Как и почему идея «нации» разошлась с идеями либерализма в России?
Профессор НИУ ВШЭ, Генеральный
директор Центра этнополитических и региональных исследований (ЦЭПРИ)
Эмиль Паин:
Я посмотрел, с
кем я имею дело, увидел, что тут есть много студентов, которые со мной еще
будут работать, из Вышки, и на политологии, и на государственном управлении. И
остальные должны быть подготовлены к теме, о которой я буду говорить.
Я вчера наткнулся в интернете на
весьма интересную фразу: «Если человека легко обдурить, значит, его судьба – быть
лохом». Немудреная, надо вам сказать, фраза, но эта немудреная фраза решает множество
проблем. Сегодня говорят: «Вот, российская судьба такая, у нас колея, у нас
матрица». А я вам говорю, что значительная часть этой матрицы, этой колеи
связана с тем, что люди либо чего-то не знают (это самое простое), либо их
головы зашлакованы некими стереотипами. Есть хорошее русское слово «предрассудки»,
то есть то, что до рассудка, то, что не думает. Есть некий набор стереотипов,
которые используют, не проверяя, и они в значительной мере мешают всякому
развитию.
Более того, сегодня все понятнее и
понятнее, что тот барьер, который придется преодолеть – это барьер вот этого
сознания. Не в крови, не в культуре, а вот в этом самом сознании существует
огромное количество барьеров, шлаков-стереотипов, которые придется преодолевать.
В этом смысле, семинар «Я думаю» имеет блестящее название.
Сегодня время такое, эпоха
просвещения, эпоха научения думать, и тему, о которой я буду говорить, я выбрал
по следующим причинам. Сегодня время сказок! Мы живем в эпоху легенд, мифов,
мифология заполонила собой все. И она не только на уровне массового сознания. Практически
все идеологические движения имеют своих «тараканов». И либеральное движение. А
я себя с ним идентифицирую, хотя я не был никогда ни в какой партии, и, скорее
всего, никогда не буду состоять в одной из них.
Самое дефицитное сегодня – это свобода,
и поскольку это основной дефицит страны, я себя, так или иначе, идентифицирую с
тем направлением, которое хочет преодолеть этот дефицит свободы, то есть с
либеральным. У либералов есть куча всяких «тараканов», как и у националистов,
как и у левых, как и у провластных и так далее. И я считаю своей миссией борьбу
с либеральными «тараканами», с некими стереотипами, которые сложились в этой
среде. Потому что я думаю, что при всех их сложностях, которые сегодня
сложились, так получилось, самое презираемое, затюкиваемое, самое
виктимизируемое движение – либеральное – тем не менее, пожалуй, единственное,
которое будет готово в условиях политического кризиса быть впереди этого потока
недовольных. Но для этого оно должно измениться, оно должно радикально
измениться и изменить многие свои представления.
В частности, один из предрассудков,
который существует у современных российских либералов (только у современных и
только у российских), это подозрительное отношение к самому слову «нация», и уж
тем более к явлению, которое называется «национализмом» Оно, в сознании не
только масс, но и либералов, сугубо отрицательное, и это связано с определенной
разновидностью того, что под этот термин подводят.
Тема моя довольно большая, а у нас с
вами, после моего друга Жени, времени осталось мало. Поэтому не все я вам
расскажу, но кое-что – непременно.
Почему идея нации разошлась с идеями
либерализма?
Первый вопрос: что значит «разошлась»?
Что они, женаты были? Были не только женаты, они близкие родственники. В Ветхом
Завете, в Библии либерализма, а именно, в Декларации прав человека и гражданина
1879-го года, откуда есть пошел современный либерализм, Liberté, Égalité, Fraternité и все прочие
базовые понятия демократии и либеральности, все это производится от имени кого?
Nation, народа, нации. И в качестве института, который представляет этот
nation, выступает национальное собрание. В этом смысле, они, безусловно, были
родственниками.
Тут мне многие скажут: вот видите, вот
она, судьбина наша горькая российская! У них там, на Западе, нация – это
гражданство, а у нас-то нация – совсем другое. У нас нация это что-то такое этническое.
Что такое нация? Русский, татарин, еврей. Вот это вот нации. Какой ты нации? Я
удмуртской, русской, чувашской.
Так вот, должен вам сказать, что
исходно представление о нации в России ничем не отличалось от представления о
нации в той стране, где эта идея и была сформулирована, в ее гражданском
смысле.
Вот я привел историческую схему того,
как эволюционировали понятия нации и национализма в России. В 1790-1825-м году,
в это время, понятие «нация» в России было точно таким же, как и на языке оригинала.
Почему я так говорю? Потому что язык, на котором говорили читающие люди, был
французским. И, понятное дело, они довольно быстро прочитали то, что было
написано на родном языке. Уже в начале века аристократы-революционеры, которые
впоследствии были названы декабристами, по понятным причинам, из-за восстания,
которое было в декабре 1825-го года, выдвигали идею нации в том самом виде, в
каком ее выдвигали во Франции в Декларации прав человека. Как? Прежде всего,
как суверенитет народа, а не монарха. Суверенитет принадлежит нации, а не
монарху – это базовая идея этой декларации. Это центральная идея представления
о нации. Нация – это субъект, который является источником власти. Второе – это
субъект, который имеет свое представительство.
Таким образом, нация – это был символ
перемен этого народного суверенитета, и в таком виде она была заложена во всех
программах. Были разные программы у декабристов, кто-то был сторонником
конституционной монархии, кто-то республики, но у всех была вот эта базовая
идея, что власть должна принадлежать нации, народу. Можно сказать, что первыми гражданскими
националистами в России были декабристы.
