Как и зачем писать о культуре в эпоху Твиттера.

Михаил Владимирович КАЛУЖСКИЙ
Журналист, продюсер специального проекта издательства “Corpus”

Ведущая:
Михаил Владимирович Калужский приехал к нам для того, чтобы поговорить на тему «Как и зачем писать о культуре в эпоху Твиттера». Что это значит, я не знаю. Напомню, что Михаил Владимирович – журналист и продюсер специального проекта издательства “Corpus”.

Михаил Калужский:
Было бы забавно руководить одним проектом в издательство. Книжек надо выпускать много. Поэтому я занимаюсь специальными книжками, которые требуют специального изготовления, специальных иллюстраций и так далее.
Почему я буду говорить о том, о чем буду говорить? Потому что я нахожусь по обе стороны баррикад. С одной стороны, я издаю книжки. С другой стороны, я о них пишу. Это некоторое забавное состояние, потому что, с одной стороны, когда ты выпускаешь книгу, то хочешь, чтобы она дошла до читателя. Чтобы она дошла до читателя, о ней надо рассказать. И всегда возникает вопрос: а как же о ней рассказать? Кому о ней рассказать? Где о ней рассказать?
Скажите, пожалуйста. Если вы собираетесь идти в кино или покупать книгу, где вы ищите информацию о том, какую книжку купить? В Интернете. Прекрасно. Это примерно то же самое, что по телефону. В Интернете же много всего.

Реплика:
У друзей.

Реплика:
В поисковике.

