Российское пространство: возможности и барьеры развития
Наталья ВасильевнаЗубаревич
Директор региональной
программы Независимого института социальной политики
Наталья Зубаревич:
Открываю для вашей команды
дискуссионную сессию. Я ее специально построила чуть-чуть теоретически. Когда я
говорю, например, с журналистами, я обычно даю больше фактуры, ну, потому что у
журналистов профессия такая. А с вами давайте думать вместе, потому что, чтобы
думать, надо иметь какую-то пищу для ума. Вот, я сегодня попробую по поводу
этой пищи немножечко поговорить. Эта пища будет касаться пространственного
развития. Сейчас эта тема опять в моде. По ней будут приниматься определенные
решения, и я хотела бы с вами продискутировать, какие, как, и для чего. И
высказать некоторые экспертные теоретические суждения.
О
чем пойдет речь? Я начну с очень простых вещей, которые вам почему-то никто
никогда не объясняет. Почему пространство всегда развивается неравномерно? Не
бывает равномерно развитого пространства. Кто выигрывает? От чего зависит
конкурентное преимущество территории? Потому что развиваются, прежде всего,
конкурентные, как, в общем, и в жизни, если она не блатная. Как развиваются
российские регионы? Какая сейчас дифференциация регионального развития? Это некий
фактурный информационный ряд, чтобы вы могли хотя бы апеллировать какими-то
названиями, обсуждая ситуацию. Велико ли пространственное неравенство в России?
Это сугубо политическое включение, потому что уже немножко достала вся эта
спекуляция. Две темы есть, которыми бесконечно спекулируют, это какая бедность в
России и какое пространственное неравенство в России. Все про это знают, как
про футбол. Я попробую рассказать, как это реально устроено. И хотелось бы
выделить очень важный момент, который политики никогда при обсуждении
неравенства не затрагивают: неравенство-то разное, неравенство бывает
экономическое, бывает социальное. И логика тут простая: что выравнивать будем?
Что важнее? Что можно выравнивать? И вторая часть, немножко, если успею,
конечно, это разговор о том, что происходит внутри регионов. Вообще-то говоря,
внутрирегиональное неравенство в России сильнее, чем межрегиональное. Мы просто
об этом не задумываемся, это было давно, все с этим выросли, и это, как бы, данность.
Хотя эта данность тоже имеет свое обоснование.
Начну
я с демонстрации вам картинки. Вот она, Российская Федерация, только не в
субъектах, это все сильнейшее искажение, а в людях. Это карта реальной
плотности, как размещены люди в Российской Федерации. И вы видите, что так
называемая основная полоса расселения тянется где-то от Карелии до Кирова,
Перми, чуть севернее Екатеринбург, через Тагил, допустим, далее через Томск, и
сходит на нет уже к Байкалу. И крошечными пятнышками в Забайкалье, на Дальнем
Востоке. Вот это реальная страна, где живет подавляющее большинство населения.
То есть, фактическое региональное неравенство по субъектам, о котором мы так
трепетно говорим, это некое мифическое состояние. Люди живут концентрированно,
а сравниваем мы, например, когда говорим о неравенстве, субъекты, где людей
очень мало или почти нет. Это в качестве затравки, чтобы вы посмотрели на карту
и немножко задумались.
Теперь
я начну с теории, чтобы мы выстроили некую общую логику понимания того, как
развивается пространство. Здесь я буду давать азы моей профессии, которые,
почему то, в школе вам не преподают. Школа в основном еще воспроизводит
советскую экономическую географию, а уже пора бы сдвинуться в другую сторону.
Итак, пространство никогда не развивается равномерно, и новая экономическая
география доказывает это на формулах и на строгом математическом аппарате. Как оно
развивается? Оно развивается за счет конкурентных преимуществ, факторов развития.
В них есть две группы: факторы первой природы, факторы второй природы. Факторы
первой природы сами по себе, человек их не создавал. Это природные ресурсы,
которые есть на вашей территории, конечно, сама территория как ресурс, земля,
земельный ресурс, а лучше плодородные земли, водные, лесные. Но в первую голову,
понятно, это минеральные ресурсы, а уж если быть точным, то для России в первую
очередь нефть и газ. Там, где они есть, там есть жизнь, как на Марсе. В любом
случае. Эти преимущества вообще не зависят от человеческого сообщества. Вы
можете быть очень плохим сообществом, вы очень может быть плохо устроены, но
эти преимущества у вас есть всегда.
Второе
– это географическое положение. Это категория, немножко меняющаяся во времени,
потому что то, что было хорошо для географического положения в древнем Риме или
в средневековой Европе, не совсем то же самое, что в новые времена или сейчас,
в эпоху постмодерна. Соответственно, географическое положение трансформируется,
но все равно категория, понятно? Лучше находиться рядом с морем, где идут
торговые пути. Хуже находиться на 5 тыс. км в глубине территории, куда не
доберешься. Лучше находиться в комфортном рельефе, чем на высоте 5 тыс. метров,
и так далее, вы все это примерно понимаете. Лучше находиться недалеко от очень
крупных центров, потому что их развитие потом начинает распространяться и на
вас. По факту географическое положение для нынешнего поколения, которое живет,
тоже данность, им не созданная. Не созданная, потому что город построен сколько-то
веков назад, а вы уже имеете то, что имеете.
Другая
группа преимуществ иная. Это факторы второй природы, они созданы деятельностью
общества. Первое из них, конечно, понятие так называемого агломерационного эффекта
или эффекта масштаба. Это концентрация населения, в первую очередь, в городах.
Я потом расскажу, как оно работает, пока только обозначу. Города созданы людьми,
население концентрируется тоже благодаря деятельности людей. Второе это
инфраструктура. Понятно, что инфраструктуру создает общество, и без его активной
деятельности инфраструктура не развивается. Человеческий капитал, все про него
знают, все его употребляют. Но не всегда могут сказать, что это такое.
Попробуем поговорить, как это может распределяться в пространстве. И, наконец,
самое тяжелое для России слово, институты, то есть, некие нормы и правила,
которые регулируют взаимодействия в обществе. Логика модернизации очень простая.
Чем более развитая страна или территория, тем большую роль в ее развитии играют
факторы второй природы, вот и все. Это, по-моему, понятно на уровне здравого смысла.
Затык, долгая концентрация на ресурсных факторах, это тупиковая ситуация,
потому что она не улучшает общество, она не стимулирует его вообще, потому что
это не надо.
Начнем
с агломерационного эффекта, чтоб было понятно, как он работает. Часть
агломерационного эффекта это эффект масштаба, но это тупой, совершенно
механический продукт. Если у вас было 100 человек в помещении, и единица
обогрева, стоимость отопления, плата фиксирована, а потом в это помещение
поместилось 200 человек, значит, вы сэкономили на своих издержках за счет
концентрации. Ровно так же в городе, в производстве, на фабрике и заводе,
эффект масштаба работает. Чем больше у вас какого-то, или производственного,
или территориального тела, тем дешевле вам обходятся удельные издержки. И не
только это, еще внутри агломерации уменьшаются расходы на транспортировку. До
тех пор, как мы знаем, пока транспортная система справляется. Когда она
перестает справляться, это уже становится дичайшим барьером развития.
Есть
еще два важных момента, на которые крайне редко обращают внимание в России.
Во-первых, это рост технологической конкуренции. Бизнесы, сидящие близко друг
от друга, видят, что делают другие, и конкуренция идет гораздо более активно,
потому что надо выигрывать борьбу за потребителя, и вы знаете, что делают ваши
конкуренты. И наконец, еще очень важный вопрос, это человеческая концентрация. Здесь
больше рудовых ресурсов, и у работодателя существенно больше выбор, кого
нанять, выбирает он лучше, и у человека гораздо больше выбор, куда пойти
работать, выбирать он может для себя лучше. И здесь облегчается переток новых
знаний. Когда люди работают в одной профессии, в одной сфере рядышком, в любом
случае возникают контакты, коммуникации, и ускоряется то, что называется
перетоком новых знаний внутри агломерации. Вот, все это в сумме дает агломерационный
эффект. Если брать это теоретически, логика такая. Больше фирм в городе,
разнообразнее производимая продукция, потому что каждый ищет что-то новое, у
потребителя даже цены не падают, выгода от разнообразия, возможности выбора
лучше, а раз так, значит, больше потребителей концентрируются в городе.
Агломерационный
эффект действует, фактически, как perpetuummobile. Он появляется и начинает
развиваться и развиваться, потому что эффект концентрации дает возрастающую
отдачу до тех пор, пока на пути этого эффекта не возникают два типа барьеров.
Первый барьер в Москве более чем очевиден, это барьер инфраструктуры, она
начинает не справляться с концентрацией. И второй барьер вам еще менее
очевиден, старшему поколению очевиден вполне, это барьер экологических издержек.