Кстати, есть на этого счет интересное исследование
– статья Сергеева, который довольно подробно писал о декабристах как первых
русских, российских националистах. Что интересно, царь Александр I при
вступлении на престол обещал, что, как только он взойдет на престол, он дарует
России Конституцию и позволит нации собрать своих представителей. В этом смысле,
его трактовка нации ничем не отличалась от революционной, за исключением того,
что Александр I, строго говоря, хотел дать Конституцию и созвать национальное
собрание до того, как это сделают революционеры, дабы упредить революционные
процессы.
Но он не успел. В 1825-м году он умер,
и с его смертью, как вы знаете, и возникло это самое декабристское восстание, а
потом началось польское движение, и совершенно понятно, что сменивший на
престоле Александра его брат Николай от идеи нации отказался. И возникла другая
идея, которая должна была вытеснить идею нации.
Следующий этап – 1883-1963-й год – это
господство официальной народности. Выдающийся человек, не зря избранный членом
императорской академии, Сергей Семенович Уваров, человек из беднейшей семьи, за
заслуги перед отечеством произведенный в графское достоинство, при вступлении
на должность министра просвещения разослал рескрипт, разослал всем некую идею,
которую вы, наверное, знаете. Это триада. Что это за триада, кто там был?
Реплика:
Православие,
самодержавие, народность.
Эмиль Паин:
Да, да!
Православие, самодержавие, народность. А что это за триада, почему три слова?
Все три должны были вытеснить другие три. Это специальное противопоставление
триаде Декларации прав человека и гражданина. Вместо «свобода, равенство,
братство» – «православие, самодержавие, народность».
Идея состояла в том, что русскому
человеку, с его колеей, с его матрицей, все это было придумано. Сегодня все это
повторяется без сносок, без ссылок. Никто не говорит о том, что украли идею у
господина Уварова. Все защитники идеи «особого пути», «русской колеи», «русской
матрицы» и так далее, все повторяют изобретение Уварова, который, впрочем, сам
украл и тоже не признавался. Потому что идея особого пути, о том, что русскому
человеку нужно «православие, самодержавие, народность», а вовсе даже не
«свобода, равенство, братство», тоже была не совсем свеженькая, потому что это
немецкий «Зондервег».
Господин Уваров до конца жизни так и
не научился говорить по-русски, ни одного произведения на отечественном языке в
его научной библиотеке, в его наследии не найдено, все, что было написано, в
том числе и «православие, самодержавие, народность», написано по-французски,
некоторые тексты по-немецки. Он долго жил в Германии, учился там, и идею «особого
пути» в значительной мере позаимствовал у прусских авторов, которые давно ее
развивали. И надо вам сказать, что эта идея возникает всякий раз в связи с
ситуацией некого кризиса, неких революционных брожений. Элита защищается с
помощью одной и той же немудреной идеи: а нам этого не надо, потому что у нас
особый путь, у нас совершенно особая цивилизация.
Меняются образы вот врага, от которого
защищаются с помощью этой «особой цивилизации». В 20-е годы это были французы,
и детей аристократов перестали посылать учиться во французские университеты и
стали посылать в немецкие, которые были более надежными.
А потом сами немцы стали тем образом, от
которого защищались с помощью идеи «особого пути». И не случайно человек по
фамилии Штольц, хоть и числился русским. Наш человек это Обломов, а их человек
это Штольц. И вся идея специфики русского культурного сознания, по сравнению с
западным, сформировалась даже не по отношению к французам, а по отношению к
немцам. «Что немцу хорошо, то русскому смерть».
В 60-е годы уже образ специфической
культуры, которая, якобы, приросла на веки вечные к телу сообщества,
формировался не по отношению к французам, а по отношению к немцам. Потом начал англичанам
гадить, и англосаксы стали теми, против которых
мы сопротивляемся, и по отношению к которым формируется некая специфическая то
ли русская, то ли российская идентичность, то ли русский, то ли российский
особый путь. Но, тем не менее, этот самый «особый путь» существует.
Должен вам сказать,
что Владимир Владимирович Путин начал свою политическую карьеру тоже с некого изменения.
Еще будучи Председателем правительства Российской Федерации, то есть, будучи
подчиненным Ельцина, который выдвинул идею и многократно ее высказывал: Россия
должна вернуться в семью цивилизованных народов. Так вот, в 1999-м году Путин,
только вступив на полупрестол, потому что формально Ельцин, хоть и был сильно
нездоров, но все еще был Президентом, заявил, что Россия, в отличие от стран
Запада, не скоро станет либеральной страной, у России государство является
большей ценностью, чем у всех других народов. Я сейчас не могу процитировать
дословно, не взял с собой эту знаменитую его цитату.
Много чего можно было
бы рассказать: и про то, насколько справедливыми и доказательными являются
этатизм и государственность русского общества в сравнении со многими другими.
Сейчас существуют сравнительные исследования. Есть историческая социология,
которая показывает мифологичность этой идеи. Но, так или иначе, мы можем
говорить о том, что уваровская идея «особого пути» воспроизводилась многократно
в России. Именно она, а не какой-то природный дух, не какая-то кровная
генетическая предопределенность в значительной мере тормозила движение в
сторону Европы, которое неоднократно начиналась в России, как и в Турции, и во
многих других странах так называемых «догоняющих модернизаций». Движение за
теми, кто оказался впереди, было общим, и всегда от него отказывались с помощью
идеи «особого пути», и не только в России.