Михаил Калужский:
Вы сейчас примерно сформулировали то, о чем хотелось бы поговорить. Ресурсов много. И как понять, квалифицированные ли они. И еще одна существенная вещь – где мы ищем. Вы молодые люди, не знаете анекдот, который уместен к ситуации поиска информации. Это из времен советской действительности, времен дефицита. Человек заходит в магазин и спрашивает: «Здравствуйте! А нет ли у вас мяса?». Продавец говорит: «Нет, у нас нет рыбы. Мяса нет в магазине напротив». Это ситуация не только советского дефицита, а ситуация поиска авторитетной информации в Интернете.
Интернет большой. Кто-то оставил отзыв на форуме, который может индексироваться в силу каких-то обстоятельств интенсивнее, чем некоторая экспертная оценка. И человек, который собирается написать нечто о книге. Нечто – потому что совершенно непонятно, нужно ли писать рецензию, нужно ли писать колонку, нужно ли писать короткий отзыв «я прочитал эту книжку, она замечательная». Оказывается в ситуации слишком большого выбора. Который, зачастую, хуже, чем отсутствие всякого выбора.
Замечательный итальянский писатель-культуролог Умберто Эко как-то сказал, что между современным воскресным приложением к «Нью-Йорк Таймс» и газетой «Правда» советских времен почти нет разницы. Ни там, ни там нельзя найти информацию. В газете «Правда», потому что там ее не было. В «Нью-Йорк Таймс», потому что она такая толстая, и ее слишком много, и на поиск информации нужно потратить слишком много времени. Это та ситуация, в которую мы с вами сегодня попали, хотим мы этого, или не хотим. Иногда нам кажется, что это фантазия.
Но правда заключается в том, что у нас огромное, не структурированное информационное поле, и у нас очень мало времени. У нас катастрофически мало времени, потому что в тот момент, когда мы начинаем искать информацию о своей книжке, мы должны четко отдавать отчет, что это время не потрачено на чтение той или другой книжки.
Что с этим делать? Не вполне понятно. Совершенно непонятно, что делать со сферой, которую мы традиционно привыкли считать главным носителем информации. А именно – масс-медиа. Некоторое время поговорим о том, что происходит с масс-медиа, потому что с ними происходит чрезвычайно любопытное. Это та самая ситуация, когда завтра уже наступило. Оно наступает, в общем, каждое мгновение. Изменения очень быстрые. И я не случайно в качестве тизера упомянул Твиттер, потому что это довольно экзотическая штука.
Твиттер – это платформа для микроблогинга. Это такая штучка, которая позволяет постить сообщения не более 160 знаков. И которая удобна для того, чтобы на нее посылать сообщения с мобильного телефона. Значение твиттера, который некоторое время был милой игрушкой, как и все остальные блоги, куда все писали, что «у меня сегодня насморк», «у меня прекрасное настроение», «я прочитал такую-то книгу».
Все осознали, что это такое в декабре, во время терактов в Мумбаи. Потому что 90% информации, которую мы узнали о том, что происходит в Мумбаи, мы узнали благодаря местным блоггерам, которые бегали по городу с мобильными телефонами и посылали сообщения на свои твиттеры. На второй день теракта и, соответственно, контр-террористической операции, большие СМИ перестали изображать из себя больших. Например, сайт Би-би-си, как и сайт Си-эн-эн, они стали давать ссылки на твиттеры бомбейских людей, которые давали информацию с опозданием на 3-5 минут. То есть, главными источниками информации о том, что происходит в Бомбее, для нас были твиттер и флик. Куда точно так же люди моментально выкладывали фотографии горящих гостиниц, индийского спецназа, бегущих террористов, жертв и так далее.
Не все это назвали революцией. Но это событие было революцией. В двух смыслах. Во-первых, большие СМИ признали, что они не могут столь же оперативно, как маленькие, никому прежде неизвестные, блоггеры, которые и не стремились выполнять функцию журналистов. С другой стороны, все в очередной раз заговорили о том, что блог – средство самовыражения, конечно. Но, в общем, он еще и то, что называется социальная журналистика. Когда непосредственный участник событий, минуя гигантскую цепь советников, которая существует у любого большого СМИ, сообщает информацию о социально значимом событии таким же, как он или она.
Тогда возникает вопрос: вообще, зачем нужна эта надстройка, большой посредник между отправителем и получателем информации, то есть, традиционные СМИ? И нам очень важно понять, что происходит с традиционными СМИ. Вот об этом и поговорим.
Без понимания того, что происходит с традиционными СМИ, мы не можем ответить на вопрос: что ваш покорный слуга будет делать, когда ему захочется написать о новой замечательной книжке? Куда писать? Как писать? И для кого писать?
В декабре произошла революция, связанная с ролью, в частности, микроблоггинга. Но главная революция последнего времени произошла еще в 2003 году, когда 2 из 4 крупнейших британских газет. Левая, очень либеральная “Independent”, и более консервативная “Times”, пошли на эксперимент, который казался довольно рискованным. Обе газеты стали почти синхронно выпускать в свой каждый номер в двух форматах. Один – в большом формате, как «Известия», а другой в таблоидном. Они были абсолютно идентичны по содержанию. Издатели, которые пошли на этот эксперимент, исходили из того, что газету маленького формата удобно читать в метро, удобно засунуть в сумку или в карман, удобнее разворачивать в машине, пока стоишь в пробке и так далее.
За следующие 6 лет, которые прошли с этого момента, этот эксперимент повторили очень многие. В России это сделала «Комсомолка», в частности. Что произошло в результате этой форматной революции? В сентябре “Independent” пошла на этот эксперимент, а через пол года произошел рост тиража. Что очень странно. Потому что, вообще-то, с 2000 года тиражи газеты по всему миру, за исключением растущих рынков типа Индии и Китая, Бангладеш, Индонезия и пр., тиражи газет либо падают, либо стагнируют. Революция заключалась в том, что, может быть, впервые за время существования газет фактически с XVIII века, издатели задумались об удобстве для пользования. И помимо того, что тиражи газет, которые вслед за “Independent” и “Times” пошли на этот эксперимент, выросли, соответственно, подросли их рекламные доходы, весь мир традиционных СМИ задумался о том, что мы предлагаем конечному потребителю – читателю. Насколько мы должны следить за его интересами и потребностями. И стало ясно, что дело не только в содержании. Это тот случай, когда размер имеет значение. Только в данном случае меньший размер.
После 2003 года началась новая волна исследований, что мы на самом деле читаем, что привлекает наше внимание, на что мы тратим наше время. Вот данные, которые привела компания, которая принадлежит одному из главных дизайнеров мира, американцу Марио Гарсиа. Мы читаем короткие новости. Мы, можно сказать, читаем иллюстрации. Мы читаем подписи под ними. И мы почти не читаем большие тексты.
В начале XXI века стали проводиться эксперименты по слежению. На голову навешивается штука, похожая на очки, которая следит за потоком вашего чтения. На чем вы задерживаете взгляд. Что вы проскакиваете. Оценивались и газеты, и чтение Интернета. Интернет читают больше, чем большие газеты. Таблоид в данном случае – это не оценочная характеристика, не «желтая пресса», а газеты маленького формата. Альтернативная форма подачи, это все, что не связано с традиционной подачей «текст плюс картинка». Это графика, какая-то хитро придуманная навигация, это большее количество цвета. В общем, все мы любим картинки. А когда мы проводим время в Сети, нам нравится щелкать мышкой по панелям и кнопочкам.
Исследование проводилось американским институтом, который является большим ресурсным центром для тех, кто занимается печатной прессой. Можно посмотреть, как это делалось.
Что, вообще, происходит с газетами? Уже 10 лет тиражи газет в мире не растут. На рынке доля рекламная съежилась, но реклама стала стоить дороже, поэтому доходы выросли. Из того, что было сказано, вытекает. Либо мы, газетчики, меняем дизайн, стараемся быть привлекательнее, печатаем красивые заголовки, большие картинки. Либо на нас не обращают внимания.
Что меняется в мире? Газет становится меньше. В то же время мы переключились с газет на мобильные телефоны. Думаю, это касается не только японских детей. Это тоже забавный факт. 17% американцев, у которых сегодня есть плей-стейшен, старше 50 лет. Есть основания полагать, что не все они пенсионеры, многие из них работают. Приходя домой, они возятся не с детьми и внуками, а играют с плей-стейшен. Соответственно, это время они не тратят на чтение газет. Поэтому понятно, почему сократилось количество вечерних газет. Количество утренних газет осталось примерно тем же самым.
Это все реалии, которые между собой связаны. Казалось бы, плей-стейшен не имеет никакого отношения к проблеме того, как писать о книжках. Но имеет самое непосредственное. У нас есть один главный ресурс, во имя нашей человеческой жизни, — наше внимание. И ситуация, которая актуальна для масс-медиа, и не только для них, но и для блогосферы, она связана с тем, на что и сколько мы тратим времени своей жизни. Что мы читаем, во что мы играем, как мы коммуницируем друг с другом.
В прошлом году альянс американских исследователей стал изучать феномены, связанные с тем, сколько людей играет сегодня с плей-стейшен, сколько времени мы проводим с мобильными телефонами.
Есть термин «третий экран». Первый экран – это телевизор. Второй экран – это компьютер. Третий экран – это либо мобильный телефон, либо игровая приставка, либо гаджет типа ай-фона, где уже есть все вместе. И третий экран это то, что, на самом деле, интереснее всего. Потому что третий экран может выполнять функции и первого, и второго.
Вот что говорят американцы, которые были участниками этого исследовательского проекта. Это понятная и предсказуемая оценка. Интернет отвлекает. Интернет – не лучшее из способов время препровождения. Там гигантская информация по поводу наших ощущений, наших оценок, впечатлений. Это некоторая группа консервативно оценочная, и понятно, что она принадлежит, скорее, к эпохе, когда в Лондоне было 14 вечерних газет. Но важно понимать, что эта точка зрения до сих пор присутствует, она будет присутствовать еще долго. Конфликт восприятия, конфликт способа отношения к действительности будет длиться еще долго.
Что на этом фоне происходит у нас? Прежде всего, надо сказать две важных вещи. Все цифры, которые касаются медиа-потребления в России, они более или менее условны. Потому что медиа-измерение в нашей стране находится в плохом состоянии, потому что ими занимаются мало. Кроме того, некоторые измерители очень ангажированы. Это объективная часть. Субъективная заключается в том, что непонятно, что произошло с наступлением кризиса. Например, у меня будут цифры, которые касаются состояния оценок рекламного рынка. Вот они все с поправкой на то, что так мы считали, пока не наступил кризис. Поскольку сейчас рекламный рынок постепенно превращается в тыкву, то непонятно, что происходит.
Итак, как это было в 2008 году. 7 часов ежедневно среднестатистический гражданин России тратит на медиа. Больше всего – на телевидение. Однако, это очень важная цифра. Впервые в 2007 году Интернет и радио нанесли ответный удар, и телевидение стали смотреть меньше.
Структура. Все население. Это среднестатистический, условный медиа потребитель России. 60% — на телевидение. На втором месте – радио. Дальше – мелкая нарезка. Обратите внимание, что книги тоже здесь. И это правильно. Потому что некоторые исследователи средств массовой информации на Западе относят к медиа-потреблению и то, что мы называем сферой досуга. Это театр, кино, чтение книг. Но, в общем, правильно отнести сюда чтение книг.
Это условное все население. А вот среднестатистический пользователь, который гораздо меньше смотрит телевидение.
По большому счету, это не вполне корректная интерпретация данных. Потому что из нее непонятно, из этих «нарезанных пирожков», что именно в Интернете. Потому что может быть телевидение, которое не смотрят по «ящику». Его могут смотреть в Интернете или посещать сайты телекомпаний, или сайты газет. Это, скорее, говорит не о предпочтении типа СМИ, а о предпочтении канала коммуникации. Первый экран второму экрану.
Вот подсчитанный Фондом «Общественное мнение» рост числа пользователей Интернета. Это предпоследние цифры, потому что по осени он снова это считал. В общем, это все растет очень хорошо и быстро. Именно поэтому нынешнее состояние средств массовой информации находится в таком двусмысленном положении.
Когда мы говорим о СМИ, нужно иметь в виду, что рынок организован двояко. С одной стороны, любое средство массовой информации – не важно, сайт, газета, радиостанция, телекомпания – оно работает на рекламодателя. С другой стороны, оно работает на каждого из нас с вами, на аудиторию.
Что касается рекламодателя. Ему предлагается некоторая продукция, которая привлечет внимание и сформулирует запрос. Что предлагают нам с вами, если мы не продаем пиво и не предоставляем банковские услуги? Исследуется запрос аудитории на что-то. В ответ получается внимание. И после этого предлагается продукция. И любой руководитель СМИ зажат между Сциллой и Харибдой аудитории и рекламы. И там, и там в центре стоит драгоценное время.
Что предполагалось, что будет с рекламой, до кризиса? Оценщики считали, что будет 500 млрд. долл. Исследовательская компания, которая финансируется IBM, считает чуть меньше. «Зенит», американская компания, которая занимается медиа-исследованиями, давала более оптимистичный. Что на самом деле происходит сейчас, я не знаю.
