Безопасность теневого рынка и его операторов
Еще недавно неведомое русскому сельскому жителю иностранное слово «рэкет» теперь прочно вошло в его обиходный словарь. Почти все наши собеседники, которым приходилось самим торговать на рынках, подчеркивают, что рыночный продавец беззащитен перед незаконными поборами со стороны уголовников. Ниже мы приводим несколько типичных историй, рассказчики которых постоянно выезжают на рынок со своим товаром и, соответственно, так же постоянно сталкиваются с практикой «теневого налогообложения», чем в некотором смысле и является рэкет.
«Чтобы продать хотя бы молоко на рынке — это ведь тоже проблема… Я должна заплатить за место на базаре, за проверку каждого вида молочной продукции — отдельно. Становишься уже торговать, а там к тебе рэкет подходит и требует деньги, угрожает… До того, чтобы они сделали что-то, у нас не доходило. Но представьте: к вам подходит человек в два метра ростом и весом в 140-160 кг, тут от одного вида испугаешься. Платят все. Это у нас как будто бы уже и узаконено» (Л.П., домохозяйка, бывший колхозный бухгалтер, Ростовская обл.).
«Вот последний раз на рынке было следующее. Вид у меня — пенсионера — немного затрапезный. Подходит ко мне на шахтинском рынке молодой, стриженый парень, морда большая. Говорит мне: «Привет». А я ему говорю: «Мы что — ровня?». Я повысил голос. А он мне говорит: «Платить-то надо». Я ему ответил в особых выражениях, нецензурных. Ну, он и отстал. Потом подошел к соседней женщине, и та ему заплатила. В основном все платят. Потому что они могут и машину соляркой облить: угрожают поджечь» (Ф.Г., пенсионер, Ростовская обл.).
Рэкет является настолько существенным фактором в жизни мелкого сельского предпринимателя, что его даже приходится учитывать при выборе своей хозяйственной стратегии, — подобно тому, как исправный налогоплательщик учитывает, какой вид продукции или какие хозяйственные операции в большей степени облагаются налогом, а какие — в меньшей. Например, один из наших новгородских респондентов рассказал, что отказался от производства мяса и целиком сосредоточился на молоке и молочных продуктах, поскольку на том рынке, где он обычно торгует, рэкетиры берут поборы с мясных рядов и почему-то не трогают молочные. Надо полагать, что дело тут не столько в сумме этого «уголовного налога», который в процентном выражении, видимо, не так уж велик, чтобы отказываться от бизнеса, сколько в самом унижении и чувстве незащищенности, которое испытывает человек при столкновении с рэкетом.
С уголовниками-рэкетирами по части поборов конкурирует милиция. Здесь как раз уместно говорить именно о конкуренции — скорее даже робкой, чем активной, — а иногда и о кооперации, но уж никак не о противоборстве. С хорошим чувством юмора об этом рассказывает уже знакомый нам ростовчанин Н.К., бывший судовой механик, теперь ведущий активный бизнес по производству овощей и посредническим услугам в их продаже:
«Менты, рэкет — это уже в порядке вещей. Не успеешь из района выехать, так тебя на каждом мосту или при въезде в какой-нибудь город начинают тормозить, проверять. То в наглую бензинчика попросят отлить, то помидоров отсыпать. У тебя, говорят, много. Ну я, как правило, сиротой прикидываюсь, говорю: дети голодные сидят, жене операцию делать нужно. Ну эти, гаишники или как их там — гибэдэдэшники — и не настаивают.