Идея «за Пиренеями
Европа кончается» была очень мощным фактором, который использовал генерал
Франко для доказательства необходимости особого режима, политически не похожего
на другие страны Европы. Ну, и так далее.
Я увлекся рассказами
об Уварове. Дело в том, что мы выпустили книжку. Я лет 10 был научным
руководителем Института Кеннана в России, выпускали целый ряд книг, и последняя
– «Идеология «особого пути» в России и Германии» Там есть глава про Уварова,
который сам по себе фигура чрезвычайно интересная. Это тот самый Уваров,
который начинал свою деятельность как защитник Европы как единого континента.
Россия – часть единой страны, часть Европы. А могло ли быть иначе? Какой особый
путь мог быть у России в начале 19-го века, когда она была лидером концерна
европейских держав? После победы над Наполеоном она возглавляла этот священный
союз, и тогда никто не заикался, никакой представитель элиты, и в голову бы ему
не пришло говорить об особом пути, наоборот: «мы и есть Европа». Но ситуация
меняется, и вслед за изменением генеральной линии партии меняется представление
о путях России и её судьбе.
Но это было все в
1833-1863 году, а в 1864-м году появилась новая идея. 70 лет никакой другой
концепции наций не существовало, кроме гражданской, т. е. той самой,
которая была в России. К ней по-разному относились. Александр I возлагал
надежды, а Николай I ненавидел. Но, тем не менее, другой не было.
Это было подцензурное
слово. Его старались не употреблять, потому что слово «нация» означало и
символизировало народное представительство, что было совершенно невозможно в
период николаевской реакции. Тем не менее, слово было. В 60-е годы граф Валуев,
граф настоящий, а не тот, который выслужился до графа, предложив идею слова «народность»,
которая не прижилась как слово, которое заменило слово «нация». Идея
народности, которую выдвинул Уваров, то есть опора на собственные традиции, а
не на какой-то западный опыт, опора на «особый путь», а не путь, общий для
Европы, не прижилась. К народности относились крайне негативно все слои: и
западники, и славянофилы. Первые славянофилы считали эту идею мертвечиной,
считали это порабощением, практически все думающие силы не приняли уваровскую
идею народности.
Поэтому «народность»
не заменила в русском языке слово «нация». Валуев предложил заменить слово «нация»
на слово «национальность», nationalité, nationality по-английски. Как набор свойств
некой культуры. Это слово было лишено социально-политического и гражданского
смысла и имело тот смысл, который застали практически все, в том числе и вы в
России, как, по сути дела, синоним этнической общности. И появилось это
употребление, эта этнизация исходных гражданского и политического значений
только во второй половине 19-го века в России. Дальше Валуев стал министром
внутренних дел, и ему же принадлежит первое употребления понятия «национальный
вопрос», слова, тоже понятного вам и известного. Это было в донесении Валуева
царю по поводу событий на Украине.
Так случилось, что
для Российской империи потеря Польши была неприятностью, но не проблемой. Потеря
Украины считалось недопустимой потерей, ее никогда не хотели допустить, и это
считалось основным. Угроза распада империи – это не угроза потери Средней Азии,
как пришла, так и ушла, за нее все время воевали там. И это даже не Кавказ, за
который воевали долго. Но Украина – вот опасность сепаратизма. Опасность
проявления польских тенденций на Украине была в империи самым страшным. Так вот,
Валуев пишет о национальном вопросе как вопросе этнического сепаратизма,
который он заметил в Украине во время своей инспекционной поездки. И вот
появилось понятие «национальный вопрос», и слово «нация» появилось в русском
политическом лексиконе как нечто исходно нездоровое, не полезное, как
проявление какого-то сепаратизма меньшинств.
Национальный вопрос –
это у них, у русских никакого национального вопроса нет. Национальные проблемы,
этнические это проблема про них, про тех, кому хорошо или плохо жить с
русскими. А русские в империи, вроде как, были лишены своей этничности и
национальности. Сегодня у нас есть такое понятие, этническая преступность. По
сути, бредовое, потому что нет преступника, у которого бы не было какой-то
этничности. Русский это тоже этничность. Но все понимают, что этническая
преступность – это преступность нерусских преступников. То есть, до сих пор
следы того, что этничность – это что-то про меньшинства, сохраняются.
Впервые появились эта
этнизация, понятие нации и перенос ее на меньшинства в конце 19-го века.
Наконец, в самом конце 19-го — начале 20-го века поздние славянофилы
сформулировали целый ряд идей, которые стали основой особого типа русского
национализма. Русский национализм родился как национализм не имперский, в
отличие от национализмов польского или того же украинского, или финского, или
эстонского, которые были за выход из империи, и в теории национализма чаще
всего это явление и рассматривают как нечто антиимперское. Русский этнический
национализм, появившийся в самом начале века, в том числе и в программе первой
русской партии «Союз русского народа», был с идеологией русского имперского
национализма. Империя защищает русских, русские защищают империю – главный
тезис программы «Союза русского народа», куда записался государь-император со
всей семьей. О количестве людей, записавшихся в партию, докладывали
полицмейстеры всех губерний Российской Империи, сколько народу прибыло. Ну, как
в «Единую Россию» или как в компартию, фиксировали количество людей, прибывших
в эту самую партию. Главная идея была – не допустить выхода из состава империи
территорий, завоеванных на основе русской крови. Тогда в состав империи, как вы
знаете, входила и Финляндия, и Польша, и Средняя Азия, и весь Кавказ, и так
далее. Итак, меньше, чем за век произошла эволюция идеи и нации, и
национализма. Нация, которая была символом революции, перемен, народного
суверенитета, превратилась в идею охранительную, защищающую монархию,
защищающую империю, из прогрессивной стала консервативной, я бы сказал больше,
реакционной, и из европейской превратилась в идею антиевропейскую. Потому что
консолидация против Европы, против Запада имеет место с момента появления
русского национализма и, по сути, до сегодняшнего дня. Хотя я расскажу о тех
переменах, которые сегодня происходят, это базовое явление.