Что происходило в России. К концу 2007 года было подсчитано. В целом – 9 млрд. долл. Ассоциация коммуникационных агентств в России, профессиональный союз всех рекламщиков – общая сумма 9 млрд. долл. Как за год выросло – это очень любопытная цифра. Понятно, что 92% впечатляют. Точно так же понятно, что в абсолютном выражении это гораздо меньшие деньги, чем 31% роста рекламных доходов на телевидении. Тем не менее, есть тенденция. Дальше будет еще серьезнее, именно в связи с кризисом. Интернет дешевле в производстве, но чуть дороже в потреблении. Но мы, как правило, этого не замечаем, потому что компьютер мы уже купили, за связь платим раз в месяц.
Вот еще один тип носителя. Это более или менее стабильно. Прочие – это реклама в кино, люди, которые раздают нам буклетики на улицах и так далее.
Как это росло до кризиса. Самый бурный рост – в Сети. Тут надо вернуться к нашему диалогу. Интернет сам по себе – это, конечно, среда, но и способ доставки сигнала. Конечно, корректнее говорить, если мы говорим о масс-медиа, не об Интернете в целом, а о так называемых новых СМИ. Насколько это определение хорошо, я не знаю. Оно не очень хорошо хотя бы потому, что новые СМИ, они не вполне СМИ. Сейчас мы увидим, почему. Они выполняют не только те функции, которые выполняют традиционные газеты и радио. Они совсем по другим законам организованы. И они иначе развиваются. Более операбельного, более приемлемого названия пока не придумали, поэтому будем говорить о новых СМИ.
Когда мы говорим о новых СМИ, надо иметь в виду, что это, чаще всего, третий экран. И это чаще всего принципы социальной журналистики. Может быть, даже не в российском, а в западном понимании. Не в том, что она социально озабоченна или касается социальных проблем, а в том, что это непосредственный контакт между источником информации или производителем информации и потребителем информации.
В первую очередь, третий экран. В них живут новые СМИ. Это виджеты. Объясню. Гаджет – это то, что моно потрогать рукой. Виджет – это виртуальный гаджет. Условно говоря, UT. Каждый экранчик – это виртуальный гаджет. И, как правило, виджеты можно прикручивать к разного рода сайтам, блогам, форумам и пр. Социальная сеть.
Напрасно было бы полагать, что социальные сети – это изобретение последних нескольких лет. Социальные сети существуют давно. Просто наши журналисты обратили внимание на этот феномен в момент появления «Одноклассников» и «Контактов», которые перетянуты с американских образцов. Я бы сказал, что старейшая социальная сеть в России – это «ауто-ру», которое существует чуть ли не с 1996 года. Этот ресурс выполняет функцию социальной сети даже в больше степени, чем те же «Одноклассники».
Но дело не в том, что последние два года все обратили внимание на социальные сети и о них бесконечно говорят. Дело в том, что социальные сети стали выполнять некоторую иную функцию. Ту же функцию, которую выполнял сайт «ауто-ру». Это важное место коммуникации. И коммуникации не только развлекательной, что для нас всех очень важно, но и коммуникации социальной или профессиональной.
Игровые платформы. Хотим мы того или нет, мы тратим много времени на развлечения. Но всякого рода игрушки существуют в той же среде, на тех же носителях, и мирно, как нам кажется, сосуществуют с информацией не развлекательного плана. На самом деле, интенсивный рост всякого рода игровых платформ на разных носителях приводит к тому, что мы меньше времени тратим на те же социальные сети. Но они сосуществуют вместе.
И, наконец, то, что мы научились прикручивать ко всему, чему угодно. Это личные странички в формах сайта.
Но все это было про технику, про технологии. Гораздо важнее то, что с появлением новых медиа, с ростом технической грамотности каждого из нас, с появлением удобных в обращении игрушек – будь то компьютеры, телефоны или ай-фоны – стремительно начинает размываться граница между автором и пользователем. Сказать, что большие СМИ этим не пользуются, было бы неправильно.
Тут впереди всех британцы. Если не ошибаюсь, в 2004-2005 году британская газета «Гардиан» перевела всех своих иностранных корреспондентов, публикующихся на сайте, в разряд блогеров. И эти люди уже пишут не столько репортажи с места событий, сколько пишут свои каждодневные впечатления: «Я побывал там, повидал то-то. Я поговорил с таким-то политическим деятелем, вот фрагмент его интервью. Большое интервью читайте в газете». Тут бесконечный поток совершенно нового формата.
Всем известный термин «неформат». Это содержание, которые создается не писателями, а читателями. Аббревиатура UGS попадется вам неоднократно. Понятно, интерактивность, мобильность, что чрезвычайно важно. И популярность микроблогингов, их достоинство именно в этом. Это увлекательная вещь.
Несколько лет назад я был свидетелем того, как мой коллега говорил в регионе на совещании, где были руководители местных отделов культуры. Он говорил, что нужно развивать креативные технологии, креативную индустрию. И встала местный министр культуры, дама в годах, и сказала: «У нас все в порядке с креативными индустриями. У нас есть керамисты, ложкари и так далее. Народные промыслы». Мой коллега сказал: «Полагаю, что народными промыслами 2005 года является не керамика и ложки, а веб-дизайн». Я думаю, что он абсолютно прав. Потому что керамика уже, скорее, — хобби для тех, кому это нравится. А веб-дизайн это то, чем мы все занимаемся так или иначе, когда изобретаем более убедительный смайлик или раскрашиваем фотографии, чтобы поместить в сети. Со всеми существующими виджетами и превращением блогов в логи (видео – логи) возможность конструировать становится все более привлекательной. И все более нас занимает.
Про социальные СМИ я уже сказал. Говоря про социальность, я имею в виду не социальную тематику, а непосредственность коммуникации. И во всем этом мы зависим от технологии, что немаловажно. В тот момент, когда нам отключат свет, все это перестанет существовать.
Про блоги. С ними все более-менее понятно. Этим мы все увлечены. Что с ними происходит. Я уточнял эту информацию вчера вечером, думаю, сегодня уже больше. Вчера в полночь на блого-Яндексе было 8435480 блогов. Интересно, что с этим происходит с точки зрения взаимодействия блогов и больших СМИ.
Ресурс и маркетер, американцы, которые специализируются на маркетинге в Интернете и, соответственно, не считают очень многое, что связано с электронной коммерцией, с электронными СМИ. Здесь сказано, какие информационные источники наиболее важны для пользователей Интернет. Это очень забавная ситуация, потому что Интернет и «сарафанное радио» гораздо важнее, чем большие СМИ. Радио. Не надо забывать, что это американские данные, а там больше машин, а в машинах мы слушаем радио, а не пользуемся Интернетом. Эти цифры не подтверждают тезис о том, что эти СМИ социальны. Непосредственный контакт и/или Интернет, оказывается, важнее, чем новости кем-то интерпретированные.
Если блоги столь популярны, очевидно, что туда приходит реклама. У нас это немножко иначе. Лучше происходит в США. Когда мы говорим, что в Америке немножко не так, надо понимать, что уровень развития доступности технологий очень велик и у нас. И у нас, вполне вероятно, скоро будет не так же, то похоже. Надо смотреть на эти цифры как на некоторую тенденцию.
Итак, половина не размещают рекламу в блогах, 46%. И очень многие размещают. Поисковики, непосредственная реклама, линки. 6% берут деньги за то, что они о чем-то рассказывают. 4% — это блоги больших рекламных компаний.
Соответственно, где приоритеты новостей для блогеров? 71% блогеров говорят, что самый серьезный источник информации – это блоги. Это совершенно очевидно. 51% говорят, что получают новости и развлечения из блогов больше, чем из традиционных СМИ. Это за последние 5 лет. Почти половина говорит, что блоги – это такие же по ценности источники информации, как традиционные СМИ. 43% говорят, что получают больше новостей и информации из блога, чем из других источников. 37% говорят, что блоги лучше написаны, чем традиционные статьи. 21% — самая радикальная точка зрения: в течение следующих 10 лет газеты не выживут. Ну, посмотрим, что из этого получится. Забавно, что 1/5 часть блогеров настроена так радикально. Думаю, у нас будет примерно то же самое.
Следующий шаг, который наступает после того, как наше внимание привлекли блоги, — это микромеды. Это медиа, которое мы сами себе конструируем, когда хотим с утра почитать. Здесь немножко музыки, здесь немножко книжках, здесь о том или ином фильме, и здесь немножко о политике. Естественно, и там, и там, — блоги, а не статьи. Блоги, а не телеканалы. Мы смотрим не все, что нам предлагает ящик, когда мы его включаем, а то, что мы сами выбираем.
Вот это тоже любопытная вещь. Это знает каждый, кто пользуется «Макинтошами». «Найт-юнс» удобно купить и не целый альбом, а одну песенку. Это естественный способ формирования собственных аудиоколлекций. Если в 1970-1980-е годы альбом был некоторой единой концептуальной единицей – слушали пластинку, диск, альбом, то сейчас это категорически потеряло смысл. Альбом это то, что слушать долго.
Что в связи с этим произойдет? Мы говорим веб-два-ноль, имея в виду переход от традиционной системы Интернет, от носителей, которые транслируют, к новым Интернет-носителям, которые интерактивны. Сейчас мы можем говорить, что то же самое. Я сказал, что эволюция происходит на наших глазах. Собственно, это происходит и с большими медиа. Это медиа-два-ноль. Это эластичность и мобильность. Эластичность, конечно, не физическая, а возможность создания такого СМИ, куда каждый из пользователей может заключить все, что угодно. Кто пользуется гугловской почтой, знает, что на странице можно настроить себе все, что угодно. Мобильность – это мы все носим с собой.
Очень высокая специализация. И это тоже колоссальный вызов для главного интереса для средств массовой информации общественно-политических. У каждого из нас есть свои интересы. Эти интересы очень разные. Раньше других это поняли рекламодатели, которые размещают рекламу не только в журнале о рыбалке, но и в журнале о рыбалке на определенный тип наживки. Я знаю не только журнал о кошках, но и журнал о кошках специальной породы. Конечно, в большей степени это касается не информации, связанной с политикой, не информации, связанной с экономикой, а того, что нам по-настоящему интересно. А по-настоящему нам интересны мы сами, наши вкусы, наши развлечения, на что мы тратим свое драгоценное свободное время.
Это сфера досуга. Это то, что происходит повсеместно. Ньюз-ру – это то, где делаются новости. Это редакция. Если прежде газета делалась в одной комнате, а в соседней комнате сидела Интернет-сайта этой газеты, то сейчас это меняется кардинально. Одни и те же люди находят информацию, пишут заметки или снимают сюжеты. Это все делается в одном месте, в одной конвергированной, общей комнате для новостей, а потом эта информация расходится по разным носителям, по разным каналам коммуникации. Мы знаем, что есть видео на тех сайтах, которые прежде были газетными сайтами. Есть аудио на тех информационных ресурсах, которые прежде не были радиостанциями. И это то, что будет происходить все интенсивнее. Опять-таки, если не отключат свет.
Содержание, информация, которая создается не писателями, а читателями. То есть, всеми нами. И персонализация. Это вполне соотносимо с высокой специализацией. Здесь есть некоторые СМИ. Вот новое СМИ, которое принадлежит к медиа-два-ноль, оно специализировано. Соответственно, на другом конце есть потребитель, который будет максимально персонизировать информацию, которая к нему приходит, прикручивая UTU, слушая музыку, которая ему интересна.
Смена форматов. Как писать о книжке в эпоху твиттера. Понятно, что длинно писать о книжке или о фильме или о спектакле или о футбольном матче уже бессмысленно. Это никто не будет читать. Это не интересно. Понятно, что может быть слово звучащее интереснее, чем слово писаное. Есть замечательный российский ресурс, посвященный исключительно культуре. Такая газета «Культура» в цифре, называется “Open Space.ru”. Последнее время там размещают интервью с разными деятелями культуры. Но не буквами, а исключительно видео. Более того, они придумали красивый, эффектный ход, который привлекает к ним большое внимание. Там есть раздел про поэзию, где современные поэты читают два стихотворения. Одно свое, а другое – по выбору от Пушкина до Родионова. И это очень правильный, очень адекватный способ работы с информацией, которая нам казалось очень высоколобой, эстетской. Вовсе нет. Это просто некоторое техническое средство, которое позволяет подавать даже поэзию вполне технологично, и как следствие, не только эффектно, но и более эффективно.
А это уже самое интересно. Потому что за всем тем, что было сказано выше, неизменно следует рано или поздно. Сейчас про это говорить не очень понятно как. Тем более, что кризис. Меняется рекламный рынок. Понятно, что новые маленькие высокотехнологичные информационные ресурсы могут делаться меньшим количеством людей, менее затратно. И таких примеров уже сотни. Большие монстры, которые когда-то вкладывали миллионы и миллионы в типографию, в закупку бумаги, в оборудование для телевидения, они могут оказаться менее востребованными, менее интересными для рекламодателей. Открытый вопрос – что с этим произойдет. Но совершенно очевидно, что это произойдет.
Отвечая на вопрос, как писать о культуре в эпоху твиттера, отвечу так. Писать надо коротко. Писать увлекательно. Может быть, даже не писать, а рассказывать. И, самое главное, точно понимать, для кого. Сегодня рассказ о поэтической книжке тому, кто больше любит прозу, может оказаться неуместным. Потому что тот, кто любит прозу, а не поэзию, всегда найдет себе альтернативный источник информации, который расскажет ему о новой прозаической книжке, на более понятном, более адекватном языке.
А теперь я с удовольствием отвечу на вопросы.

Вопрос: Волгоград.
У меня вопрос по поводу того, как писать в твиттерах. Мне с трудом пока представляется, как можно выразить свое мнение в таком коротком формате. Допустим, большая, увесистая книга или фильм. В итоге получается, что я могу выразить свои эмоции. То есть, напишу коротко: «Фигня» или «Замечательно» или «Прочитайте». Если я захожу и вижу, что на нее очень много откликов, но они такие разноплановые, — то это, может быть, стоит прочитать. Но как при этом можно не потерять емкость информации?

Михаил Калужский:
Все зависит от того, не как вы делаете, а для кого вы делаете. Очевидно, что профессиональная газета «Книжное обозрение» всегда сохранит для себя (бумажная или электронная) жанр рецензии. Потому что газету «Книжное обозрение» как в сети, так и на бумаге, читают люди, которые либо очень любят книги, либо профессионально занимаются этим бизнесом. Например, книготорговлей. И им надо понять, покупать книжку оптом или нет.
Если я хочу привлечь внимание к некоторому явлению, которое только появилось, и хочу, чтобы это произошло в другой аудитории. В молодежной, например, в специализированной аудитории. Конечно, я выберу не газету «Книжное обозрение». Я выберу блог. Я выберу журнал типа «Афиша» или «Тайм-аута». Там по определению не бывает больших текстов. Их не может быть. Потому что, как мы видели, мы стали меньше читать газет. Книги мы продолжаем читать. От этого никуда не деться. Это вопрос выбора аудитории. Соответственно, языка этой аудитории.
Блогам присущ феномен. Зачастую, характеристика типа «фигня» или «не фигня», она оказывается достаточно содержательной. По крайней мере, для круга тех, кто читает этого критика-блогера, и разговаривает на таком языке.

Вопрос:
А для свежего человека?

Михаил Калужский:
Для свежего? Это же некоторая социокультурная абстракция. Никаких свежих людей не бывает. Когда вы поступаете в ВУЗ, вы уже закончили школу, у вас уже есть некий культурный багаж. У вас уже есть приоритеты, вкусы и пристрастия. О какой свежести вы говорите?

