Институционализация милицейской коррупции

Коррупция в органах милиции, с которой ежедневно стал­киваются миллионы российских граждан, в принципе не мо­жет быть штучным явлением. Взяточник-милиционер — не есть одинокий предприниматель, на свой страх и риск продающий некий товар на конкурентном рынке. Широкий размах, систе­матический характер и пестрое многообразие коррупционной деятельности наводит на мысль, что здесь дело поставлено «на поток» и если и не обязательно инициировано «сверху», то, по крайней мере, структурировано вертикально. Вообще-то и сам «товар» — разрешение на правонарушение — принадлежит ми­лиционеру-взяточнику лишь отчасти и лишь постольку, поскольку он имеет определенный статус в должностной иерархии. Сам этот статус, способный приносить теневой доход, также явля­ется товаром: за него приходится расплачиваться с тем началь­ником, который назначает на должность. Строгая иерархичес­кая организация милицейской коррупции — факт, не вызывающий сомнений и у наших собеседников. При этом особенно выде­ляют они государственную инспекцию безопасности дорожного движения (ГИБДД), которая является, по мнению многих, од­ной из наиболее коррумпированных служб милиции. «Насколько мне удавалось беседовать и с водителями, и с рядовыми со­трудниками, существует целая система, — рассказывает ростов­чанин Э.Б. — У рядовых сотрудников ГИБДД есть план: какую-то часть денег он должен отдать вышестоящему начальнику, тот тоже делится с вышестоящими, а то, что сверх плана, — то его. Если сотрудник ГИБДД не справляется с таким планом или вообще против таких отношений, то к нему могут приме­няться различные меры дисциплинарного характера. Придраться к человеку можно по любому поводу, особенно в системе та­кой субординации, как МВД».

Мы имеем также весьма определенные указания наших рес­пондентов на то, что начальство заботится о сохранении су­ществующих условий, благоприятных для постоянного воспро­изводства коррупционных отношений. Вот, например, суждение уфимского жителя И.М. — тем более ценное, что оно представляет собой взгляд изнутри (И.М. — работник милиции). «Противо­стоять всему этому (то есть коррупции. — Ред.) нельзя, — убежден он. — Я просто сразу отсюда вылечу. Без пенсии, без льгот… Не я один. Таких ведь много. В милиции есть честные люди, есть. Но сломать это нельзя». Понятно, что решение об уволь­нении без пенсии и льгот принимается начальством достаточ­но высокого уровня и только в том случае, если действия сотрудника серьезно противоречат интересам корпорации. Иными словами, наш собеседник уверен, что его милицейское руководство не заинтересовано в том, чтобы кто-либо в корпора­тивных структурах поднимал голос против сложившихся порядков. В данном случае именно теневые интересы оказываются той центростремительной силой, которая обеспечивает струк­турную целостность милиции как профессиональной корпорации (13).

Еще одно косвенное подтверждение того, что коррупционно-теневая деятельность органов охраны правопорядка четко структурирована и спаяна правилами корпоративной солидар­ности, находим у хорошо информированного — ниже мы в этом сможем убедиться — ростовского адвоката И.С. «Правоохрани­тельным органам, — утверждает он, — безусловно свойственны и вымогательства, и взятки, и незаконная предпринимательс­кая деятельность. Или, например, незаконная оперативно-розыскная деятельность, которая направлена на подавление кон­курентов, — здесь могут возбуждаться так называемые «заказ­ные» уголовные дела… И дело не в том, что в правоохрани­тельных органах собрались самые плохие люди… Я даже не исключаю, что среди работников правоохранительных органов есть более или менее честные люди, но в целом среди них су­ществует «система». То есть их служебные взаимоотношения пронизаны так называемыми «неформальными» отношениями, которые в основном и определяют характер служебных».

Неформальные отношения, о которых говорит наш собе­седник, не только обеспечивают структурную целостность кор­порации, но и помогают организовать внешнюю институцио­нальную среду, удобную для заключения теневых сделок с гражданами. В частности, для этой цели широко использует­ся все тот же институт теневых посредников, одной из важ­нейших задач которых является информационный, а в дальней­шем — и платежный обмен между потребителем и поставщиком услуги. О том, как это происходит, достаточно подробно рас­сказывает все тот же И.С:

«Приходит к нам в адвокатскую коллегию женщина хода­тайствовать за своего сына. Мы заключили с ней договор. У этого парня уже была первая судимость за наркотики, и в тот момент его проверяли и удерживали в отделе по подозрению в краже. В отделе милиции я встретился со следователем, ко­торый отвел меня в сторону от членов семьи этого парня и сказал: «Пусть они думают, что им делать дальше». Я сказал следователю, что родственники готовы предложить 2000 руб­лей и коньяк, конфеты и прочее, что положено. Следователь сказал, что этого «барахла» не нужно и что пусть готовят 3000. Следователь использовал меня, адвоката, чтобы вести перего-воры с семьей задержанного по поводу «выкупа». Эти деньги я от родственников получил и по совету следователя обменял в кассе адвокатской конторы на другие купюры. Потом я передал эти деньги следователю. В итоге: вина парня оказалась не доказана (ее, как мне кажется, трудно было доказать вообще, просто следователь хотел «пришить» это дело), деньги переданы, — и я соучастник… Возможно, мне с этим следова­телем еще придется иметь дело. Вообще, нужно сказать, что есть система, когда у следователя есть «свои» адвокаты, и с ними он решает денежные дела. Адвокат — посредник между следователем и подследственным во взятках, а также консуль­тант следователя в каких-то юридических процедурах».