Итак, что такое
феномен имперского национализма? У него есть три основных свойства. Первое –
эссенциализм. Эссенциализм это представление о том, что некое свойство природно
присуще некому субъекту, как кровь, как дыхание, как химический состав, нечто
неотчуждаемое от явления, приросшее на веки вечные. В этот эссенциализм входит
некое природное антизападничество. Запад это тот иной мир, по отношению к
которому складывается, якобы, эта культура.
Второе свойство –
имперский охранительный характер, сохранение империи как высшей цели русской
нации. Как это было сформулировано в программе «Союза русского народа», так это
формулируется в большинстве программ и сегодня, в связи, скажем, с крымскими
событиями и так далее. И, наконец, принцип политического доминирования. Русские
националисты отличаются от всех тех, которые придерживаются двух названных
ранее принципов, но не называют себя националистами, тем, что они требуют
превращения Российской империи в Русскую империю, превращения надсословного,
надэтнического общества в общество с записанным в законах доминированием
этнического большинства. Кстати говоря, Российская империя так и не стала
Русской империей, наоборот, это была империя, в которой этническое большинство
чувствовало себя хуже, чем в любой другой империи. Трудно найти вторую такую
империю, в которой этническое большинство было бы в столь плачевном состоянии,
чем русская. Достаточно сказать, что 90% крепостных – это были русские, никаких
чеченских, армянских, грузинских, эстонских, еврейских или других крепостных не
существовало. Крепостные – это крещеная собственность. Можно привести много примеров,
как возмущались русские славянофилы невыгодным положением русского народа в
империи. Этот факт сегодня используется в новом русском национализме, о котором
я еще скажу. Но сначала несколько слов о другом, о феномене имперского
национализма, насколько он специфичен. Является ли это специфическим российским
явлением? Я часто читаю, особенно в современной либеральной прессе, что – да,
народ какой-то у нас не такой, не такой народ, не такая история, замените нам
народ, будем делать либерализм, а с этим не можем, отказываемся. Должен вам
заметить, что феномен имперского национализма не является специфически русским
или российским явлением. В той же самой Франции, в которой во времена
республики была выдвинута идея народного суверенитета, можно казать,
гражданского национализма, через несколько лет, когда республика начала
потихоньку издыхать, и на месте ее вновь возродилась империя, прежде всего
империя Наполеона, появились куплеты, песни, рассказы о Николя Шовене. Такой
был популярный литературный герой, любимый, народный, преимущественно
позитивный, но вы сами понимаете, что слово «шовинизм» произошло не из России,
оно из Франции. И оно связано с именем этого Николя Шовена, который был
наполеоновским солдатом и восторженно превозносил достоинства Франции, презирая
все другие народы и государства, которые они завоевывали. И вот эта идея
шовинизма, идея национализма как противопоставления своего хорошего другим
плохим сообществам, возникла не в России, она возникла во Франции. Более того,
в России этнизация и шовинизация национализма произошли, опять же, под влиянием
Франции. Вообще, много чего в России произошло под влиянием Франции. Стоило,
может быть, больше рассказывать людям, как это происходило. Скажем,
столыпинские «галстуки» и столыпинская форма борьбы с демократическим
движением, с революционным движением 1905-го года, вплоть до полевых судов, это
было полное повторение того, что делал Тьер во Франции против Парижской
коммуны, просто списана вся модель, вся технология. И шовинизм у русских
славянофилов, впоследствии националистов, в значительной мере был французского
происхождения, так же, как идея «особого пути» была списана с немецкого, и так
далее. Мир был глобальным уже давно, и заимствование это естественный процесс,
который перетекал и происходил. Но так случилось, что современная российская
мысль… Если вы сейчас откроете статьи известных наших авторов, Кирилл Рогов,
популярный экономист и публицист, политолог, недавно я читал его статью про
русский национализм. Что такое национализм? Это эгоизм, это идея
исключительности, идея противопоставления своего хорошего чужому плохому. Эта
идея возникла в России в качестве базовой в значительной мере под влиянием
Владимира Сергеевича Соловьева, которого называли Пушкиным русской философии,
выдающегося, популярного человека, сына известного историка. Он понимал
национализм так, как он ему достался в то время, когда он боролся со
славянофилами, когда это уже был национализм шовинистический. Никакого другого
национализма не знал Владимир Соловьев, и он понимал под национализмом только
шовинизм, поэтому и идею нации путал с национальностью, этничностью. И поэтому
он говорил: «Нация – это низший принцип проявления реакции, противоречащий
разумному ходу истории, попятное движение, а национализм явление исключительно
разрушительное, национальный эгоизм». А меня спросите, как я отношусь к
шовинизму? Точно так же, как Владимир Соловьев. К шовинизму я тоже отношусь как
к идее абсолютно разрушительной, как к идее совершенно не совместимой с тем
самым либерализмом, о разводе которого с нацией и национализмом я вам сегодня и
рассказываю.
Главная мысль, которая
должна была бы осесть у вас после этой части моей беседы, состоит в том, что
так было не всегда, что исходно у понятий нации и национализма было совершенно
другое значение, то, которое абсолютно необходимо сегодня. Я скажу несколько
слов о значении возврата к идее гражданской нации и идее гражданского
национализма для сегодняшнего дня, для выхода из кризиса который сегодня есть. Он
только начался как экономический, мы ощущаем, что он пока экономический, да еще
такой, раннеэкономический, он еще даже не в полном виде. Мы не ощущаем, что это
кризис варваризации культуры, полного отката к идеям мракобесия, чего-то такого,
чего Россия не знала с 30-х годов, может быть, 20-го века. Не было такого
периода, как я уже сказал, варваризации культуры и отсутствия какой либо
альтернативы. Отдельно мы об этом поговорим, будут у вас вопросы, и так далее. Люди
сегодня сплачиваются вокруг идеи негативной мобилизации, мобилизации «против».
А сплочение рекордное, Левада-центр показывает, что никогда за 25 лет
наблюдений такого уровня ксенофобии в России не было, причем, по всем
направлениям: против Запада, против врагов внутренних, против соседей, против
всех. Высочайший, тотальный уровень недоверия и страха. Возникает вопрос: каким
образом из этого выходить, и какую роль в этом играет проблема нации?
Могу вам сказать, что
в начале 2000-х годов, совершенно неожиданно, в России появился национализм, какого
никогда не было в истории страны, никогда, абсолютно новый. Потому что он
формировался, он конструировался как оппозиция старому, сознательно
противопоставлялся старому. Во-первых, он был оппозиционный, антисталинский,
власти инкриминировались не только ее традиционные преступления против русского
народа, раскулачивание, расказачивание и тот факт, что ГУЛАГ на 90% был населен
этническим большинством. Но и новый русский национализм вышел из идеи, что
русское большинство выиграет у демократии. Вроде бы, не глупая и вполне
понятная идея. Если мы большинство, то при честных выборах мы победим, так
считают этнические националисты. Мы должны быть впереди. В этом смысле,
русскому национализму демократия не вредна.
Второе –
антисемитизм. Если вы читали и анализировали, то могли бы заметить, что никто,
ни одна политическая сила, включая либералов, не выступал со столь резкой,
решительной критикой большевизма, как новый русский национализм, для которого
это было просто исчадие ада и один из главных врагов. Антиимперский характер.
Так случилось, что именно национализм, пожалуй, первым осознал тот вред,
который несет имперская идеология. Еще недавно, до Крыма, до нынешних событий,
до идеи восстановления России тем путем, каким это сегодня происходит, в
либеральных кругах антиимперских идей не было.
В 2004-м году я издал
книгу. Была бы тут Ира Ясина, я бы сказал спасибо ее папе, который, будучи в
фонде «Либеральная миссия», финансировал ее. Но ее нет, поэтому про это не
скажу. Так вот, книга называлась «Между империей и нацией». Читали ее два с
половиной человека из числа специалистов по проблеме теории наций и
национализма. Никого в массовом плане она не заинтересовала. А сегодня люди,
которые ничего этого не знали, на всяких общественно-политических сборищах
говорят: «А вы что, не знаете, что у нас имперское сознание? Пока не преодолеем
имперское сознание…», и так далее, и тому подобное. Сегодня они вспомнили,
что, оказывается, есть имперское сознание.
Так вот, имперское
сознание было у очень многих народов: у британского, у турецкого, у немецкого,
у австрийского, у французского и т. д. И всегда по законам, которые
известны уже полтора века, со времен Ренана, выход из имперского сознания
происходит из национального сознания. Противоположность империи – это
гражданская нация.
Те, кто у меня будут
учиться, еще обязательно прочитают Ренана на семинарах, а остальным скажу, что
не мешало бы почитать его в интернете. Это знаменитая его лекция 1883-го года,
где хорошо описано, почему не может быть нации в империях. Как? Потому что там
нет граждан. Только с появлением граждан появляется нация. Недостаточно
провозгласить себя нацией, и недостаточно провозгласить себя гражданами.
Санкюлоты провозглашали себя гражданами еще в 18-м веке. А потом через 8
революций Франция пробивалась к понятию гражданства и понятию нации. Точно так же,
как это делает Россия. Ничего специфического, сложного в таком движении нет.
Так вот, мне понятно,
почему идею антиимперскости первыми подхватили в движении, самом, казалось бы,
отвратительном, в националистическом. С некоторыми я недавно еще не то чтобы не
сел за одним столом, в одном зале не стал бы находиться. Люди, которые
преследовались по суду, по 282-й статье – разжигание национальной ненависти.
Сегодня часть из них входит в национал-демократический альянс
Шеропаева-Лазаренко, единственный. Ни либералы, которым положено бы выдвинуть,
ни власть, которой тоже положено бы выдвинуть. Она где-то записала в проекте
«Стратегия национальной политики» идею гражданской нации, но не понимает, что
это такое, для нее это способ имитировать, что наша империя – это нация. Что
наша империя – это федерация. Именно националисты из этого числа пришли к
выводу, что без формирования гражданской нации мы с места не сдвинемся.
Я пропускаю рассказ про других
националистов, про их демотиваторы. Я только вам хочу сказать,
полюбопытствуйте, откройте любой поисковик, скажем, yandex.ru, и наберите слова:
либералы, картинки. И увидите, что 99% этих картинок – это демотиваторы, в которых либерасты работают на руднике, в
будущем, их заставляют Родину любить, в которых товарищ Сталин им дает по
мозгам, в которых они дебилы. Ну, конечно, они содомиты и прочее, т. е.
самые дрянные и гадкие. Хоть один либерал нарисовал бы противоположную картинку?
Нет, мы больше по словесной части, по активности –
слабовато будет.
Реплика:
Извините,
пожалуйста, я вас перебью, а как же «ватник»?
Эмиль Паин:
Вот-вот, я
сейчас перейду к «ватнику», сейчас я перейду именно к этому. Я пропускаю все
свои рассказы, все мои анализы (мы провели большое исследование в интернете), и
только покажу одну картинку.
Должен вам сказать, что в 2011-2012-м
году новый национализм по своей активности в интернете был впереди. Сейчас вам
покажу, очень кратко, не имея возможности подробно рассказывать все эти формулы.
Просто тут выделены разные группы националистических объединений в Рунете. Уж
поверьте мне на слово, самые высокие «столбы», самая высокая активность была
как раз характерна для нового русского национализма. Если старый весь был
красно-коричневым, т. е. левым, то новый называл себя правым и был
проевропейским. Новый, который был готов, и реально, так или иначе, сотрудничал
с либералами на площадях и митингах, многократно опережал по активности все
другие группы и имел некие перспективы на то, чтобы вытеснить собою старый
имперский национализм.
Если бы не случился Крым. Кстати
говоря, к Майдану отношение было преимущественно позитивным. И сегодня, в День
русского единства, антиимперская часть этого марша была вдвое больше, чем
проимперская, несмотря на то, что великий национальный герой Стрелков лично
пригласил участников на митинг за ДНР и ЛНР. Тем не менее, противоположный
митинг был тоже не очень большим, но все же вдвое больше, чем первый.
А теперь о «ватниках». Сегодня
сложились две разновидности имперского сознания. Одна очевидная, понятная, это
та, которую ругают либералы. Это «охранители». Это идеология активного
сопротивления. Это та идеология, которая считает, что у нас «особый путь», и
наше крепостное право, «рабство дикое», как называл Пушкин, это наша духовная
скрепа. Мы должны этим сильно гордиться. С этой частью все понятно. И
противоположная часть, которую я называю «отчаявшиеся», которые хотели бы
перемен, но не верят в таковые по плохой природе русского сообщества. Они тоже
говорят о рабском сознании: «народы», «рабы», «ватники», «тупые туземцы», «дурнокровки»,
«анчоусы», «рашисты» и т. д. Есть такое, что я произнести не могу в вашем
пристойном сообществе. Вот это и есть главная проблема. Количество людей, не
верящих в саму возможность перемен, среди тех, кто, казалось бы, должен их
как-то обеспечивать, является, на мой взгляд, главным, основным тормозом в
развитии. Более того, не только сегодня, но и на протяжении всех тех периодов,
которые были. Так было в истории России, что несколько раз либералы были у
власти. И не только в 90-е годы. И в 1917-м году Временное правительство на 90%
состояло из представителей конституционно-демократической партии.
Потом генерал Деникин
писал, что общество, в том числе все офицерство, целиком полагалось на Временное
правительство и поддерживало его. Если бы оно само верило в то, что может
выиграть! Но оно не сильно верило, как не верят в это новые политические
деятели. Латынина говорит о том, что общество не доросло до демократии, ему
нужно некоторое аристократическое правление. И наш начальник Конституционного
суда говорит о том же самом. И пойди, разбери, кто их них «за», а кто «против».
Выдающийся политолог
Карл Вольфганг Дойч формулировал: «Нация – это общество, овладевшее
государством и сделавшее его орудием реализации своих общественных национальных
интересов.
Другой политолог,
Данкварт Ростоу, в начале 70-х годов пришел к выводу о том, что демократия
может произойти и в обществе, которое не прошло множества ступеней
экономической модернизации. Много других элементов может быть пропущено, а
демократия может быть усвоена обществом. Единственным, подчеркиваю,
единственным предварительным условием демократизации, все остальные наступают
уже в процессе становления демократического сообщества, является национальная
консолидация. Он писал об этом очень образно. Народ может решать, если вначале
решит, кто такой «народ». Вначале нужно самоопределиться, кто есть этот самый
субъект, за которым записано, что он источник власти. Кто он такой? Кто мы по
отношению к власти? Мы подданные, или мы суверены? Мы и есть те самые
национальные интересы, которые они должны реализовывать. Кого мы в себя
включаем? Мы это только русские, или чеченцы это тоже мы? Или татары тоже мы?
Т.е. без определения в России, кто есть «мы» в территориальном и национальном
плане, тоже невозможно ничего.
И наконец, самое
главное: а что нас объединяет? Только ненависть к другим? Или у нас есть
какая-то позитивная основа?
Когда сегодня мои
коллеги, мои единомышленники ругают народ, который сплотился на основе, скажем,
ненависти, на основе реакционной консолидации, то я спрашиваю: «А что вы
предложили взамен? А была у него какая-то другая основа для позитивного
сплочения?»
Дело в том, что
представление о том, что народ может жить без чувства коллективного
самоуважения – абсурдно. Представление о том, что главная идея – «почини забор»
или «не гадь в подъезде» – абсурдно, это не объединяет. Это заблуждение,
представление о том, что экономика сама собой, рынок сам собой. Народные массы
сами собой, средний класс сам собой. Ничего само собой не делается. Необходимо
очень серьезное усилие для того, что бы произошли изменения. Необходимы некие
базовые ценности, которые будут разделять не все 100%, но значительное
большинство, даже если случится так, что в условиях полной апатии опять придут
к власти какое-нибудь временное правительство или либералы.
В нынешних условиях
все распалены, и ни одна сила не выводит больше двух тысяч, даже у либералов
получается больше.
Так вот, при высокой
пассивности прийти к власти можно, удержать её нельзя. Нельзя, потому что, так
или иначе, надо опираться на то самое большинство, оно должно быть с тобой
каким-то образом солидарно, для того, чтобы действовать. В этом смысле, без
понятия «нация» и без реальной гражданской нации никакого рода политические
преобразования и экономические, строго говоря, и экономическая модернизация
невозможны. В этом смысле я согласен Данквартом Ростоу, даже в еще более
широком смысле.
Единственным
предварительным условием не только демократизации, но и модернизации, является
национальная гражданская консолидация.
Вот все, что я хотел
вам рассказать.
Да, слушаю вас внимательно.
У меня тут еще есть записи. Останется
время, я расскажу, как в современной блогосфере, о чем думают антиимперские
националисты сегодня. Это любопытно и смешно. Если останется время, я зачитаю.
Михаил Постников, Пермь:
Эмиль
Абрамович, здравствуйте, меня зовут Михаил Постников, я ученик Высшей школы
экономики, пермского филиала, член дискуссионного клуба. Вы сказали, что
русский национализм, в отличие от украинского и польского, в первую очередь был
имперским. А как же идеи Польши о становлении Речи Посполитой от Балтийского до
Черного морей?
Эмиль Паин:
Не понял,
вопрос сформулируйте. Что значит «как же»? В чем противопоставление? Вот, он
был имперским, а как же Польша? В чем альтернатива?
Михаил Постников, Пермь:
Вы просто
сказали, что польский национализм не был имперским.
Эмиль Паин:
Нет, я сказал,
что русский был имперским. В теории наций чаще всего национализм рассматривают
как национализм антиимперский, беря за основу те движения, которые
формировались в борьбе с завоевателями, с империей. Начиная от нидерландского
национализма и, разумеется, польского, который формировался, главным образом,
сплачивался идеями выхода из империи. В нем могли присутствовать и, наверняка,
присутствуют идеи памяти. Речь Посполитая пропала так давно, что о ней помнят
только в сказках, так что сплотиться восстановлением очень трудно. Уж во всяком
случае, с 30-х годов 19-го века польский национализм был антиимперским. Это
была главная доминирующая основа. Этим он объединялся. «А вот мы выйдем и
создадим страну от моря и до моря» – это дополнительный, может быть, его
элемент. Еще раз говорю, что имперский национализм не является сугубо
российским изобретением. Французский шовинизм был имперским национализмом.
Немецкий национал-социализм, особенно в период Третьего Рейха, был, конечно же,
имперским национализмом. Но большая часть малочисленных национализмов, таких,
как польский, украинский, грузинский и т. д., складывались как
антиимперские. Это объединяло их.
Алексей Гаврилов, Волгоград:
Добрый день,
мен зовут Алексей, я студент Волгоградского государственного университета. Во
время вашей лекции звучали слова: национальность, нация, народ. Где сегодня
грань между национальности, нацией, народом и этносом, в вашем понимании?
Эмиль Паин:
Идите ко мне на
курс, как раз за два модуля я смогу вам объяснить и ответить на эти вопросы.
Как уложить два модуля в пять минут? Это труднее, но попытаюсь.
Сегодня в науке больших проблем не
существует. Существует большая проблема с том, что люди книжку редко открывают.
Я не смогу заменить книжку. Почему? Потому что все, что вы спросили, вы легко
найдете, даже в интернете, если поищете. А кратко, просто наводка: этничность
сегодня рассматривается, прежде всего, как элемент самосознания, как тип
общности, который исходит из представления об общем происхождении. Даже, если
это представление мифологическое, например, мы все произошли от волчицы, или от
дуба, или от варягов. Как только мы начнем искать это общее происхождение,
оказывается, что оно мифологично. Рюрик – миф, варяги — в большей или меньшей
степени миф, и т. д. И все остальные представления о происхождении от
Адама и Евы мифологичны. Этничность – это то сообщество, которое сплачивается
именно этим. Как правило, оно характеризуется тем, чтобы держалось в сознании,
что мы с тобой одной крови, общего происхождения. Необходимы зацепки. Эти
зацепки лежат в культуре. И там, где этнос сохранил специфичность (кстати, не
всегда это бывает) языка и того, что можно назвать культурным кодом, это не
мифологическое понятие, это не мистическое понятие, а вполне ясное. Если будут
потом вопросы, я расскажу немного о том, что такое «культурный код». Так вот,
там, где сохранился культурный комплекс, там сознанию легче поддерживать
представление, что мы с тобой некоего общего происхождения.
Я недавно слушал выступление одного из
наследников императорского дома, который живет в Америке, работает в Гарварде,
по-русски ни бум-бум, внешне самый обычный гарвардский профессор, но он помнит,
что он русский. И, в общем-то, этого достаточно. Это последний предел
этнического: помнить, какого ты происхождения, или иметь эту идентичность,
наряду с другими.
Национальность – не употребляемое
советское выражение – ушла с пятым пунктом в паспорте. Когда-то в паспорте
записывали национальность. Валуев предложил эту идею, и Сталин не отказался.
Так до Ельцинских времен существовало. В интернете вы найдете, что это именно я
предложил, все националисты знают, что именно Паин, когда был советником Президента,
отменил пятую графу, национальность. Рассказываю вам. Честное слово, я не был против
отмены. Но я понятия не имею, кто её отменил. Не предлагал, не знал, услышал по
радио, как все остальные. Тоже буду догадываться, кто это сделал. Это, что
касается национальности – отживший, не используемый термин, характеризовавшийся
для самоидентификации по документам.