Вопрос:
Иногда я не знаю конкретно той книги, того фильма или автора. Не знал об этом раньше. Как мне из таких комментариев что-то понять?

Михаил Калужский:
Из таких коротких комментариев не понять. Понять можно из более длинных комментариев. Для этого есть специальные места. «Афиша», например. «Кинопоиск». Еще с десяток ресурсов посещаемы. А еще вы слышали, что критик Иванов пользуется большей популярностью, чем критик Петров. Значит, можно в гугле найти критика Иванова и понять, где он публикуется. Это ваш выбор. Сколько времени вы готовы потратить на то, чтобы сделать правильный выбор.
И еще вот какая штука. Это моя профессиональная боль. Дело в том, что издатель, он не принтер. Задача издателя не только взять рукопись, типографским способом расположить на ней буквы и отдать оптовику. Издатель – это человек, который выпускает книгу, заботится о том, чтобы она попала в правильную аудиторию. Поэтому издатель должен рассказывать об этой книге. Писать о ней в ЖЖ, давать интервью, говорить о том, что это появилось. Это издатель.
А писатель тоже не только написал книжку и отдал издателю. Он должен ходить на автограф-сессии, он должен выступать по телевидению и радио. Он тоже должен говорить о том, что эта книга вышла, и почитайте ее, дорогие друзья, в том числе те, у кого есть свежий взгляд.
Поэтому это улица с двусторонним движением. Если мы говорим об интерактивности, тогда уж она всем интерактивность. Те, кто издает книжки, те, кто снимает фильмы, те, кто выпускает спектакли, мы не можем требовать интерактивности, активности посещаемости или посещения от аудитории, сами не прилагая к этому никаких усилий. Этот нонсенс. Так не бывает. Наша профессия тоже меняется. Точно так же, как меняются механизмы потребления любой информации, в том числе культурной информации.

Вопрос: Ставрополь.
Я бы хотела добавить комментарий для Егора. Свежий человек приходит читать короткий комментарий и не может ничего понять. Могу заметить, что по роду деятельности мне часто приходится сталкиваться с анализом книг в Интернете. Если ты свежий человек и откроешь статью цензора на 85 страниц, поверь, ты тоже там ничего не поймешь. Поэтому гораздо проще прочитать одну страницу адекватного текста на русском языке с адекватной оценкой.
Хочу привести пример. В Ставрополе в прошлом году произошел инцидент с убийством двух молодых людей. В блогах за два часа вся эта информация распространилась. Она приняла гипертрофированные масштабы. Были комментарии, что в Ставрополь вошли танки и началась война. Конечно, в блогах не всегда информация соответствует реальности.
Мой вопрос состоит в следующем. Как человеку не запутаться, где информация блогера-наблюдателя, а где информация блогера, который прочитал другой блог или услышал что-то, и дописал сам?

Михаил Калужский:
Это очень важная вещь. Все, что я рассказывал, было бы лишено моей оценки. Но я должен сказать следующее. Я, например, далеко не в восторге от того, что происходит. При том, что наступающее медиа-два-ноль, это, в каком-то смысле, торжество демократии. Я не в восторге не от того, что наступает торжество демократии. Я не в восторге от того, что вместо таких как я, носителей некоторого экспертного знания, в этом мире непонятно. И это угроза моему профессиональному будущему. Не в смысле, что человек в течение рабочего дня скандалит с фоторедактором, чтоб он правильно обработал картинку, а в смысле специалиста, который имеет некоторое суждение о чем-то. Нас будет 145 миллионов, имеющих суждение о чем-то. И я со своим опытом и образованием могу идти куда подальше. А кто-то напишет, что в Ставрополь вошли танки, или в Ставрополе появился новый Пушкин.
Это некоторая проблема, которая не имеет одного решения. К счастью, с традиционными СМИ, где есть некоторый набор центральных газет или областных или краевых газет. Там есть старая, консервативная, привычная система отбора информации, редактирования информации. Где-то лучше, где-то хуже. Но она существует. Я не знаю, какая ситуация в Ставропольском крае с газетами. Но я не думаю, что центральная газета в Ставрополе, ее главный редактор позволит опубликовать непроверенную информацию о том, что на окраине города Ставрополя видели два танка и четыре бронетранспортера. Это невозможно. И пока это существует, это есть некоторый противовес.
Да, «Ставропольская правда» по определению менее поворотливая. Она менее реагирует, чем блогер Икс. Но благодаря тому, что она менее поворотливая, у нас есть некоторый нормальный баланс более долгой работы с информацией.
Я говорил в самом начале, что Би-би-си и Си-эн-эн стали давать во время теракта Мумбаи прямые ссылки на то, о чем рассказывали жители. Но они, собственно, не отказались от работы собственных корреспондентов, которые посылали свою информацию в Лондон или в Атланту, с которой работали редакторы.
При всей любви к блогам, я сторонник того, что есть некоторые профессиональные знания и профессиональные аналоги, которые никто не отменял, и в которых мы будем нуждаться. Это как в медицине. Нам всегда кто-то посоветует выпить такую-то травку, но если прихватит по-настоящему, мы все-таки пойдем к человеку, который 6 лет учился в мединституте и давал клятву Гиппократа.

Вопрос:
Была такая подборка из блогов по поводу действий в Ираке, где писали жители Ирака или люди, которые там учатся, работают и так далее. Вы сказали, что Би-би-си и Си-эн-эн не отказываются от собственных корреспондентов. Но это была просто подборка блолгов. Ты читаешь. Поражаешься, тебе интересно. Но не было никакого комментария со стороны журналистов.

Михаил Калужский:
Я не знаю, о чем выговорите. Но я очень хорошо помню, когда «Эсквайр» делал такую подборку летом 2006 года, когда встык шел израильский блоге – ливанский блогер. Это было очень впечатляюще.
Все-таки, это «Эсквайр». Все-таки это не «Ведомости». Я знаю редактора «Эсквайра», который делал ту подборку. Они преследовали цель произвести на людей почти художественный эффект, сильный эмоциональный эффект. Это как документальное кино, которое, на самом деле, никакое не документальное. Его все равно монтируют. Но исходный материал, тем не менее, не выдуман. Это то же самое. То, что сделал «Эсквайр», на мой взгляд, это очень важная вещь. Это очень впечатляющая редакторская работа. Но это не имеет никакого отношения к новостям. Это имеет отношение к эмоциональной составляющей нашей картины мира.

Ведущая:
Я оптимист в большей степени, чем вы. Я не вижу никакой катастрофы в том, что один блогер написал нечто не соответствующее действительности. При том, что все остальные, кто находился в это время в этом месте, в туже секунду могут поставить всех в известность, что этот блогер врет. И привести более значимые аргументы. Это конкуренция достоверности. Мне кажется, здесь это более явно выражается, чем в традиционных СМИ.

Михаил Калужский:
Два-три года назад сайт «полит.ру» написал, что Лукашенко умер. Эта информация гуляла часа два по сети. Это существует, но это компенсируется. Вы, может быть, правы, что это не так страшно.

Вопрос:
Мы говорили, кому может доверять обычный пользователь, куда обращаться. Какое будущее ждет Интернет, как свободную площадку для обмена мнениями, для появления свободных СМИ? Возможно принять закон, по которому информация будет фильтроваться?

Михаил Калужский:
Как известно, возможно все. И никто из нас не застрахован от того, что будет принят закон, который скажет, что в целях поддержки общественной нравственности слово «попа» неприличное, и его употребление запрещено. Понятно, что этот закон можно будет интерпретировать и прилагать к чему угодно. Здесь я настроен пессимистично. Я не вижу никаких препятствий к тому, чтобы сфера почти бесцензурного высказывания в Интернете могла быть ограничена. Для этого есть все возможности. Начиная от существующей политической системы до общих ожиданий в обществе по поводу проблем нравственности, духовности и так далее. Тут все плохо. Все возможно. Но, может быть, этого и не случится.