Суперконцентрация колоссально ухудшает, если не принимать специальных мер,
окружающую среду в этой зоне концентрации.
Теперь
давайте попробуем понять, что происходит с инфраструктурой. Исторически, если
мы берем длинный тренд, транспортная инфраструктура играла понятную роль, когда
транспортные издержки были очень высокие, экономика была дисперсной. Она была
рассредоточена, потребители находились около производящих точек, потому что далеко
возить было дорого. И маленькие индустриальные узлы. Ранняя индустриальная
экономика была такой. Как только издержки на транспорт в ходе развития самого
транспорта начали снижаться, начался процесс концентрации. Рынки расширялись,
центры становились крупнее, потому что довозить стало не сложно, или
относительно не дорого. Вот, в России мы еще на этой стадии процесса. В
странах, где уже достигнуто радикальное сокращение издержек, где издержки
просто невелики, и второе условие обязательно, экономика стала менее индустриальной,
более постиндустриальной. Потому что вы угля и стали меньше возите, а перелеты
людей, перемещение, это, все-таки, не тоннами возить, это проще организуется. Там
на смену процессам концентрации приходят процессы деконцентрации,
рассредоточения, потому что уровень коммуникации такой (Интернет, быстрый трафик,
возможность выхода-входа, постоянная поддержка контактов), что вам не надо
сидеть в офисе на тысячу человек. Этот сюжет для России еще, предельно, на
послезавтра. И когда нам говорят о том, что уже скоро агломерация будет туда
расходиться, и все переселятся за 101-е километры, будут там за компьютерами
сидеть, потому что зачем нам уже концентрироваться, приходится напоминать.
Уровень развития инфраструктуры, что транспортной, что коммуникационной, связи
и прочих средств, настолько отличается от того, что есть в развитых странах,
что выхода за 101-й километр не стоит торопиться ожидать. Кроме того, еще
маленькая деталь, все равно должны быть возможности автодоезда, а пробочка
утром в Москву вам хорошо понятна, кто тут рядышком живет, это смертельный номер.
Среда должна быть комфортной для вас. Представьте себя на 101-м километре, сидящим
среди жителей деревни Пупкино. Удовольствие от сидения чрезвычайно, только если
у вас есть меры безопасности от некоторых обитателей, или у вас очень хорошая
библиотека. Или надо делать какие-то,
как это называется, гетто, они в социологии так называются, из своих, чтоб было
с кем коммуницировать. Все эти гетто обречены, потому что современный социум
очень гибкий, мобильный, ему нужны разные уровни связи. Он не может сидеть в
гетто, как в посольстве люди сидели. Любое гетто это гадюшник, потому что
человеку нельзя плотно общаться только в узком круге себе подобных. В постиндустриальном
обществе контакты более поверхностны, это так, но они более широкие. Поэтому выделение
волоконной оптики около Пупкинского поселка проблемы не решает.
Итак,
что такое человеческий капитал? Сесть и разбираться по-простому с этим мудреным
словом. Это образование, с необходимыми компетенциями. Это здоровье, потому что
человек должен иметь силы работать. Это обязательно трудовые мотивации. Это мобильность
в случае необходимости смены места работы и адаптивность, то есть, умение
приспосабливаться к меняющимся обстоятельствам. Не путайте этот термин с
человеческим потенциалом, humandevelopment. Это другое, потому что
человеческий капитал – для экономики. Человеческий потенциал – это люди сами
для себя, а экономика для них, в этом принципиальная разница. Человеческий
капитал это экономическая категория, а человеческий потенциал это когда человек
должен быть здоровым, хорошо образованным и иметь достойные доходы, чтобы жить
хорошо. Вот, что такое достигнутый человеческий потенциал. Итак, мы сейчас о
капитале. Мы понимаем прекрасно, что все эти категории распределены в России
неравномерно, и где они концентрируются. Но это уже совсем узкая географическая
привязка, а если брать как признак? В городах, да. Все понимают, что они
концентрируются в городах, в первую очередь, в крупных городах. Всё, это уже
условие неравенства, и условие очень серьезное. Давайте посмотрим институты. Я
надеюсь, что у вас будет кто-то о них рассказывать, обычно Сан Саныча зам, тут
я не знаю, приглашают ли его. Я ни в коей мере не хочу отбирать хлеб у классиков,
понятное дело, что я только включаю это в контекст своих рассуждений по
пространственному развитию. Вы должны четко понимать, что институциональная
среда – это очень сложная система, в которой есть и формальные институты,
законы, нормы, правила, которые в России так успешно умеют обходить, и
неформальные институты, то есть, неписаные правила, по которым, чаще всего, и
живет общество. Эти неписаные правила обусловлены нашими культурными
традициями, поведенческими нормами и прочим. Я вчера читала лекцию на первом
курсе у себя в МГУ и объясняла студентам, что вот ваши правила. Некультурная традиция
состоит в том, что у вас списать считается делом чести, доблести и геройства.
Кто лучше списал, тот орёл. В Штатах списывающие студенты – изгои, это не
принято, это не честное соревнование. Там просто за это выгоняют. Они меня не
поняли, потому что в их культурной традиции такого не может быть, потому что не
может никогда. Все эти фишечки, такие как блат, устройство своих на нужное
место, такая традиция кланового общества, у нас все это в России есть. Кооператив
«Озера» не из воздуха же возник, а из традиций кланового взаимодействия. У
традиции очень короткой коридор уровня доверия: ты доверяешь ближнему кругу,
больше ты никому не доверяешь. История прошлого России сформировала очень
низкий уровень доверия и, как следствие, очень важные для нас особенности
институциональной среды. Вы спросите, почему сращиваются власть и бизнес в
регионах? Да, сращиваются. Только они и наверху сращиваются, правда, чуть менее
явно, чуть более сложно. Не сам, не через дочку всем владеешь, как по-простому
делают губернаторы, а через людей, которым ты доверяешь полностью. Они этот
бизнес ведут, а у тебя все в порядке с точки зрения дивидендов. Просто об этом
никто не может узнать, потому что это разделенные вещи. Как сейчас у
Березовского. Ну ничем человек не владел, ничем абсолютно, теперь просят 4,5
миллиарда. Это особенность нашей культуры. В регионах все проще. Когда дочка
свердловского губернатора, госпожа Мишарина, студентка 22-23-х лет становится крупнейшим
лесопромышленником области, это нормально, это наши институты, о детях надо
заботиться. Это вот теория, эта система описывается, и я надеюсь, что вы попросите
ее себе, в лекции Сан Саныча Аузана. Она очень хорошо вставляет мозги на
предмет коридора возможностей в институциональном развитии. Я буду говорить о
коридоре возможностей в региональном развитии, но без институтов там реально
ничего не понимается.
Итак,
и в пространственном развитии, и, прежде всего, в институциональном развитии мы
имеем коридор возможностей. Его определяет слово очень простое, колея, это
вольный перевод с английского базовой теории Pastdependence, это теория зависимости от
унаследованного развития. То, что у вас было в прошлом, воспроизводится сейчас.
По-простому, очень хорошее слово «колея», из которой очень трудно выскочить. Можно,
но трудно. Она есть и в пространстве, и там эта колея не самая простая. В
институтах мы имеем очень много малоприятного, того, что у нас заложено веками.
Некоторые вещи я вычитывала в книжках про обычаи русских 16-17-го веков, и аж
крякала, потому что я девочкой помню, как это было в деревне, в рабочих
поселках, ровно так же. Прошло, извините меня, 300 с лишним лет. Теория pastdependence для институтов, теория колеи, о
наследственности, зависимости, или, если проще говорить, сильнейшей инерционности
пространства, она для моей науки.
Итак,
пойдем дальше. Попробуем разобраться. Я сделала вам вводную по теории, теперь
попробуем разобраться с российской спецификой. Что мы с вами имеем? У нас все
прекрасно с природными ресурсами. Думаю, никто с этим не будет спорить. То есть,
фактор первой природы налицо. У нас с вами страна с преобладающим
внутриматериковым положением, хотя в ваших учебниках школьных экономической
географии благоговейно описывались преимущества и выгодное географическое
положение Урала, Поволжья и Сибири. Не верьте учебникам экономической
географии, глупости это все. Везде внутриматериковое положение – это
дополнительные издержки. И у нас с вами это очень сильные издержки: до морей,
до глобальных рынков по 4 тыс. км, а то и больше. Это проблема географического
положения. При том, что у нас половина российских регионов пограничные, очень
мало регионов, реально стоящих на путях глобальной торговли. Вы знаете эти
регионы, их по пальцам одной руки можно пересчитать. Через них идут приличные торговые
потоки обмена, потому что там просто есть инфраструктура для этого, они называются
портами. Потому что основная часть торговли морская. Назовите мне. Раз,
согласна, Питер. И сразу тогда… Питер и Ленинградская область, конечно. Это же
единое. Москва, конечно, город пяти морей, но относитесь к этому как к старой
детской сказочке. Калининград, с некоторыми издержками главного положения, но
особая зона помогает этому, хотя потоков, все-таки, намного меньше. Но Калининград
– импорт, в основном. Архангельск забыли и выкинули, это сказочки про белого
бычка, объемов нет. Мурманск очень сильно сдал, но раньше был, да. И, наконец,
на востоке Владивосток, согласна. Только там тоже большие проблемы, связанные с
бандитским капитализмом, который там надолго задержался. Вот, пальцев одной
руки, как я вам и обещала, хватило. С этим тезисом, я надеюсь, никто не будет
спорить, про слаборазвитую инфраструктуру, причем, не только транспортную, но и
социальную, и производственную, то есть, водо-, электроснабжение, газоснабжение.