Нация. Потихоньку, постепенно, даже в
официальном языке приживается. У нас множественное понятие нации. Как вы
понимаете, Национальный олимпийский комитет, Организации Объединенных наций, и
русская нация или татарская нация – это три разных понятия нации. Так что, у
нас есть множественное понятие этой самой нации.
Постепенно не только в научный и
политический обиход входит понятие политическое – гражданская нация. Не все еще
понимают, что это такое. Даже академик Тишков и я по-разному это понимаем. Для
него это все жители одного государства. А я говорю, вслед за Ренаном, что в
империи не может быть наций. Недостаточно быть жителем государства и иметь
гражданство, чтобы считаться нацией. Для понятия политической гражданской нации
нужны некие институциональные основы, т. е. гражданство, нужна активность.
И нация – это, все-таки, не то же самое, что гражданское общество. Это
гражданское общество, соединенное некими идеями, некой памятью об общем, некой
системой символов. Не существует единых символов. Для русских завоевание Казани
это великий подвиг, а для татар – великое несчастье. Это не общий символ. Что
для русского Ермак, то для якута смерть. Это разные символы, они не общие. И
пока не будет общих символов в прошлом, а самое главное, в будущем, некой
системы целей, которую поддерживает это самое сообщество, гражданской нации не
будет. Если «галопом по Европам», вместо модуля за пять минут, это примерно так
будет.
Никита Анер, Казань:
Добрый день,
Никита Анер, Казанский федеральный университет. Для начала хотел бы сделать
несколько ремарок по поводу Вашего выступления. Вы упомянули про то, что Временное
правительство было достаточно либеральным. А Вас не смущает, к примеру, то, что
временное правительство дало гарантии русской православной церкви, что она
сохранится в качестве государственной религии, что она сохранит свои позиции?
Второе. Зачем упоминать Латынину в нейтральном ключе? Она является, на мой
взгляд, чистым шовинистом, такой антирусской фашисткой. А третий вопрос – почему
Вы не рассматривали экономические причины появления наций? Все-таки, нация –
это, прежде всего, потребность к сплочению внутреннего рынка под единым
государством. Обособление буржуазного рынка.
Эмиль Паин:
Ясно. Значит,
вопрос, почему чего-то не сделал, не имеет смысла вообще, потому что я не
сделал больше того, чем сделал. Даже если бы я рассказал это в пределах модуля,
то чего-то я все равно не дорассказал, сказал бы, прочтите еще и это.
У меня были определенные ориентиры. Я
хотел показать социально-политические, психологические аспекты, а не
экономические, которые существуют. Идея того, чем сплачивается нация, не имеет
окончательного решения, поэтому нельзя говорить, как это так, все знают. Нет,
дорогой мой. Не все знают, и это не общепринято. Это одна из версий. Что именно
экономические связи и общий рынок. Вот, если по товарищу Сталину, то там – да,
марксистко-ленинская концепция нации: сначала появляется единая экономическая
система. А другие идеи, в том числе и ренановская, исходят в большей мере из
культурно-психологических аспектов. И я тоже полагаю, что вначале формируются
культурно-психологические особенности, и они формируются еще в
докапиталистическую эпоху, могут быть, в дорыночную. Именно поэтому
нидерландская, голландская нация начала складываться в борьбе с испанцами вне
того, что было связано с экономическими рынками и т. д.
Итак, это первое, почему я не затронул
эту идею. Потому что мой основной тезис был «я думаю», и это был тезис борьбы
со стереотипами. В том числе, и с вашими стереотипами, которые вы сейчас
продемонстрировали. Вот набор некоторых стереотипов: Латынина, на ней повешен
ярлык и т. д. Это очень неоднозначная фигура. Вы, молодой человек, тоже
неоднозначная фигура. А она заслужила, чтобы к ней с еще большим пиететом
относились, потому что ее не зря слушают тысячи людей, и не зря она ведущий
комментатор и «Новой газеты» и «Эха».
И по поводу, как это вы так назвали… Я
назвал так, как сегодня называют ту или иную партию, победившую на выборах. Она
себя зарекомендовала как левая, она называлась левой. И говорят: «В государстве
N к власти пришли левые». Потом выясняется, что какие же они левые? Они даже не
знают, что такое эгалитаризм. Они себя так назвали, так их определили. Значит,
конституционно-демократическая партия и трудовики, которые составляли 90%
министров Временного правительства, безусловно, в истории и по всем основным
признакам являются либералами. Кстати, совершенно не очевидно, что либералы
должны были так отнестись к религии, как Вы говорите. В разные времена либералы,
приходившие к власти, очень по-разному относились к религии. Сказать, что
существует какой-то определенный стандарт либерального отношения к религии,
категорически невозможно. Более того, уровень религиозности либеральных
деятелей в США просто не сопоставим с антирелигиозностью российского
сообщества. Ingodwetrust – написано на их «иконе», называемой
долларом. Религиозность не является сильной преградой для того, чтобы
называться либералом. По крайней мере, в большинстве стран так это считается. А
ваше выступление интересно именно напором на набор стереотипов, которые есть не
только у сообщества. У каждого человека есть набор, который выдается за истину.
А Вы сомневайтесь, что вы носитель абсолютной истины, и все ваши представления
обязательно такие. Это мой совет как старшего человека младшему человеку.
Дальше вопросы.
Ведущий:
У нас, к
сожалению, время уже истекло. У нас остались, минимум, еще два вопроса. И если
Эмиль Абрамович не против, ребята просто в перерыве подойдут.
Эмиль Паин:
Хорошо, не
против.