Теневые соблазны
Чтобы получить максимально полную картину, мы в данном случае прибегали не столько к прямым, сколько к косвенным методам получения информации. Не питая иллюзий, что любой человек, вовлеченный в незаконную деятельность, простодушно признается в этом интервьюеру, мы спрашивали людей не об их реальном поведении, а о поведении возможном, гипотетическом. Мы интересовались, насколько в современном российском обществе распространена установка на участие или косвенное соучастие в теневой практике. Готовы ли наши сограждане — если это сулит им выгоду — поддерживать коррумпированных чиновников, теневиков-хозяйственников или лично участвовать в теневом бизнесе?
Учитывая, что россияне традиционно все свои беды и надежды связывают с властью и олицетворяющими ее людьми, а также то, что сама власть в постсоветской России формируется все-таки не без участия избирателей, мы хотели, в частности, понять, какая доля населения предрасположена к тому, чтобы на определенных условиях сознательно пойти на криминализацию власти, тем самым вступив в некий косвенный сговор с коррупционерами и теневиками. Разрабатывая программу исследования, мы помнили о широко известных случаях, когда избиратели приводили к власти заведомо криминальных кандидатов (Нижний Новгород, Ленинск-Кузнецкий и т. д.). Опыт таких выборов мы приняли как своеобразный тест и решили повторить его в рамках всероссийского опроса. Вот ответы, которые мы получили.
Таблица 6
Предположим, Вы уверены в том, что кандидат на должность главы местного самоуправления (мэра, главы администрации и г. п.) участвует в теневом бизнесе или связан с криминальными кругами. Могли бы Вы проголосовать за него на выборах?
Варианты | Населе- | Предпри- | ПРЕДпред- | НЕпредпри- |
ответов | ние в | ниматели | прини- | ниматели |
целом | матели | |||
Мог бы проголосовать | ||||
в любом случае | 6 | 5 | 7 | 6 |
Мог бы проголосовать, | ||||
если был бы уверен, | ||||
что жизнь при нем | ||||
станет лучше | 32 | 38 | 42 | 28 |
Не стал бы за него го- | ||||
лосовать ни при каких | ||||
обстоятельствах | 47 | 45 | 37 | 50 |
Затрудняюсь ответить | 15 | 12 | 15 | 15 |
Как видим, у 38% россиян иммунитет против соучастия в криминализации власти отсутствует. Правда, подавляющее большинство этих людей готово проголосовать за сомнительного кандидата только на определенных условиях («если жизнь при нем станет лучше»), а без всяких условий («в любом случае») — сравнительно немногие. Но и этих последних мы бы со счетов не сбрасывали. Можно предположить, что готовность голосовать за криминального кандидата «в любом случае» означает неверие в то, что власть в современной России может быть законопослушной и некоррумпированной. Люди с такими взглядами выбирают не между коррупционером и честным человеком, но между разными коррупционерами. Наши интервью это предположение подтверждают. «Если мы сойдемся на том, что любой представитель власти «не чист» по определению, — говорит, например, В. (студент и — одновременно — один из руководящих работников промышленного предприятия), — то вопрос о кандидате, связанном с криминалом, теряет свою актуальность». Иными словами, коррумпированы все, и потому выбирать приходится между коррупционерами компетентными, способными выполнять возлагаемые на них функции руководства, и теми, чьи профессиональные возможности выглядят проблематичными. И такие настроения присущи не одному только В., в чем читатель может убедиться, ознакомившись с приведенными в конце книги интервью. Да, таких людей действительно не очень много, но они все же есть, и их численность измеряется не сотнями и тысячами, а миллионами. Интересно, что во всех рассматриваемых группах эти люди представлены примерно в одинаковых пропорциях, между тем как в реакциях на другие варианты ответов расхождения между группами довольно существенны, что позволяет говорить о вполне определенных тенденциях.
Во-первых, теневые установки в группах меньшинства проявляются заметно отчетливее, чем среди большинства. Во-вторых, нетрудно заметить, что наибольшую терпимость к криминализации власти демонстрируют респонденты, которых мы условно назвали ПРЕДпредпринимателями. Только среди них совокупный процент готовых — на определенных условиях или без всяких условий — проголосовать за криминального кандиата превышает процент тех, кто такой готовности не обнаруживает. Эти данные кажутся нам заслуживающими серьезного внимания. Они говорят о том, что многие люди, желающие заняться бизнесом, но не имевшие до сих пор возможности свое желание реализовать, не просто отдают себе отчет в том, в какой среде им придется существовать в случае, если их намерение осуществится. Они, похоже, больше других склонны считать такую среду нормальной, вполне соответствующей сложившимся в стране условиям и обстоятельствам, а потому и власть они чаще других хотели бы видеть этой среде соответствующей.