Вопрос: «Лента.ру».
Я хотел рассказал о номере «Эсквайра» с подборкой блогеров про Ирак и все остальное. В США есть человек по имени Мэд Драдж. У него есть сайт. Вероятно, это самая дорогая страница в мире. Она приносит ему типа 10 млн. долл. в год. На ней он просто собирает ссылки. Каждое утро открывает Интернет, подписки свои и ищет новости. А потом раскладывает на своей страничке только ссылки, иногда придумывая свой заголовок, а иногда используя заголовок источника. Потом привешивает сверху какую-нибудь картинку. И все.
Это вот смотрят ежедневно порядка 15 млн. человек. Это один из главных источников новостей в англоязычном мире. Несмотря на то, что он почти никогда не публикует свои комментарии, несмотря на кажущуюся беспристрастность, никому никогда не придет в голову считать его беспристрастным. Это очевидно консервативный публицист. Это достигается не собственными комментариями, не выражением своего мнения, даже не формулировками. Это достигается просто подборкой и просто расположением на странице.
Конечно, «Эсквайр» — хороший журнал. И то, что они без собственных комментариев все это опубликовали, это круто, конечно. Но считать это некоей объективностью, некоей беспристрастностью совершенно нельзя. Это точно такая же журналистская работа. Называется редактура и отбор информации. Поэтому никакой объективности здесь нет.
Я прекрасно понимаю и разделяю опасения, что мои профессиональные навыки оказываются под угрозой вследствие развития веб-два-ноль, мпдиа-два-ноль и так далее. С другой стороны, а чего мы боимся? Я окажусь тупее, нерасторопнее, недостовернее какого-то богера из города Железнодорожный Московской области, который рассказал, что на поле за городом 20 минут назад упал самолет, а осколок повредил ногу моего папы? Это невыдуманная история. Я в течение часа обрывал телефон милиции, МЧС и так далее, проверяя сообщение про то, что осколок разбившегося самолета поранил ногу человеку. Выяснилось, что никакого самолета не было. Так чего мы боимся?

Михаил Калужский:
Я отвечу сразу, чего мы боимся. Возможно, из-за того, что блогер из Железнодорожного будет быстрее, вот тут точно есть элемент конкуренции. Другое дело, что потом мы потратим время на то, чтобы перепроверять информацию. Но картинка изменится, в том числе из-за слухов о падении самолета. Это некоторая реальность. Наши представления о мире могут сильно искажаться.
Ваши коллеги когда-то запустили прекрасную историю про летящих кошек возле Белорусского вокзала? Вот видите. Сколько времени много миллионов людей по всей стране читали, а потом думали о том, какая должна быть сила ветра, чтобы поднять среднестатистическую кошку весом в три с половиной килограмма. А на все это ушло драгоценное время.

Вопрос: Омск.
По поводу свободы в Интернете и возможных мер ограничений этой свободы. Я не берусь судить о достоверности информации, поскольку взяла ее из Интернета.
Просочилась информация, что в Китае Интернет цензурируется. Там существует штат в размере 9 млн. человек, который занимается цензурой блогов. У них есть список запрещенных слов, около 5 тысяч. Если такие слова появляются в опасном контексте, такого человека могут привлечь к ответственности.
Я хотела еще сказать, что профессионализм всегда в почете. Как бы Вася Пупкин ни писал, все равно самые популярные блоги людей, которые связаны с профессиональной журналистикой. Или хотя бы имеют некий вес в обществе, в социальном мире. Среди журналистов это тот же Шедерович, Гришковец, Артемий Лебедев. Их блоги всегда лидируют.
Вот такой комментарий.

Михаил Калужский:
Я бы не сказал, что блог Темы Лебедева дает нам что-то новое в понимании социальных реалий. По-моему, тут сначала идет обаяние персонажа, а уже потом содержание. Но я понял, что вы имеете в виду.
Тут есть еще одно. Это отдельная больная проблема. Это проблема журналистского образования, например. Мне кажется, что журналистское образование в нашей стране в чудовищном состоянии. Надо все-таки учить другому, более адекватному сегодняшнему времени. Но это отдельная тема.
Вторая проблема, что в журналистике работает огромное количество людей, которые не получили журналистского образования. Я не знаю, плохо ли это. Может, часто, это хорошо, потому что туда приходят люди с некоторым профессиональным знанием.

Ведущая
Скажу оптимистическую вещь. В Интернете репутацию можно создать с нуля. Для того, чтобы найти аудиторию и привлечь ее, нужны мозги и интересность того, что предъявляешь. Конечно, люди раскрученные имеют больше шансов.

Вопрос: Москва.
Нынешняя блогосфера в России, в определенной степени социальные сети, в определенной степени сайты и исключительно электронные СМИ, могут ли они в какой-то определенной форме влиять на формирование определенных политических предпочтений или политического поведения? Есть ли у них потенциал в сторону возрастания или сужения?

Михаил Калужский:
Я бы скорее говорил о следующем. Для политических сил, которые не имеют доступа к большим СМИ, это единственный способ вербовать себе сторонников. Движение против нелегальной эмиграции, как известно, не появляется в эфире Первого канала. Тем не менее, у них большое количество последователей, которых они набрали исключительно таким способом.
Никто из нас толком не знает, что именно произошло в Кишиневе. Но говорят, все тот же твиттер, Наталья Морарь и другие. Но надо быть в Кишиневе, чтобы это проверить.
Я думаю, что просветительский и идеологический аспект формирования некоторых политических сил здесь меньше. А коммуникативный – легкость и доступность получения информации – больше.
Отвечать на вопрос на сегодня из сегодня тяжело. Любопытно года через четыре, после очередных выборов или не выборов, посмотреть на то, что происходило в 2009 году. И понять, что происходит сейчас.
Я понимаю, что есть некоторые силы, которые группируются вокруг каких-то сообществ в «Контакте». Для них это поле. Они там живут и выходят из «Контакта» на улицу. Но большего я сказать не могу. Вызреет ли из этого новая оппозиция – либеральная или наоборот – никто не знает. Как писал поэт: «Лицом к лицу – лица не увидать». Должна быть временная дистанция, чтобы понять это.

Вопрос:
Я упоминал электронные СМИ и старые печатные СМИ, которые стали переходить в электронный формат, добавляя себе медиа опции и расширяя контент, который не попал в номер. Какие перспективы развития исключительно электронных версий СМИ и электронных версий печатных изданий? Кому сейчас оказывается больше доверия? Как может измениться баланс?

Михаил Калужский:
Я полагаю, что это зависит от того, какой жизнью живут офф-лайновые печатные СМИ. Например, в нашей стране невозможно утреннюю газету прочитать утром за чашкой кофе. Потому что у нас нет такой почты, которая ее доставит в семь утра. В Соединенных Штатах Америки в семь утра мальчик бросает газету к вашему дому. Поэтому ты пьешь кофе утром и читаешь утренние новости.
Если вы спрашиваете меня про «Нью-Йорк Таймс», я могу сказать – да. Прекрасное, фантастическое видео, которое сейчас можно увидеть на сайте «Нью-Йорк Таймс», они будут жить. Это будет некоторая красивая игрушка на елке под названием «Нью-Йорк Таймс». Все равно главное там будет то, что есть в газете.
Мне почему-то кажется, что у нас это будет ровно наоборот. Поскольку печатную газету, условно «Известия» или «Ведомости», читать не очень удобно, то, наверное, там произойдет накопление. И какие-то качественные скачки в Интернет-издании. Это, скорее, будет издание «Известия.ру», в первую очередь, с кучей всяких штучек. А уже потом газета и ее Интернет-версия.
Это, может быть, не лучший пример, потому что издание на слуху, но довольно маргинальное, это «Нью Таймс». Было понятно, что их будут читать мало, поэтому они чуть ли не первые стали размещать видео. И стали это делать довольно эффектно. Не знаю, насколько эффективно. Поэтому то, что у них в мультимедийном режиме, оно интереснее, чем в бумажном.
Еще надо иметь в виду. Многие сайты газетные и журнальные традиционно делались без учета всех мультимедийных интерактивных возможностей. Это нечто, на чем висит какое-то количество текстовых файлов. Это скучно. Это неудобно. И когда ты от этого отказываешься, тогда начинаешь делать что-то сложно устроенное. Действительно, это некоторый скачок. Тогда ты забываешь про самую первую примитивную опцию – один и тот же текст напечатать в газете и в Сети. Мне кажется, что у нас это будет более изощренно продвинуто. Спасибо чудовищному рынку розницы.