Криминал основной на рынке. Приглядываться они начинают, как только ищешь, куда машину поставить возле рынка. Обычно подсылают молодых сопляков, лет по 18-20. Вот недавно в Твери подходят ко мне двое — прилично одеты, лица не бандитские, нормальные — и спрашивают: «Ты к нам надолго?». Я им отвечаю: «Пока не продам». Они мне: «Устанешь. Может, по-хорошему договоримся? Ты нам по такой-то цене отдашь, и езжай в свою Кисляковку». А я им отвечаю: «Я в этой Кисляковке по такой же цене и купил, чтоб сюда привезти». А они: «Ну, тогда делиться надо. Ты же знаешь, все так делают». А я им: «С вами что ли, с малолетками?». Ну, тут начинаются наезды: «А ты Юру Гвоздя знаешь?». Я говорю: «Это которого убили в прошлом году?». Они злиться начинают, так и перебрехиваемся. Они говорят: «Юра Гвоздь тут все держит. Если ты такой умный, то назад машину на себе потащишь». Они могут скаты проткнуть. На стекло лобовое кирпич уронят. Вон моему знакомому машину соляркой полили среди бела дня и обещали поджечь. Ну чего тут поделаешь -приходится откупаться, дашь полтинник — нормально… Иногда после этих «хозяев рынка» участковые подбегают с папками, начинают всякую туфту нести про регистрацию и прочее. Я им говорю: «А вы у Гвоздя спросите, насколько я приехал, зачем. Я ему за это плачу». Ну менты потрутся-потрутся и к кому-нибудь другому цепляются. Обязательно с кого-нибудь или деньжат поимеют или сумку продуктами набьют».
Еще более разительные примеры того, как милиция не только не выполняет свои функции защиты предпринимателя от уголовного насилия, но и сама выступает в роли наиболее наглого и жестокого рэкетира, приводит ростовский фермер Е. «Все властями делается так, чтобы даже мент-сержант какой-нибудь мог из себя начальника строить, — рассказывает этот предприниматель, имеющий кроме своего фермерского хозяйства еще и несколько торговых точек. — Один раз такой «начальник» говорит моей продавщице в ларьке: «Либо давай мне две бутылки пива, либо вечером сегодня выйдешь и мы с тобой «погуляем». Иначе протокол составлю (придумает за что), и тебя должны будут уволить». Мне это девки рассказали — все в слезах. Я сходил к начальнику райотдела, поговорил об этом случае. Через некоторое время девчата-продавщицы мне говорят: опять этот «начальник» приходил, ругал за то, что мы пожаловались на него, и грозил, что они (менты) будут нас «давить»… Но бывают и просто чудеса. Мои торговые точки на трассе Ростов — Элиста находятся. Проезжих много с различными документами (ФСБ, МВД и пр.). Заехали как-то такие в ларек, а девки мои чек не пробили на кассовом аппарате. Они представились (какие-то «органы») и говорят: сейчас оштрафуем минимум на 10 окладов за непробитый чек. Либо, говорят, отоварьте нас рублей на 200. Что делать? Отоварили… Деньги фальшивые как-то какой-то чужой майор милиции менял у нас… У меня дважды грабили ларек, а один раз я выследил воров, увидел их машину, схватил ружье и погнался. Мне помогли знакомые мужики — поймали одного из воров, связали и в РОВД отвели. Я тоже туда пришел, написал заявление и жду, когда очную ставку будут Проводить. А следователь стал юлить и через некоторое время сказал, что его выпустят за недоказанностью улик. Но я же свидетель! И машину их определили. Ну, думаю, дождусь, когда будут выпускать этого вора, — разберусь на месте. Дождался. Выпускают его, а кругом менты. Он идет, улыбается и сразу в машину. Машина уехала — и с концами. А мне потом говорили, что за это «дело» ребята откупились 093-й (автомобиль ВАЗ-21093)… Я, конечно, мог обратиться в Ростове к «крутым», но подумал, что этого вора-то накажут, а я потом у этой новой «крыши» буду под контролем. Плюнул на все в итоге».
Незащищенность сельского предпринимателя нельзя объяснить лишь коррумпированностью низовых структур МВД, уголовными нравами, царящими в милицейской среде (характерно, что милицейский шантажист-насильник не только не потерял службу, но даже и не был наказан), или прямой смычкой милиции с уголовниками. Основой для шантажа и насилия оказываются действующие административные и юридические нормы: «участковые с папками» или «мент-сержант какой-нибудь» всегда выступают от имени закона.
Действительно, предприниматель, особенно предприниматель мелкий, опутан таким количеством запретов и ограничений в своей деятельности, что милицейскому шантажисту никогда не составляет труда придумать, по какому поводу «составить протокол». При этом шантажист рассчитывает, что предприниматель непременно ведет операции в теневой сфере, и как раз и претендует на свою часть от нелегальных доходов. Речь идет именно о доле от нелегальных доходов, поскольку от легального бизнеса, где на учете находится любое движение ресурсов, так просто кусок не отщипнешь. В теневой же сфере предприниматель перед угрозой рэкета оказывается практически беззащитен. Более того, действующее формальное законодательство и необходимость вести теневые операции по сути дела прямо отдают его в руки шантажиста.
Наши соображения подтверждаются тем, что, будучи обыденным явлением в жизни мелких сельских предпринимателей, уголовный или милицейский рэкет довольно редко упоминается в рассказах фермеров и руководителей коллективных хозяйств . Даже когда эта тема возникает, речь скорее идет о том, что крупное хозяйство все-таки защищено от прямых уголовных «наездов»: «Рэкет нами не интересуется, поскольку мы -государственное предприятие, — рассказывает К.П., директор госптицесовхоза (Новгородская обл.)- — Был случай, приезжали выколачивать долги. В Новгороде фирма такая была — «Нива», мы ей и задолжали. Зашел ко мне парень, спрашивает: «У вас КАМАЗы есть?». Я говорю: «Нет». Он: «А трактора?». «Трактора есть, старенькие». «А коровы есть?». Я говорю: «Есть». «Ну вот и хорошо: вы должны 130 тысяч — когда можно машину пригонять за коровами?». Я отвечаю: «Да в любое время пригоняйте, только вместе с решением суда. Мы же госпредприятие, поэтому без решения суда я вам ничего отдать не могу». Он сразу все понял. А были бы мы акционерным обществом -они бы у нас и забрали, так они и делают. Потом я с этим долгом рассчитался маслом» (14). Этот случай, пожалуй, интересен тем, что показывает рэкет как некий механизм теневой юстиции, которая возникает как естественная составляющая всей системы теневых экономических отношений.
Руководители крупных коллективных хозяйств, редко подвергаясь шантажу и вымогательству со стороны рэкетиров, оказываются, впрочем, совершенно открыты для поборов со стороны непосредственного административного начальства: здесь процветает особенный, административный рэкет и шантаж. Мы помним характерный случай (о нем поведал нам А., Ростовская обл.), когда некий начальник, столкнувшись с фактом сокрытия части посевных площадей под подсолнечником, ни к каким оргвыводам не прибег, но попросту потребовал отгрузить часть полученного теневого урожая в свою пользу. Один из наших респондентов поведал об интересном случае сотрудничества с бандитами: «Был у нас старый долг и неграмотно заключенный договор с энергетиками, от старого председателя остался. Они передали его бандитам. Приезжали ребята с золотыми цепями, пытались угрожать. Я им на это передал свой долг (были тут мне должны, не скажу, кто). В общем, остались друзьями. Сказали: будут проблемы — обращайтесь к нам. Но пока бог миловал, обращаться не приходилось» (СВ., директор кооператива, Новгородская обл.).