К ПРЕДпредпринимателям относится уже знакомый нам В. К этой же группе принадлежит В.Ю., работающий заместителем директора на частном кирпичном заводе; несмотря на солидный возраст (52 года), он тоже мечтает о собственном бизнесе. «Если бы я знал, — говорит он, — что мой кандидат на выборах связан с каким-то криминалом, — я все равно проголосовал бы за него, если бы был уверен, что это поможет нашему предприятию и людям, которые там работают… Производство у нас налажено, но необходимо организовать систему сбыта готовой продукции. Если руководитель администрации сможет организовать хозяйственную жизнь в городе таким образом, чтобы мы могли заключать какие-то долгосрочные договора на поставку того же кирпича, а это в его компетенции, то я проголосую за него». Тут — установка на своего рода криминально-теневой патернализм, сформировавшаяся в результате ясного представления об особенностях существующей в современной России системы хозяйства.
Ниже мы увидим, что подобные установки сочетаются у 1РЕДпредпринимателей с повышенной психологической готовностью и к личному участию в теневой деятельности. Пока е °™етим, что среди препятствий, мешающих заняться предпринимательством, только 5% представителей данной группы назвали неготовность вступать в незаконные отношения с чиновниками; среди других помех (отсутствие первоначального капитала, высокие налоги, угрозы со стороны криминального мира, недостаточная уверенность в своих силах) эта — на последнем месте.
Если же мы присмотримся к умонастроениям людей, свой бизнес уже имеющих, то увидим, что в их среде все-таки больше тех, кто не испытывает желания соучаствовать в криминализации власти. В этом они, как ни странно, ближе к тем, кто о предпринимательстве не помышляет. Но близость эта вряд ли означает совпадение мотивов, по которым претензии криминала на власть отвергаются даже тогда, когда он предлагает взаимовыгодную сделку: вы нам — свои голоса, а мы вам — улучшение вашей жизни.
Как мы помним, люди, занятые малым индивидуальным бизнесом, несопоставимо чаще других сталкиваются с коррумпированными чиновниками. И они, очевидно, на собственном опыте успели не только познать преимущества теневых отношений, в которые неизбежно вовлекаются, но и почувствовать тяготы зависимости и бесправия, на которые обрекает их нынешний криминально-теневой патернализм больших и малых начальников. Рискнем поэтому предположить, что неприятие многими нашими предпринимателями криминализации власти опирается прежде всего на прагматические правовые соображения. «Где я с этой коррупцией не сталкиваюсь! — восклицает хозяйка ресторана Т.Е. — Это же повсюду!» Поэтому она не хочет выбирать между криминальными и полукриминальными кандидатами: «В таком случае я проголосую против всех. Все равно они гребут под себя». А предпринимательница Е. на выборы уже вообще не ходит: «Не хочу голосовать за людей, связанных с криминальным капиталом. Я категорически не проголосовала бы за такого кандидата, потому что, конечно, хотела бы, чтобы у нас в стране было больше законности — иначе решение чиновников никто не контролирует, и получается полный чиновничий произвол». Если наше предположение относительно предпринимателей, основанное на цифровых показателях и высказываниях интервьюируемых, не беспочвенно, то это значит, что в отечественных предпринимательских «низах» вызревает запрос на законный цивилизованный порядок и соответствующую ему власть, которая придет на смену власти, действующей не по общеобязательным правилам, а по «понятиям», ею же самой принятым.
У тех же, кто бизнесом не занимается и заниматься не хочет (а они, напомним, составляют большинство населения), мотивы неприятия криминальной власти, видимо, не столько правовые, сколько моральные. Такое предположение допустимо уже потому, что люди эти в массе своей сформировались при коммунистической системе, а коммунизм — это и есть не что иное, как верховенство морали над правом. И, добавим, над экономическими интересами. Известно, однако, что моральный протест против тех или иных явлений (особенно экономических) очень часто имеет в своей основе все те же экономические интересы — особенно если последние не удовлетворяются и шансы на их удовлетворение кажутся сомнительными. Когда же возникает надежда (пусть даже слабая) без особого риска решить экономические проблемы в обход закона, моральные тормоза нередко начинают отказывать, и ниже мы сможем в этом неоднократно убедиться, анализируя как цифровой материал, так и содержание взятых нами интервью.
Вот характерное проявление этического максимализма в оценке интересующих нас явлений и соответствующей такому мироощущению мотивации поведения. «Я сам никогда не стал бы голосовать за человека, связанного с «нелегальщиной», — категорически заявляет пенсионер В.А., продолжающий работать по краткосрочным контрактам. — Ни при каких условиях. Если связан с криминалом, то это уже не человек». Мы хотели бы обратить внимание на этого респондента, потому что на его примере мы сможем в дальнейшем наглядно показать, как подобный максимализм начинает ослабевать и притупляться, когда речь заходит о реальной выгоде, которую люди, подобные В.А., могли бы сами извлечь из нынешних коррупционно-теневых связей и отношений.
Наши НЕпредприниматели, чей активный возраст чаще всего позади и чьи возможности включения в теневые связи ограничены, меньше других могут уповать на коррумпированную власть. Будучи даже уверены в том, что при избранном криминальном руководителе «жизнь улучшится», они, очевидно, сомневаются в том, что позитивные изменения коснутся именно их жизни. Они меньше других видят собственный интерес в криминализации власти, а поэтому, быть может, и меньше других склонны к соучастию в такой криминализации. Этим они отличаются и от ПРЕДпредпринимателей, выделяющихся своими упованиями на криминально-теневой патернализм, и от предпринимателей, успевших испытать на себе не только выгоды, но и тяготы такой «опеки».
А теперь попробуем проверить наши предположения, рассмотрев отношение опрошенных не к косвенному соучастию, а к непосредственному личному участию в теневой деятельности. При этом отмеченные выше тенденции, если они не лишены оснований, как-то должны себя обнаружить.
Не без некоторых колебаний мы решились напрямую, «в лоб» спросить людей о том, допускают ли они возможность личного соучастия в корпоративном бизнесе теневиков. Здесь мы еще больше сомневались в искренности ответов. Но, как выяснилось, сомнения и в этом случае оказались безосновательными. Отметим, что варианты ответов предусматривали лишь такое соучастие в теневой деятельности, которое не сопряжено с личным риском: нас не интересовали способность и желание рисковать. Это был тест на законопослушание как ценность и норму жизни.
Таблица 7
Где вы Вы предпочли работать?
Варианты | Населе- | Предпри- | ПРЕДпред- | НЕпредпри- |
ответов | ние в | ниматели | прини- | ниматели |
целом | матели | |||
Там, где начальство | ||||
никак не связано с | ||||
теневым бизнесом | 41 | 43 | 34 | 44 |
Там, где начальство | ||||
может быть и связано | ||||
с теневым бизнесом, | ||||
но так, чтобы меня это | ||||
не касалось | 11 | 11 | 13 | 11 |
Мне все равно, свя- | ||||
зано ли начальство с | ||||
теневым бизнесом, | ||||
даже если это будет | ||||
касаться меня самого; | ||||
лишь бы не грозила | ||||
тюрьма и хорошо | ||||
платили | 28 | 31 | 41 | 24 |
Затрудняюсь ответить | 20 | 15 | 12 | 22 |
Картина мало отличается от той, которую мы наблюдали раньше. Примерно те же количественные пропорции, те же тенденции. Почти 40% наших соотечественников не считают нужным противодействовать теневым соблазнам, исходят ли эти соблазны от начальников, действующих независимо от подчиненных, или от начальников, искушающих также и тех, кем руководят. Мы снова видим, что наибольшую податливость демонстрирует при этом группа ПРЕДпредприниматели, а установки реальных предпринимателей близки к взглядам тех, кто бизнесом не занимается и желания такого не испытывает.
Приведенные данные позволяют в первом приближении судить о том, насколько в российском обществе и его отдельных группах укоренилась ценность законопослушания и как она соотносится с экономическими интересами. Подчеркнем еще раз: вопрос касался такого участия в теневой деятельности которое не связано с риском и страхом перед наказанием. Поэтому мы вправе рассматривать полученные данные именно как информацию о ценностях, не замутненную оглядками респондентов на реальные жизненные обстоятельства, при которых вовлеченность в теневые связи не может быть гарантированно ненаказуемой.
В результате вроде бы выясняется, что ценность законопослушания в наибольшей степени свойственна тому большинству, которое находится в стороне от частного бизнеса — и в реальной жизни, и в своих намерениях. Но так ли это на самом деле? Ведь на практике, повторим, приверженность нравственным или правовым ценностям вполне проявляется только тогда, когда в противоречие с ними вступает насущный экономический интерес человека и — в то же время — появляется реальная возможность безнаказанно преступить закон. Это обязательно надо иметь в виду, рассматривая «антитеневые» настроения вышедшего из советской эпохи большинства россиян, многие из которых в нынешней криминально-теневой реальности не нашли себе места и оказались выброшенными на обочину экономической жизни.
Речь идет не о том, разумеется, чтобы безоговорочно оправдывать нынешние порядки. Просто не следует в очередной раз впадать в иллюзию, будто нравственные чувства большинства могут стать достаточной основой для эффективной политики, направленной против коррупции и теневой экономики. Тем более что и в самом этом большинстве не наблюдается единства: свыше трети его представителей относятся к теневой деятельности (начальников или своей собственной под руководством начальников) вполне терпимо, а почти каждый четвертый — это заметно больше, чем в группах меньшинства — испытывает сомнения и колебания, что уже само по себе достаточно симптоматично. Не свободен от них, кстати, и знакомый нам работающий пенсионер В.А., столь суровый в оценке коррумпированных чиновников и столь непреклонный в нежелании отдавать кому бы то ни было из них свой голос на выборах: «Конечно, хотелось бы, чтобы вся эта теневая экономика вообще меня не касалась. Только где же сейчас это бывает?». И это, как увидим, еще не конечный пункт на пути его отступления от морального риторизма.
Мы не знаем, насколько легка дорога от отвлеченной морали, унаследованной от советского прошлого, к ценностям правопорядка и законопослушания, без которых утверждение эффективной рыночной экономики немыслимо. Не беремся судить и о том, насколько органично и безболезненно одно способно трансформироваться в другое. Рискнем, однако, предположить, что при сохранении нынешней коррупционно-теневой экономической практики наши потенциальные предприниматели могут принять новые ценности и стать их носителями быстрее, чем люди, обремененные советской ментальной наследственностью. Да, мы хорошо видим, что ПРЕДпредприниматели больше, чем кто бы то ни было, склонны к апологетике нынешних коррупционно-теневых отношений и к участию в них. Но они делают и важный шаг, свидетельствующий об их психологической адаптации к условиям рыночной экономики в ее реальных постсоветских формах, о неотягощенности их сознания инерцией прежнего дорыночного опыта. Многие представители этой группы как бы говорят: мы молоды, энергичны и хотя пока и небогаты, но надеемся, что так будет не всегда. Однако где же еще искать нам сегодня перспективу экономического благосостояния, кроме как в теневой сфере? «В идеале хотелось бы Работать без теневого бизнеса, — говорит учитель средней школы А.А., подрабатывающий репетиторством (английский язык) и подумывающий одновременно о том, чтобы заняться торговлей,- Но это скорее организации, в которых небольшие заработки. А там, где заработки высокие и само предприятие устное, там обязательно есть «теневая» деятельность. Я хотел бы получать хорошие деньги за свою работу. Такой вот замкнутый круг получается».
Очевидно, что в мотивации многих представителей этой группы есть и другая сторона: не просто заработать деньги, а заработать их столько, чтобы они могли стать стартовым капиталом для открытия собственного дела. Работающему студенту В., о котором мы упоминали выше, для этого не хватает именно денег. Чтобы заработать их (а его нынешний доход составляет примерно тысячу долларов в месяц), ему, по его собственной оценке, потребуется два года. И насчет того, каким образом он надеется приобрести их, наш ПРЕДпредприниматель высказывается однозначно: «Да, я работаю и хочу работать в тени… Если когда-нибудь у меня появится выбор, где зарабатывать 1000 долларов — на предприятии, связанном или не связанном (с теневым бизнесом. — Авт.), — я, конечно, выберу легальный путь. Но не думаю, что в скором времени появится такой выбор».
Показательно, что подавляющее большинство (почти 80%) ПРЕДпредпринимателей в числе причин, мешающих им заняться бизнесом, назвали отсутствие финансовых средств. Поэтому их теневые установки и правомерно рассматривать как стремление к первоначальному накоплению капитала. Такова реальность постсоветской эпохи и таков реализм людей, которые хотят к ней приспособиться, а не оправдывать свою неприспособленность бессильной моральной риторикой.
Разумеется, законопослушание как мировоззренческая ценность здесь пока почти не просматривается. Но его формирование может ускориться, если потенциальные предприниматели станут предпринимателями состоявшимися. И если это произойдет, то они наверняка поймут, что легальный бизнес может быть более продуктивным, чем теневой, и что на рынке правовой порядок все же удобнее, чем правовой беспредел, при котором чувствовать себя комфортно могут лишь те, кто подавляет экономическую конкуренцию внеэкономическими способами (политическим влиянием, силой бандитского оружия и т. п.).
Короче говоря, наш оптимизм относительно ПРЕДпредпринимателей, даже будучи весьма умеренным, не имел бы под собой никаких оснований, не будь того естественного сближения экономических интересов и ценностей правового порядка, которое наблюдается в «низовой» предпринимательской среде и которое фиксируется в ответах на наши вопросы. Эта небольшая группа тем-то и привлекательна, что ее оценки теневых отношений показывают: ценность законопослушания может возникнуть только тогда, когда сопрягается с экономическим интересом. И если это, как мы предполагаем, происходит, то только потому, что мелкий индивидуальный бизнес разочаровывается в своем союзе с чиновничеством и интересы этих двух социальных групп вступают в непримиримое противоречие. «Думаете, нам нравится работать «в тени»? — вопрошает интервьюера уже известная нам своей эмоциональностью хозяйка ресторана Т.Е. — Кто бы стал платить «крыше», если бы нас охраняла милиция? Кто бы стал давать чиновнику из муниципалитета, если бы он не был всемогущ и не закрыл бы тебя в случае неповиновения?». И резюме: «Мне на самом деле хотелось бы, конечно, работать честно, чтобы не нужно было ночами не спать, думать, как обходить закон, и изобретать нестандартные способы ведения бизнеса».
Возможно (и даже наверняка), в оценке предпринимателей мы тоже впадаем в благостное преувеличение. Ведь людей, терпимых к коррупции и теневому бизнесу, среди них почти столько же, сколько нетерпимых. Не забудем, однако, что речь идет о группе, представители которой при нынешних обстоятельствах не могут избежать контактов с теневой экономической средой. И если часть из них не может устоять перед искушениями, если готова согласиться на теневой патернализм власти или производственного начальства, то не потому ли, что видит здесь возможность укрыться от неудобств и опасностей, подстерегающих теневика-одиночку? С другой стороны, если среди наших предпринимателей все же так много и тех, кто демонстрирует нежелание на каких-либо условиях содействовать теневой практике (их доля даже больше, чем в среднем по населению), то это, быть может, симптом того, что, действуя в экономической тени, они хотели бы из нее выйти вообще? В таком случае и в самом деле можно было бы говорить о важных тенденциях. Они тем более важны, что мы имеем здесь дело именно с бизнесом, пусть и самым «низовым».
В условиях капиталистической экономики правовой порядок, определяющий поведение агентов на рынке, может возникнуть и возникает только на основе индивидуальной предпринимательской этики, обеспечивающей соблюдение элементарных правил двустороннего обмена, создающей для них необходимые личностно-культурные (и — тем самым — социокультурные) предпосылки. Она не лишает экономическую выгоду морального статуса, но, наоборот, наделяет ее таким статусом — разумеется, не прямо, а опосредованно, ставя ее (выгоду) под контроль универсальной ценности права, задающего принципы и нормы «честной игры» и обеспечивающего взаимовыгодность индивидуальных выгод. Отсюда, из этой бизнес-точки социального пространства право — как ценность — распространяется обычно и вверх, подчиняя власть и ее институты, и вниз, укореняясь в сознании наемных работников, которые в любом современном обществе составляют большинство населения.
Но для того чтобы такой процесс пошел активно, сам бизнес должен стать экономически сильным и независимым от власти. Пока же в России бизнес вынужден «жить под чиновником», кормить чиновника, исполнять его волю. Поэтому рынок в России существует, а единого легального порядка нет. И именно поэтому же в сознании бизнесменов постоянно сталкиваются представления о должном и сущем, о желаемом и возможном, логика ценностей и логика интересов. Это, в свою очередь, неизбежно сопровождается внутригрупповыми размежеваниями вроде тех, которые мы могли наблюдать. Примерно такая же картина предстает перед нами и тогда, когда речь заходит не о гипотетическом поведении и гипотетических желаниях, но о таком сугубо практическом вопросе, как уплата или неуплата налогов.