Социальная это школы, больницы, их качество, их доступность и так далее.
Про
периферийные территории все понятно. Беда России состоит еще в том, что у нас
очень плохо с концентрацией в виде городов. У нас очень мало крупных агломераций,
у нас очень редкая сеть городов. На всю страну у нас 1090 городов, это просто
неприличное количество для такой территории. Помимо того, у нас очень низкая
плотность населения, но это можно пережить, она в Австралии, в Канаде тоже
низкая. Но там, где люди живут, даже там у нас густота городов небольшая.
Причина, я думаю, всем известна. Мы же платим, платили, и будем платить за
издержки XX века. Первая мировая, голодуха, Гражданская, коллективизация, голодуха,
репрессии, Вторая мировая, последующие репрессии, отток тех, кто оказался на
оккупированных землях, и так далее. Все вместе, по оценкам моих коллег
демографов, лучших наших демографов, Вишневского, Захарова, Россия в XX веке в прямых потерях, то есть
убито, умерло, заболело, не смогло рожать, и косвенных потерях, то есть у этих
людей не родились их дети, потеряла 80 млн. человек. Если бы не было истории XX века, в России было бы на 80 млн.
человек больше. Таких потерь, как Россия, никто не имел. Никто не имел
сопоставимых потерь. Если бы этим можно было гордиться, я бы не стала об этом,
честно говоря, но они подорвали нам, в том числе, и нормальный процесс
урбанизации. 20 с лишним лет назад мы вступили в стадию устойчивой депопуляции.
Причем, эта депопуляция была только чуть ускорена лихими 90-ми. Только чуть
ускорена. Депопуляция, в данном случае говоря об отрицательном естественном
приросте, то есть, рождаемость меньше смертности, была заложена в конце 60-х
годов. Заложена она была очень простой вещью. В конце 60-х годов, когда в
социализме еще все цвело и пахло, суммарный коэффициент воспроизводства, то
есть, сколько детей рожает одна женщина, опустился ниже 2-х. Что это значит?
Что значит, поколение родителей перестало воспроизводиться поколением детей,
все. Надо было просто дождаться, когда это поколение вырастет и начнет рожать
само. Вот оно в 90-е годы и начало. Заложен был реальный демографический переход
в 60-х, начале 70-х годов. В 90-е просто чуть жестче проявилось то, что
депопуляция в России началась, это уже однозначно.
Второй
сюжет, который очень важен, это то, что люди принимают свои какие-то решения относительно
того, где жить. И, слава Богу. Это идет уже очень давно, с послевоенных времен,
как только сельским дали паспорта , после смерти Сталина, в раннем Хрущеве.
Начинается стягивание населения в крупные города и около. Оно шло давно, но
раньше деревня себя воспроизводила. После войны и коллективизации потенциал
деревни был подорван, она перестала себя воспроизводить. Поэтому Россия это
страна ядерных городов и сконцентрированного вокруг них в пригородах сельского
населения. Вторая зона, где пока сельское население обширно, относительно
других территорий страны, это юг. Сейчас, чтоб вам было понятно, 27% всего
сельского населения страны живет в Южном и Северокавказском федеральных
округах. В двух округах больше четверти всего населения села Российской
федерации, остальное стремительно депопулируют.
Позволю
себе указать такую причину как снижающийся человеческий капитал. Возможно, вы с
этим суждением не согласитесь, это мое экспертное мнение, но и по качеству
образования, и по состоянию здоровья, по вдвое снизившейся миграционной
мобильности я, честно говоря, не вижу особого позитива. Хотя более продвинутая
молодая часть населения более или менее адаптивна, но, конечно, образовательный
процесс в России точно деградирует. Ну, а последние строки, плохие институты,
предпринимательский климат, это медицинский факт, который не стоит обсуждать,
если даже президент об этом говорит.
Что
из этого следует? В какой стране мы будем двигаться, в какой стране мы будем развиваться
дальше? Что бы вам ни говорили политики, могу сказать, что есть некие вещи,
которые ни один политик преодолеть не может. Во-первых, потому что концентрация
преимуществ где-то есть, а где-то ее нет, и самих преимуществ нет. Мы сохранимся
страной сильной асимметрии социально-экономического развития. Это данность, в
которой мы будем жить и дальше, долго. И здесь никаких кардинальных изменений
не предвидится. Страна выравнивается в чем-то, в чем-то смягчается неравенства,
в чем-то это вообще не возможно, но равенства, как вы знаете, сейчас не бывает,
даже уже и на кладбище.
Второе.
Страна будет сжимать свое обитаемое и экономическое пространство, что бы вам ни
говорили политики. Как шагреневая кожа, она будет сжиматься к местам обитания
людей, люди концентрируются. Это результат преимуществ локализованных
пространств, агломерационный эффект, и ряд других преимуществ. И это результат
устойчивой депопуляции, то есть, сокращения населения, которое будет сокращаться
и дальше. Мы сжимаемся.
Если
вы хотите нормальной политики, то я ввожу здесь термин, который мы сейчас
пытаемся воткнуть в голову господ начальников, «управляемое сжатие». Если
процесс неизбежен, попробуйте хотя бы ввести в его те рамки, которые не делают
очень больно населению, которые помогают людям адаптироваться. Делайте
правильные инвестиции. Это сложно, в головах это не укладывается. Сейчас опять
у нас очередная эпопея освоения дальнего востока по всему фронту. Правда, фронт,
оказывается, ограничен островом Русским, но это уже деталь. Или трассой
автодороги, которую строят третий десяток лет.
И
третий момент, который очень четко надо понимать, что коридор возможностей регионального
развития формируется, в первую очередь, объективными факторами. Какую бы
политику ни приводили наши большие начальники, это некий бантик на теле чего-то
другого. Пространство в России развивается по объективным законам. Это не
хорошо, это не плохо, так есть и так должно быть. Просто умная политика может
этот коридор возможностей слегка расширить. Глупая политика может его свернуть
или потратить. Чаще всего свернуть она ничего не может, чаще всего может втупую
потратить деньги, бестолково, бессмысленно. Вот в чем обычно результат
региональной политики. Хотя для людей, которые стоят у краника при трате, это
очень даже осмысленный процесс, который обеспечивает четыре их последующих поколения
возможностями небедной жизни.
Вот,
посмотрите, я возвращаюсь опять к инфраструктурным вещам. Как сейчас выглядит транспортная
инфраструктура? Могу показать, где планируются в этой транспортной
инфраструктуре новые дороги. Вот здесь, вот здесь, вот здесь и вот здесь.
Понятно, да? Где угодно, только не в рамках основной полосы населения. Вы скажете,
что там, наверное, все понятно с дорогами. Рассказываю, как там в порядке с
дорогами. Я в данном случае говорю об автодорогах, потому что это нерв
современной экономики. На железных дорогах еще как-то, более или менее, царский
режим России оставил неплохое наследство, которое потом модернизировалось. Но автодороги
мы строили уже в советский период, и там уже, что сами сделали, то и вышло. Вот,
смотрите, наши расходы на дорожные строительство в долях от ВВП. Это мы еще не
вставали с колен, 2,8%, а вот уже кризис, 1,5%. Уверяю вас, что и до кризиса в 2008-м
году была примерно такая же цифра. Меньше 2%, потому что вставали мы с колен по
бездорожью. В Китае вы видите цифру? Только их территория меньше нашей, а ВВП
еще не приблизился, конечно, к американскому, но в разы больше нашего. Один
пример, который меня добил, из доклада кого-то из больших транспортных
начальников, что Россия строит столько дорог за год, сколько Китай за 2-3
недели. Я видела китайские дороги. Там такое количество скоростных
автомагистралей, что нам и не снилось. И вот, посмотрите, несчастные
федеральные дороги, которых всего 50 тыс. км, это всего лишь 5% российских
дорог. И даже там менее трети соответствуют по качеству необходимым условиям.
Теперь
влияние факторов, я очень коротко их прокомментирую, посмотрите. Как влияет
фактор экономического расстояния, то есть, издержки на перемещение? Вот,
посмотрите, динамика валового регионального продукта за 11 лет экономического
роста. Вы видите, кто вставал? Дальний Восток, Сибирь, и внутренние регионы,
Волга, Урал и так далее. Лучше развивались центры северо-запада, но это, должна
честно вам сказать, не за счет всего центра и всего северо-запада, а за счет, в
основном, агломераций и прилегающих к ним областей. Ну, Калининград еще вполне
ничего. А юг развивался, в первую очередь, за счет того, что быстрее росли
Краснодарский Край и, более или менее, Ростовская область.
А
второй фактор, я думаю, вам понятен, это большие вливания из федерального
бюджета в слаборазвитые территории. Вот какова у нас реальная дифференциация.
На душу ВРП, скорректированный обязательно на стоимость, величину цен, потому
что иначе, если мы не скорректируем, у нас Чукотка будет чемпионом. Потому что
вы же понимаете, что там даже молоко стоит в 3-4 раза больше, сейчас говорят, в
2, видимо, дотируют, чем в центральной России. Смотрите, у нас есть несколько
регионов с очень высоким ВРП. Здесь я даю Тюменскую область без округов, потому
что с округами вон туда зашкаливало, если брать отдельно округа. Это Сахалин,
новое наше нефтедобывающее чудо, Москва, Питер и еще несколько регионов. Их
всего 10-12. Вот это – супер: Тюмень, Сахалин, Москва. Это относительно
развитые, с показателями выше среднего российского. А вот середина. То есть, реальная
середина России вовсе не совпадает со средним душевым ВРП по всем субъектам
Российской Федерации. Реальная середина это медианная зона, 70,75,80,60% от
среднего по России. И смотрите, как много таких регионов с очень слабыми
различающими индикаторами. Все, что ниже вот этого показателя, это середина. А
вот хвост, который практически не меняется, видите, за 10 лет, даже за 11. И
этот хвост, вы его прекрасно знаете, это слаборазвитые республики, некоторые
особо депрессивные области, типа Ивановской.
Вот
так устроена страна, она не меняется, она очень стабильна в своих
предпочтениях. Но когда вы начинаете говорить о неравенстве, сравнивая вот это
вот с этим, да носик с концом хвостика, то вы обманываетесь. Неравенство в
России для подавляющего большинства регионов относительно невелико. В ней есть
просто несколько супербогатых и небольшое количество, один-два, супербедных, и
то, в основном, по формальным критериям. Потому что ВРП, как вы догадываетесь,
теневую экономику мерить не в состоянии.
Теперь,
где живут люди в России? 10% населения живет в регионах-лидерах, это Москва,
Тюмень. Еще примерно 15-20%, по годам зависит, в относительно развитых регионах.
То есть в четверти, как минимум, регионов России экономические ресурсы для
развития есть. Ими надо просто грамотно пользоваться. В десяти, примерно, процентах
конкурентных преимуществ нет, возможности для развития ограничены, и их надо будет
сильно и долго развивать, кормить, что-то делать, что, мы обсудим. И наконец,
вот она, самая основная проблема, что делать с территориями, у которых
непонятки. Что-то есть, но абсолютно недостаточно для развития. То есть их
конкурентное преимущество не очевидно. В то же время, это не территории полные
аутсайдеры, где никаких конкурентных преимуществ нет. И вот здесь важнейшую
роль играют институты и человеческий капитал. Если институты нормальные, вы в
этих территориях находите хоть какие-то места, куда бизнес готов пойти. В той
же Ульяновской области. Ульяновск уже начал расти, потому что власти пытаются
притащить туда бизнес, и последние 2 года им это удается. То есть в каждой
территории региона всегда есть относительно лучшие, относительно более конкурентноспособные
места. Чтобы они рванули, нужны хорошие институты.
Теперь
посмотрите второй индикатор – инвестиции. Что происходит с ними? Вы видите, что
тоже берут за период экономического роста, что деньги идут в нефтянку, в федеральные
центры, простите, в агломерации. Деньги идут в приморские территории, более-менее
средние по России. И в отдельные регионы, где либо господин Мордашов надумал модернизировать
Северсталь, либо еще что-то похожее. Ну и в Татарстан, где денег всегда больше,
чем у других, потому что надо правильно договариваться с федеральной властью. А
вот, куда деньги не идут. Эта группа регионов описывается словом «депрессивные»,
это слаборазвитые, это удаленные. И вы видите, что это абсолютно рациональное
поведение бизнеса, а во всех инвестициях только 20% бюджетных денег, остальные это
деньги предприятий и организаций бизнеса. То есть, идут туда, где есть
конкурентные преимущества. Вопрос, какие. Как ведут себя иностранные
инвестиции, куда им хочется идти? На эту колонку особо не смотрите, это спад в
период кризиса. Меня сейчас больше интересует распределение. Посмотрите, доля
Москвы и Московской области суммарно от 40% до 25%, хотя понятно, что цифра
дурная, потом эти инвестиции уходят по территориям, но не важно. Посмотрите,
как выскочили калужане. Вот она, внешняя периферия московской агломерации, в
которой еще институты получше. Посмотрите, как Сахалин получал до 20% всех
прямых иностранных инвестиций, иностранные инвесторы любят российскую нефть и
газ. Правильно делают, ведь это то, что мы не руками производим, это инвесторы
очень понимают. И сейчас новый проект пошел, опять 20%. Посмотрите, как скромны
успехи Санкт-Петербурга на фоне Москвы. И потихонечку начинают расти инвестиции
в территории, которые окружают Москву. То есть, понятно, что инвестор выбирает,
в основном, то, что не поменяется при смене режима, смене губернатора. Это
нефть, потому что она лежала и лежит и это агломерационное соседство, потому
что, каким бы губернатор ни был, если дорога до московского рынка сбыта все
равно в полтора раза короче, это ваше конкурентное преимущество. Вот люди и
выбирают.
Теперь
давайте посмотрим, что у нас будет с депопуляцией. Все разговоры о том, что мы
ее преодолели, ерунда, мы закончили бороться по ее преодолению, я вам так скажу.
У нас была ситуация, по-моему, в прошлом году, в августе прошлого года, когда сравнялись
рождаемость и смертность. Блондинка нашего правительства по этому поводу
ликовала, брюнетка нашего правительства по этому поводу молчала, потому что не
ее епархия, и они все забыли сказать одну простую вещь. Они забыли сказать, что
сейчас был пик рождения детей поколением второй половины 80-х годов рождения.
Вторая половина 80-х годов рождения, это и так не маленькое поколение. Их родители
родились в конце 50-х, начале 60-х, это еще был хвост послевоенного бэби бума. Но
это поколение тех, кого простимулировали последней советской демографической
политикой. В середине 80-х была программа партии и правительства о том, что,
во-первых, продлили отпуск по уходу за ребенком, за что спасибо, а во-вторых,
сказали, что у кого их будет трое, тем квартиру. А поскольку россияне всегда
верят в чудо, это показывает и стояние сейчас около храмов, и тогда. Даже на
моей кафедре два доцента породили третьего ребенка. Это были мужчины, им было
проще это делать, но, видимо, они уговорили своих жен. Только вот с квартирой,
как вы догадываетесь, не сильно получилось. Но, тем не менее, это было некое дополнительное
влияние на рождаемость. Сейчас они рожали, а умирало сейчас поколение, если кто
умеет считать, 40-х, военных. Это люди, которым сейчас 70 примерно, 65, в
районе 70-ти лет, это среднее между большей женской по долголетию и мужской. Это
сверхмалочисленное поколение, рожденное в войну. Все понятно? Кто-нибудь в
школьном учебнике видел эту пирамиду? Так вот, она и сработала. Сейчас кто
начнет рожать? Какое поколение? 90-х годов рождения, зайки мои. Всё. А умирать
кто будет? Послевоенное бэби бумерское поколение. И я вам гарантию, что ни
одной победной реакции, ни от госпожи Голиковой, если она сохранит свою
позицию, ни от господина Путина и примкнувших к ним по поводу демографических
успехов в ближайшие 5 лет. Я готова газ жевать. У меня нет газа, но я его куплю
и буду жевать. Ни одной не услышите, потому что хоп – объективные
обстоятельства изменились.
Теперь
посмотрите, как это в пространстве. Вот это всеохватное расширение будет
продолжаться. Вот наш последний демографический резервуар, 3 республики Северного
Кавказа, только 3. Уже не Северная Осетия, не Кабардино-Балкария, не Адыгея,
только Дагестан, Ингушетия, Чечня, где демографический переход еще относительно
далек от завершения. Хотя в городах Дагестана уже суммарная рождаемость близка
к простому воспроизводству. Еще 5-10 лет, и она, скорее всего, будет на уровне
простого, а не расширенного воспроизводства. Вот все, что у нас осталось.
Страна будет депопулировать, весь вопрос в миграциях. Что происходит с
миграциями? Что там можем видеть? Смотрите, в 90-е годы люди ехали в основном в
юго-западную, центральную часть страны. Почему? Потому что северяне ехали к
теплу и городам. Жители бывших стран СНГ перевалили через границу и оседали
недалеко от этой границы. Юго-западный тренд был четкий. В 2000-х годах
картинка поменялась. Вы видите, что притягивают только агломерации, притягивает
вечный Краснодарский край, потому что в России так мало теплых мест. У
Краснодара есть неисчезающее преимущество. Пусть там будет вурдалак
губернатором, все равно люди будут туда ехать, потому что тепло, солнце, море,
это не изменяется. Калининград чрезвычайно популярен. Здесь же отток немножко
сократился. Но обратите внимание, в Европейской России образовалась внутренняя
периферия, и она чрезвычайна устойчива. И вот вам цифры, чистая миграция, «прибыло»
минус «убыло», миграция в данном случае внутрироссийская, здесь нет трудовых
мигрантов из СНГ. 60% этой чистой миграции стягивает московская столичная агломерация,
еще около 20% агломерация Санкт-Петербург. Мы удивительны? Да нет, вот вам
китайские направления миграции, смотрите. Все то же самое. Люди перемещается
туда, где есть более качественная, высоко оплачиваемая работа. У нас будет
ровно так же, уже есть, а не будет. Поэтому на все крики о том, что мы сейчас
быстро перенаправим потоки в освоение дальнего востока, у меня вопрос простой.
Покажите мне, как расчет количество качественных высоко оплачиваемых рабочих
мест на дальнем востоке. Здесь, наверное, есть кто-то из представителей, знает,
наверное, как непросто там найти работу. Пока это так, никаких перетоков туда,
кроме китайских, и то вопрос, куда, не ожидается.
Теперь
очень коротко по поводу ситуации, которая сейчас происходит у нас в стране. Что
сейчас безработица. Вы знаете, мы уже фактически преодолели кризисный
относительно небольшой рост этого показателя. До сих пор безработица в республиках
Северного Кавказа, особенно в Ингушетии, но там она относительно велика. Это
вообще не связано с кризисом. Правило очень простое: территории с плохим
состоянием занятости не чувствительны к кризисам, там всегда плохо, потому что
не создаются рабочие места. Территории, где рынок труда лучше, очень волатильны,
они чувствуют влияние кризиса, когда начинает кризис, там безработица растет,
когда заканчивается, и начинается экономический рост, она очень быстро
сокращается. Как следствие, в этих территориях рынок труда быстрее
восстановился, и сейчас проблема, казалось бы, исчерпана. Разница только в том,
что занятость восстановилась на те же низкоэффективные рабочие места. Не
произошло модернизации структур занятости. И в последующие кризисы все эти
регионы, Поволжье, металлургические регионы Урала, часть центральной России с
ее машиностроением грохнутся в кризис занятости так же, только денег уже не
будет, чтобы поддержать то, что удалось поддержать в 2009-м году. Посмотрите на
соотношение жилых доходов и прожиточного минимума. Да, я во всех аудиториях
добавляю, как бы это вежливо сказать, аналитического профессионализма. Я думаю,
многие из вас видят себя в политической перспективе. Пожалуйста, никогда и
нигде не позволяйте себе сравнивать регионы России в рублях, потому что разница
рублевых цен внутри страны больше 3-х раз. Поэтому все рубли должны
корректироваться на ценовые различия, в данном случае, на стоимость жизни. И вы
видите, как Москва остается лидером, как автономные округа Тюменской области (вот
почему они притягивали мигрантов, в отличие от всех северов) пока еще остаются
лидером. Но смотрите, как падает это преимущество у сибирских автономных
округов, они называются Уральским федеральным округом, но это западная Сибирь.
И как, несмотря на кризис, продолжает расти преимущество славного города
Санкт-Петербурга. Сама удивляюсь, почему, но пока так. Хотя подкормки стало
меньше, это я вам ответственно заявляю, следя за бюджетами. Где совсем плохо?
Калмыкия, Ингушетия. Но, опять же, вы должны понимать, что эти цифры фантомные.
Мы знаем о доходах населения в этих территориях. Сколько овец в отаре у чабана,
не знает никакая статистика, сколько этих овец он продал на рынке, мы можем
только догадываться. Поэтому здесь немножко фантомная жизнь, с точки зрения
минусов.
Вот
что еще очень важное я хотела сказать. Я этот слайд тоже таскаю по разным
презентациям. Мы с вами назвали три конкурентных преимущества: агломерационный
эффект, институциональный эффект, человеческий капитал и инфраструктура. Москва
обладает этими конкурентными преимуществами в полной мере. Но ведь и Питер ими
обладает. Я просто даю вам для сравнения две таблички: вот какова доля Питера,
вот какова доля Москвы. Иногда я даю с Московской областью, потому что
агломерацию невозможно расчленить. Вы видите, Питер хорошо, если дважды
превышает свою долю населения, а Москва иногда и в пять раз. В чем причина?
Москва больше как агломерация, агломерационный эффект сильнее. Но дело, в
общем-то, не в этом. Здесь начинают работать институты. Человеческий капитал в
Москве и в Питере сопоставим, хотя в Москве больше людей с энергетикой,
приехавших делать себя заново. В Питер приезжают меньше, но, тем не менее, человеческий
капитал более или менее сопоставим. Разница в институтах. Москва – столица, это
институт, столичный статус. Питер – нет. И еще более важный институт. Это устоявшийся
институт сверхцентрализованного управления в России. В 90-е годы страна была
децентрализована, не потому, что она стала федерацией, а потому, что было очень
слабое центральное правительство. Федерацией Россия никогда не была, хотя и
называется так по статусу. Тогда доля Москвы в экономике была 14%, сейчас уже
24%. Есть и более свежие данные, и эта доля непрерывно росла. Вот оно,
следствие сверхцентрализации. Что значит сверхцентрализация? Это не только
управление. Московский бюджет, например, не зависит от федерального управления,
но он зависит не напрямую, другим образом. В сверхцентрализованном государстве,
при прочих равных, как доказано в западных моделях, уровень концентрации
экономики в столице выше. Кто может догадаться, почему? Как связано одно с
другим? Сращивание – да, но еще есть маленькое обстоятельство. Потому что все штаб-квартиры
сидят в столице, потому что решать вопросы с властью надо в режиме шаговой
доступности, иначе у тебя будут проблемы. А раз так, все штаб-квартиры садятся
в столицу, а в штаб-квартирах, как это принято во всем мире, аккумулируется
прибыль компании. Соответственно, качественные рабочие места, зарплаты, выплаты
налогов по г. Москва, потому что налог на прибыль у нас, в основном, идет в
регионы. И Москва в итоге получает преимущество не только от столичного
статуса, что здесь сидят чиновники, но и от того, что в сверхцентрализованном
государстве сидит весь бизнес. Попытки насильственно перетащить его в Санкт-Петербург
(с января туда съезжает полностью Газпромнефть, полностью, вместе с офисом) предпринимаются,
но какой же вой стоит у бизнеса по этому поводу! А Газпромнефть, видимо,
делегировала все функции по согласованию материнской компании Газпром. Уж она
как-нибудь договорится.
