то смущает, коробит, а вы это можете аргументировать. Не просто голословно
ругать. Вы уже детально рассказали про проект, если честно, то меня не смущает.
Никто не просыпается с мыслью – какому количеству людей я сегодня помогу. Мы не
так устроены. Если посредством таких акций – кто-то больше консерватор, кто-то
меньше, – то просто надо подумать, как реализовывать. Может это не идеальное
решение, но цель конечная благая. Понятно, что надо думать о процессе, который
приведёт к этой цели. Но посредством таких акций будится интерес у молодёжи,
просто надо думать, как эту акцию правильно преподнести, чтобы у вас не возникло
сомнений, чтобы не смутила подача. Даже, если это покупка свидания, то, как об
этом правильно рассказать. Почему эта покупка? Свидание – это тоже радость. Это
приятные эмоции, это приятно провести время за разговорами с приятным
человеком. Вопрос подачи важен всегда. Это ваш выбор, вы всегда можете уйти.
Иван Илларионов, Пермь:
Я хочу выступить с благодарностью
за то, что на сайте «Элементы» размещена книга «Бог как иллюзия». Спасибо. У
меня два вопроса. В Советском Союзе не было условий для филантропии, в 90-е
было очень тяжело, и тот средний класс, на который сейчас рассчитываете – это
единичные мелкие пожертвования. Сейчас этот средний класс нарождается с
финансовой точки зрения, но пока не с сознательной. Нельзя ли вам применить
некие психологические ходы, как было в той акции, она не плохая, деньги
собраны. Завлекать и сыграть на каких-то чувствах, свойственных людям. Второй
вопрос про оценку эффективности деятельности. Вы вкладываете 11 миллионов
долларов в ребят, какой конечный продукт вы имеете?
Анна Пиотровская:
Мне понравилось – финансы
опережают сознание. Безусловно, это вопрос популяризации. Сейчас этого очень
много появляется в интернете. Другой вопрос, как выбирать то, что правильно,
что хорошо? Кому вы можете доверять? Как вы выберете? Через кого вы будете
делать своё пожертвование, если вы готовы его сделать? В интернете появляется
много запросов, например, оплатить операцию кому-то. Этого много. Но всегда, в
вашей голове, когда вы смотрите на это, возникает вопрос, стоит ли помогать. Единственный
ответ на этот вопрос, нужно узнать про ту организацию, которая разместила эту
информацию, навести справки. Другого способа нет.
ИванИлларионов:
Я немного не про это спрашивал.
Собираетесь ли вы сыграть на определённых чувствах людей? Это эффективно, то
есть ты жертвуешь деньги, и этим поступком получаешь не моральное
удовлетворение, а как будто получаешь какой-то бонус, возможно имя твоё будет
указано. Такие ходы, которые могли бы использоваться фондами.
Анна Пиотровская:
Я на самом деле не сторонница
такого комплекса действий. Мне кажется, что важно не купить кого-то на какой-то
бонус, я не говорю про конкретные акции, важно рассказывать для чего это
делается. Важно рассказывать, кто это делает. В России благотворительность не
публична. Небольшое количество людей желает говорить, что они дают деньги на
помощь разным людям. Когда речь идёт о частной благотворительности, когда
конкретный человек хочет помочь кому-то, очень часто вы не захотите, чтобы ваше
имя было опубликовано в списке доноров той или иной программы. Это некоторая
проблема России, у нас благотворительность не публична. Люди помогают, но не
хотят, чтобы об этом знали другие по разным соображениям. Кто-то скромен, помог
от чистого сердца и не считает, что его имя должно фигурировать, кто-то по
другим соображениям, репутационным. На самом деле, важно, чтобы
благотворительность была публичной. Это пример другим, как можно делать.
Завлекать и играть на каких-то чувствах я не могу, я могу только рассказать. Но
сказать, что вы за это получите какой-то бонус?
Иван Илларионов:
В журнале «Деньги» была статья лет
6 назад про сертификаты добра, которые продавала одна из организаций в Москве.
Они шли, как подарочные. От имени получателя подарка было пожертвование на
определённую сумму денег.
Анна Пиотровская:
Вы жертвуете деньги, и вам
выдаётся сертификат, что вы добрый человек?
ИванИлларионов:
Нет, вы дарите подарок человеку,
и на этом сертификате написано, что он от его имени, от имени получателя
подарка. Я за внедрение таких инструментов.
Анна Пиотровская:
Они могут быть разными, их может
быть масса. Здесь настолько мало всего и, как вы сказали, финансы опережают
сознание, средний класс крепкий, на мой взгляд, он есть, иначе бы фонд «Линия
жизни» не собирал бы миллионы долларов с людей. Это они просто получают от
людей в виде сдачи от покупок или целенаправленно кладут в ящики «Линии жизни».
Важно, чтобы этот процесс продолжился. И здесь могут быть абсолютно разные
способы. Существует понимание в Москве, в крупных городах. Но чем дальше по
стране, тем сложнее. Как это распространять? Мы упираемся дальше в проблему
того, что фондов мало, людей готовых делать это, на системном уровне, а не одна
какая-то акция. Это должно быть всегда, как встать и почистить зубы. Когда это
войдёт в привычку, то это заработает. Способы разные, даже покупка свиданий и
сертификаты добра.
Про эффективность – это очень хороший вопрос.
Каждому фонду важно думать о том, чтобы не просто давать деньги на проект, а
какого успеха добились грант получатели. Вся история про оценку эффективности
деятельности фонда распадается на несколько составных частей. Первое, чем
мерится эффективность в нашем случае — это успех грантополучателей. С ними у
нас сложно, потому как мы поддерживаем теоретические фундаментальные науки. Значит,
мы можем мерить успех грант получателя чем? Патенты, если это прикладные
исследования, и статьи, публикации. Есть выражение на английском языке, перевод
которого означает: публикуйся, или ты не учёный. Если у учёного, который
занимается фундаментальными науками и гуманитарными, нет публикаций в
международных журналах, то вы не учёный, у вас нет научной карьеры.
Эффективность фонда измеряется количеством публикаций его грант получателей.
Лучшего замера пока не найдено. Сами учёные страдают от этого. У них есть свои
индексы цитируемости. Они его ненавидят, но лучшего нет. В разных науках он по-разному
исчисляется, потому что в разных науках разная частота и периодичность
публикаций. По-разному работает, но публикации наших грантополучателей – это,
то мерило, которым мы пользуемся. Количество людей, посетивших мероприятие,
если мы говорим о публичных акциях, мероприятиях. Количество детей, посетивших
школу. Иногда количество поддержанных проектов. Конечно, у вас есть риски, если
вы выделяете гранты на проекты. Ваша эффективность зависит от того, насколько
эффективно ваш проект реализуется. И вы же, как фонд, получаете предложение на
финансирование проекта. Например, год назад Совет фонда принял решение
поддержать образование Демографической лаборатории на базе Российской
экономической школы. Мы гарантируем финансирование на протяжении пяти лет. Три
года мы финансируем 100%, а потом снижаем финансирование в надежде, что
появятся другие доноры, другие организации, которые смогут поддерживать эту
лабораторию. Очень сложно демографической лаборатории, которая занимается чисто
наукой. Получить финансирование, когда ничего нет, пустое место. Есть только
люди, которые приезжают из Германии. Они прекрасные учёные, но очень сложно
получить деньги на это. Мы можем это сделать, но, с другой стороны, если будем
гарантировать финансирование пожизненно, то мы не сможем их содержать, с другой
стороны возникает риск того, что она перестанет развиваться. И ещё не поймём,
лаборатория нужна? Общество готово её поддерживать посредством других
организаций или нет? И здесь только опытным путём можно разобраться:
прекращается финансирование, и смотрим, работает проект или нет. У нас есть
проект, который мы закончили
финансировать. Это сетевая история для детей и преподавателей биологии в школе.
В этой программе участвует 300 школ. Начинали они с нуля школ, когда пришли к
нам. Мы отказали, когда они сами подписали проект на 26 школ, мы поддержали, и
поддерживали их три года. Мы их предупредили заранее, на третий год, что
следующий год мы не будем их поддерживать. Всегда очень сложно говорить нет. Но
в итоге, проект живёт Global Up сейчас живет, обратился за поддержкой в
фонд Сколково. Поскольку история сетевая, объединяющая учителей по всей стране,
группы детей, которые увлекаются биологией. Это интернет-проект. Фонд Сколково
выделили деньги на то, чтобы организация сделала себе хороший и правильный
бюджет, благодаря чему они могут быть самоокупаемы, благодаря небольшим
вложениям учителей школ, которые поняли, что проект работает, им он нравится и
детям нравится. Школы сами готовы платить за пользование и за участие в этом
проекте. Там получается по 500 рублей в месяц от школ условно. Мы счастливы,
что этот проект поддержали, что он
состоялся, что он нужен и он нужен обществу. Общество готово его содержать. Это
тоже измеритель эффективности. А есть проекты, которые мы перестали
финансировать, и они умерли. Тоже некий показатель.
Иван Илларинов:
Как вы относитесь к скандалу на
«Нике»?
Анна Пиотровская:
Никак не отношусь, потому что я
скандалы не люблю.
Вот мой адрес, пишите, я на нём
всегда доступна. Информация о наших новых программах появляется на сайте фонда
и на «Элементах». Можете подавать на грант. На «Элементах» главы из книг,
которые мы помогаем издавать, и много всего интересного.
Источник:
Поделиться ссылкой:
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.