Вопрос: Волгоград.
Как изменится культура, на ваш взгляд? Будет ли она подстраиваться под новые средства передачи информации? Может быть, будут писать более тонкие книги или снимать более короткие фильмы, чтобы их можно было выложить в Интернет?

Михаил Калужский:
У меня есть ощущение, что когда МакФлюминг говорил те же самые слова, он не вполне понимал, что он говорит. Но, увы, он не дожил до момента, когда этот тезис реализован.
Безусловно, вы абсолютно правы. Есть две тенденции. Потому что, если есть тенденция, то всегда есть и другое. С одной стороны, это юзобилити, это разноформатность. Все становится короче, в каком-то смысле проще. И даже в нашем издательском мире. Если раньше одним из главных терминов был «бестселлер», то сейчас мы говорим о «квикселлере», то, что продается быстро. Это, конечно, феномен, скорее, экономический, но он тоже очень важный. Быстро продали, быстро издали. Соответственно, быстро написали. Да, это все есть.
Но поскольку существует такой «фаст-фуд». Я говорю безоценочно. Не потому, что это невкусно, а потому что это можно быстро произвести, быстро потребить. Естественно, на другом полюсе неизменно появится абсолютно противоположное явление. Главное событие кинематографическое этой весны – фильм «Нью-Йорк, Нью-Йорк» Чарли Кауфмана. Фильм длится больше двух часов. И это нормально. Потому что, если есть utube, то для кого-то должен быть фильм длиной в два часа. И одно без другого не существует. Потому что посередине находится массив традиционной поп-культуры, в котором не изменится ничего. 26 минут на одну серию сериала, потому что такие традиционные рекламные тайм-слоты на телевидении. С этим ничего не будет.
Все новое возникает на краях. Все новое изначально маргинально. Поэтому одна новизна будет в мире короткого и легко потребляемого. Другая новизна будет, вполне можно предположить, бум традиционных романов.
О потребляемости. Одно из моих странных, полупрофессиональных, занятий, это интерактивный театр. В частности, мы сейчас придумали одну штуку. Не знаю, будет она пользоваться популярностью или нет. Есть пьеса швейцарского драматурга, которая состоит из нескольких тысяч объяснений в любви. Разные люди разных возрастов. Мы ее сейчас переводим на русский язык. Хотим сделать так, чтобы ее легко было скачивать, как любой мобильный контент, на мобильный телефон. Захотел – послушал объяснение в любви.
Мы считаем, что это театральный проект, потому что в основе лежит пьеса. Ее можно поставить. Разные люди будут ходить по сцене и в разных ситуациях, в разных мизансценах объясняться друг другу в любви. А можно сделать и так, как мы. Мы запустим этот проект через пол года. Да, это абсолютно экспериментальная вещь. Вся технология и вся культура общения подвела нас к тому, что такую штуку можно сделать.
Конечно, культура все более и более технологична и зависит от того, какой мессенджер будет нести этот месседж. Это правда. Но там, где есть подобное, неизменно появится островок сопротивления. Я знаю людей, которые до сих пор пишут на пишущих машинках. Мы знаем многих, кто не фотографирует цифровым фотоаппаратом, а на пленку. На такую политику тоже будет интересно посмотреть через 2-3 года. Вы знаете, что ломография – это дико популярная вещь в Японии. Это маленькие фотоаппараты «Ломо», которые снимают на пленку. Миллионы людей этим там занимаются. Казалось бы, в Японии, где отцифровано все, до замка на двери.

Вопрос:
Есть данные, что поддержка путинского режима среди людей – активных пользователей Интернета, она значительно ниже, чем по России в целом. Можно ли считать российскую блогосферу реальной силой, которая противостоит политическому зомбированию?

Михаил Калужский:
Я сильно не про политику, конечно. Я человек политически заинтересованный, но совершенно в этом не эксперт. Я не знаю.
Могу ответить с другой точки зрения. Я занимаюсь культурой в разных ее проявлениях и могу сказать, что очевидно, что интерес к культуре не в высоколобом значении, а к досугу, к ценности свободного времени, к ценности частной жизни растет. А если он растет, то повышается ценность самого себя. Соответственно, ценности государственнические и идеологические становятся менее интересны. Мне кажется, что путь к выключению официозных новостей на первой кнопке или на второй кнопке телевидения, лежит через эту сферу. Когда мы занимаемся тем, что нам интересно, и если мы понимаем, что нам что-то мешает, мы от этого начинаем отказываться. Сначала пассивно, а там – посмотрим.

Вопрос: Волгоград.
Вы много времени проводите в Интернете на сайтах, где люди делятся мнениями. Хотелось бы услышать вашу оценку Интернет-культуры, которая у нас сейчас проявляется. Это культура общения, определенный круг людей. Существуют разные мнения. С одной стороны, что это полный маразм, с другой стороны, что это новый постмодерн и будущее нашего общества.

Михаил Калужский:
О чем мы говорим? Субкультур много.

Вопрос:
Я имею в виду среднего пользователя Интернета. Когда человек попадает на блоги, у него меняется речь. Есть же определенные изменения.

Михаил Калужский:
Что касается речи, могу вас отослать к замечательной книжке Максима Крангауза «Русский язык на грани нервного срыва». Это известный лингвист, который, в том числе, занимается анализом совсем современного русского языка, в том числе языка Интернета.
У меня двое детей – 16 и 18 лет. Они для меня главные источники знаний о некоторых темах и сюжетах, в которых я не очень разбираюсь.
Что касается того, новый ли это постмодернизм. Простите, я скажу грубое слово. У меня есть приятель, старше меня. Он как-то сказал: «У меня было две бабушки. Одна интеллигентная, а другая простая. Когда интеллигентная, описывая какое-то явление, говорила слово «эклектика», простая этого слова не знала, и говорила «разножопица». Я думаю, вы понимаете, что это не постмодернизм, а скорее хаотичность мира, в который попадает человек, оказавшийся в неструктурированной среде.
Это серьезная проблема. Лет 5 назад один журналист «Нью-Йорк Таймс», говоря, как писать о культуре в Интернете, сказал: «Мы думали, что получим некоторый прекрасный новый мир, где все со всеми общаются. Но мы получили новую балканизацию, когда каждый сидит на своей маленькой полянке и враждебен по отношению к другому». Мне кажется, что это происходит. Полная иллюзия того, что ты можешь быть услышан. Полная иллюзия того, что ты находишься среди равных. Это не равные, а равноправные. Все-таки равенство и равноправие – это сильно разные вещи. И хаотически поступает информация.
В данном случае я не критикую этого условного юзера. Я пытаюсь его описать. Думаю, что все это еще помножено на некоторые социальные фобии и недостаток коммуникации, что называется, в реалии. Это еще одна проблема.
Когда-то я написал статью «Почему я убил акаунт на «Одноклассниках». Потому что это бессмысленно. Бессмысленно общаться с теми, с кем ты даже выпить не можешь, не говоря уже о поговорить. Надо тратить время на тех, кто тебе по-настоящему близок. Это и есть некоторая социальная дезадаптация, на мой взгляд.

Вопрос: Ставрополь.
Вы сказали, что сегодня журналистское образование в ужасном состоянии. Кого реально сейчас готовят на факультетах журналистики, и кого они должны готовить? Чего не хватает, на ваш взгляд?

Михаил Калужский:
Если бы я был министром образования Фурсенко, я бы закрыл факультеты журналистики на первой ступени. Вообще. Я имею в виду бакалавриат. И оставил бы только вторую ступень, чтобы туда приходили люди, которым уже лет 20, которые получили какое-то образование. Не важно, какое. Педагогическое, медицинское, экономическое. То есть, люди, у которых есть некоторые объективные профессиональные знания и опыт.
Кстати, примерно так это устроено в некоторых западных странах. Если ты мало-мальски владеешь родным языком, умеешь расставлять запятые и в состоянии отличить причину от следствия, то тебе не нужно 5 лет учить названия газет, которые выходили в 1889 году в Париже. Это не нужно вообще. Это не нужно никому, кроме тех, кто пишет об этом диссертации. А это другая академическая сфера.
Но нужен некоторый набор навыков, на которые нужно не 5 лет, а год. Нужна нормальная практика. Нужен нормальный технический минимум, в смысле технологий. И диктанты надо писать, чтобы с запятыми был порядок. И это образование должно быть сразу привязано к каким-то конкретным СМИ. Зачастую мальчики и девочки выходят после этих факультетов и не знают, где они будут работать, с одной стороны. С другой стороны, это еще одна проблема. В сознании многих журналистика и пиар слились во что-то одно. Хотя, это прямо противоположные вещи. Это разная профессиональная самоидентификация. Это разные типы профессионального поведения. Это абсолютно разные специальности, и разные люди должны этим заниматься. И по-разному нужно этому учить. А во многих провинциальных ВУЗах на факультете журналистики первое, что ты видишь – реклама.

Вопрос:
Специальность – журналистика, а специализация – реклама, пиар и прочее.

Михаил Калужский:
С удовольствием посмотрел бы на ваш учебный план. Как это может быть?

Вопрос:
История журналистики, история журналистики, история журналистики.

Михаил Калужский:
Тогда это не так страшно. Все равно это будет примерно то же самое.
Это некоторая моя идеальная картина. Понятно, что если что-то и происходит в этом направлении на некоторых факультетах журналистики. В МГУ, в ВШЭ, в некоторых провинциальных ВУЗах, то это все происходит медленно, печально и, в основном, за счет набора спецкурсов и спецсеминаров, а не изменения учебных планов.
Я знаю, как это происходит в больших российских городах. Если в городе есть нормальные профессиональные журналисты, которые готовы потратить свое время на то, чтобы преподавать, тогда хорошо. Если таковых нет, все очень плохо.

Вопрос: Чебоксары.
Я будущий филолог. Говорили, как писать. Говорили об объеме, о том, кому верить. Был вопрос о влиянии на культуру современных тенденций. Я могу сказать, что влияние на культуру уже есть. Не может не быть. Вспомните роман Пелевина «Шлем мужа». По сути, это стык тенденций в современной литературе, андеграунда и постмодернизма. И сам роман написан в форме чата, что привлекает внимание. Особенно молодежи.
Вы говорили, что сейчас может возникнуть интерес к романам, которые написаны в обычной реалистической манере. Вы думаете, что это возможно? Несмотря на то, что постмодернизм на Западе более развит, у нас он тоже есть.

Михаил Калужский:
Когда вы говорите «постмодернизм», то что имеете в виду?

Вопрос:
Я имею в виду некоторое течение со своими признаками.

Михаил Калужский:
Какие признаки оно имеет?

Вопрос:
Один из основополагающих признаков постмодернизма – это игра. Игра со словом, с читателем и так далее. И со смыслом тоже.

Михаил Калужский:
Замечательно. Я бы еще добавил – с установкой на цитирование. И в основе этого лежит идеологически нейтральный тезис о том, что все сказано, а мы это воспринимаем. А как это противоречит существованию жанра романа?

Вопрос:
Не жанру романа.

Михаил Калужский:
Я сказал: мне кажется, что может появиться интерес к большим произведениям типа романов. Например, роман Владимира Кантора «Учебник рисования». 800 страниц. Хорошо продавался.

Вопрос:
А если говорить не об объеме. Я не считаю, что современный интерес к Интернету может отбить желание читать большие книги.

Михаил Калужский:
Если вам показалось, что я имею в виду традиционный критический реализм, —  безусловно, нет. У этого была своя эпоха. Она закончилась, естественно. Как, в общем, и закончилась эпоха постмодернизма. Если мы читаем современную западную литературу, мы понимаем, что это уже немножко другое. И есть ощущение того, что можно что-то говорить. Не все сказано, оказывается. Конец истории, паче чаяния, не наступил. И так далее.
Наоборот, пресловутая игра в новую искренность. Вот это интересно. Все снова пытаются сказать какую-то окончательную правду, открыть новые смыслы. Да, это совершенно нормальная ситуация. Это все происходит волнами. Все устали от цинизма и бесконечной ухмылки цитирующего человека. Сейчас есть нечто новое.
Ну, что Пелевин? Захар Прилепин актуальнее. Да, я его тоже не люблю, но что делать. А людям нравится.

Ведущая:
Было бы интересно, если бы в стиле твиттера, вы бы нам порекомендовали что-нибудь из последнего.

Михаил Калужский:
Отлично. Тут проблема. Последние книжки, которые я читал, я читал на английском языке.
В стиле твиттера. Все книжки Айна Макьюена, которые последнее время издали на русском языке. Особенно его последняя повесть «На берегу». Она фантастически переведена на русский язык. Я сначала прочитал по-русски, а потом по-английски. Это счастье. Леонид Мотылев – гениальный переводчик.
Еще одна моя любимая британская писательница Зэди Смит.
По-русски я прочитал в последнее время сборник рассказов Прилепина. И он меня огорчил.
Может, у меня такой период, когда я читаю почти исключительно английских писателей и почти исключительно по-английски. Не знаю, что со мной случилось. У меня проблема с современной русской литературой. Она мне, как правило, не нравится.
Ребята, потратьте два часа. Сходите на фильм Кауфмана «Нью-Йорк, Нью-Йорк». Это очень странный фильм. Он чем-то похож на фильмы Мишеля Гандри. Но это очень забавно.
В качестве альтернативы к серьезному, грустному, драматическому кино Кауфмана, это прелестная экранизация, комедия Ноэля Корда «Легкое поведение». Это очень британский фильм с очень хорошими актерами.
Я хожу в кино два раза в неделю. Вчера я видел испанский фильм «Темно-синий, почти черный». Очень забавный.

Ведущая:
Я скажу, почему Интернет и твиттер все-таки хороши. Потому что, прослушав два часа эту беседу с этим человеком, которого зовут Михаил Владимирович Калужский, вы услышали его мнение до того, как он высказал оценки конкретных художественных произведений, сделаете вывод – авторитетно это мнение для вас или нет. То же самое вы делаете в Интернете. Вы сначала знаете человека и слышите его, он важен для вас или не важен. А потом его оценки типа «зашибись» или «отстой», уже сами по себе имеют определенное, очень внятное, значение.
Спасибо вам большое!

 

Поделиться ссылкой: