Какова национальность «нового Средневековья»?
Конструкция «нового Средневековья» – местами метафора, местами едва ли не прямая параллель – как попытка осмысления происходящего и ожидаемого в обозримом будущем выглядит все привычнее и при этом все интереснее. Разумеется, непосредственная причина – ситуация пандемии, которая, хотя предпоследняя на сегодняшний день пандемия закончилась лишь столетие назад, преимущественно ассоциируется все-таки со средневековой «черной смертью» (и, как мне удалось обнаружить, способ повествования о «черной смерти» в современных учебниках всемирной истории позволяет лучше понять некоторые особенности поведения современников). Кроме того, за этим прослеживается опять-таки связанное с прежде всего, пусть и не исключительно с пандемией общее ощущение чего-то мрачного вкупе с доминирующим в массовом сознании образом «средневековой тьмы». На фоне этого общего коллективного самоощущения интересно посмотреть, насколько и каким образом современные реалии напоминают образ и исторически достоверные особенности Средневековья в других сферах помимо настроения, в том числе, разумеется, в сфере национальности.
Современная научная позиция в этом отношении достаточно определенная: наций в современной смысле в средние века не существовало. Другой вопрос в том, насколько отличительные признаки современных наций прототипичны для массовых, обыденных представлений о нациях и насколько они соответствуют тем приписываемым национальной идентичности характеристикам, которые вызывают теплые, подчас ностальгически окрашенные чувства. По всей видимости, речь идет не о нации как территориально-политическом единстве и не о воображаемых сообществах, а о заданном объективными обстоятельствами пространстве, очерченном уютными границами «своего». При этом очевидно, что объективное видится не как холодная рациональность, в лучшем случае доступная познанию при помощи адекватных методов, в худшем – выходящее за пределы познаваемого, а, напротив, как самоочевидная данность, изначально знакомая и известная и поэтому не требующая специальных усилий для познания и, тем более, рефлексии.
Именно этим средневековое сообщество, каким оно видится сейчас, отличается от нации. Современная нация, согласно современным же представлениям, возникает и существует благодаря тому, что люди, которые в силу ряда обстоятельств, оказались постоянным населением достаточно большой территории, принимают это как данность и различными способами создают из нее осознанную необходимость – наделяют смыслом события, приведшие именно это население именно к этой территории, вычленяют некие общие для большинства населения отличительные черты, по возможности положительные, и формируют оптимистические образы будущего, реализация которых предположительно требует коллективных свершений и, как следствие, коллективной самоорганизации. Иначе говоря, общие характеристики нации необходимы и, по справедливому замечанию одного из классиков исследований национализма Э.Смита, хотя и сконструированы, но не в большей степени, чем прочие социальные феномены, однако не первичны. Первичным по отношению к ним оказывается то, что Э.Ренан назвал «ежедневным плебисцитом» — метафорой имплицитного и постоянно возобновляющегося общественного договора, когда люди своими повседневными практиками одновременно подтверждают и реализуют согласие продолжать существовать вместе, как общество. Этот ежедневный плебисцит является причиной, дающей импульс к работе воображения и создающей в нем потребность, а не следствием осознания сходства и общности, для конструирования которых еще предстоит поработать, более или менее успешно.
Средневековое сообщество отличается от современной нации тем, что необходимости в такой работе воображения нет. Это, в свою очередь, обусловлено отсутствием необходимости в его результатах. В маленьком устойчивом сообществе, в отличие от современного общества, нет необходимости задумываться о том, насколько давно и при достаточно ли героических обстоятельствах возникло то, что всем знакомо с самого рождения и, казалось бы, существовало вечно. Точно так же нет необходимости экзаменовать на предмет соответствия национальному аутостереотипу – тем самым чертам «национального характера» — тех, кто живет в одном с тобой мире, говорит на одном языке, имеет то же, что и ты представление о том, какая земля самая лучшая, кому из односельчан можно доверять в определенном деле и о каком дереве идет речь, когда говорят о «большом дубе». Если нацию составляет коллективное «мы», но средневекового сообщество образуют «свои», общность которых строится на неясных и как раз поэтому не нуждающихся в прояснении основаниях. Ностальгия по средневековым сообщества – это, таким образом, ностальгия не столько по общности, сколько по самоочевидности.
В этом смысле современная нация представляет собой промежуточное образование между нерефлексивным сообществом с одной стороны и командой единомышленников – с другой. Команда единомышленников, в отличие от нации, объединяется как следствие наличия общих целей и общих взглядов на значимость и способы их реализации. Усилия здесь требуются для объединения, а не для производства смысла для неслучайности того, что уже, по крайней мере, на данный момент, объединено. Команда единомышленников как веберовский идеальный тип представляет собой идеал рациональности, поэтому ее «искусственность» преднамеренная, оправдана и не нуждается в камуфлировании. Средневековое сообщество, каким оно видится сейчас, в противоположность ему, продиктовано естественной необходимостью, основанной на объективном отсутствии альтернатив (точнее, их недоступности и равнозначности: гипотетически можно переселиться в другую деревню, но она в институциональном плане принципиально ничем не отличается, а интуитивного понимания того, что в родной деревне доступно от рождения, освоить невозможно).
На этом фоне постнационализм может обернуться не мультикультурализмом и гибридными идентичностями, а попытками отказаться от сложного, трудозатратного и все более очевидно не объективно предзаданного процесса воображения нации в пользу поиска группы «свои» в безусловном, не требующем рефлексии смысле. Парадокс этого стремления состоит в том, что реализоваться оно может только в очень устойчивой среде, обеспечивающей предзаданную общность смыслов, но вызвана, напротив, ностальгическим стремлением к простоте, обусловленным постоянно меняющейся средой современности. Поэтому поиск «своих» осуществляется оно современными методами, то есть, стремлением распознать общность по эксплицитным критериям сходства – методами, предназначенными для формирования команды единомышленников, образования принципиально противоположного. Как следствие, применительно к национальным идентичностям «новое Средневековье» будет означать давление с двух противоположных сторон – с одной стороны, требование экспликации оснований общность вместо работы по их совместному воображению, с другой стороны, вместо большей проницаемости границ как логического следствия такой деконструкции, ожидавшегося в недавнем прошлом, — напротив, попытки более четкого очерчивания внешних границ с более жестким размежеванием «своих» и «чужих». Причем «чужих» в такой картине мира с неизбежностью будет больше, а выйти для кого-то из категории «своих» и стать одним из «чужих», определяемых не общностью свойств, а простым методом от противного, – проще, чем наоборот