По мнению некоторых респондентов, теневые отношения между районным руководством и руководителями отдельных хозяйств складываются на основе еще прежних, советских связей и имеют, так сказать, исторический характер: «Связи между районным руководством и руководством колхоза сохранились, — рассказывает наша собеседница Н., учитель труда и черчения в сельской школе (Ростовская обл.). — Это старые связи. Наш председатель СХТ (сельхозтоварищество) раньше был председателем колхоза. Потом, когда колхоз стал распадаться на отдельные товарищества, он стал руководителем одного из них. У него были старые связи, и его СХТ развернулось. А другие два распались, потому что у них не было связей, не было помощи. А помощь заключается в том, что наш председатель может брать кредиты. Там могут быть и незаконные дела какие-то, которые районное руководство покрывает. Вообще нашего председателя районный глава администрации контролирует. Через своих людей узнает, сколько и чего собрали на полях, сколько начислили людям за работу, где чего утаили, припрятали. А потом использует эту информацию, чтобы держать председателя на коротком поводке. И если наш председатель укрывает часть продукции, сдает ее налево и не делится с районными шишками, то когда кредиты дают хозяйствам, так ему в районе напоминают о его делах, и никуда не денешься, приходится подчиняться району. Какие там кредиты и куда идут — мы не знаем…».
Однако такая система взаимных (а в представлении учительницы Н. — почти приятельских) услуг все в большей степени приобретает черты жесткого и безличного рынка теневых административных решений, непосредственно влияющих на движение сельскохозяйственной продукции и других ресурсов. Причем наиболее распространенным способом контролировать как легальные, так и теневые рынки является система административных запретов и ограничений. Например, устанавливаются запреты или определенные квоты на вывоз продукции из района. Чтобы преодолеть этот барьер, надо платить, причем, по всей видимости, теневые платежи оказываются здесь более эффективны, чем легальные. По крайней мере, теневые посредники, скупающие продукцию на месте, никаких трудностей с вывозом ее за пределы района (и далее, за пределы страны) не испытывают: «Вот сейчас урожай не продашь куда хочешь, а есть постановление, которое запрещает вывозить сельхозпродукцию за пределы района. Только по отдельному разрешению. Я, например, работаю с подсолнечником по экспортным контрактам с 1992 года с одной фирмой. У нее хорошая цена, я имел деньги на валютном счете, платил налоги. В прошлом году в первый раз вышло это постановление — не вывозить за пределы района… А продавать на Луговую, 9. Там находится наш Ростовский элеватор. (Ростовский элеватор, по некоторым свидетельствам, гигант-монополист теневой южнороссийской коммерции, связанный с административными структурами области и районов. — Авт.). Расплачиваются там сплошь «черным налом». И по районам наделали таких структур. А перекупщики — ничего, свободно ездят и из других областей -Договариваются с властями» (И.Д., фермер, Ростовская обл.)
Таким образом, практически все наши собеседники уверены, что местные административные власти района не только не заинтересованы в борьбе с теневыми отношениями, но и намеренно создают для них наиболее благоприятные условия — с тем чтобы извлечь из теневых операций максимальную выгоду для себя. «У нынешней власти один принцип руководства — дать руководителям предприятий и хозяйств немного уворовать, а потом держать их под контролем. Проворовавшиеся руководители, конечно, скорее пожертвуют всем своим хозяйством в пользу районной власти, чем пойдут под суд». Такова всеобщая формула современного административного рэкета, со знанием дела выраженная предпринимателем В.Ф., в прошлом руководящим работником районного управления сельского хозяйства.
Впрочем, было бы неправильно понимать, что местное начальство занимает позицию лишь пассивных потребителей теневого рынка. Как видим из свидетельств о деятельности элеваторов, или о системе кредитования, или об организации новых хозяйств типа упомянутой нашими собеседниками МТС, начальство различных уровней, используя свои официальные статусы, стремится к постоянному расширению сферы теневых экономических операций. И эта агрессивная стратегия представляет определенную угрозу как для предпринимателей, так и для коллективных хозяйств. Существенный принцип такой политики предельно лаконично и четко выразил ростовский фермер И.Д.: «Местная власть именно потому благоволит к руководителям коллективных хозяйств, что ими можно управлять, и имущество колхозное — не их собственность, а значит, его можно забрать». Такие далеко идущие планы составляют, по мнению многих наших респондентов, основу политики властей в отношении современного сельскохозяйственного производства.