Теперь
давайте, очень коротко, про региональное неравенство. Это тоже важный сюжет, о
котором я хотела бы поговорить. Как оно измеряется? Насколько оно велико? Как оно
меняется? И второе, очень для меня важное – четкое разделение двух видов
неравенства: экономического и социального. Это разные вещи. Попробую это
доказать. Мы считаем уже давно по России, по Казахстану, по Украине
региональное неравенство. Смотрите, что происходит. Экономическое неравенство в
России в целом выросло между регионами, хотя в последние несколько лет оно
снижалось. Кризис не беру, оно всегда снижается в кризис. А вот здесь результат
замечательного потока нефтедолларов, который массово перераспределялся и на
дальний восток, и на слаборазвитые республики. Все они учитываются в ВРП как
потребленное в сфере, в основном, бюджетной, и поэтому разница сокращалась. Но
в целом, если вы берете тренд, он на усиление. Различия в межрегиональной безработице
до кризиса росли устойчиво. Это нормально, потому что там, где выше конкурентные
преимущества, чаще создаются новые рабочие места и, соответственно, быстрее
снижается безработица. Там, где никаких преимуществ нет, извините, как было,
так, в основном, и есть. И это показывает, что в России неравенство по конкурентным
преимуществам нарастало. Что же выравнивалось? Посмотрите, это доходы. Их неравенство
сократилось, это проявляется по всем методам счета. И вот заработная плата,
неравенство, которое по регионам тоже немного сократилось, но особенно по
доходам. Это следствие политики опережающего роста зарплаты в бюджетном
секторе, а бюджетники концентрируются в слаборазвитых регионах. А также это
следствие роста разнообразных дотаций и пособий, которые выплачивали особенно
интенсивно в годы кризиса. Тем не менее, эта политики работает. И вот, теперь я
ставлю вопрос: что хорошо и что плохо? Выравнивать, или нет? Логика говорит о
том, что это два абсолютно разных подхода. Экономическое неравенство базируется
на объективных преимуществах или отсутствии оных на территориях, а раз так, то
вы идете, пытаясь выравнивать, против объективных трендов, вы плюете против
ветра. Как ни противно и тяжело политически это было бы признать, надо
понимать, что на территории слабой вы можете что-то поделать, только вырастив
какие-то конкурентные преимущества. Какое на ваш взгляд конкурентное
преимущество можно первым вырастить на слабых территориях? Прикиньте, у вас
получится. Я назвала вам конкурентные преимущества: ресурсы, географическое
положение, агломерационный эффект, соответственно, институты, инфраструктура и
человеческий капитал. Сейчас все брошу и буду вкладываться в инфраструктуру, и
сразу все поедут на Северный Кавказ. Я там две дороги построю, и просто все
поедут гулять на Северный Кавказ. Думаем. Институты? Если вы в более
конкурентных регионах не можете отремонтировать институты, вы что, коррупцию на
Северном Кавказе первой искорените? Думаем. Первое, что растет само, и вы ему
помогаете, это развитие агломерационного эффекта. Потому что город
переплавляет, город усиливает конкуренцию. В первую очередь, это поддержка
того, что работает, агломерационного эффекта. То есть, Махачкала должна
становиться более городом, чем она есть. Владикавказ то же самое, потому что
это модернизация. Второе? Конечно, вы вкладываетесь в образование, модернизацию
мозгов. Это возможно, потому что трансляция знаний, хоть и с потерями,
двигается по системе городов. Вы можете туда притащить лучших преподавателей,
вы можете подготовить тех, кто там есть. Это рабочая модель. Понимаете, в чем
разница? Инфраструктуру вам послезавтра взорвут, и вы начнете все сначала.
Мозги могут уехать, поняв, что там тяжело. Все может быть. Но агломерация,
человеческий капитал – это самый рабочий формат последовательности. Потом уже
подтягивать остальное. Не курорты Северного Кавказа. В пустой зоне, желательно,
огороженной колючей проволокой, по которой пущен ток. Любимая стадия, цитирую Хлопонина
на ранних стадиях обсуждения этих курортов: «Нет, мы все это, конечно, сделаем,
только нужно хорошо изолировать эти места от местного населения, лучше по
пропускам».
Теперь
второе, социальное неравенство, с ним что делать? Вот, здесь все понятно. Вы начинаете
с тех точек внутри проблемной территории, где есть хоть какой-то ресурс, и их
вытаскиваете. Логика очень простая. За счет вытаскивания этих точек в менее
конкурентных территориях вы вытаскиваете постепенно всю территорию. Никак иначе
эта машинка не работает. Теперь о социальном неравенстве, здесь все гораздо
сложнее. Если вы куда-то сильно не додаете, на образование, здравоохранение,
если вы не учите людей быть более мотивированными, помните железно, что вы
создаете дичайший тормоз для развития человеческого капитала, дичайший. Далее,
еще один, уже утилитарный сюжет. Вам нужно, чтобы люди были мобильными, чтобы
они перемещались, искали лучшие места. Но мобильность-то растет по мере роста
дохода. У семьи с пятью-семью детьми только огород и грядка, если денег нет
совсем. Когда дети, эта семья начинает получать какие-то дополнительные средства,
дети уже думают, куда поехать учиться. И, наконец, помните еще правило: бедность
в современном понимании это не количество рублей до прожиточного минимума, как мы
считаем сейчас. Бедность это отсутствие доступа к нормальному образованию,
здравоохранению, в том числе. К нормальным социальным взаимодействиям, в том
числе. Это широкая категория. Соответственно, если вы в это не вкладываете, что
у вас будет с населением периферии? Первое это вымирание пожилых. Чтобы уезжать,
нужно иметь ресурсы. Если вы не вкладываетесь, их мало. Что будет с этими
людьми? Есть простое слово, маргинализация. Значит, вы получаете
маргинализованные территории, куда, как в Гарлем в старые времена, лучше не
соваться. Помните правило, европейский опыт показывает, что социальное
неравенство снижать можно, в отличие от экономического. У меня не было времени
показывать вам картинки, какое сейчас в Евросоюзе региональное неравенство. Так
вот межстрановое неравенство сокращается за счет того, что растет или не
сокращается региональное неравенство внутри стран. То есть, страны, догоняя,
делают ставку на сильные регионы, другого пути нет. Когда вы скачете, вы какую
лошадь запрягаете? Лучшую в вашей конюшне. То же самое и в экономике.
Придумывать какие-то заморочки бессмысленно, экономика рациональна. А вот в
социалке Европа добилась определенных успехов. Социальное неравенство, в том
числе, неравенство доходов, например, во Франции сократилось очень существенно.
За счет чего? Пункт первый, и очень понятный. Это не региональная политика, это
социальная политика, то есть деньги, доводящиеся до конкретных домохозяйств,
адресно доходящие до тех, у кого мало ресурсов, здоровья, образования, до инвалидов,
семей с маленькими детьми, семей с большим количеством иждивенцев, семей с
низким здоровьем или образованием. Второе. Деньги распределяются не просто
адресно, они еще в очень немалом количестве туда поступают. Поэтому развитая
социальная политика, дающая выравнивающий эффект требует: а) полной реформы
системы социальной защиты и социальной политики в целом, должна быть адресная и
б) она возможна только для стран, у которых уже достаточно неплохой уровень
развития. Мировой банк считал и выделил эту границу: 10-15 тыс. долларов ППС на
одного человека, когда страны начинают трансформировать в свою социальную
политику с целью выравнивания. И начинает получаться. У России, вообще-то,
больше 15 тыс. долларов ППС. Проблема только в том, что мы огромная по
территории страна, согласны? У нас гораздо худшие инфраструктуры, у нас гораздо
больше патернализма, и у нас еще маленькая деталь. Вы в силах определить доходы
населения? Притом, что люди имеют очень высокую теневую занятость?
Эти
проблемы есть, но эти проблемы можно решать. Для того чтобы вам показать, что
не надо бояться экономической дифференциации, я привела лишь одну картинку. Вы
видите Китай. Вы знаете, как он растет. Вот это его экономическая
дифференциация. Здесь она показана даже не на уровне регионов, а на уровне
муниципалитетов. Вот страна, которая быстро идет вперед. Она, безусловно,
дифференцирована в пространстве. Потому что ставки делаются на конкурентные
преимущества.
Что
же есть наши конкурентные преимущества? Завершаю я свой рассказ вот этой
констатацией. Конечно, это наши крупные города-агломерации. Что с ними делать,
совершенно непонятно. Пока, помимо Москвы и Санкт-Петербурга, все остальные
крупные города это муниципалитеты, а в России они чрезвычайно ограничены по
ресурсам и полномочиям. Пока не пройдет децентрализация, не только на уровне
Москва федеральный центр – регионы, но и внутри них, муниципалитеты, в России
ничего не изменится. То есть, децентрализация на двух уровнях, с полномочиями и
ресурсами, абсолютно необходима. Второе. Эти основные города должны
взаимодействовать через структурно развитые коридоры. И дороги надо строить не
через Магадан, Якутск, там уж пусть как-нибудь, по-зимнему. Должна быть
нормальная дорога, связывающая Самару с Москвой, Екатеринбург с Москвой, чтобы
ужаса этого в пермском крае не было. Вот, эти дороги, то есть, дороги и
коридоры должны существовать там, модернизироваться там, где концентрируются
города и население. Далее. Юг будет развиваться, без сомнения. Дешевая рабочая
сила это фактор, я с вами соглашусь, еще благоприятные агроклиматические
условия, земли плодороднейшие, выходы к морям и океанам, без сомнения. Понятно,
какой это юг. Это Краснодарский край, это Ростовская область. Может быть,
эффект доходит потихоньку, пока очень медленно, до Ставрополья. Но пока не
республики, пока не республики. Никуда не денутся важнейшие сырьевые регионы,
это наше конкурентное преимущество, только что там должно быть? Инфраструктуру
государство еще как то может поддерживать, но для того, чтобы туда пришли
инвестиции, ворота надо открывать для любых инвестиций, а не только для
Газпрома, Газпромнефти и Роснефти, в том числе, для иностранных инвестиций. Вы
видели, как рванул Сахалин? Я вам показывала. Это результат соглашения о
разделе продукции, которое сейчас хают со страшной силой. А Сахалин перестал
быть регионом-получателем очень больших объемов федеральной помощи. Сахалин
теперь производит 18 млн. тонн нефти, а было, простите меня, полтора-два. А на
Сахалине есть суперзавод по сжижению, на котором я была и посмотрела. По нему
текут речки, прямо по заводу, нерестовые, и там рыба нерестится. А за заводом пляж
города Корсаково, и там все спокойно купаются. Вы представляете наши Капотнинские
НПЗ, что-нибудь подобное? Поэтому хватит ставить пальцы веером, конкурентные
преимущества должны даваться для всех. Это касается и расширения московской
столичной агломерации. Ну не фартуком этим вот, с прирезкой, а совершенно по-другому.
Через горизонтальное взаимодействие муниципалитетов – раз, городское
планирование – два, потому что эта агломерация должна вместе планироваться. И,
конечно, через мощные инвестиции в инфраструктуру и на выход. У нас совершенно
не работает то, что работает во всей Европе. Когда рядом граница, с одной
стороны границы более развитый регион, с другой менее, идет очень мощный
переток инвестиций из более развитого региона, с одной стороны, в другой,
потому что там дешевле рабочая сила, инфраструктура. Так развивается западная
Венгрия, так был переток инвестиций в Чехию и так далее. Вы где-нибудь
что-нибудь подобное видели на финско-карельской границе, финско-ленинградской
границе и так далее? Даже Калининградская область получает какой-то приток не
через соседские позиции, а как особенная экономическая зона. Институциональные барьеры
придется снимать. То же самое и для транзитных зон, куда должны сходиться вот
эти две наши зоны. Ничего другого у нас не будет. Вам же сейчас знаете, про что
поют? Про Севморпуть. Я тут выступала в Тюбингене на конференции, и я просто
сделала раскладочку, сколько по этому Севморпути перевозится. Сейчас, реально,
знаете, как это Севморпуть действует? Вот отсюда, это Дудинка, а здесь вот
норильский никель плавится. От Севморпути остался только вот это кусок, который
вывозит на переплавку в Норникель, у них даже ледоколы свои. Все остальное это пиар-акция
господина Чилингарова и компании, но это теперь главное направление, как сказано
нам, в связи с шельфовой нефтью. Реально вот наши каналы. Здесь Черное море, и
вот, очень недоделанный, плохой. Честно говоря, чем мост на остров Русский
строить, лучше бы портовую зону обиходили, инфраструктуру города Владивостока
поправили, аэропорт нормальный, развязки дорожные сделали, и у Владивостока
были бы гораздо большие перспективы.
И
наконец, нужно ли использовать ресурсные преимущества? Никуда не денемся, но
тогда это другие институты. Это институты входа внешнего бизнеса как
обязательного условия для модернизации, просто правил игры. Не нравится жутко,
хотим сами нефть и газ продавать. Но до тех пор, пока мы это делаем так, от этого
нефтяного и нашего ресурсного проклятья мы никогда не оправимся. У меня нет
времени говорить про внутрирегиональное развитие, ну и ладно. Главное я вам
все-таки рассказала. Если вас когда-то будет интересовать, что происходит в
регионах, мы пока еще тащим проект, который называется «Социальный атлас российских
регионов». Там много чего есть, и мониторинг, он там строкой бегущей, и
тематический раздел, и типологии, портреты регионов, милости просим. Все, ваши
вопросы.
Дмитрий Ефимов:
Я хотел бы
спросить по поводу инвестиций, скажем так, тех же самых иностранных государств
в нашу экономику. Если выглядываться в историю, так как я являюсь историком, я
могу сказать, что это приводило к тому, что вся экономика страны начинала
работать на иностранные государства, которые инвестировали.
Наталья Зубаревич:
Что вы
называете «иностранное государство»? Давайте, я вам приведу примеры. Донбасс
работал на иностранные государства? Знаете, чьи там деньги были? Бельгийские и
Французские. Весь Донбасс построен на бельгийские и французские деньги. Завод «Электросила»
и куча заводов в Москве, в том числе, где Ильича стукнули, стреляли, построены
на немецкие, французские, опять же, бельгийские деньги. А куда они производили
свою продукцию, вы не знаете? Это была электрификация железных дорог, создание
первых современных заводов, завод АМО по автопрому, дореволюционный еще, где
эти машинки бегали? В Африке? Да нет, по России. Дружок, у вас немножечко с
информацией напряженка. Практически все инвестированные в Россию деньги
исторически, в царское время, это были деньги, которые пошли на производство
промышленных активов, продукция которых потреблялась в России.
Вы называете это долгами? Вы, наверное, немножко путаете.
Царское правительство брало займы, в основном, не на эти цели, там был частный
бизнес. Царское правительство брало займы на строительство железных дорог,
прежде всего. Вот эти долги – да, их не отдали. Но если бы осталось царское
правительство, я думаю, что лет за 20, это были очень долгосрочные займы, эти
долги можно было отдать. Знаете, это называется форс-мажор. Так, еще вопросы.
Давид Канкия:
День
добрый, Наталья Васильевна. А как вы относится к лозунгу «Хватит кормить Кавказ»?
Наталья Зубаревич:
Плохо. Я считаю,
что хватит кормить Москву.
Давид Канкия:
Хватит
кормить Москву. Но вообще, как он…
Наталья Зубаревич:
Я вам это
объясняла. Ну, во-первых, это глупо. Я только что вам объяснила, что если не
делать инвестиции в социальное развитие этих территорий, мы получим, в общем-то,
что мало не покажется никому. Это вопрос безопасности, если простите, шкурно. Это
вопрос безопасности страны. Наращивая там развитие агломерации человеческого
капитала, усиливая мобильность населения, мы интегрируем территории. Другое
дело, что делается это паршиво. Значительная часть денег, очень большая,
разворовывается, эффект очень низок, не очевиден, люди возмущены. Но есть
способы, которые позволяют лучше контролировать эти траты. Отказаться от этого?
Флаг вам в руки. Я только не понимаю, вы деньги подсчитали? Да, на Чечню идет
довольно много денег, да, спорить не буду. Она получает в качестве трансферта
примерно столько денег, сколько Дагестан, а он в 2 раза больше. Но если вы возьмете
объемы денег, которые перечисляют суммарно дальневосточным регионам, только
дальневосточным, они существенного выше. Почему у вас не возникает желания сказать,
что «хватит кормить Дальний Восток»?. Ну, на фига козе баян, что они там стоят,
все бесхозные, зачем? А если мы возьмем количество денег, которое получает
Москва в качестве налога на прибыль предприятий и организаций, а в основном это
налог крупных российских сырьевых компаний, то Кавказ вы не разглядите на этом
фоне под микроскопом. Почему же вы в регионах не говорите: «Почему Москва так
много получает, почему такая сверхцентрализация?» А логика очень простая,
потому что это дихотомия «свой-чужой», она самая простая. Кавказ ментально
воспринимается до сих пор, к сожалению, чужим. Дальний Восток свой, потерпим. Москва?
А что с ней сделаешь, так же всю жизнь было. Поэтому находится слабое звено, на
которое идеально реагирует вот эта ментальная дихотомия, «свой-чужой», и
начинают на этом делать политический лозунг. Безобразие, но это, понятно, игры.
Ясур Зиганшин:
Мне
интересно, а как создавать агломерации, как сделать?
Наталья Зубаревич:
Создавать не надо, слово «создавать» здесь не очень подходит.
Понимаете, в России, у нас же pastdependence, оно сразу заменится словом «делать».
А как их делают, я много историй могу рассказать. Логика очень простая: агломерация
формируется сама, надо снимать барьеры для ее развития. Так как первый барьер
инфраструктура, как только вы создаете нормальные вылетные дороги из большого
города, сразу это начинает подтягивать на рынок труда этого города мигрантов,
потому что экономическое расстояние снизилось. Сразу бизнес начинает выводить
часть своих производств, особенно промышленных, в пригороды, потому что там
дешевле рабочая сила, а инфраструктура там есть, правильно, и тепло, и вода.
Это первый путь. Второе – конечно, это нельзя делать шалтай-болтай. Я не
большой любитель планирования, но весь мировой опыт учит, что городское
планирование обязательно. Это совместный хорошо проговоренный, обсужденный
продукт в виде агломерационного плана с этапами, с резервациями территорий,
иначе потом мало не покажется. Ошибки неизбежны, они и так будут, но хоть
меньше. Третий момент – организация горизонтальных форм взаимодействий. Есть
муниципалитет Казань, есть соседний муниципалитет. У нас сейчас законодательно
есть барьеры для взаимодействий в части перечисления средств, есть запреты на
некоторые вещи. А самое главное – у нас в мозгах огромные проблемы. Мэр Казани
никогда не будет взаимодействовать с мэрами соседних муниципалитетов. Кто они
такие? Хотя куча вопросов, от кладбищ до мусорных полигонов, все это решается
между ними. Мэр Казани пойдет к Мухаметшину решать, правильно? Только через
вертикаль. Горизонтальное взаимодействие обязательно. Совет большого Лондона, Совет
большого Парижа. Эти структуры устраивались десятилетиями, когда только так
можно найти компромисс, потому что есть интересы и одной, и другой стороны.
Только так находится оптимальный компромисс. А иначе вы идете к Дмитрию
Анатольевичу и к Москве, привязывают юбку, со всеми понятными из этого
последствиями. Вырезав эту юбку из состава Московской области. Кто карту не
видел, посмотрите. Юбка, фартук, как ее только не называют! Еще вопросы.
Мария Кожевина:
Относительно
недавно господин Путин в газете Известия написал статью о создании единого
экономического пространства с Казахстаном, Белоруссией, и, позже, с
присоединением Таджикистана и Киргизии. Он в деталях изложил, какими это
большими преимуществами нам грозит. Вот и у меня, соответственно, к вам вопрос.
На ваш взгляд, какими будут последствия такого объединения для экономики России
и регионов?
Наталья Зубаревич:
Скорее,
никаких, потому что понятно, что экономика Таджикистана просто по уровню не
вписывается ни во что иное, кроме нового Северного Кавказа, который надо
кормить, или нового Дальнего Востока, кому как нравится. А объединение имеет
смысл для экономик, которые активно обмениваются. Потому что объединения для
чего нужны? Они снижают транзакционные издержки обмена, когда у них
унифицировано законодательство, облегчено прохождение границ, отсутствует
таможня. Это снижение издержек. Поэтому, в принципе, это очень хорошо, когда
снижаются издержки для бизнеса. Я ничего страшного в этом не вижу, потому что
масштабы нашего взаимодействия не так велики, как кажется Владимиру
Владимировичу Путину. С Казахстаном оно у нас еще есть: казахское сырье отчасти
идет в Россию, из России, в основном, идут продукты обрабатывающей
промышленности. Те же автомобили они еще до сих пор покупают. С Украиной у нас
сжимается, только нефть и газ туда-обратно, даже сахар мы все меньше покупаем,
и продукцию сельского хозяйства тоже, потому что Россия сейчас производит все
больше сама. С Белоруссией все понятно, это не экономика, это чистая политика.
Туда нефть, обратно Белтрансгаз, все ясно. Но, в любом случае, снижение
барьеров это нормально, это пусть, это, ради Бога. Другое дело, все наши игроки
– люди постсоветские, и у каждого вот здесь, на подкорке, сидит желание… Помните
правила политологии, какие бывают взаимоотношения? Война всех против всех,
победитель получает все. Помните эти дихотомии? Вот здесь у каждого есть ощущение,
что победитель получает, ну, не все, но больше других. То есть, изначально
отсутствует желание честной игры. У России это желание доминировать, в первую очередь,
у Казахстана очень разумная позиция, сидеть между Россией с Китаем. Я каждый
год с ними работаю и знаю, что сейчас делается большая зона на новом месте, в Алма-атинской
области, и Китай туда будет очень активно входить, в новую экономическую зону. Так
он войдет в Казахстан, получит возможность беспошлинного входа во все
пространство. И Казахстан будет иметь с этого свои результаты. Поэтому есть у
меня такое ощущение, что когда каждый входит в эту зону с неким кукишем в
кармане, а он есть у каждого, потом в этой зоне будет немало самых
разнообразных разборок. Потому что объединяться надо маленечко лучше, понимая
эффекты этого объединения. Пока каждый пытается объегорить другого, есть такое.
А Россия – конечно.
Татьяна Корешток:
У меня
такой вопрос, как вы считаете, современная миграционная политика, какой она
будет?
Наталья Зубаревич:
Шараханье из одного угла в другой. Как
при раннем Иванове начала 2000-х, гайки закручивали, потом поняли, бизнес
заорал, что просто работать некому, и выпустили очень либеральное
законодательство. Потом опять кто-то из наших даламберов, я уж не фиксирую, сказал,
что «понаехали тут». Начали опять щучить. Теперь, вроде, непонятки, но отдельно,
выборочные национальности, господина Онищенко по кличке «Охренищенко», они как-то
возникают. Сейчас таджики, до этого грузины, до этого молдаване. Это не
политика, это политическая конъюнктура. Логика абсолютно понятна, нам надо
привлекать больше людей и стараться их интегрировать. Две задачи: лояльных и
готовых к интеграции. Эти задачи требуют стабильной политики. Мы под
политический момент ее туда-сюда шарахаем. Пока люди все равно едут, слава
Богу, но пока вопросы интеграции, вопросы рациональных каких-то решений уходят на
второй план. Мне это очень не нравится, потому что без миграции мы в России…
Ну, логика очень простая. Вот Магаданская область. Там уже половины населения
нет из того, что было. Один пример, в Магаданской области за 10 лет ВРП вырос
на 8%, вот вам плата за безлюдье. Если мы трезвые люди, мы должны понимать, что
в сильно депопулирующей стране большого экономического роста быть не может,
потому что он возникает только при супер росте производительности труда. Вот,
сейчас все брошу и буду учить россиян росту производительности труда. Вы же
понимаете, какая у нас структура занятости. Бюджет, 20 млн. на крупных и
средних, итого почти 40, ну, 38, для круглого счета. Еще, примерно, 10 в
легальном малом бизнесе, который отчитывается, непонятно как, прибыль не
показывает. Но допустим, 50 млн. человек у нас как-то видны статистике. Всего у
нас занято 65-68 млн. человек, в зависимости от конъюнктуры. Мы вообще не
знаем, где заняты 15 млн., это теневка. Так как насчет производительности
труда? Поэтому придется решать, но сначала, конечно, хорошо бы иметь и обеление
собственной структуры занятости, а люди не выйдут из подполья до тех пор, пока
в Российской Федерации такие институты.
Татьяна Корешток:
Можно я дополнительно доспрошу? Вы
сказали о том, что привлечение миграции это очень позитивный путь.
Наталья Зубаревич:
Это сложный путь, сказала я, но
неизбежный.
Татьяна Корешток:
Сложный, но неизбежный. У нас как-то
очень принято оглядываться на Европу, на то, что происходит там, и вот недавно
Ангела Меркель сказала о том что, политика культурализма не получился.
Наталья Зубаревич:
Да, культурализм не получился, это
так.
Татьяна Корешток:
И собственно, обсуждая ту
миграционную политику или не политику, которая есть сегодня, очень принято
говорить о том, что, давайте, мы пригласим китайцев на Дальний Восток, и не
боимся ли мы, что мы его потеряем? И, в то же время, есть такая позиция…
Наталья Зубаревич:
Тут дальневосточники есть? Пусть
расскажут про китайцев. Я могу сказать только одну фразу. Чем дальше человек
живет от китайской границы, тем больше он боится китайцев. Это арифметическая
совершенно четкая зависимость. Пункт первый: мы все равно без иностранных
инвестиций Дальний Восток не подымем. На свои мы можем сделать только остров
Русский, чтобы не было иллюзий. Просто одна цифра: в 2011-м году за полугодие во
всем объеме инвестиций из федерального бюджета, а это 10% всех инвестиций
страны, во всем этом объеме 25% заняли 2 субъекта Российской Федерации, то есть,
каждый четвертый рубль шел в 2 субъекта Российской Федерации. Краснодарский
Край – раз, 13%, и Приморский Край – два, 12%. Каждый четвертый рубль. Только
благодаря этому во Владивостоке что-то происходит. После 12-го года этой
роскоши не будет, все деньги пойдут в Краснодарский Край, там будет аврал.
Поэтому без иностранных инвестиций Дальний Восток не поднимается. Пункт второй:
должны создаваться рабочие места двух типов, как качественные для российской и западной
квалифицированной рабочей силы, так и обыкновенные. Знаете, кто строит сейчас
приморский Край, точнее, Владивосток, остров Русский? Какие китайцы? Китайцев
меньшинство. Таджики, турки и бывшие югославы. Вот основная рабочая сила, не
китайцы. Поэтому китайский приход на работу это благо для Дальнего Востока.
Пункт третий, очень коротко. Знаете, какая сейчас средняя зарплата в Пекине?
1000 долларов, в Пекине. Весь северо-восточный Китай мощным образом едет уже не
только в Шанхай, а в агломерацию Пекина. В Китае идет очень быстрый процесс
создания новых рабочих мест . Простите меня за простой язык, мы им сейчас не
больно интересны. Вот и все. Меньше пафоса по поводу своей родины и ощущения,
что все спят и видят, как придти и разгрести эту нефть, газ, лес, уголь, землю.
Я закончу простой вещью, анекдотом про
неуловимого Джо. Его все помнят? Что же его никто не может поймать? А кому он,
на фиг, нужен? Вот, не дай, Бог, нам превратиться в этого неуловимого Джо,
который будет верить, что все только и мечтают, спят и видят, как это страну
раздербанить.
Ирина Ясина:
Спасибо большое, Наталья Васильевна.