Из этого рассказа о технологии теневой сделки мы почерп­нули интересные детали и подробности, о которых раньше не знали. Наверное, кое-что из изложенного было бы внове и для большинства наших респондентов, которым в последние годы не доводилось иметь дело со следователями и адвокатами. Но у нас нет никаких сомнений в том, что сама эта история их бы не удивила, психологически они к ней вполне готовы. Люди прекрасно понимают, что законы обычая и неформальные свя­зи, на которых основывается механизм любого теневого рын­ка, часто оказываются более действенными, чем законы юри­дические, на которых основана система формального права. И поэтому, размышляя, как им следует поступать в случае, если возникает прямая угроза их имуществу или даже самой жиз­ни, они скорее склонны искать защиту не у формального зако­на, но именно в сфере отношений межличностных, неформальных.

«В случае угрозы жизни однозначно обращусь в официаль­ные органы, но через знакомых, дабы не обратиться случайно к афилиированной структуре» (14), — откровенно признается двадца­титрехлетний Г., бизнесмен из Москвы. И это — один из самых распространенных ответов на наш вопрос (к данному сюжету мы еще вернемся в следующей главе книги). Но отсю­да как раз и следует, что в глазах многих российских граж­дан закон только тогда приобретает действенную силу, когда услуга по его применению становится товаром теневого рын­ка. Понятно, что о безопасности как об «общественном благе» или о равенстве граждан перед законом здесь уже не думают, ибо понимают: выигрывает тот, чья «афилиированная струк­тура» предъявит противоположной стороне более веские аргу­менты отнюдь не правового свойства (более высокое место в служебной иерархии, деньги, оружие и т. п.) (15).

Интересно, что в этих условиях товаром становится даже авторитет федеральной службы безопасности, в чьи официальные прерогативы не входит обеспечение личной безопасности граждан, но которая, по свидетельству некоторых респондентов, все-таки продает услуги такого рода на теневом рынке. Сошлемся еще раз на нашего гида по лабиринтам правоохранительной систе­мы, ростовского адвоката И.С. «В случае угрозы мне или моей семье я предпочел бы обратиться в ФСБ, — говорит он. — Это профессионалы, интеллектуалы и физически подготовленные люди… Конечно, сотрудник ФСБ — это не участковый инспек­тор. К ним сложнее обратиться, они стараются не появляться на публике. Но при желании я могу это сделать опять же че­рез знакомых лиц. Обращение к ФСБ удобнее еще и в том плане, что это не будет судопроизводством. Это будет или соглаше­ние с посягателями, или к посягателям будут применены кон­кретные меры. К «невменяемым» или «неадекватным» будут применены конкретные меры, а со стороны покажется, что это очередная разборка преступных элементов».

Важно отметить, что те наши собеседники, которые, используя личные связи, чувствуют себя готовыми и способными искать неформальные аргументы в правовых конфликтах, оказываются людьми наиболее адаптированными к условиям рыночной экономики и, соответственно, наиболее состоятель­ными: среди них — предприниматели, менеджеры, юристы. Напротив, те респонденты, которые не вполне представляют себе технологию и правила теневой юстиции или вовсе с ней не знакомы, принадлежат к группам с более низким уровнем материальной обеспеченности (рабочие, учителя, научные ра­ботники и т. д.). Впрочем, и эти люди не очень-то доверяют формальным структурам, предпочитая в случае опасности об­ращаться к друзьям и знакомым (хоть бы даже и не имеющим отношения к правоохранительным органам), понимая вместе с тем, что и их возможности могут оказаться недостаточны­ми. «О физической угрозе мне страшно даже думать, — выра­жает свое отчаяние сорокадвухлетняя В.Д., программист од­ного из частных предприятий Уфы. — Я осознаю, что мне не у кого просить защиты. Я бы привлекла как можно большее ко­личество друзей и знакомых для возможного решения пробле­мы. Но поможет ли это?»

Таким образом, широкий размах коррупции в правоохрани­тельных органах, подрывая доверие населения, формирует в обществе такой тип сознания, при котором люди ориентиру­ются прежде всего на нормы неформального, обычного права. Что же касается формально-правового подхода к обеспечению личной безопасности, то он в их глазах выглядит, как прави­ло, совершенно бесперспективным.

Поделиться ссылкой: